Беседа с архимандритом Рафаилом (Карелиным) состоялась 1 февраля 2004 года в сестричестве во имя святителя Игнатия Ставропольского при храме сошествия Святаго Духа на Лазаревском кладбище г. Москвы, с которым батюшку связывает духовная дружба. Его мнение не всегда совпадает с мнением редакции, однако, придерживаясь святоотеческого принципа: единство в главном, свобода во второсте­пенном и любовь во всем,— мы публикуем беседу без каких-либо изменений.

- Батюшка, расскажите о Вашем пути к Богу.
Почему Вы выбрали именно монашеский путь?

—У меня не было в жизни каких-либо явст­венных событий, которые потрясли меня, заста­вили бы по-иному посмотреть на мир. Мой путь
к монашеству шел через Церковь. Я чувствовал,
что самое дорогое в жизни человека — это бла­годать, и мне не хотелось выходить из этой ат­мосферы благодати. Так возникло мое желание
избрать монашество. Я избрал его, так как чув­ствовал, что другого пути для меня нет.

— В каком возрасте Вы встали на этот
путь?

—Я получил монашество в двадцать три года.

—Что в монашестве для Вас является наибо­лее ценным?

Само монашество. Ответ немножко стран­ный, но, приняв монашество, надо еще внутренне стать монахом. А это такой процесс, который будет продолжаться, наверное, всю жизнь, как всю жизнь надо учиться быть христианами.

— Что в современном мире необходимо для спасения человеку, желающему проводить жительство по Святым Отцам?

— Необходимо, прежде всего, включиться в ритм церковной жизни, потому что все Святые Отцы жили в Церкви. Чем ближе мы будем к Церкви, тем ближе будем по духу к Святым Отцам.

— Какие добродетели самые главные для спасения и для духовного совершенства?

— Духовное совершенство без исполнения христианских добродетелей невозможно. Царицей всех духовных добродетелей является молитва, основанием — смирение, а путь к смирению лежит через послушание. Святые Отцы сказали и для монахов, и для мирян: «Без исполнения евангельских заповедей совершенство возможно».

— Как человеку среди деятельности научиться проводить внимательную жизнь, чтобы при этом не закопаться в мелочах, так и не дойдя до глав­ного в себе?

- Здесь уже готов ответ: нужно отделять главное от второстепенного и то, что необходимо и нужно исполнить, от того, что не нужно.

— Какие добродетели или делания для монаха вы считаете основополагающими, без которых монах не может состояться?

— Отречение от мира, контроль над внешними впечатлениями, пребывание в своем сердце, и послушание.

— Какое духовное делание в наше время наиболее плодотворно для мирянина и для монаха?

— В XIV столетии положение Византии, все мирного оплота Православия, казалось катастрофическим. Империя лишилась своих провинций, внутренние смуты, нападения многочисленных врагов делали страну уже стоящей на грани гибели, и вдруг произошло чудо возрождения хотя на время, этого уже как будто обреченного государства. Что же случилось?

В XIV веке в Византии, я бы сказал, не возникло, а возродилось и стало достоянием не только монахов, но и мирян то духовное движение, которое мы называем исихазмом. Святой Григорий Синаит, святитель Григорий Палама как бы заново открыли миру силу Иисусовой молитвы. Стали открываться целые школы, где проходили эту науку из наук — Иисусову молитву. В то время появлялись многочисленные руководства о том, как творить Иисусову молитву. И случилось чудо: огромным полчищам мусульман, которые уже как море были готовы поглотить этот остров Православия — Византию, была противопоставлена ни армия, ни какие-нибудь союзники, а Иисусова молитва, которую стал творить народ. И Византия была спасена на целое столетие, пока не стал опять оскудевать этот дух молитвы. Тогда уже войска Мухаммеда II завоевали Константинополь и взяли штурмом город, который к тому времени уже поки­нула благодать Божия.

Мне кажется, что сейчас самым действенным подвигом для возрождения не только лично каж­дого из нас, но и общества, и даже государства является Иисусова молитва. Если монахи и миря­не будут считать Иисусову молитву главным де­ланием своей жизни, я надеюсь, что тогда совер­шится чудо Божие, как перед падением Визан­тии,— Господь продлит время нашего существо­вания. Преподобный Иоанн Лествичник пишет; «Именем Иисуса Христа бей супостатов, сильнее этого оружия ты не найдешь ни на земле, ни на небе». Значит, Иисусова молитва победоносна, значит, нет больше силы, чем имя Иисуса Хрис­та, которое сочетается с сердцем человека.

— Какие именно цели Вы видите перед мона­шествующими нашего времени?

— Благодать покидает этот мир, поэтому на­ша задача — удержать благодать Божию, кото­рая не даст человечеству распасться и погибнуть совершенно. Для этого необходимо пребывать в постоянной молитве и очищать сердце. Сердце, соединенное с молитвой, есть то место, где бла­годать соединяется с землей,— не только с чело­веком, но и с миром.

— Почему бывает, что люди, проводившие рев­ностную духовную жизнь, потом впадают в нера­дение, уходят в мир и даже порой уходят из Церк­ви. Как этого избежать?

— Чаще всего это происходит из-за скрытой гордости человека. Человек выходит из послушания, ослабляет молитву, сокращает, а потом и совсем забрасывает свое молитвенное прави­ло. Душа его черствеет, и сердце каменеет. Тог­да человека оставляет благодать, тогда просы­паются его страсти, и он ищет удовлетворение их в миру.

— Каковы, на Ваш взгляд, основные причины охлаждения к духовной жизни?

— Священомученник Дионисий Ареопагит говорит, что путь к Богу — это путь от вне во внутрь, к своему сердцу и от своего сердца к Бо­гу. Значит, внутреннему противостоит внешнее. Когда мы слишком отдаемся ему, когда мы на­деемся на внешнее, когда главные силы наши брошены на то, чтобы благоустроить внешнее, тогда оно поглощает внутреннее. Это первое. Кроме того, грех создал внутри нас противоре­чие между душой и телом, долгом и страстями. Когда мы отдаемся или стремимся к плотским или даже душевным наслаждениям, то у нас ох­ладевает дух. Третья причина заключается в том, что наш ум порой отключается от молит­вы. А ум, по словам Святых Отцов, подобен крутящимся жерновам. Остановить его нельзя, но бросать в эти жернова нужно пшеницу, а не плевелы. Когда мы слишком много думаем о мирском, то, по словам св. Иоанна Кронштадт­ского, сама наша душа оземляется.

— Какие проблемы в жизни современного мо­нашества стоят наиболее остро?

— Проблемы современного монашества те же, которые были и раньше, только раньше монашеская жизнь протекала в определенных тра­дициях, были руководители, были старцы. А те­перь все разрушено, и монашеская жизнь как бы возрождается заново. Отсутствие опытных руководителей я считаю самой большой бедой настоящего времени. Но здесь следует еще вспомнить ответ одного старца, которого спро­сили: «Почему теперь нет духоносных наставни­ков?» Тот ответил: «Потому что нет послушни­ков, из которых вырастают старцы».

Святитель Игнатий (Брянчанинов) говорил, что одна из главных проблем монашества — это гордость тех, кто приходит в монастырь. Мона­стырь — это больница, а лечат иногда горькими и болезненными средствами.

— Какие духовные опасности, «подводные кам­ни» в современных монастырях и окружающем мире могут наиболее повредить новоначальному послушнику?

— Новоначальный послушник может повре­диться, если он, не научившись, начнет учить; если он, не привыкнув отсекать своей воли, по­мыслит, что Господь может открыть ему что-ни­будь без его наставника; если он поверит своему разуму и своему мнению или преждевременно захочет заняться внутренней сердечной Иисусо­вой молитвой, когда еще не очищены ни сердце, ни ум от внешних впечатлений, а он как бы на­сильно захочет соединить их. Иначе это можно назвать отсутствием постепенности.

— Каковы особенности монашеской жизни в Грузии? Каково современное положение Церкви и монастырей? Насколько современная политичес­кая ситуация в Грузии мешает проводить мона­шескую жизнь?

— В Грузии к началу 80-х годов не было ни одного действующего мужского монастыря, поэтому гово­рить об особенностях сейчас не приходится. Сей­час время возрождения. Царь Соломон сказал: Время разбрасывать камни, и время собирать камни (Еккл. 3, 5). Разбросали камни до основа­ния, а теперь их только собирают. Так что сей­час период становления монашества в Грузии. Строятся храмы, посещает их много народа. И надо сказать, что количество молящихся в храмах не уменьшается, а увеличивается. Пат­риарх сказал о нашем времени: «Теперь дети бу­дут учить христианству своих родителей».

Внешние препятствия монашеской жизни отсутствуют. Мешает проводить монашескую жизнь сам дух времени, который как бы пропи­тывает человека, и требуется все больше уси­лий, чтобы освободиться от него.

— Как Вам кажется, правильно ли то соотно­шение, какое сложилось между молитвой и трудом в обителях Грузии? Или везде ситуация разная?

— Для монаха самое главное — это Иисусова молитва. Иисусову молитву можно читать и во время труда. Здесь все зависит от усердия само­го человека. Но для молитвы необходимо послу­шание. Преподобный Симеон Новый Богослов говорит: «Искренний послушник, как только прочитает Трисвятое, так почувствует благо­дать Божию в своей душе, будет восхищен в молитве». Труд не мешает молитве, конечно, труд разумный. Если нет труда, то в нас просыпают­ся не молитва, а страсти.

— Но иногда физический труд приводит к ат­рофированию рассудка.

— Даже в богатых монастырях заставляли монахов работать физически. Когда мы не трудимся физически, то просыпаются наши страсти. В патерике написано, как старец за­ставлял молодого монаха из одного конца дво­ра переносить камни в другой, а когда тот кон­чал работу, приказывал переносить камни об­ратно. Есть монашеская пословица: «Томлю томящего меня», т. е. нашу плоть. Поэтому ес­ли то, что мы считаем неправильностью или действительно являющееся таковым, обратить на внешнее, то на самом деле оно может ока­заться полезным для нашей духовной жизни. Лучше быть утомленным, с атрофированным рассудком, чем бороться с демоническими страстями, которые особенно сильно нападают на монаха. Иногда работа до усталости — это лекарство против наших страстей. Мы думаем, что если нам дадут свободное время, то мы бу­дем усердно молиться. А может быть наобо­рот: дадут нам свободное время, а мы вместо молитвы влюбимся.

— Какой молитвенный минимум необходим насельникам, современного строящегося монасты­ря, которые по вполне понятным причинам край­не обременены трудами по благоустройству обите­ли и зарабатыванию куска хлеба?

— Книжная молитва, в том числе каноны и акафисты,— это некое приготовление монаха к Иисусовой молитве. Поэтому главное — разви­вать в себе Иисусову молитву. Тогда у монаха не будет такого чувства, что труд отнимает у не­го молитву. Он станет понимать: молитва — это не что-то внешнее, что можно отнять,— молитва так близка к нему, как его собственное сердце. Только очень немногие послушания настолько хлопотливы, что требуют отрыва ума от молит­вы. В большинстве же послушаний можно сов­местить одно с другим.

Больше, чем труды, нас обременяют заботы, поэтому нужно делать дело добросовестно, не откладывая его и не принимаясь одновременно за несколько дел. Тогда мы сможем более спо­койно относиться к своему труду и зарабатыва­нию куска хлеба. Древние монахи старались за­работать кусок хлеба, а мы стараемся зарабо­тать кусок хлеба с маслом, в этом наше отличие.

— Как Вы считаете, если человек весь день за­нимается делами по послушанию и одновременно творит молитву Иисусову, надо ли ему выделять из своего отдыха еще время для того, чтобы в ти­шине почитать молитву Иисусову?

— Для монаха Иисусова молитва — это бла­гословение. При постриге монаху даются четки со словами о том, чтобы всегда имя Иисуса Хри­ста было в его душе, в его устах, в его сердце. Это благословение — на всю жизнь. По време­нам полезно заниматься Иисусовой молитвой в уединении, это развивает внимание человека. Преподобный Антоний Великий иногда да­вал отдых своим ученикам, гулял вместе с ними. Один раз, когда кто-то из мирян встретил их, прп. Антоний сказал, что если слишком сильно натягивать лук, то тетива может порваться. По­этому отдых себе можно давать. Но если Иису­сова молитва привьется к сердцу, тогда челове­ку будет трудно отдыхать без нее. Легче гово­рить: «Господи, помилуй».

Дело в том, что когда мы отключаемся от молитвы, в голову лезет разный мусор. Если можно было бы так сказать: «Я отдыхаю. Я прекратил молитву так, как будто бы я остано­вил машину и она не двигается, разогретый мо­тор охлаждается». Но у нас не так происходит: как только бросим молитву, сразу появляются какие-то мысли. Сначала эти мысли как будто нейтральные, а потом идут уже греховные мысли.

Отцы сказали: «Многословная молитва утом­ляет»,— а внутреннюю молитву можно чередо­вать с чтением. Можно в качестве отдыха вы­брать прогулку, посмотреть на природу, на тот мир, который создан премудростью Бога.

— Каким Вы видите будущее монашество в России и в Грузии?

— Я думаю, что пока существует мир, будет существовать и монашество. Монашество — это внутреннее призвание человека, это тот религи­озный максимализм, к которому стремятся не­которые души. И тяга к монашеству до конца не будет искоренена.

А что касается будущего, то это во многом зависит от того, будут ли монахи наряду с мона­стырскими стенами созидать также монастырь в своем сердце или нет, займет ли внутреннее дела­ние главное место в монашеской жизни или нет.

Внешний расцвет монашества был в царст­вие последнего Императора — мученика Нико­лая II. Было открыто много монастырей, но на­летела буря, и от монастырей остались стены и развалины. Однако и тогда монашеская жизнь не исчезла, а приняла другую форму — монаше­ство в миру. А что будет, прогнозировать труд­но. Это зависит в какой-то мере от нас,— от того, что мы стяжаем сами и что передадим другим.

— Есть ли в Грузии свои духовные писатели?

— Я могу отметить отца Лазаря (Абашидзе), который написал несколько книг, пользующих­ся уважением в монашеских кругах.

— Как Вы относитесь к современному мона­шеству Афона?

— На Афоне монахи более всего сохранили древние монашеские традиции. Однако сами старые монахи Афона говорят, что жизнь на Афоне уже не та, что была несколько десятков лет тому назад, когда была скудность и убо­гость, но было и духовное богатство. Впрочем, на Афоне мы можем видеть только большие монастыри, где принимают посетителей. А сколько на Афоне монахов, которые живут в маленьких скитах, в кельях, которые скрывают себя от мира. Духовное состояние Афона — это тайна Божия; и не будем забывать, что Афон —

удел Царицы Небесной. Она избрала его, и Она будет хранить его. Но и Афон не полностью изо­лирован от мира, поэтому и афонским монахам приходится иногда вдыхать воздух мира, зара­женный миазмами страстей.

— Какие, на Ваш взгляд, можно предпринять меры по оздоровлению современного монашества, как мужского, так и женского?

— Как я уже сказал, я считаю, что надо учить монахов Иисусовой молитве. Преподоб­ный Серафим Саровский сказал: «Без Иисусо­вой молитвы монах — обгорелая головешка», ко­торая не может давать ни света, ни тепла, ни го­рения, только пачкает как уголь.

— Как Вы относитесь к возрождению древних и открытию новых монастырей в наше время?

— Это очень сложный и ответственный во­прос, на который мне трудно ответить. С одной стороны, конечно, я рад, что открываются мона­стыри. Но если мы сравним открытие современ­ных монастырей с образованием монастырей в древности, то увидим, что там монастырь начи­нался с подвига основателя монастыря, около которого собирались люди, жаждущие спасения и духовной жизни. Так образовывалась община. Потом заветы, дух этого старца передавались его ученикам; образовывалась монашеская тра­диция, существовавшая в каждом монастыре.

А теперь начало монастыря полагается в строительстве оград и келий и назначении игу­мена или игуменьи как должностных лиц. Рань­ше игумена или игуменью выбирали из самих

насельников или насельниц монастыря. Такой игумен, игуменья жили в традиции этого монас­тыря и продолжали ее. Возможно теперь другое время, к прежнему вернуться трудно. Поэтому, Слава Богу за то, что есть. В монастыре лучше, чем в миру. И в любом монастыре можно спас­тись, хотя может быть много искушений и труд­ностей.

— Считаете ли Вы возможным восстановление древних монашеских традиций в современных мона­стырях, особенно в женских, или перед монашеству­ющими наших дней стоят уже другие задачи?

— Перед монахами не должно стоять ника­ких задач. Задача — это сама монашеская жизнь, это отречение от мира, бегство от всех для того, чтобы быть одному с Богом, это удаление от лю­дей для того, чтобы молиться за весь мир. Если отдельные монахи будут ставить перед собой ка­кие-то конкретные, определенные задачи, это может привести к повторению того, что мы ви­дим на западе, где монастыри превращаются в некие монашеские ордена с определенной про­граммой, а не традицией. Можно восстановить древние монашеские традиции, если мы будем подражать древним своей жизнью, а искусствен­но возродить их нельзя.

— Как монаху правильно проводить деятель­ную жизнь, чтобы не впасть в увлечение «велики­ми делами» или не возомнить о себе как о «вели­ком молитвеннике»?

— Для того чтобы не впасть в первое или второе, нужно не давать простора своему воображению, а сидеть в своей келье и читать Иисусову молитву или работать на послушании и также читать Иисусову молитву. Нельзя сдать экзамен и получить аттестат на «великого молитвенника». Великий молитвенник — тот, кто молится в смирении сердца, не думая о себе как о молитвеннике.

— На каких принципах должна строиться жизнь современного монастырского братства? Обычно говорят, что на принципах святоотечес­ких, но это слишком широкое понятие, хотелось бы услышать более конкретный ответ. Возможно ли сейчас такое, чтобы братство представляло собой семью?

— Надо, чтобы братство представляло собой семью, но надо трезво смотреть на вещи. Ведь и в семье бывают разногласия, и в семье бывают столкновения между самыми близкими людь­ми. Поэтому в братстве, как и в семье, надо раз­вивать терпение; способность уступить, когда это не влечет за собой какого-то нравственного ущерба; потерпеть немощи другого. Святые От­цы говорили так: «Мы похожи на людей, кото­рые плывут вниз по течению, т. е. нас поддержи­вает сам поток реки. А те, которые будут после нас,— они говорили уже о последних временах,— те будут подобны людям, которые плывут про­тив течения». Но ведь правосудие Божие не оди­наково оценивает труды тех, кто плывет по те­чению, и тех, кто плывет против течения. Тот, кто плывет по течению, может проплыть огром­ное расстояние в то время, как тот, кто плывет против течения, проплывает очень немного, и даже, может быть, стоит на том же самом мес­те, лишь сопротивляясь волнам реки. Но награ­да им будет одинаковая, а, может, последним даже большая.

— Некоторые считают, что неполезно жить в большом и многолюдном монастыре. Но если чело­веку есть воля Божия жить там, какой необхо­дим настрой и правила поведения, чтобы спасать­ся? Какие существуют минусы и плюсы при жи­тельстве в большом или маленьком монастырях?

— Везде спасаться можно. Чем больше уеди­нение, тем более напряженная борьба со своими страстями и демонами. В большом монастыре мы терпим огорчения от людей, а в уединении терпим раны от демонов. Святитель Василий Ве­ликий предпочитал скитскую жизнь, где не­сколько братии.

— Можно ли за две недели пребывания в мона­стыре определить, является ли обстановка в нем в духовном плане, или для этого необходим более значительный срок?

— Это зависит от наблюдательности челове­ка, от его внутренних интуиции. Но мне кажет­ся, что и за две недели можно почувствовать об­становку, духовную атмосферу в монастыре.

— Как очистить свою душу человеку после дол­гих лет мирской жизни?

— Быстро очистить душу нельзя, душу надо очищать до конца своей жизни, до самой гробо­вой доски. Если бы можно было душу так же очистить, как кастрюлю вымыть, как было бы

хорошо. Но нет: очистишь, а там другой слой грязи проглядывает, а под ним еще слой грязи,— и так до конца жизни.

— Что Вы можете посоветовать человеку для того, чтобы избавиться от нерадения, эгоизма, излишнего себялюбия и саможаления?

— Память о смерти. Святитель Василий Ве­ликий говорит: «Самая лучшая мудрость — ду­мать, что сегодняшний день — это последний день в твоей жизни».

— А что такое для нас память смертная? Надо ли понуждать себя к стяжанию памяти смертной и какими деланиями?

— Память о смерти является и нашим дела­нием, и в то же время действием благодати Духа Святаго. Надо принуждать себя к памяти смертной, потому что наша страстная душа от­вращается от этой памяти, а иногда старается украсть у себя память о смерти. Когда мы хотим удовлетворить какую-нибудь страсть, то внутренне, подсознательно, мы предполагаем вечное наслаждение этой страстью, забывая и о времени, и о смерти. Царь Соломон говорит: «Посе­щай дома скорби чаще, чем дома веселья».

— Как правильно себя готовить к таинству смерти? Имеет ли значение возраст христианина?

— Каждый день нужно готовить себя к смер­ти. Не только старики, но и младенцы лежат в могилах.

— Может ли человек, желающий проводить, монашескую жизнь, иметь близкие отношения с кем-нибудь из сестер, и насколько эти отношения могут быть близкими? Или человек должен иметь духовное общение только с духовником?

— Святитель Василий Великий говорит так: «Особая любовь к какому-нибудь человеку до­казывает оскудение любви к остальным лю­дям». Преподобный Антоний Великий предо­стерегает монахов иметь близких друзей. Он говорит, что только с одним из тысячи можно достичь полного взаимопонимания, но лучше всего не искать и этого.

Слово монах значит «одинокий». Святитель Григорий Богослов говорит: «Монашество — это образ Ангела. Ангелы не ходят парами». Поэто­му лучше иметь общение с духовником, а ко всем остальным иметь ровное, дружеское отно­шение, но не сближаться ни с кем. Святой Симе­он Богослов говорит: «Когда придешь в монас­тырь, сколько бы времени ты ни прожил в нем, но считай себя странником».

— А на что в первую очередь нужно обратить внимание тому, кто пришел в монастырь?

— На что нужно, прежде всего, обратить внимание человеку, который пришел в больницу? - На свою собственную болезнь.

— Когда надо себя принудить и исполнить то, что кажется превышающим силы? И как разли­чить человеку пожилому, больному: болезнь пре­пятствует это сделать или бесовское наваждение?

— В данной ситуации поступи так: сначала возьми и принудь себя к молитве или к работе. Если это от беса, то он отстанет от тебя, и ты по­чувствуешь прилив сил и увидишь, что это слабость была бесовская. Если же ты будешь при­нуждать себя, но не почувствуешь никакого об­легчения, а, наоборот, чувства слабости, болез­ненности, утомления будут все более одолевать тебя, то знай, что здесь причина — в состоянии твоего здоровья. Тогда надо дать себе отдых.

— На каких принципах строится Ваше духов­ное руководство? Что Вы полагаете в его основу?

— Принципы, которые я считаю необходи­мыми,— это церковное и монашеское предание, отступление от которых ведет к определенному обновленчеству даже в монашеской жизни. Кро­ме того, посильное исполнение того, чему учили Святые Отцы,— не копирование, потому что мы просто-напросто надорвем свои силы, а посиль­ное исполнение, приближение, стремление по возможности наиболее полно сохранить дух это­го монашества.

— Какими критериями Вы руководствуетесь,

принимая людей в духовное общение с собой?

— Я не пользуюсь никакими критериями. Ес­ли ко мне подходит человек, то я вспоминаю слова Спасителя: приходящего ко Мне не изгоню вон (Ин. 6, 37). Но если человек слушает, а не слушается, тогда общение для него может быть не полезно. Такое общение для него же самого лучше прервать, чтобы ему не пришлось отве­чать на Страшном Суде за то, что получал бла­гословения, но не исполнял их.

— Какими качествами ныне должен обладать духовный руководитель, в частности, избравший монашескую жизнь?

— Он должен одновременно обладать стро­гостью и любовью. Излишняя строгость может сломать человека, а излишняя любовь рассла­бить его.

— В чем отличие послушания современного ино­ка своему наставнику от послушания духоносному старцу в древности?

— Духоносный старец говорил от благода­ти, поэтому в то время послушание было бес­прекословным, и не только беспрекословным,— послушание было полным. Оно было основано на полной доверенности старцу. Ученики явст­венно ощущали благодать, исходящую от стар­ца. А теперь приходится руководствоваться другими принципами, считать, что главное по­слушание — отсечение своей воли. Отсечение своей воли ведет к смирению. Смирение — ос­нова для борьбы с нашими страстями. Поэто­му, оказывая послушание своему духовному на­ставнику, если это послушание не противоре­чит евангельским заповедям и монашескому преданию, мы получаем уже ту пользу, что от­казываемся от своей падшей воли, этого гной­ника наших страстей.

Но здесь в наше время все-таки нужна опре­деленная осмотрительность. Руководитель дол­жен быть православным — первое. Второе — он должен быть честен и искренен перед Богом, и сам стремиться к спасению. А что касается сла­бости, то нет человека без слабостей и грехов, и это не должно нас смущать. Настоятель не Ан­гел, а человек, который сам и грешит, и кается — перед Богом, но духовно более опытен. На ду­ховной дороге он стоит впереди нас и поэтому указывает, как идти. Не надо смущаться слабо­стями наших духовных отцов, потому что они люди. Библия пишет об ошибках и падениях да­же великих мужей. Но надо смущаться, если наши старцы проповедуют неправославные взгляды.

— Если в целом духовный руководитель хороше­го направления, но в частностях делает ошибки, в каких случаях руководивши имеет право не оказы­вать послушания?

— Лучше всего посоветоваться с третьим ли­цом, которое мы уважаем. Это не будет доно­сом на нашего старца. Возможно, что нам толь­ко кажется, что он делает ошибки, на самом же деле он не делает их, а это лишь наше представ­ление. Лучше всего рассказать об этом другому лицу, которое может посмотреть со стороны и дать объективную оценку. А не оказывать по­слушания мы имеем право, главным образом, тогда, когда послушание грозит нашему целому­дрию. Но это все исключительные случаи.

— Какие главные требования предъявляли к Вам Ваши духовные наставники?

— Они требовали, чтобы я смирял свой дух.

— Встречи с какими высокодуховными людь­ми повлияли на Вас более всего? Какие доброде­тели в этих людях оставили наибольшее впечат­ление?

— Я написал о них книгу, которую назвал «Тайна спасения». Можно сказать, что воспоминания об этих людях — самые дорогие воспоми­нания моей жизни. В этой книге я еще не напи­сал о схиигумене Савве. Это был человек, кото­рый повторил подвиги древних Отцов. Наиболь­шее впечатление в этих людях производила лю­бовь к ближним. Для них была дорога человече­ская душа больше всего внешнего. Они не раз­личали богатого, бедного, образованного или не­вежду, они видели в каждом человеке образ и подобие Божие. Поэтому больше всего меня по­ражала в них бескорыстная, или, говоря по-дру­гому, самоотверженная любовь.

— Есть ли у Вас своя община из духовных чад? Если можно, расскажите про их жизнь.

— Я только напоминаю своим чадам о том, что мир забыл об Иисусовой молитве, о том, что наши несчастья происходят от того, что мы забываем о вечности, о Боге и живем в вол­нах этого вечно мятущегося житейского моря. Но для того, чтобы любить Бога, нужно ощу­щать Его, нужно чувствовать Бога. А это жи­вое чувство благодати дает Иисусова молитва. О том, как творить Иисусову молитву написа­но достаточно книг. Я считаю, что для нашего времени особенно полезны книги свт. Игнатия (Брянчанинова). В Иисусовой молитве нужно постепенно переходить от внешней словесной молитвы к внутренней. Но сначала лучше мо­литься в простоте сердца. По мере изменения состояния нашей души молитва сама придет в сердце, когда это будет возможно. Что касает­ся моих чад, то я написал о них несколько воспоминаний. Если они увидят свет, то вы проч­тете их.

— Были ли случаи, когда Ваши духовные чада уходили к другим духовникам? Как Вы к этому относились? Выгоняли ли Вы своих духовных чад?

— Были случаи, когда мои духовные чада уходили к другим. Я всегда разрешал им это де­лать. Я говорил, что здесь не может быть ника­кого насилия. Только просил, чтобы они слуша­лись нового духовника и от него не переходили бы к третьему и так далее. Иногда я на время отлучал духовных чад от общения, но чтобы вы­гнать совсем,— не помню.

— Когда духовные чада уходили от Вас к другим духовникам, то те духовники были более строгими или нет?

— Чаще всего они уходили и не находили то­го, что искали. В большинстве случаев те, к ко­му они уходили, меньше обращали на них вни­мания. Может быть, мне надо было научиться меньше обращать на них внимания.

— У святителя Игнатия есть наставление о том, что не надо давать совет без вопрошания. Даете ли Вы своим духовным чадам советы без вопрошания или делаете это только тогда, когда Вас спрашивают?

— Преподобный Исайя так ответил одному игумену на подобный вопрос: «Если это твои монахи, то без всякого вопрошания давай им благословения и повеления. Если же это люди, которые просто пришли в монастырь, то не го­вори и не учи их, пока они сами не спросят тебя». Тому, за кого вы отвечаете, нужно гово­рить без вопрошания.

— Даже будучи священником, я затрудняюсь что-либо говорить, не будучи спрошенным, а то скажешь невпопад. Совет не говорить без вопроша­ния дан мне духоносным старцем.

— Можно сказать, не настаивая на своем слове.

— Я обычно говорю мягко. Если вижу, что ме­ня слышат, то говорю дальше, а если меня не слу­шают, тут же прекращаю или говорю, что я это­го не говорил.

— Если человек вопрошает, то обычно он, все-таки слушает внимательно, что ему говорят, так как здесь включен его собственный вопрос.

— В том-то и дело, что он слушает, но по дан­ной теме не вопрошает. Получается, что начина­ешь его обличать. Это достаточно сложный вопрос: когда человека надо обличить, а когда не надо.

— Святые Отцы говорят: «Прекращай бесе­ду, когда с тобой спорят».

— Можно ли найти в современных монасты­рях серьезное духовное руководство, основанное на святоотеческих писаниях и собственном духовном опыте? Удалось ли Вам в свое время найти тако­го руководителя?

— К моему счастью, в молодости я еще за­стал таких руководителей. Мне кажется, что мы впадаем в крайность. Когда мы говорим о необ­ходимости духовного руководства, то где-то в нашем подсознании встает образ древних От­цов, о которых мы читали в патериках и в житиях святых. И мы делаем вывод, что если та­ких Отцов нет, значит слушаться некого. Но есть руководители, хоть и не такие, как древние Отцы, однако достаточные для нашего спасе­ния,— вот что для нас главное.

Безусловно, духовный отец обязательно дол­жен иметь собственный духовный опыт. Но этот духовный опыт приобретается годами монашес­кой жизни. Если человек, несмотря на свои сла­бости и ошибки, в глубине своего сердца искрен­но стремится исполнить монашеские обеты, тог­да некий опыт он обязательно приобретет.

— Если в современных монастырях не может осуществляться в достаточной мере делание от­кровения помыслов, какие делания вместо него мо­гут столь же действенно очищать душу? Что пред­принять, если нет возможности исповедать по­мыслы, а справиться с ними не получается?

— Возьмите тетрадку, записывайте эти по­мыслы, потом суммируйте их и говорите об этом на исповеди. И держите свою тетрадку по­дальше от чужих глаз. Если нас борют грехи, а мы просто запишем их с намерением потом ис­поведовать, может быть, не подробно, но в са­мом главном, то уже от этого мы получим об­легчение.

— Поскольку в современных женских монас­тырях возбраняется общаться с прежним духов­ным руководителем, что бы Вы посоветовали де­вушке, желающей проводить монашескую жизнь и имеющей духовного руководителя, общение с кото­рым не хотелось бы прерывать?

— Раньше духовного руководителя выбирал сам человек, выбирал того, перед которым от­крывалась его душа. Насильно иметь духовного руководителя невозможно. Поэтому перед чело­веком выбор: либо монастырь, либо духовный руководитель. Но мне кажется, не во всех мона­стырях запрещается общаться с духовным руко­водителем. Вообще это вопрос довольно-таки болезненный. Это все равно, что мы скажем: можно ли принять гражданство более богатого государства, если для этого нужно отказаться от своего отца и на новом месте выбрать другого. Обычно трудно заменить первого отца другим.

Мне кажется, что в женском монастыре игу­менья все-таки должна дать право насельницам монастыря при их желании и духовной необхо­димости общаться с прежним духовным отцом, но при условии, что он не будет вмешиваться в дела монастыря, а будет заниматься только раз­решением вопросов внутренней жизни. Внеш­ний же уклад жизни монастыря подлежит ком­петенции игуменьи.

— Как распознать: духовно ли то чувство, ко­торое испытываешь по отношению к своему духов­ному отцу, или, может быть, это только душев­ная привязанность?

— Если духовный отец говорит не с тобой, а с каким-нибудь другим чадом, и ты при этом ис­пытываешь радость о том, что он передает бла­годать и возможность спастись другому челове­ку, то ты действительно духовно любишь своего наставника. А если в это время ты испытываешь раздражение, досаду или ревность, хотя бы внешне скрытую от самого себя такими слова­ми: «Какие бессовестные люди, мучают моего духовного отца, он может заболеть от такого на­пряжения!»— и так далее, значит у тебя не ду­ховная, а душевная привязанность.

— Если отношение к духовному отцу по Богу, а слышишь о каком-то старце, высокодуховном чело­веке, но никакого желания к нему ехать нет, - правильно ли это? Или надо поехать?

— А зачем ехать? Едут для того, чтобы раз­решать вопросы. Если есть вопросы, задай их духовному отцу. Если духовный отец стоит на достаточной высоте, то он сам скажет: «Знаешь, на этот вопрос я не могу тебе сам ответить. По­езжай к другому, побеседуй с ним».

— Возможно ли проведение монашеской жизни на приходе, если подходящего монастыря не нахо­дится?

— После революции, разгрома монастырей даже и приходов почти не оставалось. Все было разгромлено, закрыто, однако монашеская жизнь не угасла. Поэтому проведение монашес­кой жизни на приходе возможно.

— Что Вы посоветуйте девушке восемнадцати-девятнадцати лет, желающей проводить строгую монашескую жизнь?

— Прежде всего, нужно разобраться, что это: настроение, которое может пройти, которое лишь кажется призванием, или же это действи­тельно глубокое призвание человеческой души. Для этого нужно время, нужны испытания. По-

этому в монастырях прежнего времени не торо­пились с постригом монахов, а тем более мона­хинь. Святитель Василий Великий говорит о том, что женщин надо постригать в монашество позже, чем мужчин.

— А настроение может длиться десять лет, а потом пройти? Или это искушение?

— Скорее всего, здесь какое-то демоничес­кое искушение. Десять лет — достаточный срок. Дело в том, что в душе человека может расти внутренний фарисей. У меня были такие слу­чаи, когда я сам вскармливал внутреннего фа­рисея: выделял кого-то из своих духовных чад, хвалил его, думая этим как бы стимулировать, подбодрить человека, а выходило другое. Тол­стел внутренний фарисей, и человек считал, что я становлюсь зависимым от него. Кончалось это в духовном плане для него нехорошо. Поэтому, мне кажется, десять лет — вполне достаточный срок. Но баловать не надо, нужна определенная строгость к человеку; он должен выдержать не только десять лет, он должен еще выдержать строгость в течение десяти лет. Тогда он будет готов для монашества.

Быть строгим — не значит повышать голос. Духовнику нужно быть внутренне строгим, и тогда один его взгляд уже заставит человека бо­яться,— бояться не духовного отца, а бояться своих плохих поступков. У всех нас грех живет в душе, только дай нам ослабу, сразу этот грех вылетит наружу, тотчас выскочит. Поэтому Святые Отцы древности были очень строги к

своим послушникам. Но современные люди та­ких испытаний не могут выдержать, поэтому не надо испытывать их так, как древние Отцы, но и баловать не надо.

— Как сохранить залог произволения на мона­шескую жизнь юному человеку?

— Сначала нужно убедиться, действительно ли этот путь является призванием человека, а потом уже думать, как сохранить произволение. Сохранить его помогает молитва. Сохраняет призвание к монашеской жизни та теплота серд­ца, которая появляется от молитвы и от послу­шания.

— Допускаете ли вы постриг в молодые годы, и какими должны быть условия для этого?

— Для того чтобы жить по-монашески, не обязательно состоять в монашеском постриге. Если человек хочет быть монахом, он может быть монахом и без принятия монашества. Ког­да человек будет готов к монашеству, тогда ду­ховный руководитель скажет ему об этом. Вооб­ще с монашеским постригом, мне кажется, торо­питься не надо.

— Если духовный отец — не сторонник ранних постригов, не получится ли, что с годами у юной де­вушки угаснет произволение к монашеству по при­чине неизбежных соблазнов вне монастырских стен?

— После пострига соблазны не уменьшают­ся, а увеличиваются. Святые Отцы говорят, что мирских искушают бесы, а монахов — дьяволы, князья бесов.

— Насколько важно для монашествующих пре­бывание в одной обители? Возможен ли для них свободный переход из монастыря в монастырь в поисках старцев или опытных духовных руководи­телей?

— В древних монастырях редко случалось, чтобы монашествующие покидали свои обители и искали другие монастыри. Лучше сначала най­ти духовного руководителя и потом поступить в монастырь, чем поступить в монастырь, а потом уже искать духовного руководителя.

Большая часть тех монашествующих, кото­рые покидают свой монастырь, не находит по­коя и в другом монастыре. Они начинают пере­ходить из монастыря в монастырь в поисках ду­ховных руководителей, так проходит их время. Есть и такие монашествующие, для которых стало привычным искать себе нового места. Они ведут такой цыганский образ жизни, оправды­вая его тем, что никак не находят руководителя по своему духу.

Лучше терпеть на одном месте, если нет ка­ких-то явных соблазнов. Одним из таких соблаз­нов святитель Василий Великий считал еретиче­ство игумена. Везде у нас есть трудности и иску­шения. Убегая от одного искушения, мы в дру­гом монастыре можем найти два искушения и, как говорится, из огня прыгнуть в полымя.

— Как поступать, когда надо срочно принять решение и нет возможности спросить у духовника?

— Некоторые из Отцов дают такой ответ. Если необходимо срочно принять решение, а спросить не у кого, то, во-первых, надо пода­вить в себе желание сделать так или иначе, а потом три раза усердно помолиться и быстро посмотреть в свое сердце: куда укажет первое движение сердца, то и выбрать. Но, может быть, мы сейчас не сможем подняться над соб­ственным желанием и за голос сердца примем голос нашей страсти. В таком случае надо про­верить, насколько решение соответствует запо­ведям Евангелия, и вспомнить, какой ответ да­вал духовный руководитель, когда в нашей жизни складывались похожие ситуации.

— В главе «О терпении» святитель Игнатий пишет, что самоукорение полезно для всех ино­ков: «и для новоначальных, и для преуспевших, и для пребывающих в общежитии, и для безмолвников». В наше время, когда, по Св. Отцам, в людях чрезвычайно развились гордость и лукав­ство, когда преуспевать в покаянии и памяти смертной подобно древним невозможно и опасно по причине возможности впадения в высокоумие, не является ли самоукорение нашим единствен­ным и скромным уделом? Можно ли машиналь­ным «прокручиванием» в уме мыслей о своей не­годности, сначала без сочувствия сердца, стя­жать со временем внимание и умиление, на­учиться плакать о своих грехах и охраниться от впадения в прелесть?

— Когда мне хочется осудить человека, я го­ворю себе: «Я хуже всех». Мое сердце не прини­мает этой мысли. Я не дошел до степени алек­сандрийского кожевника, который говорил:

«Все спасутся, один я погибну». Но когда я гово­рю себе, что я хуже всех, эта мысль как бы от­бивает у меня охоту осудить другого, останавли­вает меня, хотя я полностью ей не верю. И если мы при желании осудить кого-то, при возникаю­щем ропоте и так далее будем говорить себе: «Я хуже всех»,— такая мысль, хотя ее и не примет наше гордое сердце, все равно некоторым обра­зом отрезвляюще подействует на наш ум. А, мо­жет быть, потом откроется и наше сердце.

Только при помощи благодати Божией че­ловек может увидеть, что он хуже других, уви­деть свои грехи. Святые Отцы считали способ­ность видеть свои грехи первым действием бла­годати Божией, самым необходимым и самым полезным. Так что если мы будем приобщаться благодати Божией, то увидим свои собственные грехи. При этом такую глубину ада откроем в своем сердце, о которой мы раньше и не догады­вались. Сама мысль, что мы хуже всех,— это мысль правильная. Первородный грех таит в се­бе все грехи, и потенциально все грехи всего че­ловечества находятся в нас. Только одни всплы­вают в нашем сознании, а другие находятся в подсознании, одни проявили себя, а другие — нет. И чем глубже человек входит в свое серд­це, тем он яснее понимает и видит, насколько низко пал человек. Преподобный Пимен Вели­кий искренно говорил: «Где будет сатана, там буду и я».

— Сейчас в мире умножаются душевные впе­чатления. Как научиться не воспринимать их духом? Как они влияют на молитвенное делание? Означает ли обилие душевных впечатлений невоз­можность преуспевать в молитве?

— Святой Симеон Новый Богослов говорит: «Пять наших чувств — это пять окон смерти». Эту же мысль высказывает преподобная Синк-литикия. Поэтому нужно осуществлять кон­троль над внешними впечатлениями. Многознание и духовная мудрость — разные вещи. Ино­гда многознание, расширяя поле нашего зна­ния, делает нашу мысль менее глубокой. Поэто­му монахи и уходили в пустыни, чтобы изба­виться от агрессии внешних впечатлений. Впе­чатление рождает образ. Образ рождает страсть. Обилие внешних впечатлений похоже на обилие пищи, которое превращается не в му­скулы, а в жир. Один богослов говорит: «Есть вид интеллектуального ожирения».

— Как Вы определяете волю Божию?

— Пока были живы мои духовные руково­дители, были их благословения, которые я, к сожалению, не всегда исполнял. И в этом за­ключалась причина всех преткновений. Кроме того, волю Божию можно видеть во внешних ситуациях жизни.

— По каким признакам человек может по­нять, творит ли он свою волю или волю Божию?

— Своя воля не дает мира и покоя сердцу, всегда есть какое-то смущение. А когда человек творит волю Божию, глубина его души спокойна.

— Какими путями человек приходит к состра­данию и неосуждению всех и к внутренней милости? Через какое делание это происходит: через внешнее служение ближнему или через какое-то внутреннее делание?

— Другими словами: как научиться любить человека? Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Если ты не любишь, то делай так, как будто бы ты любил. И за твои труды Господь тебе даст любовь».

— Какими путями человек достигает исполне­ния во всем воли Божией? Ясно, что в основном через послушание, но через что еще? Расскажите об этом внутреннем пути.

— Через самоотвержение, когда человек за­ставляет себя делать то, что ему не хочется, ког­да человек борется с желанием получить на­слаждение чем-нибудь внешним в этой жизни. Наслаждение — это взятка, которой наши страс­ти покупают нашу волю. Если мы отсечем стремление к удовольствиям и наслаждениям, тогда мы легче будем понимать, в чем заключа­ется воля Божия.

— Как человек стяжавает благоговение? Есть такие наставления Святых Отцов, что для того чтобы стяжать благоговение, нужно жить рядом с благоговейным человеком. Какой внутренний труд человек должен предпринимать для стяжа­ния благоговения?

— Сначала человек должен научиться бо­яться Бога, а потом он будет благоговеть пе­ред Ним. Мы эгоисты, мы любим себя — это факт. А как полюбить Бога и благоговеть пе­ред Богом?

Начнем с собственного эгоизма. Надо ду­мать о наказании, которое последует за грехи,— не о Боге милующем, а о Боге наказующем и справедливом. Этот страх удержит нас от внеш­них грехов, хотя и не даст внутренней чистоты. Затем, посредством уже первых шагов борьбы с грехом через страх мы начнем ощущать, как благ Господь, и захотим получить благо от Не­го. А чтобы получить благо от Бога, нужно очи­щать свое сердце. Здесь начинается второе — борьба со своими страстями. Борьба со страстя­ми очищает сердце, и тогда появляется чувство любви и благоговения перед Богом.

Все это делается последовательно. Католики говорят прямо, чуть ли не «бросься в объятия к Богу». Но это лишь распаленное воображение. А мы должны начинать с азов, с того, чтобы бо­яться Бога, карающего преступления и грехи. Бог как любовь откроется нам потом.

— Что значит упоминаемое у Святых Отцов внутреннее падение? Относится ли это только к блудным страстям или к любой страсти?

— Это зависит от того, на какой духовной высоте стоит человек. Обычно Святые Отцы под падением подразумевают блудную страсть. Другие грехи они называют просто грехами: хоть человек грешит, но он может стоять на но­гах. А когда он соблудил, он уже не на ногах стоит, он уже упал на землю, и чтобы поднять­ся, ему нужна чаще всего помощь других. Да­же блудный помысл обычно называется паде­нием, но для духовно преуспевших людей падение — всякий помысл, неугодный Богу. А для совершенных, если вообще совершенство суще­ствует, падение — это отключение ума от Бога.

— Поясните, почему Ваша книга «Умение умирать, или Искусство жить» начинается с из­ложения языческих представлений о времени, ведь и так понятно, что в язычестве нет и не может быть истины?

— Дело в том, что язычники не видели вы­хода из рабства времени и обожествили само время. А у нас Воскресением Христа Спасителя открыта вечность, тирания времени преодоле­на. Но язычники, не видя выхода, глубоко заду­мались над вопросом времени. А мы, христиа­не, живем так, словно забыли о времени и о смерти.

— Были ли какие-либо чудесные случаи прояв­ления Промысла Божиего в Вашей жизни?

— Вся наша жизнь полна чудесами, которых мы не замечаем. Я написал несколько статей о мученике-страстотерпце Императоре Николае. И совершенно чудным, неожиданным образом мне открылся путь в Екатеринбург, о чем я ни­когда не думал. Для неверующего человека это было бы просто цепью совпадений. Но я считаю, что это — милость Императора.

— Поясните, пожалуйста, слова из Вашей книги «Умение умирать, или Искусство жить»: «Им непонятно святоотеческое выражение о Бо­ге, им непонятно, что значит стать Богом по благодати. Не понимая, они и не желают этого, они желают лишь возвращения потерянного Эдема, картины прекрасного сада, где цветут небес­ные цветы и нет старости и смерти. Для них до­брые дела становятся своего рода гарантией полу­чения вечного блаженства, но тайна воплощения Сына Божиего, тайна искупления не только как возвращение в безгрешное состояние, но и как путь души к Богу через причастие к божественному све­ту, через восхождение и озарение, через вхождение в божественную жизнь, путь вечного бесконечного Богу уподобления нашим современникам непонят­ны».

— Святые Отцы говорили: «Адам был в раю, и рай был Адамов». Этот внутренний рай Адама была благодать Божия, которую Адам потерял через грех. Когда он потерял внутрен­ний рай, то потускнел перед ним и внешний рай. Он чувствовал приближение Бога, но при­ближение не радовало, а пугало его. Он хотел укрыться в кусты, под сенью листьев от Бога, даже забыв о том, что Бог вездесущ и от Него невозможно укрыться.

Теперь люди говорят: «Если Бог милостив, то почему Он не простит людей и не вернет их снова в райское состояние?» Спасение — это не амнистия преступников, спасение — это возмож­ность Богообщения. Если бы Господь вернул лю­дей в рай, то у них все равно не было бы внут­реннего рая. Самого главного — богообщения — у них не было бы. Они были бы глубоко чужды этому раю. Изгнание Адама из рая, наказание людей, лишение их божественного света — это все следствия греха человека, который сделал невозможным соединение его сердца с Богом. Для того чтобы быть в раю, нужно иметь рай в самом себе.

Если бесноватого заведут в церковь, то от этого бесноватый не получит ни мира, ни по­коя, ни счастья. Он будет беситься, потому что бес внутри него. Если грешник с нераскаянным грехом попадет в рай, то в раю он не почувст­вует райской сладости. Грех как внутренний бес, как червь будет все равно разъедать его ду­шу. Поэтому спасение одной милостью Божией невозможно. Спасение — это взаимодействие Божественной и человеческой воли. Благодать не может сочетаться с грехом. Если человек возлюбил грех, то его единение с Богом невоз­можно.

— Правилен ли такой образ мыслей, согласно которому в новоначалии рано думать об обожении, ибо есть другие духовные задачи?

— А что такое обожение? Обожение — это приобретение благодати. Святитель Григорий Палама говорит о том, что Бог как Сущий за­пределен, в Его бытие ничто не может проник­нуть. Бог есть во всем, Он все проницает, но в Него невозможно проникнуть. Он — Тайна, Он неизречен. Но в миру мы видим действие Божие, это действие благодати. В благодати — вечный божественный свет, и благодать свя­той Григорий Палама называл не только Бо­жественной благодатью, но и Божеством. По­этому обожение — это и есть стяжание благо­дати.

— В Вашей книге написано: «Сама по себе ду­шевная жизнь является вполне законной стороной земного бытия человека, более того - без нее чело­век не мог бы существовать. Но здесь необходимо соблюдение строгих иерархий: если тело - служан­ка души, значит, душа должна быть служанкой духа». Каковы должны быть рамки душевного об­щения братии в монастыре? Как человек может определить, не преступил ли он меру, если душевное общение все равно существует?

— Дух — это око души, устремленное к Бо­гу. То, что принадлежит вечности — область ду­ха. То, что на земле,— область души. Мы живем на земле, следовательно, без сил, способностей души мы не могли бы просто существовать. По­этому наши душевные потребности и душевные способности, начиная даже от инстинктов, необ­ходимы в этой земной жизни. Но наши душев­ные чувства часто вырождаются в неестествен­ные, болезненные страсти. А сама душа хочет захватить дух, как бы свергнуть его с престола, стать узурпатором, воцариться вместо него. И здесь дух, душа и тело,— каждый должен иметь свое место. Святые Отцы сравнивают тело с ин­струментом души и духа. Этот инструмент не­обходим нам в нашем земном бытии. Однако наши телесные потребности неимоверно разрос­лись и стали занимать главное место в нашей жизни. И здесь говорится не об уничтожении души и тела, как в восточных пантеистических религиях, а о возобновлении правильного по­рядка, строгой иерархии.

Что же касается общения братии, то если вы сидите в келье и молитесь, а вам скучно без ка­кого-либо человека и обязательно хочется уви­деть его, поговорить с ним, значит, ваша дружба перешла нужные границы, стала привязаннос­тью, которая мешает монаху. Чувство скуки в отсутствии какого-то человека уже доказывает нашу зависимость от него,— для монаха, конеч­но, жалкую зависимость.

— Каково значение творений святителя Игна­тия для современного иночества?

— Один из старцев, схимонах Елисей, гово­рил: «Творения святителя Игнатия (Брянчанинова) — это предисловие для современного челове­ка к «Добротолюбию».

— Возможна ли современная монашеская жизнь вне усвоения учения святителя Игна­тия?

— Святитель Игнатий (Брянчанинов) перело­жил для нас учение древних Отцов в той фор­ме, которая более доступна для современного человека. Между ними — древними Отцами и святителем Игнатием — принципиальной разни­цы не существует, кроме того что свт. Игнатий видел возрастающие немощи современного ему поколения.

— В какой мере на Афоне почитают святите­ля Игнатия и руководствуются его учением?

— Раньше со Старого Афона даже приез­жали монахи к могиле святителя Игнатия, чтобы взять у него благословение на Иисусову молитву.

— Какое место занимают в Вашей духовной жизни творения святителя Игнатия и сама его личность?

— Влияние творений свт. Игнатия было для меня особенно ощутимо в первые годы монаше­ской жизни. Тогда творения святителя Игнатия (Брянчанинова) было очень трудно достать. И я помню, что мне игуменья дала почитать первый и второй тома святителя Игнатия. Я читал их так, как будто бы передо мной открылась новая глубина духовной жизни. Святитель Феофан Затворник на меня не производил такого впе­чатления, как свт. Игнатий. Мне кажется, это связано с тем, что у свт. Феофана больше систе­мы, а у свт. Игнатия больше непосредственного внутреннего переживания духовной жизни.

— В каком возрасте Вы познакомились с уче­нием святителя Игнатия?

— В двадцать или двадцать один год.

— Расскажите, пожалуйста, о Глинских стар­цах. Почитали ли они святителя Игнатия (Брянчанинова)?

— Об этом я написал в книге «Тайна спасе­ния». Глинские старцы почитали свт. Игнатия и своим духовным чадам благословляли читать его творения. В письмах они приводили обшир­ные изречения из его книг, так как в то время до­стать духовную литературу было очень сложно.

— У святителя Игнатия есть совет прилагать слезы не по Богу к слезам по Богу. Как это делать?

— Если тебя обидели, потекли из глаз слезы, то в это время подумай о своих грехах и продолжай плакать. Не осушай слезы, но, продолжая плакать, подведи под слезы другую мысль.

— Чем достигается такое состояние, когда че­ловек искренне считает себя хуже всякой твари? Чья это мера?

— Это дар благодати Божией. По мере при­общения к благодати и стяжания ее человеку от­крывается ад его собственной души. Поэтому Святые Отцы плакали всю жизнь, считая себя последними грешниками, а люди, тонущие во грехах, обычно считают себя достойными всяко­го уважения.

— Согласны ли Вы с мнением о том, что в со­временных российских духовных школах преподава­ние богословских предметов иногда отступает от основ строгого святоотеческого учения?

— Православное учение есть святоотеческое учение. А теперь другая тенденция: хотят дис­кредитировать догматические Послания вос­точных патриархов и другие символические книги. Символ — это значит образец. Как Сим­вол веры — образец веры, так символические книги — это образцы веры. Есть несколько та­ких книг, которые считаются общеобязатель­ными для православных. Это несколько Посла­ний восточных патриархов, книга Петра Моги­лы «Исповедание православной веры». Эти книги всячески стараются дискредитировать, как бы убрать их с дороги для того, чтобы мо­дернизировать само богословие. При этом пре­подаватели, участвующие в такой предполагае­мой реформации, стараются делать вид, что

они борются с католичеством для возрождения святоотеческого учения.

На самом же деле они хотят разрушить ма­яки Православия, хотят разрушить то, что было для православных авторитетом в богословии, для того, чтобы выдумать свои собственные мо-дернистические теории и затем, прописав не­сколько цитат из Святых Отцов, выдать это за взгляды Святых Отцов, т. е. совершить подлог. К началу XX века уже наметилась такая тенден­ция — под видом возвращения к святоотеческо­му учению расчищался путь для протестантизма в православном богословии.

— Как можно помочь своим неверующим род­ным и близким?

— Первое — молитвой, а второе — примером. Если мы будем вести себя по-христиански, то на­ши близкие сами захотят быть христианами. Апостол Павел даже говорил христианке-супру­ге, чтобы она не разлучалась с супругом-язычни­ком в надежде, что тот увидит чистоту христи­анской жизни и по примеру своей жены сам ста­нет христианином. А если мы ведем себя не по-христиански, то мы только лишь сеем соблазн среди своих неверующих родственников и дру­зей. Святитель Дмитрий Ростовский говорит: «Человек, который не стяжал благодати, а про­поведует о христианстве, подобен туче, в кото­рой гремит гром, но дождь не идет».

— Как Вы советуете молиться за очень близ­ких родственников, отошедших ко Господу без При­чащения, крещеных в православной вере?

— Я могу только говорить: «Господи, облег­чи их участь».

— Можно ли молиться за очень близких, живу­щих в смертном грехе?

— Конечно, нужно молиться о том, чтобы Господь дал им покаяние.

— А можно ли подавать за них записку на про­скомидию?

— Если они отреклись от Бога, то нельзя. Ес­ли же они верующие, но живут в смертном гре­хе,— это вопрос очень трудный. С одной сторо­ны, они больные члены Церкви, но все-таки формально члены Церкви. А с другой стороны, частицы кладутся в чашу с Кровью Христовой со словами: «Омый, Господи, грехи поминав­шихся зде». Мы знаем, что грехи омываются только тогда, когда человек кается в них. Без покаяния невозможно прощение. И здесь проис­ходит как бы разрыв между желаемым и дейст­вительным. Мне кажется, что в каждом таком случае необходим индивидуальный подход.

— Поблагодарим батюшку за содержательную беседу.

— А у меня к вам просьба: прошу не забы­вать меня в своих святых молитвах.

Больше книг на Golden-Ship.ru