Чеботарев В., Ефимов И.

Задонский чудотворец в воспоминаниях келейников

Ред. Golden-Ship.ru 2013

Содержание


Предисловие
Записки Василия Чеботарева
Записки Ивана Ефимова
Приложение 1
Приложение 2. Воспоминания свящ. И. и Д. Кирилловых

Предисловие


Образ святости и подвижничества святителя Тихона Задонского особенно близок идеалу рус­ского человека, всегда почитавшего в своих архи­пастырях искреннюю веру, смирение, открытую для мира простоту и сердечное попечение о людях.

«Я никогда и не мыслил о важном сане... У ме­ня были мысли непременно куда-нибудь удалить­ся в пустынный монастырь, постричься в монахи и проводить уединенную жизнь...» – говорил свя­титель Тихон своему келейнику Василию Чебота­реву. Промысел Божий судил иначе. Через три го­да по принятии монашества, на 37-м году жизни архимандрит Тихон был облечен саном и властью архиерея: при избрании в Синоде викария Новго­родской епархии жребий трижды пал на него. «Три­краты свыше свидетельствован еси», – по­вествует об этом акафист. Несмотря на свои мо­лодые для епископского служения годы, святитель Тихон к тому времени прошел уже не только курс семинарских наук, но и жизненную школу с ее жестокими лишениями, трудами и скорбями. С юности стремясь к добродетели, он сам уже проч­но стоял на том спасительном пути, по которому должен был вести богодарованную паству.

Воронежская епархия, доставшаяся в удел Святителю в 1763 году, в то время была одной из труднейших для церковного управления. Никогда не мечтавший о высшей иерархической деятель­ности, епископ Тихон, тем не менее, глубоко осо­знавал неизмеримую ответственность, которая легла на его плечи. Преодолевая телесные недуги и сомнение в своих силах, он с преданностью воле Божией ступил на стезю архипастырского служе­ния, сторицею возвращая Господу дарованные ему незаурядные способности.

Всего четыре года и семь месяцев суждено было преосвященному Тихону возглавлять Воро­нежскую кафедру, но сколько пользы успел он при­нести епархии за это короткое время! Сознавая, что духовное и нравственное состояние народа в зна­чительной степени зависит от правильного пони­мания своих обязанностей духовенством, основное внимание он уделял состоянию и образованию клира. Стремясь поднять духовный уровень священ­ников на подобающую высоту, святитель Тихон возродил Духовную Семинарию в Воронеже, мно­го сил и времени посвятил устроению двух осно­ванных им Духовных училищ; ввел строго устав­ное богослужение и требоисполнение; им было написано множество книг в помощь преподава­телям, семинаристам и служащему духовенству, поучений монашествующим, окружных посланий, направленных на упорядочение церковной жизни и просвещение паствы. Известна ревность Святи­теля в увещевании раскольников. Наделенный от Бога высоким даром убеждения, он, подобно святи­телю Иоанну Златоусту, бесстрашными обличи­тельными проповедями сумел искоренить язычес­кие обычаи, дотоле распространенные в народе... – словом, всего себя святитель Тихон отдавал испол­нению архипа­стырских обязанностей, движимый послушанием Церкви и заботой о спасении вверен­ной ему паствы.

Однако всем своим существом он стремился к простой жизни, уединенной молитве, духовным занятиям и тайному благотворению конкретным людям, отчаявшимся найти в этом мире сострада­ние и помощь. Возрастание духовное он считал основой и главной целью жизни человека, отрек­шегося от мира. Постоянный напряженный труд и многообразные административные заботы еще более расстроили слабое от природы здоровье Свя­тителя; его натура не выдерживала и остро пережи­ваемых им противоречий между требованиями идеала епископского служения и порою враждеб­ной добрым начинаниям действительностью. Свя­титель все более чувствовал, как он сам говорил, «тяжесть епископского омофора». Мысль об уеди­нении, с которой он не расставался с самой юности, еще более утвердилась в нем.

В конце 1767 года, понимая невозможность далее исправно исполнять свои архипастырские обязанности, Святитель посылает в Святейший Синод прошение об увольнении его от должности и о дозволении избрать себе для пребывания на по­кое монастырь в той же епархии. Вскоре прошение Преосвященного было удовлетворено, и он удалил­ся сперва в Толшевский Спасо-Преображенский монастырь под Воронежем, а через год – в Задон­скую Богородицкую обитель. Там он поселился в небольшом домике, пристроенном к колокольне, где и прожил до конца своих дней. Удалившись от мира, он обрел желанную внутреннюю свободу в духовном делании. В эти годы Святитель написал свои лучшие духовные произведения, среди которых неоднократно переиздававшиеся в последнее время «Сокровище духовное, от мира соби­раемое» (1770) и «Об истинном христианстве» (1776).

Именно об этом, сокровенном периоде жизни святителя Тихона преимущественно повествуют первые составленные после смерти святого отца воспоминания о нем – записки его задонских ке­лейников Василия Ивановича Чеботарева и Ивана Ефимова.

Василий Иванович Чеботарев служил келей­­ником у преосвященного Тихона с самого приезда его в Задонскую обитель. О нем известно только, что он был из елецких мещан, после смерти святи­теля Тихона вернулся в г. Елец, вел одинокую бла­гочестивую жизнь; скончался мирянином.

Другой келейник святителя Тихона, Иван Ефи­мов (впоследствии иеромонах Тихон), был особенно близок Преосвященному в последние годы пребы­вания его в Задонске. В духовном завещании имен­но Ивану Ефимову Святитель поручает распоря­диться своим имуществом и сочинениями, которые и записаны были большей частью его рукой. После смерти Святителя Иван Ефимов поступил в Усманский монастырь Воронежской епархии, где принял монашеский постриг и был посвящен в иеродиакона, а затем в иеромонаха. Впоследствии он подвизался в Толшевском, затем в Акатовском монастыре в Воронеже, а с 1798 года – в Новоспас­ском монастыре в Москве. Именно к Ивану Ефи­мову, как к «присному», доверенному святителя Тихона, «хвалившемуся именем ученика его», обратился за «пополнительными известиями» ав­тор «Полного описания жизни преосвященного Тихона» (СПб., 1796) протоиерей Евфимий Алексеевич Болховитинов (впоследствии мит­ро­­полит Киевский Евгений) при подготовке второго издания своего труда, увидевшего свет в 1820 году. По его просьбе Иван Ефимов собрал все «виденное и слышанное им от его (преосвященного Тихона) святительских уст», что только «мог отыскать в сво­их записках» и что «пришло ему на память», снаб­див повествование и своими замечаниями, что «неправильно напечатано» в первом издании жи­тия Святителя или что, по его мнению, «можно бы вместить» во второе. После кончины святителя Ти­хона Иван Ефимов, исполняя завещание Преосвя­щенного, представил его сочинения в Святейший Синод, и уже через несколько месяцев первые издания духовных сочинений святого отца увиде­ли свет.

Записки Ивана Ефимова, как и записки Васи­лия Чеботарева, конечно, не являются цельным жизнеописанием Святителя. Лишенные строгой хронологической последовательности, они посвя­щены, главным образом, описанию отдельных, осо­бенно запомнившихся келейникам событий из жизни преосвященного Тихона, о которых они слышали из его уст или свидетелями которых были сами. В. И. Чеботарев дополнил свои личные вос­поминания достоверными рассказами о Святителе других близких к нему людей. Это драгоценные для духовной пользы читателей черты земной жиз­ни Преосвященного, фрагменты из его наставле­ний, описание благодатных видений Святителя и таинственных предзнаменований его будущей сла­вы. Записки дышат безыскусственной простотой и искренностью. Повествование, не ориентирован­ное на образец, чуждое каких-либо заимствований, сообщает всему рассказу характер чистого свиде­тельства. Многие подробности переданы авторами со слов самого святителя Тихона, с заботливым ста­ранием сохранить слова Преосвященного в точном виде и с неоднократным замечанием, что действи­тельно «таковы были святительские слова». «Цель­ное впечатление записок много говорит в их поль­зу: под их влиянием читатель отрешается от своего времени, чувствует себя на другой поч­ве, отдаленной от него и временем, и целым складом жизни, и остается зрителем живых образов и дей­ствительных картин»... [1]

Записки Василия Чеботарева


Хотя, под названием «Полное», описание жизни в Бозе почившего Тихона, епископа Воронежского, в свет и вышло [2], и жизнеописатель прилагал всевозможное старание, однако он не мог совершенно в точности написать, поелику [3] писал понаслышке от людей. Я же, убогий, при великом оном муже с начала 1770 года начал жить и много наслышан от его святительских уст, что он о жизни своей даже с самого младенчества в свободное время, в разговорах своих, о приключениях, какие с ним случались, сказывал мне. Я же и зрителем был высокой и добродетелями украшенной его жизни. Обо всем ниже сего покажу.

Вот точно и истинно его святительские слова:

«Как я начал себя помнить, в доме, при матери нашей (отца своего я не помню [4]) было нас четыре брата и две сестры. Больший брат дьячкову должность отправлял [5], средний же брат взят был в военную службу, а мы все еще малы были и в великой жили бедности, так что нужд­ную [6] дневную имели пищу, и потому мать наша в великом прискорбии была о воспитании нашем. Но нашего же прихода ямщик богатый, а бездетный был. Он часто приходил к нам в дом; я полюбился ему. Он не­однократно просил меня у матушки, и так говорил: «Отдайте мне Тиму своего (ибо до пострижения в монашество именовался он Тимофеем), я его вместо сына воспитаю и все имущество мое – его будет». Мать моя, хотя и отказывала ему – жаль ей отдать меня, но крайний недостаток в пище понудил матушку отдать меня ямщику оному [7], и она, взявши за руку, повела меня к нему, я сие хорошо помню. Большего же брата в сие время не было в доме; но как пришел он, то вопросил у сестры: «Где матушка?» Она сказала ему: «Повела Тиму к ямщику». Но брат, догнав на дороге матушку, стал перед нею на колени и сказал: «Куда вы ведете брата?! Ведь ямщику отдадите, то ямщиком он и будет; я лучше с сумою по миру пойду, а брата не отдам ямщику. Постараемся обучить его грамоте, то он, может, к какой церкви в дьячки или пономари определится». И потому матушка воротилась домой. А как в доме было есть нечего, то я у богатого мужика во весь день, бывало, бороню пашню, чтобы только богатый мужик хлебом накормил. Вот в какой нужде воспитывался я». Точно и истинно сии святительские его слова.

Но как в Новгороде вновь учреждена Семинария и потребны были в оную священно-церковно-служительские дети, то и меня повезла матушка в Новгород и, отдав в Семинарию, сама скоро скончалась там. А я начал продолжать учение на казенном коште [8] и терпел великую нужду, по недостатку потребного к содержанию себя. И так бывало: когда получу казенный хлеб, то из оного половину оставлю для продовольствия себе, а другую половину продам: куплю свечу, с нею сяду на печку и читаю книжку. Но богатых отцов дети, соученики мои, играют или найдут отопки [9], то есть осметки [10] лаптей, и начнут смеяться надо мною и оными махать на меня, говоря: «Величаем тя…» Когда же я посвящен был в викарного епископа и приехал в Новгород, то оные же и пришли ко мне, по обыкновению, для принятия благословения, но я им сказал: «Вы, братцы, смеялись надо мной, когда мы были в Семинарии малолетними детьми, и отопками, как выше сказано, на меня махали, теперь же и кадилами будете кадить» – в то время иные из них священниками и диаконами были. А они мне: «Прости, владыка святый!» Я же сказал им: «Я шутя вам говорю, братцы».

Теперь объявлю, каким образом во епископа посвящен он, ибо сие действие по особенному провидению происходило, как я от его же святительских уст слышал. Вот истинно точные его слова:

«Я никогда и не мыслил о сем важном сане, чтобы быть мне епископом, а у меня мысли были непременно куда-нибудь удалиться в пустынной монастырь, пострищись [11] в монахи и проводить уединенную жизнь. Но Всевышнего судьбе так угодно, что есмь [12], недостойный, – епископ».

«Когда я был в Твери архимандритом, в Консистории присутствующим и в Семина­рии ректором [13], в день Святой Пасхи служил с архиереем Афанасием [14] в соборе литургию. Что же случилось? – По обыкновению архиерейской службы, во время Херувимской песни, когда сам архиерей у жертвенника вынимал частицы о здравии, я, подошед к жертвеннику, сказал: «Помяни мя, владыка святый!» Архиерей же хотел сказать: «Священно-архимандритство твое…», но вместо того сказал: «Епископство твое да помянет Господь Бог во Царствии Своем»; сам улыбнулся и сказал мне: «Дай Бог вам быть епископом». Я после узнал, что в самый тот день Пасхи в Петербурге первый синодальный член, митрополит Димитрий (Сеченов), метал жребий купно с Епифанием, епископом Смоленским; седмь [15] жребиев кандидатских было написано, а смоленский архиерей говорит митрополиту: «Прикажите написать жребий тверского ректора Тихона». Но Сеченов сказал: «Он еще молод, время не ушло… Однако напиши», – сказал келейному. И мой жребий был осьмой [16]. До трех раз жребий метали, а все мой жребий вынимался; почему и сказал митрополит: «Ну, знать Богу так угодно – быть ему епископом; только я не туда мыслил было его». О чем митрополит после сам мне сказал: я-де [17] намерение имел перевести тебя в Тро­ицкую Лавру архимандритом же».

Как крестьяне были за монастырями [18], то близ города Твери была монастырская вотчина [19], при оной же и роща была, а положение места прекрасное и уединенное. Я намерение имел в оной роще выстроить келлию себе для уединения. В свободное время, весною, в день субботний я и был в оной вотчине, а крестьяне мостили мосток через протекающую малую речку, я же прохаживался и смотрел за их работою. Слышу, в соборе благовест к вечерне; я приказал коляску себе заложить и поехал в монастырь к вечерне. Пришел в церковь и стал на своем месте. Вскорости пришел ко мне от архиерея сторож и говорит: «Отец ректор, пожалуйте к Его Преосвященству. Я ему сказал: «Вот отслушаю вечерню, тотчас же и явлюсь к Его Преосвященству». Но посланный не успел с монастыря выйти, в ту же минуту приходит и другой сторож и говорит мне: «Извольте скорей ехать». И я, не дослушав вечерни, поехал в архиерейский дом; но, дорогою едучи, чувствовал в сердце своем и печаль и радость, ибо некоторые были из архиерейского дома, как-то эконом и прочие, недоброжелательны мне, и думал: нет ли от них каких-либо клевет на меня архиерею. По приезде же я вошел к нему с торопливостью в переднюю келлию и говорю келейному: «Доложи, пожалуй, Его Преосвященству, что я приехал». Но в ту же минуту вышел преосвященный и говорит мне приветственно: «Прошу покорно, отец ректор, – и зараз [20] сказал: – Поздравляю Вас епископом», – и дал мне синодальный указ, сам же заплакал: жаль-де мне, говорит, расстаться с вами. Вы не медлите, сдайте монастырь, говорит мне, и отправляйтесь в Петербург. И я, сдавши монастырь, отправился (в Петербург), где и посвящен во епископа [21]. Но так же скоро отправился и в Новгород, для чего туда послан был и указ из Синода, для обыкновенной [22] архиерейской почести, что там и выполнено было как должно, со звоном. При сей церемонии великое стечение градских [23] жителей было для зрения, поелику я тамошней Семинарии ученик и воспитанник. Что же случилось? Между народом находилась, смотря на сию церемонию, и сестра моя родная, которая вдовствовала в крайней бедности и питалась тем, что у богатых людей в хоромах полы мыла, когда она еще жила в Валдаях; но как я был учителем определен, то взял ее в Новгород и содержал на своем коште. Поутру же послал я за нею колясочку, а она, приехавши, и не смеет взойти ко мне в келию. Я, отворяя двери, говорю ей: «Пожалуй, сестрица», а она, войдя в келию, вся слезами залилась. Я говорю ей: «Что ты плачешь, сестрица?» – «Я плачу, – говорит, – от великой радости, братец; вспомните, в какой мы бедности при матушке воспитывались, что, бывало, временем [24] и дневной пищи лишались мы; но теперь я вижу Вас в каком высоком сане! Я вчера была между народом и видела, как и встречу Вам делали!..» Я говорю ей: «Сестрица, ты почаще посещай меня, теперь есть на чем вам приехать ко мне, у меня есть услуга [25], лошади и коляска для вас». А она сказала: «Благодарствую, братец, но иногда и наскучу Вам частым приездом». – «Нет, родная, – сказал я ей, – я никогда не соскучу [26] твоим посещением; я сердечно тебя люблю и почитаю» (поелику она большая мне сестра была). Но по приезде моем в Новгород сестра моя один только месяц пожила и скончалась. Сам я и погребал тело ее. По образу архиерейской службы, приложился я к святым иконам, пошел ко гробу, открыл покрышку и осенил тело ее, а она будто улыбнулась на меня. Бог один знает о том, что сие вообразилось в глазах моих (однако не утвердительно говорю о сем). Я же сам, едучи дорогою к погребению, также и всю литургию и погребален [27] едва мог отслужить от горчайших слез и, как вне себя был от великой жалости; но только [28] она (сестра) жизни хорошей была».

А что он (Святитель) в духовном завещании своем между прочим написал: «Слава Богу, что Он при бедственных и смертных случаях меня сохранял», – о сем так сказывал он мне: «Когда я еще учителем был, во время вакации [29] просил нас, учителей, Александровского монастыря архимандрит к себе в гости; так мы и отправились к нему. По приезде в монастырь, я один из любопытства пошел на колокольню осмотреть положение места вокруг монастыря, подлинно прекрасное, и, не опробовав перил, оперся на них, а они вдруг и пали на землю, а меня будто кто назад толкнул, я к колоколам на пол затылком и упал полумертв, едва опомниться мог, и чрез великую нужду [30] сошел с колокольни и мог дойти до архимандричьей келлии. Но они стали мне говорить: «Что ты лицом изменился, Тимофей Савельевич? Посмотри, братец, в зеркало, ты мертвому подобен». Я им сказал: «Пожалуйте чашку чаю, после вам скажу причину моего изменения». Напившись чаю, я повел их к колокольне, и смотрели на перила, кои вдребезги разбиты лежали. Я им сказал: «На сем месте и мне бы быть так разбиту». Также и в Твери, когда я еще архимандритом был, и в Воронеже, уже епархиальным архиереем был, от лошадей при смертных случаях бывал» [31].

Он же дивное видение сказывал о себе. «Сие было до пострижения моего в монашество. Когда я учителем был, я и тогда привычку имел и любил ночное время без сна провождать, а занимался либо чтением душеполезных книг, либо душеспасительными размышлениями. Но я сказываю тебе келейно, и ты должен молчать о сем. В месяце мае ночь была весьма приятная, тихая и светлая: я вышел из келлии на крыльцо, которое на северную сторону было, и стоячи размышлял о вечном блаженстве. Вдруг небеса разверзлись, и там такое сияние и светлость, что бренным языком сказать и умом понять никак невозможно; но только сие было кратко, и паки [32] небеса во своем виде стали, и я от того чудного явления более горячее желание возымел ко уединенной жизни; и долго после оного видения чувствовал и восхищался умом, да и ныне, когда вспомню, то ощущаю в сердце моем некое веселье и радость».

Теперь объявляю о святительской его особе, как он жизнь свою в келлии провождал в Богородицком Задонском монастыре [33], равно и о подъятых им богоугодных подвигах и трудах; поелику я, убогий, зрителем был оных.

Первое. Он имел обычай всегда во время обеденного стола слушать чтение Священного Писания Ветхого Завета; я же и читывал оное. Но при сем замечательно и то, как велика и горяча была его любовь к Богу. Он редко кушал без умилительных слез, а паче, когда читали книгу Исаии пророка. Иногда прикажет: «Паки читай сию же главу»; сам, положа ложку, начнет плакать. Но при сем же и сие замечательно, какая искренняя любовь его была и к ближним: почти всякий день, когда сядет за стол, обыкновенно говаривал: «Слава Богу; вот какая у меня хорошая пища, а собратия моя – иной, бедный, в темнице сидит, а иной нуждную пищу имеет, а иной без соли ест, – и скажет: – Но горе мне, окаянному!» В вечернее ж время Новый Завет я ж читывал, но тем бывало продолжительно, что спрашивает: «Разумеешь ли, что читаешь?» – Скажешь: «Нет, я не могу понять сего»; а он скажет: «Вот я объясню тебе». Иногда час и более объясняет.

Ночи он имел привычку провождать без сна, а ложился на рассвете. Упражнением его были в ночное время молитвы с поклонами, но притом не хладные его молитвы были, но самые горячие, от сокрушенного сердца происходили, так что иногда и гласно вопил он: «Господи, помилуй! Господи, пощади!» И присовокуплял еще: «Кормилец, помилуй!» Сам же главою ударял об пол. Все же сие происходило в нем от великого внутреннего жара и любви к Богу. Но также в самую полночь выходил в переднюю келлию, пел тихо и умиленно псалмы святые. Замечательно [34], когда он был в мрачных мыслях, тогда пел псалом: Благо мне, яко смирил мя ecu [35] и прочие. Когда же в ведренных [36] мыслях, пел псалом: Хвалите Господа с небес [37] и прочие утешительные псалмы, и всегда с умиленными слезами и сердечным воздыханием.

После обеденного стола имел он краткое отдохновение: час, иногда и более; ставши, читал жития святых отец и прочие книги. В летнее же время прохаживался в монастырском саду и за монастырем. На случай же крайней надобности к нему он приказывал: «Когда тебе необходимая надобность ко мне, не доходя покашляй, чтобы я оглянулся». Так и делал я. Но однажды случилось, когда он был в саду, я, не подходя к нему, много кашлял, но он в таком глубокомыслии был, что ничего не чувствовал, сам же на коленях стоял лицом на восток, руки поднявши к небесам. Я подошел и сказал: «Ваше Преосвященство!» Он так испугался, даже пот пошел из него, почему и сказал мне: «Вот, сердце у меня как голубь дрожит; ведь я тебе давно говорил, чтобы, не доходя до меня, покашлял»; скажешь, что я кашлял, но «я же не слыхал», скажет.

Никуда и никогда не ходил и не езжал он без Псалтири, но всегда при себе имел оную за пазухою, ибо оная была маленькая, а наконец [38] он ее всю и наизусть читал; ею он и благословил меня. Дорогою, куда отъезжал, он всегда читал Псалтирь, а иногда и гласно пел, и мне показывал, либо какой текст объяснит. Всякий день он к литургии ходил и сам на крилосе [39] певал, и редко когда без слез пел. И так сказать, в нем был особенный дар Божий слез, всегда два источника истекали из очей его. Редко, редко улыбнется он чему-нибудь и в ту же минуту скажет: «Господи, прости; я согрешил пред Тобою окаянный». Празднословия он весьма остерегался, но разговоры его обыкновенно были всегда о вечной муке и о вечном блаженстве, также вообще о пороках и о христианских добродетелях. Он от природы острую память имел, так что все Священное Писание, Ветхий и Новый Завет, у него в памяти были, и когда станет говорить о какой-либо материи [40], всегда приводил в доказательство тексты из Священного Писания, в какой книге и в какой главе, сказывал; также и из житий святых отцев приличное материи сказывал. Он мало и редко разговаривал о светских делах, разве с благородными о военных действиях, и то редко говаривал, но первые [41] его разговоры были о вечности.

Когда же на него находило искушение, то он говаривал: «Не знаю, куда себя девать, братец; или ты не чувствуешь, что в келлии смрад?» Скажешь: «Я не чувствую». Он скажет: «Возьми дегтю и налей на пол», ибо дегтяной запах любил. Или скажет: «Поедем в Липовку». Село это расстоянием в 15 верстах от Задонска, господ Бехтеревых. Там был и господский дом; господа же сами там не жили. Временем он отъезжал туда и жил там месяца по два и более, где при нем были я и повар. В оном селе священник один был, и служба в церкви отправляема была токмо [42] в воскресные и праздничные дни, в простые же дни преосвященный сам отправлял в доме вечерню, утреню и часы, и при нем я один только бывал и читывал. Дважды и в Толшевский монастырь отъезжал он, именно: в 1771 и 1776 годах; я ж при нем один тамо бывал, ибо я, убогий, отправлял всю его келейную потребность. Он тамо располагался [43] и навсегда жить и кончить жизнь свою; но вода тамо гнилая была и около монастыря все место болотистое, от чего он в великую слабость приходил. Неоднократно он говаривал мне тамо: «Вот здесь на монастырь походит, самая монашеская и уединенная здесь жизнь. Ах! – скажет, – когда бы не вода здесь такая гнилая, не подумал бы я никогда в ином монастыре жить, истину тебе говорю». Он всегда тамо спокойнее мысли имел и всегда веселее был. К литургии и на вечернее пение всякий день ходил в церковь и на крилосе пел, а по воскресным дням, в праздники и во всю Светлую седмицу в трапезу ходил и с монахами кушал (а в Задонском монастыре в трапезе не кушал ни единожды). В Толшевском монастыре в полунощное время один около церкви обхаживал и пред всеми дверьми с коленопреклонением молился и горячие слезы проливал, чего и я зрителем бывал. Прислушаешься, бывало, он читает: Слава в вышних Богу и прочее, также и псалмы святые. Пред западными же дверьми с полчаса и более маливался и паки скорыми шагами в келлию возвращался. Тамо он и в вящих [44] трудах находился, ибо временем сам и дрова рубил. Прикажет мне: «Наточи топор хорошенько и рукавицы свои принеси мне, я дров нарублю себе на печку, авось-либо поразобью [45] кровь себе, может быть, и поздоровее буду». Однажды прохаживался он за монастырем и, пришед в келлию, сказал мне: «Я нашел в лесу лежащую колоду [46], из которой дров воза два или более будет; возьми топор, пойдем и раздробим ее, а то мы, братец, дрова-то покупаем». Мы пошли в лес и начали колоть. Он же разделся и колол в одной рубашке, и говорит мне: «Так я умаялся, даже пить захотел; сходи, пожалуй, в монастырь, принеси квасу». Так он собою подавал мне пример к трудолюбию. Он ничем так не оскорблялся, как когда, пришед к нам, бывало, в Задонске, заставал нас в праздности. Он часто говаривал нам: «Кто в праздности живет, тот непрестанно грешит». Сам же он никогда в праздности не бывал: утром, до обедни, писал душеспасительные книги, которые ныне существуют в свете, и пользуются ими многие, ищущие душевного спасения; а некоторых дознал я, кои от чтения его книг презрели суету мира сего, взяли крест свой и потекли во след Христа. О, сколь многих людей, жаждущих вечного спасения, духовная струя сия напояла в маловременной сей жизни, но и по преставлении его в блаженную вечность напояет своими душеполезными сочинениями! Любовь же его ко всем была нелицемерная: он сказывал, что я-де временем в мыслях своих чувствовал, что всех бы людей обнимал и целовал, а иногда, бывало, ощущал в себе отвращение от всех; искушение сие и нередко чувствовал.

У него всегда простирались мысли ко уединению и пустынной жизни, о чем он часто говаривал: «Если бы можно было, я бы и сей сан с себя сложил, и не токмо сан, но и клобук и рясу снял с себя и сказал бы себе, что я простой мужик, и пошел бы себе в самый пустынный монастырь и употребил бы себя в работу, как-то: дрова рубить, воду носить, муку сеять, хлебы печь и прочее; но та беда, что у нас в России сего сделать не можно». Также говаривал часто и об Афонской Горе: «Тамо многие наши братья, епископы, оставя епархии, живут по монастырям во уединении». Когда же проездом бывали у него из Афонской Горы греческие архимандриты, он много с ними разговаривал о их монастырях и о монашеской жизни и с великим вниманием слушал их; когда же выходили от него, то он благословит их и скажет: «Прощай, возлюбленне, вот мой низкий поклон святым отцам, живущим во Афонской Горе; и прошу тебя, чтобы ты усердно попросил их, дабы они в своих святых молитвах поминали мое окаянство».

Объявлю же и о нестяжательной келейной его жизни, ибо он имел только самое нужное и необходимое. Постеля у него была – коверчик постлан да две подушки; одеяла не имел он, но шубу овчинную, китайкою [47] покрытую; опоясывался ременным поясом; также и ряса у него одна была, но и та суконная гарусная [48]; обувался он в коты [49] и чулки шерстяные толстые, кои подвязывал ремнями, да две зимы в лаптях ходил, но только в келлии в оных ходил, и скажет: «Вот как спокойно ногам в лаптях ходить»; когда же к обедне идти ему, или гости приедут, то оные снимал с себя и обувался в коты. И четки у него были самые простые, ременные. Не было у него ни сундука и никакого влагалища [50], но только кожаная киса [51], и то ветхая, и куда ехать ему, он брал ее с собою и клал в нее книги да гребень. Вот и весь наряд и украшение его. Правда, подарил ему преосвященный Тихон III [52] шелковую штофную [53] рясу; он долго отказывался, от нее и взял оную только после убедительной просьбы. Замечательно в нем было и то, что он весьма осторожен был, чтобы к какой вещи временной и тленной не привязан был ум его: придет, бывало, от обедни, снимешь обыкновенно с него рясу, станешь складывать, а он возьмет ее из рук моих и, бросив на пол, скажет: «Это бредня, братец; давай на стол скорей, я есть хочу». В келлии его никакого убранства и украшения не было, кроме святых картин с изображением Страстей Спасителя нашего и прочее, но все соответствовало его смиренномудрию и нестяжанию.

Комплекции он был ипохондрической, и часть холерики была в нем. Бывало, даст мне строгий и правильный выговор, но скоро приходит в раскаяние и сожаление: чрез полчаса позовет к себе и даст либо платок, либо колпак или иное что, и скажет: «Возьми себе», чем и давал знак одобрения и утешения. Три лета имел он лошадь и одноколку [54], данные от господ Бехтеевых, на которой, после обеда и отдохновения, проезжался в поле, иногда в лес. С ним всегда езжал я один. «Пойди, – скажет, – заложи одноколку, проедемся; возьми с собою чашку и косу, накосим травы старику (ибо лошадь весьма старая была), также и воды напьемся там». Дорогою все говорил, либо с травы материю возьмет, или из Священного Писания какие тексты объясняет мне, и все наклонял к вечности. Проездка его была наиболее по патриаршеской дороге, которая лежит вверх реки Дона; иногда и в лес езжали, где на полянах и траву сам косил, а мне прикажет подгребать, скажет: «Клади в одноколку, старику годится на ночь». Иногда проезжал и к источнику, который был расстоянием от Задонска около десяти верст, на берегу реки Дона; бывало, там и воды напьемся: он любил сей источник, ибо вода в нем весьма чистая была. Походит, бывало, около него и скажет: «Поедем паки в монастырь».

При келии его жил рясофорный монах Феофан, лет ему уже 70 было. Он из однодворцев [55] был и грамоте не умел, характера же самого простого селянина был. Но преосвященный столь любил его, что редко и кушал без него. Старец и рукоделие имел самое низкое, портное, да лапти плел. Когда преосвященный в мрачных мыслях бывал, то есть во искушении, то оный старец простыми поселянскими разговорами много пользовал его, ибо он как с простыми поселянами обходился и разговаривал, так равно и с Его Преосвященством, и никак не называл Преосвященного, как только бачка [56]. От таких бесед преосвященный чувствовал в себе перемену в мыслях и спокойнее был, и после говорил о нем: «Феофан утеха моя, я им весьма доволен; за то я его хвалю: первое, за простосердечие его, второе, за то, что он никогда празден не бывает, но всегда в благословенных трудах упражняется».

Подлинно и старец по жизни своей достоин был похвалы. Преосвященный почти ежедневно говорил с ним сими словами: «Феофан, пора, пора во Отечество; мне уже истинно наскучила жизнь сия, я рад бы хотя и теперь блаженно умереть, только бы не лишиться вечного блаженства»; и скажет: «Бедные, окаянные мы! Теперь избранные Божии радуются и веселятся, и в бесконечные веки будут радоваться, а мы, странники и пришельцы, в маловременной сей жизни бедствуем и волнуемся». «Туда, – скажет, – Феофан, как надобно всегда мысленно стремиться, чтобы не лишиться с ними участниками быть! Пусть, Феофан, мир мирское и любит, а мы непременно всегда будем стремиться горняя доставать. Так-то, Феофанушка!» Сим он и кончит. У него всегда первые мысли и разговоры были о смерти, для чего и написана была у него картина, на которой изображен сединами украшенный старец, лежащий во гробе, в черном одеянии; картина прибита была на стене у ног его; тут же у кровати стоял аналойчик деревянный, на котором лежали книги. Он часто взглядывал на оную картину, и из глубины сердечной воздохнет и скажет: Скажи ми, Господи, кончину мою и число дней моих, кое есть, да разумею, что лишаюся аз [57]. Сей текст как днем, так и ночью, сидя и ходя, часто пел он, всегда с умиленными слезами и сердечным воздыханием.

Объявлю теперь о милостивых и милосердных его деяниях. Он с охотою внимал гласу вопиющих к нему: питал сирот и беспомощных, милосерд был к нищете и убожеству – словом, он все раздавал, как-то: деньги, кои из казны получал [58] и что привозили к нему старшины донских казаков; также из городов Воронежа и Острогожска благородные и купцы богатые присылали немалое количество денег, но он не только деньги, но и самое белье раздавал, а оставалось лишь то, что на себе имел; и хлеб, который присылали благодетельные господа помещики, но и того еще недоставало: он покупал еще и раздавал. И одежду, и обувь получали от него бедные и неимущие, для чего покупал он шубы, кафтаны, холст, а иным хижины покупал, иным скотину, как-то: лошадей, коров – и оными снабдевал их. Мало сего, даже и деньги занимал. Когда все раздаст, скажет мне: «Пойди, пожалуй, в Елец и займи денег у такого-то купца; я отдам ему, когда из казны получу, а теперь у меня нет ничего; вот приходят бедная собратия ко мне, и отходят без утешения, жалко мне и смотреть на них». Иногда и то бывало, что приходящему бедному и откажет, но только расспросит, откуда и какой человек. На другой день приходил в сожаление, призовет меня и скажет: «Вчера отказал я такому-то бедному, возьми деньги, пожалуй, отнеси ему; так, может быть, и утешим его». И всем бедным, приходящим к нему, весьма удобный был приступ. Смиренномудрие в нем было удивительное: из приходящих поселян стариков сажал при себе и с ними ласково и много разговаривал о их сельской жизни и, снабдя их нужным, отпускал их радостными. Также близ монастыря живущих экономических [59] бедных крестьян, а паче вдов и сирот, он на своем коште содержал и за них подушные и прочие казенные подати платил, хлебом кормил и одеждами одевал их – словом, во всех нуждах помогал им [60]. Замечательно было: в который день приходящих бедных более бывало у него, и когда больше раздаст денег и прочего, в тот вечер он веселее и радостнее был; а в которой день мало или никого не было, в тот день он прискорбен был. Смело скажу: он был, по Иову, око слепым и нога хромым [61]; у него двери всегда были отворены всем приходящим бедным, нищим и странным; пищу, питие и спокойствие готовое они находили у него.

Малых детей экономических крестьян приучал он к обедне ходить, и чем же? Когда он из церкви пойдет, то они за ним все идут; войдет в переднюю келию, и они за ним войдут, по три поклона земных положат, единогласно и громко скажут: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе!» А он скажет им: «Дети, где Бог наш?» Они так же единогласно и громко скажут: «Бог наш на небеси и на земли!» – «Вот хорошо, дети», – и погладит рукою всех по голове, даст по копейке и белого хлеба по куску, а в летнее время по яблоку оделит их. Когда же, по слабости своего здоровья, не бывал в обедне, то дети придут в церковь, посмотрят – нет Его Преосвященства в церкви, они и уйдут вон; когда же я приду к нему от обедни, то он спросит: были ли дети в обедне? Скажешь, что входили в церковь, посмотрели, что нет Вашего Преосвященства в церкви, и ушли по домам. Он улыбнется и скажет: «Это беда: они, бедные, ходят к обедне для хлеба и копеек. Что ты их не привел ко мне? Я весьма радуюсь, что они ходят к обедне».

Также и прохожие, на работу идущие, крестьяне, в случае если иной из них дорогою заболит, у него спокойное пристанище обретали. Он сам успокоивал их, даже свою подушку и колпак приносил им, и пищу понежней приказывал готовить для них, чаем раза по два и по три на день сам поил их, по часу и более сидел подле них, утешал и ободрял их приятными и благоразумными разговорами. Некоторые из них умирали; он христианское и сострадательное попечение имел о них, чтобы больного напутствовать Святыми Тайнами; при таких случаях сам присутствовал и при погребении бывал, а могилу приказывал выкопать мне с поваром. А которые выздоравливали, отходили в путь с награждением, куда кому следовало.

В 1768 году в городе Ливнах несчастный сделался случай, был великий пожар. Преосвященный не оставил помочь пострадавшим: он отправил туда схимонаха Митрофана с деньгами, который тамо и раздал. В другой год такой же несчастный случай был в городе Ельце. Преосвященный, движим будучи обычным своим состраданием, явил милосердие, сам отправился в города Воронеж и Острогожск для испрошения денег у благодетелей своих на постройку новых домов для погорелых людей, чем он много и помог им. Не оставлял он и в темнице сидящих посещением своим; в городе Ельце острог два раза своею особою лично посетить изволил и утешал сидящих под стражею узников полезными наставлениями, снабжал деньгами и прочим; а как вновь учрежден был город Задонск и тамо темница, в коей узники содержались под стражею, он содержал оных на своем коште. В городе Ельце имел он искреннего приятеля, Покровской церкви ктитора Козьму Игнатьевича Студеникина, который провождал жизнь безбрачно. Преосвященный имел к нему особенное благоволение и великую доверенность до самой своей блаженной кончины; ему всегда поручал деньги для раздачи вдовам и сиротам, также и содержащихся под стражею должников по векселям и другим претензиям выкупал от заимодавцев и освобождал. Не только в околичности [62] живущим щедрые его простирались милости, но и в отдаленные страны, как-то: в Новегороде, в Валдае и во отечестве своем селе Короцке. В одно время, в месяце мае, он говорит мне: «В Деяниях Апостольских написано, что в Антиохии первенствующие христиане собрали милостыню и послали в Иерусалим к бедным христианам; то и я хочу послать тебя в Короцк к брату моему Евфимию с деньгами, ибо тамо, в нашей стороне, очень бедные люди живут; вы тамо обще с братом и раздайте, а тебе за послушание от Бога мзда будет». И так я отправился с немалым количеством денег; из оных приказано мне было брату его Евфимию дать пять рублей, да другому брату его Петру, который в Новегороде жил, тому десять рублей, что по приказанию его и выполнил я. По возвращении из Короцка в Задонск только две недели пожил я при нем, и паки он отправил меня в Петербург пешком, не для своей надобности, но по своему благому и милосердному сожалению, для церковниковой вдовы, старухи, у которой двух сынов отдал безвинно в военную службу архиерей Тихон II [63]. Подвигнутый сожалением о невинных, преосвященный послал со мною партикулярные письма к синодальным членам, да также и от старухи была просьба, которую я и подал в Синод, также и письма кому следовало отдал. Просьба Преосвященного была уважена, и сыновья вдовы возвращены из военной службы и определены были по-прежнему в церковные причетники. Потом я паки отправлен был от него с деньгами в Новгород и Короцк, где обще с братьями деньги розданы были бедным. В 1772 году он снова отправил меня к брату в Короцк с деньгами для раздачи бедным, а в 1774 году в Петербург с деньгами же и опять на раздачу бедным, а братьям прикажет дать не более как по пяти рублей и скажет мне: «Пусть братья сами трудятся, а на меня не надеются: чем более давать им денег, тем они больше баловаться будут». Когда же отправлял меня в дорогу, прикажет мне затворить келейную дверь, сам преклонит колена, также и мне прикажет на колена стать, и прочтет псалом: Боже, в помощь мою вонми [64]до конца, потом Достойно есть и малый отпуск [65] скажет, потом благословит, в уста и в голову поцелует и скажет: «Ангел Хранитель да спутешествует с тобою. Вот я тебе приказываю: ты, братец, дорогою идучи, почитывай псалмы святые, также и молитвы, какие знаешь; а оттого дорогою идти тебе веселее будет». Скажу о дивном и великодушном его терпении: какие обиды терпел он от начальников монастырских, также и от расстроенных жизнию некоторых монахов, но старался злое благим побеждать [66]. Начальник монастыря, выезжая в гости в благородные дома и там подхмелевши, сказывал о его святительской особе: «Он в монастыре хуже монаха живет у меня»; доходили иногда такие слова до Преосвященного, а он, бывало, только и скажет мне: «Возьми сахару голову, отнеси начальнику, или виноградного вина бочонок, или иного чего-нибудь, – и скажет: – У него, может быть, и нет сего» [67]. Досаждавшие ему монахи временем делались больными: он раза по два и по три всякой день посещал их, утешал и ободрял своими благоразумными и душеполезными разговорами, также пищею и питием снабдевал. Даже и от прислуги монастырской случалось немало терпеть ему. Иногда прохаживается он по монастырю, а служители монастырские, занимаясь своею работою, смеются вслед Преосвященного; он как бы не слышит ничего, но после скажет: «Богу так угодно, что и служители смеются надо мною; да я же и достоин сего за грехи мои, но еще и мало сего»; однако же улыбнется и скажет: «Ну, долго ли мне обидеть их? Да не только их, но и начальнику я скоро бы отмстил, но не хочу никому мстить, прощение лучше мщения» [68]. Он и служителям сим много делал благотворения: помогал им хлебом, деньгами и прочим. Вот чем отмщал он оскорбления и обиды свои, по апостоль­скому слову: Аще алчет враг твой, ухлеби его; аще ли жаждет, напой его [69]; он точно исполнял сие.

Неоднократно покушался [70] он выехать из Задонского монастыря в Новгородскую епархию, для чего и написал просьбу куда следует. В одно время был я за монастырскими воротами; туда же вышел и монах Аарон. Я и сказал ему, что Преосвященный наш положил непременное намерение выехать отсюда в Новгородскую епархию; а отец Аарон на сие сказал мне: «Что ты беснуешься? Матерь Бо­­жия не велит ему выезжать отсюда». Монаха Аарона Преосвященный весьма почитал за строгую, подвижническую жизнь. После я сказал Преосвященному, что говорил отец Аарон, а Преосвященный спросил меня: «Точно ли говорил отец Аарон такие слова?» Я сказал, что точно говорил. «Ну, так я же и не поеду отсюда», – сказал Преосвященный; взял просьбу и разодрал. Он часто говаривал: «Я непременно выехал бы отсюда, но жалко мне город Елец оставить: я весьма люблю Елецких жителей и замечаю, что в нем много благодетельных людей, и будто бы я родился в нем». Особенно благоволил он к дому Елецкого купца Григория Феодоровича Ростовцева, который был муж воздержный и набожный. Преосвященный нередко говаривал о доме его точными словами: «Нам, чернецам, надобно учиться добродетельной жизни из дому Григория Феодоровича Ростовцева». У Григория Феодоровича было два сына, Димитрий и Михаил, кои безбрачную жизнь провождали. Димитрию преосвященный поручал продавать подаренные ему на рясы шелковые материи и прочее, также и какие надобности случалися для келлии, он же покупал Преосвященному, ибо преосвященный имел к нему особенную доверенность и весьма радовался, когда тот приезжал к нему, и много разговаривал с ним о должности христианской жизни. Когда же приезжал в Елец, то иногда останавливался в келии Димитрия Григорьевича, который келейную жизнь провождал. В 1779 году, когда Его Преосвященство уже в последний раз был в Ельце, то в его же келии квартировал. Преосвященный тогда уже крайне ослабевал здоровьем и потому уже не мог беседовать с приходящими гражданами; а в прежние приезды, будучи здоровым, он много с ними разговаривал и радовался, что стекаются к нему граждане и ищут от него душеспасительных наставлений. Они же, в знак своего усердия к Его Преосвященству, приносили ему рыбы, хлеба и прочее, он принимал, но все отсылал к содержащимся в тюрьме, а себе ничего не оставлял, а только скажет мне: «Возьми себе калачей на дорогу, а мне ничего не надобно». Того ж 1779 года, месяца декабря в последних числах, для учреждения вновь города Задонска из Воронежа приехали благородные. В день праздника Рождества Христова Преосвященный был в последний раз в 1779 году в церкви на литургии. По прочтении Апостола и Евангелия, я подошел к нему для принятия благословения. Он благословил меня и говорит мне: «Пойди впереди меня и очисти мне дорогу» (ибо в церкви была великая теснота). Я и пошел впереди его. Он вышел на паперть и сказал мне: «Постой здесь»; а сам пошел за церковь на северную сторону и с четверть часа был там (прежде же никогда он не выходил из церкви), паки пошел в церковь и мне велел идти впереди. По окончании обедни, подошли к нему благородные для принятия благословения; он благословил всех их, но только был он тогда весьма в прискорбном виде. По приходе из церкви в сени, говорит мне: «Запри двери; ежели дворяне придут, ты скажи им, что Преосвященный весьма слаб здоровьем». Они приходили, а я им так и сказывал, по приказанию его, они и пошли прочь. С сего времени он ни в церковь и никуда не выходил и не езжал до самой своей блаженной кончины, а только выходил на заднее крыльцо: постоит или посидит немного; и к себе уже никого не пущал, разве весьма знакомого и духовного человека, и то на короткое время, поелику он был в глубоком молчании, разве что самое нужное и необходимое скажет. Прежде, когда я читывал ему Священное Писание, он много объяснял мне, а в сие время он только слушал и все молчал: глав десять прочитаешь, он скажет: «Полно, благодарствую тебе, пойди себе», – вот только и услышишь от него.

Неоднократно он говаривал: «Слышу я от многих: для чего я оставил епархию и пошел в келлию? Вот причина моего уединения: первое, слабость моего здоровья не позволяла мне управлять епархиею; второе, епископский омофор, который на плечах своих носят епископы, очень тяжел: я ни поднять, ни носить не могу оного; к тому же я и сил не имею таких: пусть сильные носят. Вот и причина моего уединения».

Сей великий житием и добродетелями ­укра­­­­шенный муж Преосвященный Тихон ­пре­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­­ставился в вечный покой 1783 года авгу­ста 13-го дня.

Я же написал сие не для других, но собственно для себя, чтобы памятовать мне его трудолюбное и богоугодное житие и самому таковым же подвигом достигать вечного блаженства. Аминь.

Записки Ивана Ефимова


Святитель Тихон просил Господа Бога об извещении кончины своей жизни, и был к нему глас таковой: «Конец твоей жизни будет в день недельный» [71]. Святитель Тихон скончался действительно в день недельный, воскресный: 13 августа 1783 г., о чем он келейно, за тайну, открывал некоторому человеку, своему любимцу.

Тело усопшего святителя, по особому келейному его завещанию, одето было в издавна заготовленные им самим черный крашенинный [72] подрясник и рясу; опоясано поясом, сделанным из черной кожи, с медными бляхами, коим он и всегда в животе [73] своем опоясывался; поверх сего малое архиерейское облачение, епитрахиль ветхая, мантия, панагия, омофор и на главе камилавка с клобуком. Все сие было его собственное, также и гроб заготовлен был им до кончины его за четыре или за пять годов; обит оный был черною фланелью, и на верху дски [74], покрывающей тот гроб, крест, сделанный из белой тесьмы нитяной. На сей гроб, лежавший в чулане близ задней спальни (о чем, как и о одеждах тех крашенинных, никто не сведущ был, кроме одного ближайшего его келейного), повседневно смотря почасту, с немалыми чувствами оплакивал он падение первого человека и всего рода человеческого, воображая человека яко тварь разумную, и нередко служившим при нем в нравоучение говорил: «До чего довел себя человек, что аки [75] со скотом равно в землю зарывается, будучи сотворен от Бога беспорочным и бессмертным». По таковом воображении, с плачем и рыданием и воплем крепким отходил он в уединенную келлью, и слышен был глас его, аки глас плачущих по умершем; углубится потом в размышление о двоякой вечности, счастливой и несчастливой, сидя более на кровати. Так бывало, что когда келейник, которому от него не всегда позволено было к нему вход иметь, взойдет к нему, то от углубления того Преосвященный как бы вовсе не видит и не слышит вошедшего; сидит и правою рукою держит за лоб и аки сквозь сон чувствует, что вошли к нему, – о чем уже после, под сомнением будучи, призвавши того келейника, спрашивал: «Не приходил ли кто ко мне в такое-то время?» О завещании своем касательно облачения, за несколько времени до своей кончины, рассудил он изъяснить епархиальному епископу Тихону III, который, хотя наблюсти [76] завещание его, приказал келейному все то выполнить, и все было выполнено. И в оном одеянии простом лежало тело его на столе в большом зале. Но, по любви своей и почитанию к антецессору [77] своему, тот же Преосвященный прислал полное облачение архиерейское, хорошее, с митрою, в которое тело святителя Тихона и облечено было священно-иеромонахами монастыря и прочим духовенством. Тогда первое малое то облачение и рясу крашенинную сняли, а подрясник тот же остался на теле его святительском. К удивлению многих, одеяние снималось с пятидневного усопшего, как с живого: распростирались его руки, аки у живого, и все тело было неокостенелое до самого погребения. По облачении ж в архиерейское полное одеяние, тело его вложено было во гроб, сделанный усердствующими купцами Елецкими (по смерке заготовленный самим Святителем гроб оказался мал); гроб обит был плисом [78] черным и позументом [79] мишурным белым. Хотя в завещании его, святителя Тихона, и было предписано, в коем месте его тело предать земле, но словесно, однако, приказано, чтоб положили его с полуденной стороны идучи в церковь, близ папертного прага, под камнем, – и камень тот еще за несколько годов до смерти Святителя заготовлен был им самим, с тем дабы чрез тот положенный над телом его камень всяк ходил, идучи в церковь на молитвословие [80]. Но преосвященный Тихон III, от почтительности своей и уважения к такому Святителю, рассудил положить его тело под алтарем.

Относительно сочинений его.

Как я от уст его слыхал, да и по моему замечанию, когда что-либо я писывал у него, слово его столь иногда скоротечно из уст его проистекало, что я не успевал писать. А когда не столь Дух Святый в нем действовал, то от непространных его мыслей или от задумчивости отсылал он меня в свою келлию, а сам, став на колена, а иногда крестообразно распростерт, маливался со слезами Богу о ниспослании Вседействующего. Призвав же паки меня, начнет говорить так пространно, что я не успевал иногда рукою водить пера. Он был великий любитель Священного Писания: в положенные часы он всегда прочитывал сам что-либо из Ветхого Завета, а паче из пророческих книг; а Новый Завет ночным временем читывал или сам, или через келейника. Хотя я писывал у него и вечерами при засвете огня, но более в утренние часы, пред позднею литургиею. Даже и во время употребления им обеденной пищи всегда келейный читал ему что-либо из Ветхого Завета, а паче Исайю пророка; вечерами ж иногда из Четий-Миней или святых отцов и сам он прочитывал. Тут я слыхал от него многократно о Новом Завете, что ежели б не относящийся до черни соблазн [81], а паче до многоразличных сект раскольнических, то можно б было, говорит, мне взять на себя труд перевести Новый Завет с греческого языка на нынешний штиль, дабы простолюдинам было внятно, и чтобы для полезного чтения многих выпечатано было на одной стороне, как ныне есть, славянски, а на другой внятным переводом. Мысль сию намеревался он сообщить Преосвященному Новгородскому и прочим, но, за ослаблением здоровья своего, оставил сие полезнейшее свое намерение.

Он горько оплакивал заблуждения многоразличных сект раскольнических и не мог терпеть их ожесточения. Мне самолично случалось слышать увещания его некоторым из донских казаков, раскольнической придерживавшихся секты. В минувшем 1778 или 1779 году приезжают они к нему, и с ними священник Оксайской станицы отец Василий (ныне уже покойный); веруя и повинуясь увещаниям пастыря, которого и они чтили, соединились они Святой Церкви и хотели возвратиться обратно на Дон в свои домы. Но Преосвященный, для лучшего удостоверения их, присоветовал им съездить в Святейший Синод и к Гавриилу, митрополиту Новгородскому. Священник с ними и ездил. Возвратясь оттуда с совершенною приверженностию к Святой Церкви, изъявляли они ему свою благодарность. И как скоро повидел он их у себя, то, взяв начальника той раскольнической секты в свои святительские объятия, со слезами и радостным духом возгласил тако: «Наш еси, Исаакий! Да возрадуется душа о Господе: яко обретохом овцу погибшую, и… яко сей мертв бе, и оживе; изгибл-было, и обретеся [82]. Слава Богу о всем, слава Богу за Его благость к нам и человеколюбие!» Тут он им паки преподал наставление и отпустил с Божиим благословением, дав им в руководство из сочинений своих несколько рукописных тетрадей. Столь сильно в душе его действовала любовь Божеская, что он говаривал тако: «Не точию раскольнических сект придержащимся, как простым и заблудшим от Христовой ограды овечкам, но и самим туркам и прочим неверующим во Христа Сына Божия Спасителя нашего, и самим хульникам Божия имени желал бы я, чтобы спасены они были и в вечном блаженстве все бы находились».

О обращении оных донских раскольников очень нужно внести: поелику некоторый в Петербурге протопоп в своем изданном в свет описании раскольнических сект хотя и включил, не знаю почему, имя покойного Преосвященного, но все не так сходно [83].

Во время ярмарочного при Задонском монастыре сбора он в храм на славословие не хаживал, но, уединясь в своих келлиях, находился в богомыслии, когда же, вышедши из молитвенной келлии в зал, усмотрит в окна из приехавших на ярмарку господ, идущих в церковь на богомоление, а паче женского полу, одетых щегольски, скороходых вертушек, намазанных белилами и румянами и распудренных, – с наполненными слез очами говаривал: «Бедные, ослепленные христиане! Смертное тело свое убирают и украшают, а о доброте душ своих едва ль когда вспомнят; очернели от грехов, аки мурин [84], не знающий Бога и не верующий во Христа Сына Божия». Случалось в таком уборе приезжать к нему женским особам для принятия благословения; в таких случаях он незнакомым отказывал, якобы за слабостью здоровья своего не в силах их принять, а прочим иногда (и от глубокого смирения своего) скажет чрез меня, что все равно – могут получить благословение и от иеромонахов. Когда же для получения пользы душевной приезжали к нему с своими женами жившие вблизи помещики, то все свои уборы, а паче головной, пудры и пукли [85] женщины отлагали и являлись к нему переодетыми в смиренное одеяние. Когда в силах бывал, Преосвященный допускал до себя всех, всякого рода и звания, а паче из духовного чина, и преподавал душевную пользу.

Во время пребывания в Новегороде, будучи бельцом [86] и сотоварищем по семинарии и потом учителем с преосвященным Симоном Рязанским, – как он мне пересказывал, и слышал я от него многократно, – был он раз в квартире у Симона. Ночною порою, вышедши на крыльцо и стоя на оном, размышлял он (Тихон) о душеполезных материях; взглянув на небо, украшенное звездами, вдруг видит на восточной стороне, наподобие больших дверей, отверстые небеса, сияющие таким светом, что глаза у него померкли от того света; а оное-де отверстие продолжалось около четверти часа, потом помалу как бы двери затворились. Небесное отверстие это и в Воронежской епархии повседневно ему воображалось, так что беспрерывно побуждало его, оставив трудное, важное и опасное правление пастырской должности, идти, для лучшего и удобнейшего получения вечного блаженства, на жизнь уединенную.

На обещании [87] ж будучи в Задонском монастыре, во время сочинения своей шести томной книги «О истинном христианстве», лежа на кровати и как бы в некоем восторге бывши, слышит он над собою ангельское пение, которого приятность он не в состоянии был изъяснить языком, и что было пето кроме множества голосов согласных, не понимал. Это продолжалось более 10 минут; потом как бы по удару в небольшой колокольчик, пение тое тотчас окончилось, и он, очувствовавшись, встал в великом прискорбии, что малое время продолжалось то пение. Такое слышание было ему во втором году пребывания его в Задон­ске, как я от него многократно слышал [88]. А в бытность моей у него услуги, в 1779 году, находясь в своей уединенной молитвенной келлии в размышлении, также лежа на кровати и как бы в тонком сновидении, видел он Богоматерь, сидящую на воздухе, и около Нее стоящие некие лица. Он упал на колена и видел: вокруг него также упали на колена 4 человека, облеченные в белое одеяние (но кто оные лица были и о ком была нижесказанная просьба, не благоволил на мое любопытство сказать), – просил Ее о каком-то человеке, чтобы от него оный не отдалялся по смерть его; о чем ему от Божией Матери и сказано-де тако: «Будет по просьбе твоей». По обещании том он как бы от сна воспрянул в радостном духе.

В 1778 году в тонком сне было ему такое видение: во время его богомыслия видел Богоматерь, сидящую на облацех, и около Нее стоящих апостолов святых Петра и Павла; а он, стоя перед Нею на коленах, просил о продолжении Божией милости всему миру и слышал гласом громким взывающа апостола Павла сии слова: Егда рекут: мир и утверждение, тогда внезапу нападет на них всегубительство [89]. От страха оного апостолова гласа восстав, видит себя трепетна, в слезах.

Видения сии были ему немалым побуждением к лучшему выражению сочинений его. В 1770 году, в то время, когда он упражнялся в сочинении «О истинном христианстве», видение ему было такое: размышлял он о страдании Христа Сына Божия (поелику он великий был Страстей Спасителевых любитель, и не точию умозрительно, но все почти Страсти Его святые были изображены у него на картинах), сидя на кровати, против коей на стене прибита была Страстная картина, которая представляла распятого на Кресте Христа, снятие с оного и положение во гроб. И в глубоком том размышлении, как бы вне себя будучи, увидел с той картины, аки с горы Голгофы, с самого Креста идуща к нему Христа, всего ураненного, всего уязвленного, умученного, окровавленна. От великой чудного такового видения радости и соболезнования сердечного бросившись к Спасителевым ногам, с тем чтобы облобызать их, выговорил он гласно слова таковые: «И Ты ли, Спасителю мой, ко мне идеши?» – чувствуя себя, аки у ног Спасителевых. От того часа он еще более начал углубляться в размышление о страданиях Его и об искуплении рода человеческого.

В 1764 году, когда он был еще на епархии, случилось ему осенним временем ехать верст за сто от Воронежа по московскому тракту, чрез село Хлевное, для погребения тела умершего некоего помещика. Здесь, остановясь с свитою своею, потребовал он от выборного того села и прочих стариков перемены лошадей под свиту. Они же, невзирая на просьбу и усердную, своего пастыря, грубым видом и жесткими словами отвечали ему, отказывали и в самых лошадях, говоря «нет лошадей» (хотя того села жители в тогдашнее время весьма были богаты как лошадьми, так и хлебом всяким) и что «ты ведь не губернатор наш, чтоб скоро собрать лошадей». Он, будучи таким грубым отзывом их разогорчен, говорил им: «Да я вам пастырь: вы и меня обязаны сочесть [90] не меньше губернатора и послужить мне как пастырю своему». – «Да ты, – отвечали мужики, – пастырь над попами да дьяками». Такая их необузданность в ответе паче огорчила дух Преосвященного, так что он принужден был сказать, чтоб они его больше не мучили и боялись бы Бога. И так они его продержали долгое время, хотя прогонные деньги он им не только по надлежащему, но еще с лихвою платил; а посему с немалым огорчением отправился в предлежащий путь. В 1780 году случилось мне посланному быть от Преосвященного в Воронеж и в оном селе Хлевном у тамошнего некоторого старика заночевать. Между разговорами слышу от того мужичка и от прочих собравшихся к нему стариков просьбу ко мне, чтоб истребовал я от Преосвященного всем того села жителям прощение. Пересказывая мне прошедшую свою вину и все то приключение, они говорили, что от того-де времени, как сей архиерей наше село проклял, ни у кого не стоят лошади доныне, но у всех хорошие лошади мрут; старики говорили, что прежде у них довольное количество было весьма хороших лошадей, а теперь многие в лошадях и хлебе недостаток претерпевают, а паче из тех, которые-де так грубо отвечали архиерею. Я советовал оным мужичкам самим явиться к пастырскому его лицу. По совету моему, они и приезжали к нему в Задонский монастырь. Когда ж я докладывал о тех мужичках и о всех случившихся им обстоятельствах, то Преосвященный, вспомня тотчас о тех приключениях скорбных, все тое подробно пересказал мне, как я от тех мужичков слышал. «Но проклинать их, – говорил он, – я не проклинал, но за непочитание и оскорбление пастыря наказует их Бог». В то время был он в здоровье своем слаб, да и редко кого до себя допускал. Не допустил и их, но простил заочно, чрез меня.

О непочитании пастырей что я от него слышал, изъяснять много будет, а уповаю, что вы сами изъяснить можете лучше.

Еще не забудьте и о сем.

Когда по просьбе господ помещиков или Елецких купцов случалось Преосвященному выезжать к ним в домы, то по возвращении в монастырь дня два или более все разговоры свои и даже самые мысли свои обдумывал он и, рассмотря их, ежели замечал, что в чем прошибся [91] яко человек, а наипаче [92] клонящемся к осуждению ближнего, приносил Господу Богу раскаяние. Чего ради иногда и многократно просящим его к себе в домы отказывал. Нередко он говорил жившим при нем, что «когда и для спасительных обстоятельств выйдешь из уединенного пребывания, то уже не тот возвратишься, каков был в уединении». «Уединенное пребывание, – говаривал он, – духовное сокровище собирает, а отлучка куда-либо – расточает». Когда же всевозможно усиленною просьбою помещики, бывало, вызывают его к себе, то иногда присланные по него лошади целые сутки стоят, а он все обдумывает, полезна ли будет отлучка его. Если ж мысли его не склонны были к тому, то отошлет лошадей обратно, написав письмо.

Преосвященный оставил пастырский престол за слабостию своего здоровья, паче ж сознав практикою тяготу правления паствы [93]. По просьбе его, он уволен был на обещание. Пребывая в Задонском Богородицком монастыре, в первое время по оставлении епархии упражнялся он в богомыслии, рассуждая и умозрительно рассматривая суету и превратность мира сего. По прошествии года своего уединенного здесь пребывания, начал он упражняться в сочинении душеполезных для всего христианского общества трудов своих. При сочинении книг своих никаких, кроме Святой Библии и нескольких святителя Златоуста, других отеческих книг у него не видно было [94]; шеститомную книгу, именуемую «О истинном христианстве», он писал сам своею рукою и окончил в 1771 году. Но между душеполезных оных трудов своих не оставлял он, однако, и келейного правила, приличного уединенному пребыванию, с поклонами и коленопреклонением; паче ж упражнялся в богомыслии ночным и утренним временами, не оставляя утром прочитывать псалмы порфироносного царя-пророка; и вне келлии, и стоя и ходя, любил читать псалмы, ибо все оные с молитвословиями при них на память у него изучены были. При молитве и богомыс­лии­ отличных имел он дар слезный; от воображения двоякой вечности, нередко слышим был во уединенной келлии его вопль и рыдание, с произношением гласного моления тако: «Помилуй, Господи! Пощади, Господи! Потерпи, Благосте наша, грехам нашим! Услыши, Господи, и не погуби нас со беззаконьми нашими!» и прочее. И слышим был плач, аки плач друга о лишении умершего друга. Когда же он находился в богомыслии, паче ж утренним временем, никто к уединенной келлии его подойти не осмеливался, и даже из пребывающих при нем келейных. О приходящих к нему из усердствующих господ помещиков либо из проезжающих для принятия благословения и нравоучительных наставлений ни под каким видом, невзирая на усиленную их просьбу, к докладу не приступали; не от страха или воображения какого-либо наказания происходило сие со стороны келейных, но от достодолжного к особе его благоговения и высокого почитания отличной [95] его жизни. На такие случаи, да не пресечется его в богомыслии упражнение, смиренным духом, яко един от простых, употреблял он к келейникам свою просьбу, кланяясь и прося, да успокоят дух его от беспокойств таковых. Когда же он был в силах, хаживал и в церковь на молитвословие, паче ж в праздничные дни; а в обыкновенные на ранней литургии, когда мало находилось из приходящих мирских людей, сам благоволял правое или левое крилоса держать и пел напевом киевским; стоя с умиленным видом и благоговейнным воображением, с восторгом внимал святейшему и душепитательнейшему таинству, сокрытому под покровом христианской веры, в Святейшей Евхаристии. Пойте Богу нашему, пойте разумно [96], – говаривал он. Священнодействовать же не разрешал себе во все свое по посвящении себя уединению пребывание [97]. Когда же ему нужно было приобщаться Святых Животворящих Тайн Христовых, приступал в святом алтаре к святому Престолу, облачась токмо в мантию с омофором, а под ноги подкладываем был орлец. В первые же годы своего пребывания, на первый день Христовой Пасхи в показанном [98] облачении служивал заутрени и в высокоторжественные дни государственных праздников отправляя молебствие. Для глубочайшего же, безмолвного богомысленного упражнения благоволял в летнее и зимнее время отлучаться из Задонска той же епархии в Толшевский пустынный монастырь. Здесь желал он расположиться и на всегдашее пребывание; но не решился на то по причине окружающих оный монастырь болот и происходящего от оных сырого воздуха; наипаче же с тамошним бывшим начальником, зараженным расколом, не мог иметь купно пребывание. В бытность его и тамо, как и в помянутом Задонском монастыре, по врожденному человеколюбию, не оставлял он благотворениями своими приходящих к нему, бедным давал милостыню, а в свободные часы приезжающих обоего пола и разного звания снабдевал душеспасительным пользованием. Но с простолюдинами обхождение для него приятнее всегда было. Выйдет, бывало, на крыльцо или рундук [99] келейной, посадит их подле себя и разговаривает, то о состоянии их жизни, а с престарелыми мужами о прошедших временах. Случалось, что простолюдин совсем и не знает, с кем он разговор имел, ибо простое Преосвященного одеяние сан его святительский сокрывало. Нищелюбивые имея свойства и отличные душевные качества, не гнушался он с оными простолюдинами в своих келлиях и пищу употреблять из одной посуды; ибо у него нередко для принятия их уготовляем бывал стол, приличный их состоянию [100].

Во время бытности в Задонском монастыре судебных мест, там же находилась и тюрьма для преступников. Преосвященный любил ходить туда в ночные часы, как для посещения больных колодников [101], так и ради подаяния милостыни; а на Пасху первого дня, приходя в тюрьму, со всеми христосовался. Равно как и в городе Ельце, бывая там по просьбе граждан, тюрьму и богадельни благоизволил посещать, скрыв сан свой под простым одеянием [102]. Словом, вся его жизнь во всем пребывании его основана была на Святом Евангелии, на подражании во всех путях Спасителю нашему Иисусу Христу и Его святым ученикам и апостолам. Преуспевая в нищелюбии и смиренномудрии, сносил он всякие сретающиеся [103] искушения и претерпевал великодушно наносимые ему от стороны козней врага, ненавидящего его таковой богоугодной жизни, прискорбности, паче же чрез уста злоречивые. В отражение многоразличных искушений произносил он сии святого Апостола слова: Христос пострада за нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его, Который ни малейшего греха не сотвори, ни обретеся лесть во устех Его, Который укоряемь противу не укоряше, стражда не прещаше, предаяше же судящему праведно [104]. Вера его столь жива и действенна была в душе и сердце его, что он будущая аки настоящая предвидел или созерцал умозрительно. И потому все приключающиеся ему внешние и внутренние искушения без малейшего сумнения приписывал Промыслу Божию и Его святой воле, о коей он нередко живущим при нем с вернейшими доказательствами и объяснениями Священного Писания и историй церковных трактовал, да укрепятся в своих душевных предприятиях, надеясь на силу содействующей благодати Божией, а отлучающимся из пребывающих при нем для поклонения куда-либо святым мощам всегда в предосторожность внушал, дабы не подпали какому-либо искушению; паче ж опасно [105] бы себя блюли от различных сект расколодержателей и бегали таковых, яко злохитрых волков, ласканьми [106] своими, Церкви нашей Святой противными, смущающих сердца простые; в случае же какого-либо разговора с оными волками, одетыми в овечью кожу и Церкви Святой, яко матери своей, неповинующимися и блудящими по путям гибельным, как не имущие пастырей заблудшие овцы, отражали б их вопросы таковым, яко неученые люди, ответом благим: «Я верую так, как содержит и приказует мать наша Святая Церковь». – «А Церковь ваша как содержит и приказует?» – вопросят. – «Так, как мы веруем и содержим». Сим-де ответом вся­­кой секты раскольник, как пес от палки, отженет­ся [107] от вас, а вы соблюдете свою приверженность и должное повиновение Святой Церкви, как верные чада матери своей, пекущейся о спасении душ ваших и благосостоянии вашей жизни. Он говаривал: «Кто повинуется Церкви Святой и воздает ей подобающую честь и уважение ее пастырям, установленным от Самого великого Архиерея Иисуса Христа, тот повинуется Самому Господу Богу. Повинитеся убо Богу, противитеся же диаволу, и бежит от вас [108]. Ибо в таковые раскольнические секты, аки рыболов рыбу, уловляет и запутывает в свои гибельные сети не кто иной, как враг спасения нашего». Отпущая и благословляя во святый путь шествующих, в напутие им произносил он слова таковые: «Господь Иисус Христос, Спаситель наш, да сохранит и избавит вас от сетей оных вражеских, яко истинных сынов Церкви Святыя, и соблюдет от всяких душевредных искушений», и прочее.

Когда не было еще присутственных в монастыре мест и не столь многолюдно было, всякий почти день бывая у ранней и поздней литургии, а паче в воскресные и праздничные дни, Преосвященный, следуя Самого Христа Сына Божия примеру, не возбранял не точию [109] убогим, неимущим возрастным, но и самым детям-сиротам, паче в младенчестве сущим, не познавшим еще ни добра, ни зла, иметь доступ до себя и подходить под благословение. Дети, заметив такую его благосклонность и в принятии их ласку и подаяние милостыни, в праздник, а потом и каждый почти день начали приходить в церковь к обедне множественным числом (с тем, чтобы получить что-либо от него): идет он из церкви в келлии свои, идут за ним толпою бедные и неимущие из мужичков, идут и малые дети, невзирая на его архиерейский сан, толпою, прямо за ним, смелым лицем войдут в зал, где он из своих рук оделит их деньгами и начнет обучать их молиться; которые посмысленнее, читывали Иисусову молитву, а кои годов по три, по четыре и по пяти были, оные что есть сил кричат, творя молитву с земными поклонами, тако: «Господи, помилуй! Господи, пощади!» Другие: «Пресвятая Богородица, спаси нас! Вси святии, молите Бога о нас!» И нередко таковых молитвенников собиралось помногу. Входя же в натуральные в младенчестве действия, старался он внушить детям скромность, простодушие, незлобие, кротость. А для подавления в них гнева, ярости, зависти и ненависти оделял детей деньгами поровну.

Он столь был проницателен, что когда случалось некоторым проезжающим обоего пола незнакомым ему особам послышать об архиерее, пребывающем на смирении, и прихаживали они к нему не столько для получения душевной пользы, сколько для единственного токмо любопытства, то хотя оные и допущаемы были, но видно было, что он тотчас проникал [110] их бесполезное любопытство, так что оные без всякого удовольствия и без пользы отходили, ибо беседа его с ними весьма была краткая, и на вопросы их ответ его бывал молчаливый. А после их удаления слыхал я от него, что напрасно я о таких и докладывал ему. Случалось, с таковым любопытством приезжали к нему и из пустыни некоторые монахи и послушники; он же, тотчас замечая сущее от высокоумия их любопытство, обличал таковых, как духовных людей, и обличая, преподавал им наставления, дабы смиренный имели дух, простодушием растворенный, и отложили бы высокие о себе мнения, приводя им апостольские слова сии: Аще кто мнит себе быти что, ничтоже сый, умом льстит себе [111], и прочее.

Когда, усердствующие к исполнению христианской должности, обоего пола господа и прочего звания прибегали к нему за советами, то он не имел таких свойств, чтоб уговаривать кого-либо идти в монахи, а желающим в оное звание многим отсоветывал, указуя точию [112] на общие христианского жития правила. Некоторый из дворян, имевший у себя жену и детей, человек еще молодой, по молодости своей великое имел пристрастие как к собачьей охоте, так и к карточной игре и к частым компаниям веселым. Бывая неоднократно у Преосвященного и слыша от уст его христианские наставления, он столь ревностным к всеконечному отвержению мирских сует распалился духом, что предпринял [113] было, бросив жену и детей, бежать в какую-либо глубокую пу­стынь. Узнав о таковом его намерении, я внушил [114] Преосвященному. Он же, как послышал от меня, тотчас написал и послал к оному дворянину увещательное с христианским наставлением письмо. Сей, по получении письма, и сам к Преосвященному приехал с благодарностию и по наставлению его оставил свое бесполезное и Богу противное предприятие, оставил и свою привычку к собакам, к картам и веселым компаниям и начал жить по наставлениям его и по твердому своему обещанию, как должно христианину. Но вскоре после кончины Преосвященного, забыв твердые свои обеты и как бы презря его наставления, паки принялся он за охоту собачью; но отправясь однажды с своими собаками в поле, упал с лошади и раздробил себе ногу, от чего страдал многое время. Тут только вспомнил он предсказание ему от Преосвященного, и великое приносил Господу Богу раскаяние, и ныне, как слышно, христианскую препровождает жизнь.

А другой помещик, из его благодетелей, отбросив, по увещанию его, страсть к собачьей охоте, принялся за картежную игру, презрев его, Преосвященного, увещания и обеты свои, но вскоре был наказан: у него любимый сын, лет с лишком двадцати утонул в реке, и все его, Преосвященного, предсказания опытом сбылись на нем. Тогда помещик признал свой грех и несоблюдение своих обетов, раскаялся, отринул картежную страсть и взял на себя должное христианское житие, которое и до днесь препровождает, так что многими добросовестными ныне любим и уважаем.

Вспомните и сие.

Преосвященный хотя литургию и не разрешал себе служить, но когда бывал здоров и еще не уединялся, почасту в воскресные и другие праздничные дни приобщался Святых Таин, обыкновенно за ранней литургией, в ризах священнических; когда же находился в уединении, то приносим был монахом потир с Святыми Тайнами к нему в келлию, а когда уже на одре лежал, еще чаще приступал к Святым Тайнам, и с толикою верою, что не точию с плачем, но и с великим рыданием приступал, но после уже целые те сутки вельми [115] весел и радостен бывал. Пришед к нему, я иногда слышал от него речи таковые: «Иван! Я пьян». Это не потому ль им говорено, как негде писано есть:… Пийте и упийтеся? [116]

Вот и еще пришло на память.

Он когда имел спокойный дух, для увеселения не точию читывал, но и певал гласно некоторые псалмы Давидовы, а временем заставлял и меня некие умилительные псалмы при лице своем [117] петь, хотя то и на краткое время.

В 1777 или 1778 годах, в сентябре или октябре, ходил он по заднему крыльцу своих келлий, будучи в богомыслии; потом, пришед в мою келлию, приказал мне взять в руки перо и бумагу и начал мне говорить, а я писать: «Такого-то года и числа великое было в Петербурге наводнение и великая людям и домам многим гибель», – что самое и сбылось; ибо по некотором времени он письмами о том наводнении и извещен был. Записка та затратилась [118] о годе и числе [119].

Болезнь его предсмертная, помнится, началась за год и три месяца до его кончины. Великодушно и с благодарением нес он оную, как бы от самой Божией десницы некий восприял дар. Когда преосвященный Тихон III приезжал к нему для посещения его, то болящий, сидя на кровати (но и легши паки), несколько часов беседою духовною и душеполезною друга своего услаждаем был; беседуя, как должно истинным друзьям, преосвященный Тихон III во все время сидел около больного, близ самой его кровати. В числе его благодеяний, милостей и соболезнований к ближним и сие не может ли быть вмещено: при Тихоне II (не помню, при котором настоятеле Задонском) два родных брата, из церковно­служителей, по оклеветанию, отданы им были в военную службу и отосланы в далечайшие пограничные места. Уже не малое время тому минуло. Однажды Преосвященный, так как тогда еще не было города и близкого к монастырю строения, ходил за монастырем, углубленный в душеспасительные размышления, и внезапно повидел оных церковников малых детей, сидящих в рощице (которая близ монастыря была) плачущих и рыдающих. Убежден будучи человеколюбием, жалостию и состраданием, подошел он к тем малолетним детям и спросил их о причине их слез и рыдания; дети отвечали, что плачут о лишении родителей своих. Разведав обстоятельнее о доносе и обвинениях и нашедши наказание их неправедным, вступился он за сирот и приложил все старание взыскать оных церковников и возвратить из службы: в скорости же написал к митрополиту Новгородскому Гавриилу (в то время он был архиепископом) письмо, а при письме просьбу от семьи, и послал нарочного из келейных своих в Петербург. Что же? Ведь старательством его церковники те были из службы неумедлительно возвращены и к своим местам паки определены [120]. О сем об­стоятельстве рассказывал мне архимандрит Тимофей.

Не вместить ли и сего туда ж?

В 1775 году пришел к нему один из Бехтеевской родни (имя ему умолчу), чином капитан, и, под видом благочестия, оставив жену свою и детей, расположился при нем иметь пребывание. Как мужа благоговейного, усердствующего спастися (на словах-де, как я от самого Преосвященного слышал, казался как ангел), принял его Преосвященный в свои келлии. Почти около года гость сей за одним столом с ним и кушивал, и чай пивал, и хотя в разговорах был ревностен по благочестию (может, по попущению Божию случилось сие к предосторожности: обыкновенно таковые мужи, каков был святитель Тихон, иногда и по виду человеку лживому и обманщику веру емлют), но не мог сознать, что из себя составляет, яко человек благородный. Он вместо благодарности за любовь к нему и благодеяния Святителя что учинил? Написал ко многим вообще благодетелям Преосвященного письмо, подписал оное под его руку и, сказавшись ему, что поедет к родне своей для прогулки, вместо же того с тем фальшивым письмом, которое им же было написано, просительным о вспоможении Преосвященному, якобы по недостатку его пенсиона, поехал по многим господам помещикам и к купечеству и собрал довольное количество суммы, – о чем Преосвященный неумедлительно, чрез письма от тех благотворителей, был извещен. Капитан, слыша, что Преосвященный узнал о его поступках, писал к нему, чтоб он его в том простил и паки позволил быть к нему в Задонск. Преосвященный, будучи любовен ко всем, и к самым врагам, по Христову словеси, от сущего смирения простил ему и терпеливо все то от него снес. Но как он лжи и обмана терпеть не мог, и хотя был кроток, смирен сердцем и великодушен, и всю ту вину возлагал на врага диавола, яко от наущения его тако случилось, – однако на глаза к себе обманщика и лживого не мог допустить, а на письмо его отписал к нему; письмо это мною издано в печать и есть в «Посланных письмах». Из оного письма можете взять что-нибудь к распространению описания жизни Преосвященного. У меня много было достопамятных записок, но, ей, не знаю, где их отыскать; а что отыскано, то и вмещено. Он, Преосвященный, верите ли, такие имел свойства души, что когда его ругали, поносили, порочили и клеветали, он только горько плакивал о таковых; сожалея об них, он виновником всего поставлял врага Божия и христианского, диавола. А когда кто из таковых, очувствовавшись, с признанием виновности своей просил у него прощения, то, бывало, обымет его с радостными слезами, целует его и прощает от сердца, любовию наполненного. Тут уже беседа его была столь нравоучительно-приятная, что и из врага и ругателя сделает его себе приятелем и другом. Прочтите из книги «Сокровища духовного» статью: «Вода мимотекущая», и тамо о сем истину спознаете, как он описывает друзей и врагов, как из сих делались друзьями, а из друзей превращались в враги. В оной статье вы многое найдете ко включению в описание его жизни. Случалось, что когда он сам своими руками раздавал деньги бедным, коих иногда довольно собиралось количество, и, узнавши нужды каждого, иному даст больше, а другому меньше, то сей, возроптав за лишнее другому подаяние, в глаза начинал бранить Преосвященного и именовать весьма непри­стойными словами; но Преосвященный, не только чтоб оскорбляться на таковых ругателей, но улыбаясь, как бы на малых детей, давал иногда ответ таковой: «Ну, брани, брани больше!» Потом и еще таковому придаст, для того единственно, дабы, удовольствуясь подаянием, пошел безропотно от него [121]. Паче же ко вдовствующим и сиротам был он милостив и щедроподатлив. Он, по врожденному человеколюбию, столь был сердоболен ко всякому, что если прохожий из мужичков, идучи в свой дом чрез город Задонск, дорогою заболит, так что не в силах идти, то, узнав о таковом приключении, приимал больного в свои келлии и питает его дотоль, доколь выздоровеет; и не только бедным сиротам и старым, но и всем странникам келлии его были всегда прибежищем, странноприимство всем было невозбранное.

Он строгие делывал выговоры, когда о начальниках монастыря или о братиях внушают что-либо, клонящееся к осуждению. Сего он терпеть не мог, а всякого приучал внимать себе самому. Клеветников, как и злонравных ненавистников, отвращался.

Ежели когда послышит смеющихся и грохочущих из живущих при нем келейных, то без епитимий не оставлял, или выговором накажет, со скромным изъяснением вездесущия и всеведения Божия, что самое в страх и трепет приводило их. Он, без обиновения [122] всякому приезжающему и приходящему к нему, кто бы он ни был, хотя бы из самых благодетелей его, кои снабжали его нужными вещами, если послышит в разговорах осудительную относительно ближнего материю, с нравоучением делал выговор и от осудительных речей отвращал и затворял таким уста, чтобы впредь никогда он того не слыхивал.

В 1755 году в Задонском монастыре архимандрит Варсонофий с лишком месяц в великой был болезни; наконец трое суток сидел в креслах, едва дыхание испущал и не смотрел глазами, а как проглянул, то начал спрашивать служащих при нем: «Где я?» И приказал собрать братию и начал сказывать свое видение: «… Будто меня по каким-то дивным местам водили и все мои дела показывали, в чем я пред Богом погрешил; и потом я услышал тонкий глас: «Моления ради Пресвятыя Богородицы и священномучеников Моисея и Андрея Стратилата, даруется ти живот; сие место прославится некиим угодником Моим». И о сем при жизни покойного Преосвященного ему сказывали, а он приказал впредь никому об этом говорить, и сам сказывал только любящим его, а особливо отцу Митрофану, которого он любил, что и из писем видно. И еще поведал мне Преосвященный, что-де он хаживал ночами вокруг церкви и молился: «Господи, скажи мне уготованное любящим Твоим, и что есть Елеон?» И, зашедши противу алтаря, молился и видит: все небо отворилось, монастырь весь во свете стал, и глас был: «Виждь уготованное любящим Бога»; и видел он неизреченная благая, и от страха пал на землю, и едва мог до келлии доползть. И еще поведал той же друг мой: в тонком сновидении мнехся [123] быти в церкви, и в оной увидел двух святителей во облачении, зело [124] прекрасных, один в патриаршем одеянии; а он стоял близ них. И вышел из алтаря архидиакон с хрустальным кадилом, и прежде архиепископа покадил, потом патриарха, и потом оного человека; и поглядя тот человек, который сие видение видит, кто оный, и познал – самого того числа было Германа патриарха и архиепископа Епифания день, то есть сие видение было мая в 12-й день. И еще-де видение видел той же друг: привели его к хрустальным и красоты предивной палатам, и видел в оных столы убранные, и пирующих, и пение и лики, хотя и не уразумел стихов. «Хороши ли?» – вопросили его. И отвещал: «Зело хороши». «Пойди и заслуживай», – был ему ответ. Только не рассмотрел, какой пол; а палаты все хрустальные.

Слышанное мною от уст его (Святителя).

1) Во время учения его в Новегороде, будучи уже в философском классе, согласясь с товарищами своими, взошли они в Антонове монастыре на колокольню. Дело было о Пасхе. Когда все бывшие сошли с колокольни, он остался тамо один. Облегшись [125] в окне на перильцы, занимался он благими размышлениями и не усмотрел того, что перильцы опасны по ветхости были; вдруг перилы разрушились и оборвались с колокольни на землю; с падежем оных следовало б и ему с колокольни пасть на землю, но он, вместо того, как бы кем от оных оторван, пал назад сильным ударением.

2) В другой раз, по случаю некоему, ехал он на верховой лошади полевою дорогою. Лошадь под ним начала его бить, так что он не в силах был ее укротить, седло свернулось с ним под лошадь, и одна нога его заделась в стремена. Случай был конечный к смерти, но на всем скаку своем лошадь та вдруг остановилась, как бы кем воспящена [126].

3) На епархии Воронежской находясь, ехал он однажды из дома архиерейского зимним временем в возке к некоторому из купцов, своему благодетелю, для посещения его в болезни его. Была пара лошадей, как он нередко езживал. На дороге, для некоей поправки около лошадей, кучер остановился: на подмогу к нему подошли сзади возка стоявший келейник и ехавший верховым служитель. По исправке той, не успел кучер сесть на козлы, или на передок, как вдруг лошади поскакали с одним Преосвященным (по Воскресенской улице, к Покровской церкви). Преосвященный, видя очевидную себе смерть и не удерживаемых идущими по той улице лошадей, отворил у возка дверцы и на всем скаку лошадей бросился вон из возка, и так Бог его сохранил, что он почувствовал даже, что его как бы кто-то с обеих сторон под руки подхватил. Он стал на ноги твердо и удивлялся благости Божией. По сим-то причинам, благодаря Бога, пишет он в духовном своем завещании: «Слава Богу, яко при бедственных и смертных случаях меня сохранял!»

Еще достопамятное замечание.

Во время слушания Божественной литургии он иногда столь углублялся в размышления о любви Божией к роду человеческому и о искуплении оного непостижимым таинством Воплощения Христа Сына Божия, о страдании Его и о таинстве Евхаристии, что иногда при многолюдственном собрании плакивал и рыдал даже. И когда замечал, что во время призывания Святого Духа священником на спасительные Дары стоящие в храме не молятся, купно со служащим священником, во время пения: Тебе поем, – не обинуясь всем делал выговор и побуждал всех к должной молитве и молению. А в воскресные дни и другие праздники, когда слушал литургию, и начальник монастыря или из братии от небрежения оставляют чтение синодских проповедей, то он, при всем собрании остановя, по заамвонной молитве, пение, побуждал с выговором к душеполезному тому чтению. А паче игумену Самуилу делал он такие выговоры, так что сей однажды, надев епитрахиль, сам начал читать.

Он любил архимандрита Сампсона. По случаю приезда некогда в Задонск преосвященного Тихона III для посещения друга своего, приехал с Преосвященным и архимандрит оный и, будучи один у Тихона в келлиях, между разговорами, начал за богоугодную жизнь хвалить его в глаза, так что и прибавил к тому, что он прославлен быть может и по смерти нетленным телом; за что он на него, архимандрита, весьма оскорбился, до того, что счел его за предстоящего и говорящего в нем духа лукавого, и с тех пор вельми на него сетовал; ибо терпеть таковых хвалебных слов ни от кого не мог, взирая на живой пример умершего и четверодневного, уже смердящего Лазаря, праведного друга Христова. Се живой пример глубокого смирения его! Внимая себе самому, он даже самые благие свои мысли рассматривал так тонко, как могут видимы быть на руках черты и линии, – о сем он всякому хотящему спастися с объяснением внушал.

Еще о подаянии милостыни, в прибавление.

Он тот день, в который у него из бедных никого не было, крайне скучал, так что как бы о потерянии какой-либо приятной ему вещи печалился.

Сие неправильно выпечатано, что он якобы томился при кончине; а было вот каким образом. Предузнав конец своей жизни за три дня, Преосвященный приказал мне, чтобы я в те три дня не допущал никого, а паче при разлучении его души от тела, что и было, в выполнение приказания его, наблюдаемо [127]. Но отец игумен Самуил накануне кончины Преосвященного, по скромности своей, пришел сам собою и сел подле одра болящего, на коем он лежал, но лежал без всякого томления, закрывши точию глаза. Игумен начал у него вопрошать: не будет ли какого приказания? Преосвященный, открывши очи свои и взглянув на него, сказал мне на ухо, чтоб он его не беспокоил и что нет никакого приказания. Он, поцеловав у Преосвященного десницу, пошел в свои келлии, а меня вызвав, приказал, чтоб я непременно ему при самой его, Преосвященного, кончине доклад учинил. Я, как человек маленький, и остаюсь осиротевши, лишаясь отца и пастыря, устрашась строгого приказания, за час или за полтора часа до кончины Святителя послал к игумену с докладом. Но посланный, пришед к его игуменской спальне под окно, многочисленно творил молитву и во оконную затвору стучал, но никак не мог его спящего разбудить, с тем и возвратился. Я же, опасаясь и воображая предмет строгого приказания, к отцу игумену паки посылал, но и опять не могли возбудить его. Тут, послышав о приближающейся кончине Святителя, все монашествующие, кои находились в то время в церкви на утреннем пении, пришли сами собою к Преосвященному, желая видеть кончину его. С полчаса стояли они в келлии, в глубоком молчании. Но покойный схимонах отец Митрофан, будучи тут же, сказал, что Преосвященный еще не скоро умрет, и пошли все обратно в церковь, на слушание утреннего славословия. После ухода их он чрез скорое время и стал кончаться. И так святительская его душа разлучилась с телом 6-го часа в 45 минут утра августа 13-го числа, при нас одних только, в болезни ему служивших, четырех человеках. Смерть его столь была спокойна, что как бы заснул он; ни же [128], как обыкновенно бывает, корпус всего тела вытянулся, но едино только замечено мною: при последнем издыхании открыл он глаза и паки сомкнул – тут и узнал я совершенное разлучение души его с телом, поелику его святительская глава на моей грешной деснице и лежала. И хотя он, Преосвященный, во время своей болезни редкую неделю не приобщался, но на сей неделе, на коей ему умереть, приобщался Святых Христовых Таин, помнится, два раза. Однако и 12-го числа ввечеру приказал просить иеромонаха чередного, чтоб, как можно поранее отслужа литургию, прийти к нему с потиром Святых Таин; но утреннею службою приопоздали. В 3-м часу по полуночи, по требованию его, я поднял его для принятия, против нестерпимой жажды, чайной воды горячей; выкушав половину чашки, он спрашивал о служении литургии, и, по приказанию его, я посылал к чередному иеромонаху; но как он, Преосвященный, не есть им власть, то и всегда медленно было по его просьбе.

Но и сие мне в память.

За три дни до кончины своей благоволил он, чтобы все ближайшие к нему, равно и благотворители его из господ помещиков обоего пола, были у него в тот день, для принятия благословения от него; они и были, и он всех, как их, так и живших при нем и служивших ему, паче ж в болезни его, скорбящих и плачущих о разлучении с ним, подняв свою десницу и указуя на картину Распятого Христа, поручил Божескому покровительству, ибо присутствующие те особы, плача и рыдая, возглашали: «На кого ты нас оставляешь? К кому мы прибегнем и от кого получим наставление и пользу бедствующим душам нашим?» и прочее.

Года за два до кончины своей написал он завещание [129] о образах Страстей Христовых (кои были его собственные и писаны на парусине) и о малом своем имуществе, как-то: о рубашках, фуфайках, из белой байки сделанных (которые он почасту переменял от усилившегося пота), и о прочем одеянии. Завещание то вручил он одному из келейных своих, с тем чтобы после кончины его, Преосвященного, образа святые вручить извест­ным его благодетелям в благословение, а фуфайки (коих было числом восемь) бедным сиротам – детям раздать. Из числа образов одну картину Страстную мне в благословение предписано было взять, а притом еще полную, за подписанием его святительской десницы; Библию мне ж, и одну фуфайку старенькую; ковер же простой, который был набит соломою и на котором он почивал, и две собственные его подушки, набитые перьями, тулуп овчинный, коим он вместо одеяла одевался, несколько рубашек, коты и чулки простой шерсти, в коих он хаживал, а притом две ряски ветхие, третья ряска шелковая, поношенная, дарованная ему преосвященным Астраханским, два подрясника, один овчинный, другой заячий, покрытый темною китайкою, малое число оловянной и деревянной посуды, два чайника медных – один для варения воды, а другой для чаю, две пары чашек чайных, два стакана стеклянных, часы стенные простые с кукушкою, несколько полотенцев и белых тонкого полотна платков носовых, таз медный – все сие, по завещанию его распродано, и вся сумма, а при том оставшиеся после него 14 р. 50 к. розданы бедным. Прежнее же свое одеяние шелковое, холодные и теплые подрясники рясы на лисьем меху и прочее приличное архиерейскому сану одеяние, пуховик с подушками пуховыми и одеяла хорошие, с первых годов своего в Задонском монастыре пребываний распродал он единственно для раздачи денег бедным на пропитание; а также и дарованную ему некогда преосвященным Астраханским лучшую рясу грезетовую [130] продав, деньги упо­требил на бедных же вдов и сирот.

При сочинении и писании своею рукою ­шеститомной книги «О истинном христи­­­ан- стве», как я от него, Преосвященного, слышал, случалась, от вражеских козней, помеха его мыслям таковая: когда углублялся он в сочинение, наипаче когда писал ночным временем при огне, то вдруг на верху келлии сделается топтание и бегание и прыгание, по подобию человеческих ног, от чего ужас нападет на него, так что он писать останавливался; почему, призвав живущих при себе, прикажет взойти под кровлю посмотреть, нет ли там каких-либо животных. Келейные, осмотрев место то, докладывают, что нет ничего. Случалось то ж нередко и днем: иногда в печи той келлии, в которой он писывал, вдруг послышится мятеж [131] или ворочание черновых его бумаг, которые он обыкновенно раздирал и в ту печь метал, что самое его не малое время беспокоило. Осмотрит наконец там запертую затворкою печь: никакого гада [132] не оказывалось.

Когда он совсем расположился всегдашнее пребывание иметь в Задонском монастыре, то в первый год пребывания своего здесь, – о чем многократно слышал я от него, – испытывал он скуку и уныние: представлялось ему, что не туне ли получает он от короны пенсию. Целый год боролся он с мыслями своими, которые представляя ему честь, славу и почитание, паче пользу общества христианского, влеклшего паки к пастырской должности. От такого воображения всякой день был он крайне скучен, так что иногда целые сутки не исходил из келлии, находясь взаперти; только и слышан был, по словам живших при нем, глас молитв и молений и хождение его по келлиям. По прошествии ж года, однажды, лежа на канапе [133], обдумывал он свою жизнь и скучное пребывание, до бесконечности беспокоен [134], борясь с влекущими его паки на епархию мыслями, так что чрезмерным весь облит потом, встал вдруг с канапе и возопил громким голосом тако: «Господи! Хоть умру, но не пойду!» От того часа не столь уже стали беспокоить его таковые мысли; в спокойствии духа стал он препровождать житие свое, духовною радостию всякий день напояемый. О искушении же том мысленном, под прикрытием, писал он тогда же к Новгородскому преосвященному Гавриилу (о чем я от митрополита того слышал). Митрополит звал его в свою Новгородскую епархию, обещая ему под управление его дать Иверский монастырь близ Валдая, как место уединенное, или другой, какой ему угодно. Но он на то не согласился, перемог свои мысленные искушения и описал оные в статье под заглавием: «Вода мимотекущая».

Спал он в каждые сутки не более четырех часов, а нередко и целые сутки вовсе без сна проводил.

Он с первых годов своего пребывания в Задонском монастыре весьма был до келейных строг и от натуральной горячности строго на живущих при нем за самую малую погрешность взыскивал, наказуя поклонами с коленопреклонением на молитве Господу Богу. Случалось, что от строгого за погрешности взыскивания лишался он служащих ему из усердия и они, такового лица пастырского боясь, отходили от него. Сознавая чрезмерную свою горячность, начал он просить и молить Бога, дабы посетил его какою-либо болезнию, да тако удобнее мог бы он смиренномудрию и кротости обучитися, а посему и получил желаемое. Видит он раз в сонном видении, якобы входит он в церковь; навстречу к нему идет священник из алтаря (придела Евсевия святителя) царскими дверьми и на руках несет младенца, покрытого тонкою кисеею. Он, будучи привержен ко младенцам любовию (каковых Сам Христос приимал грядущих к Нему), сам подошел к оному младенцу, лежащему на руках священника, и спрашивает его, как его звать. Священник отвечал: Василий (значащий с греческого «царя»). От любви ко младенцам, отложив с лица его то белое покрывало, он поцеловал младенца в правую щеку; младенец же ударил его десною рукою по левой щеке, и так сильно, что от удара того он пробудился. Встав, чувствует и видит у себя левую руку трясущуюся и ослабление левой ноги. Рассуждая знаменование виденного сна, благодарил он Бога за таковое отеческое посещение. От того времени начал он кротости и глубочайшему приобучаться смиренномудрию, и так приобучился оному, что и за правильный выговор последнему келейнику из простых и грубых мужиков, повару, если увидит его оскорбившегося на него, кланялся об руку, испрашивая прощения [135]. А тако, при вседействующей Божией благодати, столь преуспел в мудрости духовной, что в нем видны были все те плоды духовные, о которых святой апостол Павел изъясняет: плод духовный есть любы, радость, мир, и прочее [136].

За два года до кончины своей, когда он взял время для лучшего внимания самому себе и для спокойствия душевного, случилось ему, ходя по залу, войти во уединенную келлию свою. Только что отворил двери, всю ту келлию осветило необычайным светом; а было то уже по захождении солнца. Позвав меня к себе, спрашивает: «Нет ли тучи с молниею?» Хотя тучи в то время вовсе не было, небо было ясное со всех сторон, а паче с запада, на которую сторону было окно в келлии. Тут он мне рассказал о виденном. С того времени подобное осияние и нередко являлось ему днем, а иногда и ввечеру, то во всю келлию, а иногда в каком-либо углу оной, так что он от того иногда смущенные мысли имел, воображая, не вражеская ли то прелесть, хотя сердце его от такового видения чувствовало-де однако некоторое увеселение. И о сем кажется прилично внести. Вещи келейные, нужные для дому его, какие останутся после него (со включением означенных выше): одежду монашескую, две камилавки, клобуки и мебель – распродать и деньги, вместе с оставшимся разным хлебом, раздать бедным поручил он мне, а не кому другому. Завещание то об имуществе, вместе с его духовной [137], преосвященным Тихоном III доставлено было Новгородскому митрополиту; но сей, по приезде своем в Петербург, сказал, чтобы я только духовную выпечатал, а оного завещания в печать не вмещал, как ненужное. Почему и представляю его (завещание его) вам на благорассуждение.

В мытню или в баню он с 1771 года по самую кончину не ходил, а изредка, когда еще в силах был, сам себе голову, только что в келлии, от умножившегося пота вымывал. Никто из келейных не одевал его, не раздевал, не обувал и не разувал, но от сущего смиренномудрия он все тое сам чинил [138]. Только когда уже его силы истощились, я усердно упрашивал его, дабы благоволил все то к спокойствию его выполнять, и то едва упросишь; все говорит, бывало: «Я еще сам в силах». На странице 51-й [139] неправильно выпечатано: «Многие целые дни и ночи просиживали при его одре». Было то, но только не многие, а некоторые из благодетельствовавших ему благородных особ, желая оказать ему последние услуги и получить наставление о христианской жизни, предстояли по нескольку часов при одре его, и он им томным гласом давал наставления, а более чрез мое недостойное ухо и язык отвечал. С сердечным состраданием взирали они на него, потому паче, что не слышат уже его гласа, как прежде слыхали: он лежал уже закрывши глаза, по самую кончину, как бы спящий. Но и во все то время устремлял он свои мысли и чувства к Богу. Точно так, ибо мне его чувства и умные его моления очень были заметны всегда (сего-то ради он и изволил сказать игумену Самуилу, когда он приходил к нему накануне кончины его, т. е. в субботу ввечеру, чтоб он не мешал ему, т. е. его углубленному богомыслию). И когда те некоторые из его благодетелей, предстоя у одра его, плача и рыдая и лобызая его десницу, говорили слова таковые: «Отец ты наш, на кого ты нас, сиротствующих, печальных и горестных оставляешь?» – то он, любя их и прижав десницею своею к себе, говорил им на ухо, указуя рукою выспрь: « Господу Богу поручаю вас».

Замечание.

Некоторый из смоленских жителей, шляхтич, именем Стефан Гаврилов, по благому своему расположению перейти от мирской в духовную жизнь, предпринял странствовать и странствуя всюду по России (сие было в 1774 году) и слышав о богоугодной жизни Преосвященного, побуждаемый любопытством, пришел к Преосвященному и пребывал в Задонском монастыре. В некое время, разговаривая с Преосвященным о духовных вещах, от сущего своего высокоумия начал он спорить, а при том и осуждать Преосвященного за пострижение усов, поелику оный Стефан имел у себя отпущенные усы. На что ему Преосвященный смиренно отвечал сими апостола Павла словами: Блюди, брате, како опасно ходишь, и не высокомудрствуй, но бойся, и мняйся стояти, да блюдешися [140]. Стефан, как бы соблазнясь его богоугодною жизнию, пошел паки странствовать, но странствуя, впал в страсть пьянственную, так что потерял аттестат и довел себя до того, что попался из Москвы в пересылку, и привели его паки в задонский город минувшего 1780 года; половина головы была обрита, борода и усы острижены, и посадили его в тюрьму, где он содержался долгое время. Но покойным Преосвященным из человеколюбия взят был через меня на поруки. Будучи же у Преосвященного, признал он свою погрешность пред ним и просил во всем себе от него прощение, говоря, что он наказуется единственно за его святительскую особу. Преосвященный простил его и отпустил с подобающим к его пользе наставлением.

Находился при нем некоторый рясофорный монах, именем Феофан, из простолюдинов, старичок неграмотный, которого он за простодушие любил, так что нередко зывал его к столу кушать с собою. По простодушию своему или по природной своей простоте, он нередко вмешивался в духовные беседы Преосвященного, так что, перебив его архипастырский здравый рассудок, вел свою материю, приличную сущим простолюдинам. Но Преосвященный, по скромности и по великодушию своему, уступая старцу, выслушивал его материю; ибо иногда-де, говорил он, и простолюдин, между простыми словами, весьма замечательную скажет речь, так что и всяк может пользоваться.

Еще о братолюбии Святителя и примирении ближних, в прибавление.

Когда случалась между монастырскою братиею от козней вражеских и врожденной немощи человеческой какая-либо ссора и непримиримое несогласие, он, послышав о том, ссорившихся тех из братии призывал к себе в келлии с тем, чтобы их примирить, со истреблением из сердец их ненависти. А когда сам, будучи или богомыслием занят, либо по слабости здоровья, не в силах был много говорить, то, услышав о ссоре и вражде между братиею, посылал к ссорящимся для примирения их келейника, от своего имени, в чем многократно, при Божией помощи, и успевал. По примирении ж, призывал таковых к себе, беседуя с ними о должной жизни христианской и монастырской. Попотчует, поугостит их или чайной водой, а кто употреблял, и водкою (ибо хотя уже водки сам никакой не употреблял, но для всякого случая оную благоволил иметь у себя). А иногда примирившихся и за стол с собою кушать пищи малой и простой приглашал. Он иногда (в предосторожность монастырскую) говаривал, что если б он в правлении своем имел монастырь, то лучше б присоветовал и благословил престарелым монахам, для поднятия и несения трудов, употреблять пищу питательную [141], а хмельного пития или очень мало, или бы вовсе не вкушать, дабы свободнее избегнуть вражеского наваждения и многоразличных искушений.

Он толикою пламенел любовию к ближним и состраданием, что как скоро послышит, что кто-либо из монашествующих или из послушников монастырских заболел, тотчас в свободное время сам к ним идет, как для подкрепления и утешения болящего, так и для вспоможения от болезненного припадка лекарствами. Велит келейнику принести чаю, тот напоит болящего; не оставлял и пищею, по натуре больного, и почасту, для навещания немоществующих и извещения его, посылывал своих келейных. Находился при его келлиях, для его услуг, некоторый человек из простолюдинов, который весьма ему был потребен. Он, по случаю простуды, заболел так, что сам почувствовал уже приближение смерти, двукратно причастился Святых Тайн и пожелал получить от Преосвященного конечное архипастырское благословение. Чрез силу доведенный до келлии Преосвященного, припал-де он, как сказывали, со слезами к его святительским стопам, требуя его молитв о себе, да не оставит его Господь Бог благодатию Своею, а при том-де примолвил: «Владыка святый! Хотя я совсем умираю, но ежели мои малые и недостойные услуги для вас потребны и моей душе спасительны, то верую, что Господь Бог молитвы ваши услышит и возвратит мне здоровье». На сие-де владыка со слезами сказал: «Иди, и Бог тебя помилует». И больной чрез скорое время, не употребляя никаких лекарств, освободился от своей болезни. Великую и живую имел в себе веру Святитель сей, и Господь Бог во многих случаях слушал его.

Замечания достойно и сие.

Когда некоторые из благодетельствовавших ему в нужных случаях приезжали к нему или он к ним в дома прошен был, всегда были подкрепляемы оные в вере и жизни христиан­ской. Многие из господ помещиков, равно как и из Елецких граждан, получая нравоучительные от уст его наставления, препровождали жизнь миролюбивую [142], странноприимческую, к бедным были милостивы и щедроподательны, к монастырям прибежны, к монашескому чину усердно расположены, так как бы во многих было сердце и душа едина. И коль скоро Преосвященный, болезнию своею будучи удручен, не мог со многими беседовать и до себя допущать, то прибегавшие к нему прежде из господ помещиков и купеческого звания начали ослабевать в вере и оскудевать в добродетелях, повели жизнь свою по-прежнему, в роскошах, в скупости, в зависти, ненависти и немиролюбии и прочем. О чем он, уже на одре болезни лежа, послышав от достоверных благоприятелей, весьма соболезновал, приводя оные слова Божии: И пошлю на них глад, не глад хлеба и жажду воды, но глад слышания слова Божия [143]; и: Вера от слуха, слух же глаголом Божиим [144] и прочие. Посему-то он, и лежа уже на болезненном одре, воображая тот слух, дошедший до него, оплакивал неверствие и слабости человеческие.

Некоторый помещик, чином генерал, будучи любим Преосвященным, приехал к нему в такое время, в которое не позволено было до него допущать. Когда же хотел он к нему, занимающемуся богомыслием, войти самовластно и келейник не допустил его до того, то генерал оный, оскорбясь на келейного, начал его разобижать и наконец нагло, силою, не внимая просьбе того келейного, вошел к Преосвященному. Оскорблен будучи таковым его поступком, Преосвященный не допустил его до архипастырского своего благословения, так что генерал тот с полчаса стоял на коленях пред ним, прося прощения; однако до руки своей Преосвященный его не допустил, в тех мыслях, дабы впредь он своим чином не кичился и поступал бы смиренно. Но в завещании своем Преосвященный изъяснил, что он всем оскорбившим его простил и прощает.

Епаршеских сочинений Преосвященного мало потому, что, как я от него слышал, он многократно говаривал проповеди, не вынося на бумагу: потому и мало их.

Он много помогал бедным способом потаенным. Для сего был у него некоторый любимый человек, которого душа ему была довольно знаема. Посредством его он раздавал деньги не только простолюдинам, от сущего своего сострадания, но и сущим сиротам из благородного женского пола к пропитанию их, а из уважения к нужным обстоятельствам, и к бракосочетанию; по отдаленности же места их жительства, помогал таковым и чрез посредство других.

Он столь живую и великую имел веру, что когда случался недостаток в чем-либо, нужном как для его собственной особы (даже в сахаре и чае, чего он хотя и помалу употреблял, но что, по немощи его, нужно было), так и для живущих при нем (в хлебе и прочей пище), он по докладу моему о неимении тех вещей, яко нужных к пропитанию, не соизволял делать распоряжение о покупке, а убеждал к терпению. Случалось иногда, что, по недостатку нужной пищи для него самого и для живущих при нем, мы уже склонны были к роптанию, но по претерпении дня через два или три, смотришь, все нужное от благодетелей его присылается. Почему за маловерие и нетерпеливость мою я нередко от него обличаем был.

Описывать жизнь святых мужей не худо, но не столь похвально, как ежели мне самому жить свято, богоугодно и для ближних с пользою. Святой апостол Павел пишет: Подражатели мне бывайте, якоже аз Христу [145].

Хотел он знать о преосвященном Гедеоне (которого проповеди в церкви читают) и молил Господа открыть ему, где, в каких местах водворяется святитель сей; и видел в сонном видении: якобы стоит он, Преосвященный, один в церкви, позади левого клироса, и видит Гедеона, идущего из алтаря в северные двери в облачении архиерейском; дошед до места, где читается заамвонная молитва, Гедеон стал здесь на колени, поднял в высоту руки и начал читать богословскую молитву, написанную в Постной Триоди: Един Единородный… и всю до конца оную прочел. Проснувшись, Преосвященный уразумел, что пастырь сей водворяется в Небесном селении.

В Воронеже, когда граждане друг друга увещевали повиноваться советам, наставлениям или приказаниям Преосвященного Тихона, то в убеждение приговаривали обыкновенно: «Он Богу пожалуется». В несчастные времена он назначал гражданам и экстраординарные посты.

Приложение 1


Святитель Тихон управлял Воронежской паствой только 4 года и 7 месяцев, а затем удалился на покой, сначала в Толшевский Спасо-Преображенский, а потом в Задон­ский Богородицкий монастырь, где подвизался до самой кончины, более 13 лет. Здесь созрели лучшие его творения; здесь его пастырские и аскетические добродетели достигли наиболее полного выражения. «Но изумительна, – замечает один из описателей жития Задонского чудотворца, – деятельность Святителя и на кафедре Воронежской. Не долго управлял он паствою, но как много, несмотря на свои болезни, успел совершить!» [146]. Особенное внимание святитель Тихон обратил на подготовку достойных пастырей. Извещенный о том, что некоторые из духовных лиц не умеют правильно совершать службу Божию, Святитель предписал надзиравшим за духовенством лично освидетельствовать, как совершается служение, и неопытных прислать к нему. «Являются ко мне, – писал он 9 августа 1763 года, – многие священники и диаконы, которые крайне не знают Евангелия и Апостола чести. Не читаючи Нового Завета не можно знать воли Отца Небесного, а не знаючи невозможно исполнять, а от неисполнения воли Его святой следует явная погибель. Того ради приказывается всем обретающимся в епархии лицам духовным иметь каждому у себя Новые Заветы и читать их с благоговением и прилежанием». В феврале 1763 г. по епархии было разослано составленное им наставление священно­служителям о их главных обязанностях, наставления о браках и об исповеди, образцы увещания больным и подсудимым. Для возбуждения ревности к исполнению своего долга он разослал священникам окружное послание с увещанием жить во взаимной любви, трезво и благоговейно, назидать народ богослужением, жизнью и наставлениями. Святитель предписывал духовенству не совершать незаконных браков, им была разослана особая «инструкция» по сему предмету. Узнав, что некоторые из священников уезжают в воскресные и праздничные дни на ярмарки, Святитель не раз наказывал им не отлучаться из прихода без разрешения начальства. Им было предписано непременно отправлять Литургию Преждеосвященных Даров в Великий пост, что некоторые не делали по лени. Заботясь о пастырях, святитель не забывал и о церковном благолепии, о том, чтобы храмы Божий содержались в чистоте и порядке, поручил диаконам попечение о ризницах.

Для того чтобы подготовить достойных служителей алтаря Божия, святитель принимал деятельные меры к развитию и правильной постановке духовного образования. Сперва предписано было открыть по всем городам славянские школы, училища в Острогожске и Ельце. Затем, когда назначена была сумма на содержание училищ, открылась Семинария в Воронеже. Для нее вызваны были наставники из Киева и Харькова, начертан порядок преподавания наук, дана инструк­ция воспитанникам и учителям. Преосвященный часто сам посещал классы, рекомендовал лучшие произведения духов­ной литературы для толкования юношеству, давал собственные предписания относительно поведения учеников.

Святитель внимательно следил за тем, чтобы в Консистории не притесняли духовных лиц. Он строго запретил чиновникам Консистории грубо и дерзко обращаться со священниками. Для скорейшего и более верного решения дел он назначил для уездных правлений второго члена, предоставив выбор его духовенству. В судебных определениях Святителя видели не столько суд, карающий грех, сколько пастырскую заботу об исправлении виновного. «Хотя и следовало бы, – писал он в ноябре 1764 года, – священника (за тяжкую ссору) перевесть (в другое место), однако же оставляется на прежнем месте, чтобы дом не разорился... Отпустить с под­пис­кою, чтобы крайне берегся ссоры, в которой не следует приступать и к алтарю, по слову Христову».

В обычае тогда было подвергать и духовных лиц телесному наказанию в Консистории. «Не чинить на теле никакого наказания», – писал Святитель о священниках в Консисторию в сентябре 1764 г.

Ревностный Святитель старался поддер­жи­вать христианское благочестие в народе. «По заамвонной молитве на литургии, – писал он 14 июля 1763 года, – в каждый воскресный и праздничный день читать или толковое Евангелие, или из другой книги, принятой Святой Церковью, или хотя полезное слово Пролога; в иные воскресные дни читать по следованной Псалтири весьма полезное, возбудительное для сонной и нерадивой души слово святителя Кирилла Александрийского «На исход души». Святитель рассылал по епархии краткие наставления для чтения в церквах: «Како подобает в святой храм входить на славословие»; «Что всякому христианину от младенчества до смерти в памяти всегда содержать должно»; «Примечания некая для возбуждения себя от сна греховного»; «Объясне­­ние христианских обязанностей». Святитель предпи­сывал духовенству внимательно следить за тем, чтобы прихожане приходили в храм в воскресные и праздничные дни и на службе стояли бы благоговейно, заботился преосвященный Тихон и о том, чтобы не было бесчиний на площадях, особенно в праздничные дни. Узнав, что по местам миряне во время службы Божией пьянствуют, шумят и поют песни, Святи­тель 16 июня 1765 г. предписал священникам удерживать прихожан от таких безобразий, а о непослушных доносить ему. Ревностно восставал он против бесчинств масленицы. В то время в Воронежском крае еще продолжали совершать разгуль­ное празднование, посвященное языческому божеству Яриле. «Праздник» начи­нали в среду после Троицына дня и продолжали до вторника Петрова поста. Жители Воронежа и соседних поселений собирались на площадь, бывшую за Москов­скими воротами города. Молодой человек с бумажным колпаком на голове, обвязанный лентами, цветами, колокольчиками, плясал на площади, и с ним все плясало и бесновалось – являлись пьянство, кулачный бой, драки и всякое безобразие. Святой пастырь сам явился на площадь с обличением против «смердящего» праздника и говорил с такой силой убеждения, что тут же шалаши и лавки были разрушены и народ разошелся. После этого прео­священный Тихон произнес в соборе проникновенное слово, во время которого народ плакал. Многие, увлеченные древностью языческого обычая, в смысл которого не вдумывались, приходили к Святителю и каялись в сокрушении сердца. Ревностная проповедь пастыря увенчалась полным успехом: празднование Яриле более не повторялось... «Деятельность святителя, – пишет митрополит Евгений (Болховитинов), – простиралась до того, что он никогда не бывал празден и, когда по пастырству требовались какие-нибудь приуготовления, то часто проводил он целые ночи без сна и не мог успокоиться, пока не окончит своего дела. Поутру обыкновенно занимался он рассматриванием епар­шеских дел, и беспристрастие его в суде было пример­ней­шее. После обеда, по кратком сне, он упражнялся почти всегда до полуночи в сочинении поучений, наставлений и увещаний своему духовенству и народу. Вместо отдохновения, занимался он чтением святых от­цов, а наипаче Златоуста... Для собеседования с приезжающими к нему меньше всего употреблял он времени, да и самые свои собеседования занимал больше благочестивыми и нравоучительными рассуждениями. Но людям бедным всегда был свободный к нему доступ. Чувствительное сердце его никаким предметом столь страстно не занималось, как вспоможением бедности и утешением скорби. Не довольствуясь частым приниманием бедных в своем доме, он еще имел обыкновение каждый праздник Пасхи, Рождества Христова и в иные некоторые дни, как-то: в неделю мясопустную и во все заговенные дни, рассылать по нескольку денег в богадельни, в остроги и к другим заключенникам. Иногда сам даже, переодеваясь в простое монашеское платье, по вечерам в помянутые дни приезжал в тюрьмы к узникам, как бы посланный от своего имени, и, подавая им милостыню, делал им притом словесные к терпению наставления, увещания и утешения. Темнота ночи сперва не позволяла узни­кам узнавать сего высокого милостынодавца и утешителя; но когда, по нескольких посеще­ниях, они начинали узнавать его или по сладко­словес­ным его увещаниям, или по слуху народному, то он прекращал на несколько времени свои к ним приезды и вместо себя посылал подчиненных своих монахов» [147].


Приложение 2. Воспоминания свящ. И. и Д. Кирилловых


Вот прошло уже почти тридцать лет со времени открытия мощей святителя Ти­хона Задонского, а со дня блаженной кончины его прошло более ста лет (†1783), и во все это время русский народ, полный благоговения к чудному угоднику Божию идет почти не прерывающейся вереницею со всех концов православной России на поклонение нетленным мощам святителя Тихона. А я, доживший почти до семидесятилетнего возраста, не позаботился рассказать христианскому миру о тех событиях из жизни святителя, про которые в долгие часы зимних ночей, сидя за плетением лаптей, рассказывал мой дед (Аристарх Алексеевич, про­живший на свете более семидесяти пяти лет [148]) моему отцу и вообще всему се­мейству своему с таким радост­ным и полным глубокого и благоговейного удив­ления к святости жизни святителя Божия настроением. Правда, я тогда был ребенком 7–8 лет, когда происходили эти рассказы, и по причине ребяческой рассеянности, а чаще – по непониманию того, о чем было говорено, многое про­шло мимо ушей. Тем не менее тяжелый укор совести моей побуждает меня рас­сказать и то не многое, что еще держится в моей памяти.

Семейство моих предков сделалось извест­ным святителю Тихону в то время, когда он (святитель) переселился на покой в Задон­ский монастырь из Толшевского, воздух которого оказал вредное влияние на здоровье Его Преосвященства. Однажды святитель, находясь в саду, в настоящее время принадлежащем монастырю, в час своей прогулки и уединенного богомыслия, услышал голосбу (громкий плач) женщины и послал своего служителя, по имени Сергеюшку (так обыкновенно называл его святитель), с приказанием узнать – кто плачет и о чем? Посланный, возвратившись, доложил, что голосила вдовая дьячиха, несколько дней тому назад похоронившая своего мужа, у которой осталась на руках семья без средств к существованию. Святитель тогда сказал: «Позови ее ко мне». В то время другой церкви в г. Задонске не было, и для совершения приходских треб отведен был придел св. Евсевия Самосатского в Соборном храме монастыря. Поэтому и причт города Задонска селился близ монастыря, поэто­му же и дом прабабки Ак. Иг. стоял на юго-восточном углу относительно мона­стыря, в расстоянии от ограды на двадцать саженей, как раз над Тешевкою (Тешевка – это очень глубокий яр, летом без воды и замечательный по количе­ству и быстроте воды в весеннее время, когда снег тает.) Пришедшая старушка крайне была поражена милостивыми словами и снисходительностью святителя, облеченного недоступным по величию и святости святительским саном. Как умела, она рассказала о своей горькой доле словами, полными сердечной горе­чи, захлебываясь горькими слезами. Святитель Тихон ободрил и утешил ее сво­им милостивым обращением и материальною помощью и, отпуская, приказал привести к нему своего меньшего сына-сироту, наперед узнав, что он не знает грамоты, а между тем ему было от роду около тринадцати лет. Сирота этот – мой дед, по имени Аристарх, остававшийся потом в монастыре под личным на­блюдением святителя. Обучившись грамоте, он отправлял в монастыре долж­ность чтеца и певца на клиросе.

Угодник Божий святитель Тихон, отдававший все бедным и нуждающим­ся, заботился и о пропитании семейства этой бедной вдовы Ак. Иг. Однажды недели за две до праздника Пасхи святитель Тихон приказал позвать себе ста­руху (Ак. Иг.) и, когда она появилась, тогда он спросил у ней: «Старуха! Есть у тебя чем разговеться на праздник»? – «Есть, кормилец, хлебушка». – «А корова есть у тебя»? – «Нет». – «Ну поди, да купи себе корову на ярмарке». Чрез неделю является старуха к святителю, и когда доложили о ея приходе, то святитель, вышед в переднюю, спросил у ней: «Ну, старуха, что ты пришла, корову купила»? – «Купила, кормилец». – «Что же заплатила»? Та повалилась к ногам святителя и сказала: «Ох, кормилец! Страшно сказать, добре много». – «Ну сколько же?» Наконец она выговорила: «Полтора рубля». Святитель вы­дал ей эти деньги.

Когда же мой дед Аристарх делался возмужалым юношею, то святитель Тихон предложил ему такой вопрос: «Малец (любимое слово святителя), как ты думаешь? Останешься с нами в монастыре, или пойдешь в мир»? Малец ответил: «Хочу в мир, владыка святый». Тогда св. Тихон исходатайствовал ему причетническое место в селе Ливенка Елецкаго уезда ныне Орловской губ., потом он был переведен в село Уткино к Архангельской церкви, в четырех верстах от Задонска. Святитель Тихон, когда отпускал от себя моего деда на приход, то дал ему 10 руб. денег, сказав при этом: «За эти деньги ты купи себе избу, и когда разживешься, то впоследствии отдай 10 руб. в церковь Михаила Архан­гела; если же не будет у тебя денег и тебе нечем будет отдать, тогда Бог с тобою, я прощаю тебя». За деньги, святителем данные, дед мой купил избу, сруб­­лен­ную из дубовых колотых на две половины бревен, 9 и 10 четвертей в окружности. В этой избе прожил свой век мой дед, мой отец и я жил в ней до того времени, когда отдали меня в училище; я хорошо помню и огромные бугры, и глубокие впадины в стенах от неровно расколовшихся дерев, отполировавшихся от топки по черному в блестящий цвет черного воронова крыла.

Пример святой жизни и наставления святителя воспитали в душе Ари­старха истинно христианское смирение и кротость, выразившиеся в том, что он, считая себя недостойным, не решался просить стихаря, даже тогда, когда по указу Императрицы Екатерины Второй велено было брать в солдаты всех церковников и безстихарных причетников. Когда благочинный посылал его в епархиальный город за получением стихаря, говоря, что если не получит стиха­ря, то угодит под красную шапку, то дед мой отвечал: «Что будет, то будет. Я не могу понести иго сие». А какое безграничное благоговение к памяти св. Тихона питал мой дед, можно видеть из того, что он, будучи в преклонных летах, до самой кончины своей, находясь за штатом, каждый воскресный и праздничный день ходил в монастырь (четырехверстное расстояние) ко всенощной и к обедни, не надевая ни шапки, ни рукавиц во всякое время года во всякую погоду. И когда по этому поводу делали ему замечание, он отвечал: «Как я осмелюсь надеть шапку, когда там (в монастыре) почивает мой благодетель и отец?»

Я слышал от деда своего рассказ и о том, как св. Тихон принимал приходив­ших к нему славить Христа в день Рождества Христова. Обыкновенно на столе становилось несколько отдельных кучек в 25 коп. старинными большими пята­ками. Приходящие поздравляли святителя с праздником и затем каждый про­ситель брал сам одну кучку пятаков со стола – кто бы ни был – протоиерей, или иерей, или диакон, или даже не посвященный во священный сан и уходил.

В конце этих воспоминаний моих да будет позволено мне сказать и о том, что упоминаемые в жизнеописании св. Тихона два причетника, отданные в воен­ную службу и возвращенные по ходатайству святителя на прежние причетниче­ские должности, были старшие дети Ак. Иг. и, следовательно, братья моего деда. Старшего из них звали Стефаном. Он был дед известному своим умом и кротостью всей Воронежской епархии, служившему более тридцати лет членом Воронежской духовной консисто­рии протоиерею Михаилу Ивановичу Донец­кому.

* * *

...Вот как встречал в Задонске св. Тихон праздник Рождества Христова, по рассказам моего деда. Бывало, после заутрени соберутся к Преосвященному, по его приглашению, иеромонахи и белое духовенство из города и в прихожей дожидаются его. Святитель выйдет в мантии и скажет им своею сладкою речью: «Пойдем прославим вместе родившегося нас ради Христа». Потом начнет петь сам с радостью на лице: «Рождество Твое, Христе Боже наш» и «Днесь исполнися проречение Исайи», а другие вторят ему. По окончании пения, святитель поблагодарит посетителей за то, что помогли ему прославить Христа. «Пода­ри же их, – скажет он келейнику,– чем наделил нас Господь». – Келейник снимает скатерть, которою накрыт стол, и что же? Весь стол усеян стопами старинных пятаков, – в каждой по пяти. Келейник, по приказу святителя, берет эти стопы и оделяет каждого, не разбирая ни возраста, ни чина. Между посетителями тес­нятся и городские мальчики, и те наравне с прочими получают от щедрой руки святителя по 25 к. – «Мы все равно славили Христа,– скажет он при этой разда­че». Может быть, святитель Божий чувствовал или даже и видел на некоторых лицах неудовольствие, что им не сделали особого почета и в подарках сравняли с городскими мальчиками.

...Вот как встречал в Задонске св. Тихон праздник Рождества Христова, по рассказам моего деда. Бывало, после заутрени соберутся к Преосвященному, по его приглашению, иеромонахи и белое духовенство из города и в прихожей дожидаются его. Святитель выйдет в мантии и скажет им своею сладкою речью: «Пойдем прославим вместе родившегося нас ради Христа». Потом начнет петь сам с радостью на лице: «Рождество Твое, Христе Боже наш» и «Днесь исполнися проречение Исайи», а другие вторят ему. По окончании пения, святитель поблагодарит посетителей за то, что помогли ему прославить Христа. «Пода­ри же их, – скажет он келейнику,– чем наделил нас Господь». – Келейник снимает скатерть, которою накрыт стол, и что же? Весь стол усеян стопами старинных пятаков, – в каждой по пяти. Келейник, по приказу святителя, берет эти стопы и оделяет каждого, не разбирая ни возраста, ни чина. Между посетителями тес­нятся и городские мальчики, и те наравне с прочими получают от щедрой руки святителя по 25 к. – «Мы все равно славили Христа,– скажет он при этой разда­че». Может быть, святитель Божий чувствовал или даже и видел на некоторых лицах неудовольствие, что им не сделали особого почета и в подарках сравняли с городскими мальчиками.

Примечания

1. Православное обозрение. М., 1861. Кн. 7.

2. Имеется в виду «Полное описание жизни Тихона, бывшего прежде епископа Кексгольмского и Ладожского викария Новгородского, а потом Воронежского и Елецкого, собранное из устных преданий и записок очевидных свидетелей, с некоторыми историческими сведениями, касающимися до Новгородской и Воронежской иерархии, и с описанием всех сочинений сего пастыря», изданное в 1796 г. протоиереем Евфимием Болховитиновым (впоследствии митрополит Киевский и Галицкий Евгений).

3. Поскольку.

4. Святитель Тихон родился в 1724 г. в семье дьячка села Короцка, Валдайского уезда Новгородской губернии, Савелия Кириллова.

5. Исполнял.

6. Лишь необходимую, скудную.

7. Тому.

8. Содержании, иждевении.

9. Стоптанные лапти.

10. Ошметки.

11. Постричся, принять постриг.

12. Я есть, я являюсь.

13. Будущий святитель был наделен от Господа незаурядными способностями к наукам. Еще не окончив семинарского курса, Тимофей был назначен преподавателем риторики в родной Семинарии. 10 апреля 1758 г. он принял монашеский постриг с наречением имени Тихон. Вскоре он был вызван в Петербург, где Новгородский архиепископ Димитрий (Сеченов) рукоположил его в иеродиакона, а летом того же года – в иеромонаха. 27 августа иеромонах Тихон стал преподавать философию, а в следующем году был назначен префектом Семинарии, но недолго оставался в той должности: по просьбе епископа Тверского Афанасия (Вольховского), иеромонах Тихон был переведен в Тверскую епархию, возведен в сан архимандрита и назначен настоятелем Желтикова, а потом Отроча монастыря, ректором Тверской семинарии и учителем богословия. Одновременно он состоял присутствующим в Духовной Консистории.

14. Епископ Тверской Афанасий (Вольховский), возглавлял Тверскую кафедру с 1758 по 1763 г.

15. Семь.

16. Восьмой.

17. Дескать, мол.

18. Речь идет о крестьянах, проживавших на земле, которая принадлежали монастырям.

19. Земля, состоящая во владении монастыря.

20. Сразу.

21. 13 мая 1761 г., на 37-м году от рождения, в Петропавловском соборе архимандрит Тихон был хиротонисан во епископа Кексгольмского и Ладожского, викария Новгородской епархии. Через год, 3 февраля 1763 г., он был переведен на Воронежскую кафедру.

22. Принятой по обычаю.

23. Городских.

24. По временам, иногда.

25. Прислуга.

26. Соскучу, наскучу – здесь в значении «надоедать».

27. Отпевание.

28. Здесь: настолько.

29. Каникул.

30. С большим трудом.

31. Подробнее об этом см. в записках Ивана Ефимова.

32. Снова.

33. См. Приложение 1, стр. 129.

34. Примечательно.

35. Пс. 118, 71.

36. Спокойных, радостных.

37. Пс. 148, 1.

38. Под конец, в последнее время.

39. Клиросе (просторечн.)

40. Предмете, понятии.

41. Главные.

42. Только.

43. Предполагал.

44. Больших.

45. Разгоню, разогрею.

46. Толстое бревно.

47. Китайка – простая хлопчатобумажная ткань.

48. Шерстяная.

49. Мужская обувь без голенищ.

50. Вместилища для хранения вещей.

51. Затяжной кожаный мешок.

52. Преосвященный Тихон (Малинин), епископ Воронежский и Елецкий с 1775 по 1788 г.

53. Штоф – плотная шелковая ткань с разводами.

54. Двухколесный экипаж.

55. Однодворцы – поселяне, владевшие небольшими участками земли; из дворянских детей и служилых.

56. Т. е. батюшка (обл.)

57. Пс. 38, 5.

58. Пенсия (500 р.), назначенная святителю при оставлении им кафедры.

59. Монастырских.

60. «В один год, – дополняет митрополит Евгений (Болховитинов), – при бывшем около Задонска неурожае и от того дороговизне хлеба, спасительнее всего была для бедных его помощь. Каждый день при вратах монастыря и при его келье являлись алчные, которым он раздавал иногда деньги, а иногда хлеб, выпрошенный им у добрых помещиков, из коих он же многих приучил к человеколюбию и милостыноподаянию. Получавшие ублажали его сердечными благодарениями и молитвами; а человеколюбивый сей поступок прославил имя его и по всем окружным сторонам. Но от сего самого сделался он уединеннее, меньше начал показываться народу и часто принужден бывал благотворить бедным не лично, а чрез руки своих келейных... Чтобы сохранить тайну благотворения, которое составляло вообще его любимейшее упражнение в жизни, пошлет келейного в торговый день на городовую площадь: посланный входил в разговоры с продающими хлеб на возах крестьянами о их нуждах и изнурениях, а узнав их бедность и нищету, торговал у них хлеб и, давши им половину денег в задаток или и всю цену, скрывался от них и возвращался с донесением к благодетелю». (Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 47).

61. Иов. 29,15.

62. В округе, поблизости.

63. Преосвященный Тихон (Якубовский), епископ Воронежский и Елецкий с 1767 по 1775 г.

64. Пс. 69,1.

65. Отпуст.

66. Ср.: Рим.12,21.

67. Был, по преданию, даже такой случай. «У святителя Тихона, в числе переписчиков его сочинений, был один из послушников Задонского монастыря. Раз, когда он занимался у Святителя и доканчивал одну пиесу, в то же время понадобился он и настоятелю монастыря, который послал за ним в келью Тихона. Сей отвечает, что он тотчас его отпустит, лишь он несколько строк напишет; нетерпеливый монах, самолюбивый и вспыльчивый, посылает в другой раз; писец, кончивши, побежал к настоятелю, к коему вслед за ним пошел и Тихон, с тем, чтобы в случае, ежели настоятель будет гневаться на писца, вступиться за него, сняв вину на себя. Лишь только подходит, слышит шум и гнев настоятеля; Святитель удвоивает шаги и, отворив дверь, видит монаха, распаленного гневом, и не успел переступить чрез порог, получает сильную от него пощечину, с которою вместе Тихон повергается к ногам его и просит у него же прощения. Изумленный сим поступком, настоятель оставляет свою запальчивость, устыжается оной и бросается пред ним на колена, просит прощения, и таким образом смирение Тихона делает льва кротким агнцем». (Из рукописи Московского Публичного Музея, №116).

68. «Шел он раз после обеда по монастырю, мимо братской трапезы, где штатные служители рубили дрова. Едва прошел он их (они ненавидели его за то, что он изобличал их беспорядки в жизни), как, поднявши поленья, стали они шибать вслед за ним, произнося поносные слова: «Вон наш ханжа, ходит по монастырю, все ханжит!» преосвященный, возвратясь в келью свою, сказал келейному: «Поди, позови мне сюда отца Митрофана». Келейник отправился и привел схимонаха Митрофана. Принявши его, владыка со скорбию сказал: «Отец Митрофан! Скажу я тебе новую историю про мое убожество. Ходил я по монастырю, мимо кухни братской, а возле оной служители рубили дрова и, поднявши поленья, шибали за мною вслед и досадительными словами упрекали: вон, говорят, наш ханжа ханжит! Каково же от этаких людей терпеть озлобление! Схимонах же Митрофан с печальным взором ответствовал Преосвященному: «Это, владыка, вам хорошо, что делают вам озлобление: аще кого человецы укоряют и поносят, того Бог превозносит и прославит на небеси и на земли». Святитель сказал: «Благодарю тебя, отец Митрофан, что ты скорбь мою отогнал; знать, Господь тебя вразумил; хотя бы и мог отмстить им и несчастливыми сделать, но не хочу сего творить. Господь сказал нам: любите враги ваша, и благословляйте клянущих вас». (Ср.: Мф. 5, 44 – Эпизод из рукописной редакции Жития святителя Тихона).

69. Рим. 12,20.

70. Пытался.

71. Святитель Тихон скончался действительно в день недельный, воскресный: 13 августа 1783 г.

72. Из крашеного лощеного холста.

73. При жизни.

74. Доски.

75. Будто.

76. Соблюсти.

77. Предшественнику.

78. Плис – хлопчатобумажный бархат.

79. Тесьмой.

80. Это желание преосвященного Тихона подробнее можно объяснить словами самого Святителя. В «Кратком увещании, како подобает в святые храмы входить на славословие» Святитель между прочим пишет: «Приходя к церкви, видиши гробы братии твоея и того для помяни, что и ты в тыяжде недра земли вселишися, и которую персть топчеши ногами, тая покрыет лице. И потому воздохни к Богу о преставльшихся, да помилует их. Сие бо не токмо им, но и тебе будет полезно: ибо к ближним любовь показуеши, и, видя их умерших, помяни и о своей смерти, да тако усерднее Богу помолишися».

81. Повод к смущению, искушению.

82. Ср.: Пс. 34, 9; Ис. 61, 10; Лк. 15, 6, 24.

83. Имеется в виду исследование протоиерея Андрея Иоаннова «Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках» (СПб., 1799). В этой книге автор говорит между прочим, что раскольники «отправляли из Москвы к преосвященному Тихону Воронежскому одного саратовского купца с прошением, не согласится ли он к ним? Но он отозвался, что, оставя епархию, к чему приступить? Вы-де и сами пусты» (С.362).

84. Негр, арап.

85. Букли и кудри.

86. Не принявшим монашеского пострига.

87. Покое.

88. В одном из своих писем Святитель так описывает это «слышание». «В подтверждение Вашего малодушия пишу, что одному на сей неделе послышалося в нашем монастыре, когда он в самой полночи забылся только, легши спать, а именно, послышал такое пение над верхом себя, что сердце его, от радости и сладости, как воск, таяло; и как только окончилось пение тое, он проснулся и тую радость и сладость чувствовал в сердце своем, которая несколько времени была у него и скоро от него отшла; и потом нашла великая на него печаль, что тая радость отшла от него...».

89. 1 Фес. 5, 3.

90. Считать, почитать.

91. Ошибся.

92. Более всего.

93. «При неупустительных по всю жизнь упражнениях по должностям, Святитель издавна был предрасположен к нервным болезням и к ипохондрическим припадкам; а от пастырских трудов и подвигов и от человеколюбивых состраданий, паче же от многих затруднений, с разных сторон помешательств и препятствий в исполнении благих своих намерений и начинаний, непрестанно более и более растрогиваясь, он вскоре получил совершенную ипохондрическую болезнь. Частая бессонница и тревоги крови начали его беспокоить и останавливать дела его, так что наконец, отчаиваясь уже быть исправным в пастырском своем звании, решился он лучше не занимать места пастыря, нежели упускать обязанности свои. Посему в половине 1767 года послал он в Св. Синод прошение об увольнении от должности своей и о дозволении для покоя избрать себе на пребывание монастырь в той же епархии. Его желание было исполнено, и он в конце того же года получил увольнение». (Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 35).

94. Митрополит Евгений (Болховитинов) дополняет: «Кроме Библии, нескольких сочинений Златоуста, который был любимейшим автором святителя Тихона и которого дух и даже штиль повсюду отзывается во всех сочинениях сего пастыря… святитель, при сочинении своих книг, имел и немного других отцев» (Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона… С. 41, 34). В сочинениях Святителя действительно встречаются выписки, местами довольно обширные, из творений святителя Василия Великого, преподобного Макария Египетского, блаженных Августина и Иеронима, что заставляет полагать, что Святитель при писании своих сочинений имел под руками и творения сих писателей; о сочинениях преподобного Макария Египетского Святитель сам упоминает в своем завещании о книгах, пожертвованных им в Воронежскую Семинарию.

95. Особенной, незаурядной.

96. Ср.: Пс. 46, 7, 8.

97. Святитель Тихон, объясняет один из описателей его жития, «не служил литургии, вероятно, по своим недугам, о которых он писал еще в первом прошении в Св. Синод» (Лебедев А., прот. Святитель Тихон Задонский и всея России чудотворец. СПб., 1896. С. 109); «...а может быть, и потому еще, — объясняет автор «Жития святителя Тихона», — что почитал служение Божественной литургии слишком торжественным для епископа оставившего свою кафедру; может быть его удерживало и нерасположение к нему приемника, Тихона II, который оставался с ним в холодных отношениях во все время управления епархиею Воронежскою; как видно он не посещал уединившегося собрата и даже спрашивал Св. Синод: «Можно ли дозволить священнодействовать уволенному епископу, если того пожелает?» Св. Синод нашел неуместным даже вопрос о сем, так как Тихон уволен был по от должности по собственному желанию, и приказал снабдить Святителя нужною для служения ризницею; но довольно было одного подобного вопроса, чтобы навсегда удержать Тихона от священнодействия в епархии, уже ему чуждой, дабы тем не возбуждать неудовольствия ее нового предстоятеля». (Житие святителя Тихона Задонского. СПб., 1864. С. 33–34)

98. Описанном.

99. Порог.

100. «Любовь, – замечает Святитель, – не смотрит на лица, не разбирает чина; она там отлагает преимущества титула своего, где нужда бедного требует». Насколько верен был этому евангельскому учению великий Святитель, показывает следующий случай. Преосвященный Тихон гостил в Ельце. Однажды является к Святителю бедная елецкая мещанка, с пятью малолетними детьми. «У меня нет ни куска хлеба, ни копейки денег, – говорит она Святителю, – да и работать не могу: утратила с ними, с детьми силу свою. Помоги, владыка, чем можешь». Святителя живо тронуло положение семьи: мальчиков он взял к себе на воспитание, остальным помог деньгами. Но замечательно: вопреки величанию «благородием своим, именами и титулами своими», Святитель не забывал и потом, когда приезжал в Елец, лично навещать бедную мещанку.Когда не застанет хозяйку дома оставит деньги на столе и уедет. (Житие Святителя Тихона Задонского. СПб., 1862. Ч.I, с. 157).

101. Узников.

102. Митрополит Евгений (Болховитинов) дополняет: «Иногда бывал он (святитель Тихон) в Ельце так скрытно, что не ведали о том и тамошние друзья его. В случае скрытного приезда, он оставлял свою повозку за рекою (Сосною) и пешком приходил к заключенным в темницы. При входе он сперва так, как детей своих, приветствовал их, садился с ними, распрашивал каждого о вине заключения и, изведывая каждого совесть, утешал сперва, потом увещевал к великодушному терпению; наконец, при выходе оделял преступников милостынею, а заключенным по долгам давал выкупные деньги и поспешно удалялся из темницы в богадельни с таковым же подаянием, а после и из самого города... Вскоре узнавали о сем и граждане; все стремились увидеть его, искали его, но он уже был далеко, и на пути останавливался только для перемены подвод». (Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 48).

103. Встречающиеся.

104. Ср.: 1 Пет. 2, 21 – 23.

105. Внимательно, строго.

106. Лживыми, льстивыми речами.

107. Будет отогнан.

108. Иак. 4,7.

109. Не только.

110. Понимал, ясно различал.

111. Гал. 6,3.

112. Только.

113. Собирался.

114. Передал.

115. Очень, весьма.

116. Песн. 5, 1; Иер. 25, 27.

117. В своем присутствии.

118. Пропала.

119. Речь идет, очевидно, о наводнении, постигшем Петербург в ночь с 9-го на 10-е сентября 1777 г. В «Санкт-Петербургских ведомостях» за этот год (№ 74) читаем: «С 9-го на 10-е число сего месяца, в ночи, в городе был сильный с моря ветр, и приключил здесь наводнение. Вода в самой последней высоте была полтора фута выше наводнения, бывшего в 1752 г.; от поверхности же обыкновенной равнины была 10 футов. В сем положении она стояла несколько минут. Нижнее жилье почти во всех домах понято было водою, выключая некоторые части города, стоящие на пригорках»... Один из очевидцев этого наводнения замечает, что наводнение это было «самое разорительное из всех, бывших в Петербурге в прошлом столетии, причинившее неимоверный вред». К большему ужасу, «наводнение случилось во время ночи: почему, несмотря на маловременное продолжение оного, множество людей и скотов пропало». (Берх В.Н. Подробные исторические известия о всех наводнениях, бывших в Петербурге. СПб., 1826. С. 31–32). Сохранились в предании и другие примеры прозорливости Святителя. «Когда получен был манифест о рождении великого князя Александра Павловича, святитель Тихон в разговоре с другом своим Никандром Алексеевичем Бехтеевым предсказал многое, что совершилось при Александре. В 1812 г., когда Наполеон только что вступил в Россию, Никандр Алексеевич, со слов святителя Тихона, говорил, что Голиаф погибнет, а Россия восторжествует». (Филарет (Гумилевский), архиеп. Русские святые... 1864. С. 64).

120. Известен и другой случай заступничества Святителя за людей «беззаступных». Дошел до Святителя слух, что один из окрестных помещиков притесняет крестьян. Святитель вступился в их дело и сам отправился, для вразумления помещика, в его дом. Вспыльчивый дворянин заспорил. Святитель отвечал с кротостью, но твердо. Помещик все более и более выходил из себя и наконец забылся до того, что... ударил Святителя по щеке... Святитель ушел. Но на пути, верный заповеди Евангелия, решил просить у оскорбившего его прощения, что «ввел его в такое искушение», и, пришедши, даже пал ему в ноги. Предание дополняет, что неожиданный этот поступок незлобивого пастыря до того поразил дерзкого помещика, что он сам, зарыдав, упал в ноги Святителю, заклиная простить его, и с тех пор совершенно изменился в отношениях своих к крестьянам, давая им всевозможные льготы». (Творения иже во святых отца нашего Тихона Задонского. Изд. 5-е. М., 1889. Т. 1. С. 79).

121. Были случаи, – дополняет предание, – что в числе «во правду нищих» к Святителю являлись и такие, которые «имея довольствие, притворяли нищету, или некоторые вымышляли нужды, аки бы разорились от пожара и т. п., а тем самым и у бедных, во правду нищих, отнимали подаяние. «Подлинно, – замечает Святитель в другом месте, – к числу хищников принадлежат таковые и, как тати, суду Божию подлежат». (Жизнь новоявленного угодника Божия Тихона, епископа Воронежского и Елецкого, с присовокуплением избранных мест из его творений. Изд. 2-е М., 1862. С. 66). Двое из граждан Елецких, слыша о необычайном добродушии святителя Тихона, сговорились обманом выпросить у него пособие. Явясь к Святителю, они с притворными слезами говорили, будто недавно лишились от пожара своих домов и всего имущества, и пришли просить помощи. Выслушав их, Святитель пристально посмотрел на них и дал им немного денег. В тот же день, довольные своим успехом, отправились они обратно в Елец. Подъезжают к городу и видят – в городе пожар... спешат к своим домам: они горят. Пораженные близостью карающей руки Божией, после слез обмана, поспешили они к святителю Тихону с искренними слезами раскаяния, умоляя его простить их. Святитель в изумлении повергся на колена пред изображением Распятия Христова, тихо произнес молитву, встал и с кротостию сказал: «Просите у Господа прощения; вы уже наказаны за грех ваш; отселе вы должны начать новую жизнь». Сказав это, он благословил их, дал денег, не оставляя их и потом своими вразумлениями и деятельным участием. Передающий это замечает, что после этого люди эти, при благом участии Святителя, действительно изменились к лучшему, своею честностию и трудолюбием заслужив общее уважение своих сограждан. (Там же). Святитель Тихон любил людей и уважал в каждом человеке его человеческое достоинство, поэтому он тем более скорбел, когда видел бедного, униженного до нищенства. Часто и настоятельно требует он и в писаниях своих внимания к положению людей беспомощных и к лучшему их устройству, часто повторяет свою любимую мысль, что «все от нелюбви»; что «если бы была у нас любовь, не было бы нищих и убогих, люди не ходили бы в рубищах и полунаги: любовь бы их приодела; не скитались бы без домов: любовь не допустила бы их до того, но дала бы им место упокоения». Не ограничиваясь единовременными пособиями нуждающимся, Святитель устроил в Ливнах, Орловской губернии, богадельню для бедных. Замечательно, до какой степени занимало это дело Святителя. Он входил в самые мелкие подробности при устройстве этого учреждения. Малейшая неудача отнимала у него покой. Когда местный священник, которому поручено было ближайшее наблюдение за работами, донес ему, что «за распутицею, дело это нынешним осенним временем исправиться не может, и не благоволено ли будет перевозку материалов отложить до пути», – Святитель отвечал ему письмом, в котором умолял его, «ради Христа, постараться, не можно ли ныне построить, чтоб было где бедным покоиться, на пристойном месте». (Творения... Т.5, с.336. Письмо 40 и примеч. к нему). Так нетерпеливо ждал Святитель исполнения своего благого начинания и с таким вниманием и уважением относился он к человеку, заботясь устроить бедного не кое-как, но на месте пристойном.

122. Сомнения, опасения.

123. Казалось мне.

124. Очень.

125. Оперевшись.

126. Обращена вспять, назад.

127. Соблюдено.

128. Ни даже; и не.

129. Завещание свое святитель Тихон составил 29 января 1782 г. Воздав славу Богу за все Его благодеяния, Святитель делает распоряжение о своих сочинениях. «Сочинения мои, – пишет он, – в которых я, по силе и возможности своей, будучи во уединении, трудился, оставил по себе, а именно: 1) «О христианстве», в шести томах; 2) «Письма посланные», в одном томе; 3) «Письма келейные», в одном томе; 4) «О истине Евангельского учения и о вере», в одном томе; 5) «Инструкция христианская», в одном томе; 6) «Сокровище духовное, от мира собираемое», в четырех томах; 7) «Краткие нравоучительные слова», в одном томе; 8) «Проповеди трудов епаршеских», в одном томе, – которые поручил я келейному моему, мне служившему, Иоанну, отвезти на рассмотрение в Святейший Синод.

130. Грезет – шерстяная ткань с травчатым узором того же цвета.

131. Резкое движение.

132. Насекомого или змеи.

133. Канапе – скамья со спинкой, диван

134. «Святитель укорял сам себя: в кратковременном служении церкви, для коей принял сан пастырства; в нетерпеливом и добровольном оставлении своего звания, к которому опять увидел себя способным; в недокончании многих полезных церкви учреждений, которые могли вовсе уничтожиться, и даже в погибели, может быть, многих душ, его попечению врученных от воззвавшего его Промысла Божия». (Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 27).

135. С радостью и благодарностью к Богу принимал Святитель и другие, посылаемые ему Промыслом, вразумления. «К мужу добродетельному Косме Игнатьевичу пишет раз Преосвященный чтобы он приехал к нему. Когда сей явился, Преосвященный спрашивает: знает ли он Каменева? Косма отвечал, что знает, и знает хорошо. Преосвященный сказал: «Знаешь ли, он открыл мои мысли. За несколько пред сим дней, – продолжал Святитель, – бес нанес мне мысль высокоумия, и сколько я ни старался отгнать от себя сии мысли, но никак не мог. Третьего дня, после вечерни, сидел я пред келлиею моею, на крылечке, более других дней обуреваем теми же мыслями. Вижу: из церкви бежит Каменев, окруженный ребятишками; проходя мимо крылечка, он вдруг ударяет меня по щеке и говорит мне на ухо: «Не высокомудрствуй». Я, – заключил Святитель, – в ту ж минуту почувствовал, что бес высокоумия отступил от мене». (Воскресное чтение, 1838, №37. Елецкие рассказы о святителе Тихоне Задонском). Предание дополняет, что в благодарность за такое врачевство Святитель определил юродивому Каменеву пенсию, по 3 коп. в день, которую и выдавал по самую кончину свою.

136. Гал. 5, 22.

137. Духовной грамотой.

138. Делал.

139. Имеется в виду первое издание Жития святителя Тихона.

140. Еф. 5, 15; 1 Кор. 10. 12.

141. Строгий блюститель уставов Церкви, Святитель имел в высокой степени и христианскую благость и снисходительность к другим. Сохранился в предании такой случай. «Вошел однажды Святитель в келью друга своего, Задонского схимонаха Митрофана, и застал его за столом с Космою, Елецким гражданином, которого, за добрую жизнь, Святитель также весьма любил. Это было Великим постом, в пятницу пред праздником Ваий. На столе стояло блюдо с рыбою. Зная строгую жизнь Святителя, друзья сильно смутились, а Митрофан даже упал пред ним на колена, прося прощения. Строгий постник, зная безукоризненную жизнь обоих, Святитель не только не упрекнул их, а сказал только: «Садитесь, я вас знаю: любовь выше поста». А чтобы еще более успокоить их, сам отведал ухи, тогда как постоянно соблюдал пост во всей строгости». (Жизнь новоявленного угодника Божия Тихона... С.61–62).

142. «Замечательное, – дополняет митрополит Евгений (Болховитинов), – сказывают о его посещениях: он часто приезжал к друзьям незваный, и обыкновенно в такие для них случаи, когда его присутствие бывало для них по обстоятельствам очень нужно, так что без того хотели бы они сами призывать его. Сие случалось наипаче при раздорах семейств, при разделе наследств, при расстройстве детей и тому подобном. Когда появлялся он между ними, то встречаем был как посланник небес, лобызаем как благодетель и друг и внимаем как отец и наставник. Все его беседования одушевлены были кротостию и поучением к братолюбию. Никто не смел при нем изъявлять вражды… и кого он признавал виновным, тот беспрекословно и сам сознавал себя. Он не выезжал из такого дому, пока не укротит строптивых, пока не примирит всех и не водворит согласия. Тогда удовольствие и радость его были совершенны; а оставляя их, призывал он на всех благословение Божие. Миротворение почитал он блаженнее самой милостыни. «Милостивии, – говорил он, – по обетованию Христову, только сами помилованы будут; а миротворцы сынове Божии нарекутся». Посему-то каждая весть о примирении врагов и без него всегда радовала его». (Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 74–75)

143. Ам. 8, 11.

144. Рим. 10, 11.

145. 1 Кор. 4, 16.

146. Филарет (Гумилевский), архиеп. Русские святые, чтимые всею Церковью или местные. Опыт описания жизни их. Чернигов, 1863. С. 49.

147. Евфимий Болховитинов, прот. Полное описание жизни Тихона... С. 34–35.

148. В должности пономаря и без стихаря.

Больше книг на Golden-Ship.ru