(Печатаются с изданий 1848 и 1861 годов.)
(Говорено 24 мая; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1836 год>
И бяху выну в церкви, хваляще и благословяще
Бога. Лук. XXIV. 53
Восхвалим и мы Бога, в Троице поклоняемаго, Начальника и Совершителя всякаго создания, во веки благословеннаго в церкви Святых. Ныне особенно да восхвалят Бога братия святаго храма сего.
Труд многих лет наконец окончан. Заботы прекратились. Долгое ожидание исполнилось. Храм, усердием вашим воздвигнутый, благодатию Божиею совершен и освящен.
Не без заботы был и я свидетелем трудностей в его созидании. Здание предпринято было почти не по силам вашего малаго града. Надлежало не только созидать, но частию и пересозидать неблаголепно созданное. Надлежало по временам останавливать дело, потому что истощались средства продолжать оное. Видно, ревность ваша не изнемогла: потому что помощь Божия вас не оставила.
Радуюсь ныне с вами, не столько вашему облегчению от труда и заботы (хотя и сему радуюсь), сколько тому, что вы понесли труд Богоугодный, заботу душеполезную; и что Бог принял от вас дар усердия, потому что возниспослал на оный дар освящения.
Возблагодарим Бога, тако благоволившаго: возблагодарим не только словом, но наипаче сердцем и делом. Имев усердие к созиданию храма, имейте усердие ко храму созданному. Утешаясь им, как делом вашего усердия, почтите в нем дело благодати Божией. Пользуйтесь освященным храмом для собственнаго вашего освящения: ибо иначе для чего было бы и созидать и освящать оный?
Бог вездесущ, и потому не имеет нужды в храме, который для Него всегда мал и невместителен. Но человек ограничен: и потому имеет нужду в ограниченном явлении присутствия Божия. Бог снисшел к сей нужде человека: и благоволил быть храму, и даровал ему благодать особеннаго Своего присутствия.
Мы знаем одно состояние человечества, когда не нужен ему храм: – это состояние новаго Иерусалима, под новым небом, на новой земле: но сие самое доказывает надобность храма в других состояниях, и именно в том, в котором теперь мы находимся. Как особенную, отличительную черту новаго Иерусалима, Тайновидец указует то, что в нем нет храма: и храма не видех в нем (Апок. XXI. 22). И, как-бы предусматривая, что сия необычайность покажется слишком поразительною и неимоверною, что будут спрашивать, как можно быть граду Божию без храма Божия, он тотчас объясняет, почему это так: Господь бо Бог Вседержитель храм ему есть, и Агнец. Как-бы так сказал он: человечество там усовершено и возвышено до того, что твари не заграждают и не закрывают от него присутствия Божия; в сие святое присутствие входят там непосредственно, не имея нужды в особом святом месте, представительном сего присутствия. Нет нужды в храме: потому что человек живет в Боге и во Христе, как во храме, и в Нем Самом обретает без труда все, к чему мы подвизаемся проникнуть посредством храма. Если и там сотворенное око не объемлет света несотвореннаго, и потому нужно некоторое снисхождение и умерение света неприступнаго: то сие совершает там открытый свет Богочеловека Иисуса, Который Своим человечеством низводит и умеряет свет Божества, и Своим Божеством просвещает и блаженнотворит человечество. Светильник его Агнец (Апок. XXI. 23). Так, и потому не нужен храм в Иерусалиме новом. Но мы еще не в новом, сходящем с небес, Иерусалиме: следственно нам нужен храм. Еще тварь, еще собственная плоть наша, грубая, не очищенная, преграждает нам вход во святое, благодатное присутствие Божие: и так надобно, чтобы сие благодатное присутствие само себя отверзло для нас во святом храме. Еще небеса, куда вознесся Христос, свет наш, не отверзаются и не открывают нам сияния
славы Его: надобно нам пока хотя малое небо на земле, свет, хотя сокровенный в тайне; и сие можем мы обрести во храме, чрез молитву, чрез Слово Божие, чрез Таинства.
Обращаясь от конца времен к их началу, если бы мы не нашли храма и там: сие было бы не удивительно; потому что райский человек походит более на человека новаго Иерусалима, нежели на нынешняго человека. Но можно сказать, что первый на земле храм Божий был самый рай, в котором Бог благодатно являлся человеку, в котором человек, освященный образом Божиим, был непорочным священником, в котором видимою, таинственною святынею было древо жизни; поелику от сего древа человек таинственно вкушал нетленную жизнь, подобно как мы ныне, на Трапезе Господней, от плода пшеницы и лозы, таинственно и существенно вкушаем безсмертную жизнь Божественнаго Тела и Крови Христовы.
С тех пор, как человек грехопадением сокрушил в себе образ Божий, и перестал быть живым храмом Божиим, потребность видимаго, образовательнаго, тайноводственнаго храма Божия очевидно сделалась более ощутительною: и Священная история показывает, что сколько человек трудился над удовлетворением сей потребности, столько же, или еще более, Сам Бог споспешествовал тому.
От древних Патриархов, которые кочевали в шатрах, не естественно было бы требовать храма, по правилам зодчества созидаемаго. Храм существовал у них сокращенно в жертвеннике: и мы многократно видим в их житиях, что Бог является, и в следствие того Патриарх созидает жертвенник, и обратно, Патриарх созидает жертвенник, и Бог является ознаменовать Свое благоволение над жертвенником и над создавшим его. Бог является Ною, сохраняя его от потопа, и тотчас по потопе созда Ное жертвенник Господеви (Быт. VIII. 20): Ной возносит всесожжение на жертвенник, и Господь вновь является благословить новый послепотопный мир. Явися Господь Авраму: и созда тамо Аврам жертвенник Господу явльшемуся ему (Быт. XII. 7). Иакову Бог сам повелевает создать жертвенник, и назначает для того место: взыди на место Вефиль, и живи тамо, и сотвори тамо жертвенник Богу явльшемуся тебе (Быт. XXXV. 1). Место, называемое Вефилем, то есть, домом Божиим, еще прежде Бог освятил, явясь на нем Иакову во время сна в видении над лествицею, соединяющею землю с небом. Создание Авраамом жертвенника, на котором он хотел, по повелению Божию, принести в жертву Исаака, было как-бы предварительное заложение Храма Иерусалимскаго, после, чрез несколько веков, на сем месте созданнаго.
Когда же Патриархальное племя, в котором от начала мира сохранилось ведение истиннаго Бога и откровений Его, возрасло и образовалось в народ: тогда Бог под собственными распоряжениями устроил в нем храм Свой в большей полноте и совершенстве, сперва, под именем Скинии свидения, подвижный и походный, применительно ко времени странствования народа Божия из Египта в землю обетованную, а потом в сей земле, неподвижный, в создатели котораго также Сам назначил Соломона. Наконец, по разрушении сего храма вместе с Иерусалимом, за грехи народа, как скоро паки настало время помиловать народ, еще раз Сам Бог пекся и о возстановлении храма, послав Пророков Аггея и Захарию побуждать Иерусалимлян и всех Иудеев к созиданию онаго.
На основании всех сих событий можем утвердить решительно, что храм Истиннаго Бога в человечестве есть устроение Божие, а не человеческое. Но Богу не свойственно устроять иное на земли, как только благопотребное и спасительное для человеков. И так в устроении Божием имеем мы свидетельство Самаго Бога о том, колико храм Божий нам нужен и спасителен.
При сем может кто нибудь помыслить, что храм, о котором теперь говорено, был ветхозаветный, прообразовательный относительно ко Христу, еще тогда ожидаемому; а потому с исполнением прообразований, то есть, со времени пришествия Христова, он перестал быть нужным, почему и упразднен тою же особенною судьбою Божиею, которою прежде был устроен. Это правда. Однако сие не препятствует нам из Боже ственнаго установления храма во времена ветхозаветныя выводить заключение о важности и потребности храма во времена новозаветныя. Отделите от главной мысли храма придаточныя особенности храма ветхозаветнаго, – его приспособление к прообразованиям, к кровавым жертвам, к строгому закону обрядов: вот то, что достигло своего предела, и упразднено, как не нужное: но коренная мысль о храме, как о доме молитвы, как о святилище таинств, как о хранилище благодати, не есть исключительная принадлежность времен ветхозаветных; и потому не могла прейти с оными. Она свойственна и Христианству; и потому входит в оное со всею силою, какую прежде Христианства получила от Божия устроения. Сам основатель Христианства, Иисус Христос, не только посещал храм Иерусалимский, но и защищал его достоинство против оскорбления, когда изгнал из него продающих и купующих: это, без сомнения, не для того, чтобы поддержать храм, котораго скорое падение Сам Он предсказал, но для того, чтобы сохранить и в Христианстве мысль о святости храма Божия, и о должном к нему благоговении.
И Апостолы, даже по вознесении Господнем, когда так наполнены были Святыми образами сорок дней продолжавшихся явлений Господа Воскресшаго, и Его беседами о царствии Божием, не просто между собою благодарили и прославляли за сие Бога, но устремлялись во храм: и бяху выну в церкви хваляще и благословяще Бога (Лук. XXIV. 23). Даже и по сошествии Святаго Духа, когда Он очевидно и торжественно освятил их в живые храмы Божии, еще не излишним почитали они восходить во святилище на молитву (Деян. III. 1). Так свойственно благочестивому духу ощущение потребности в Божием храме, законно устроенном и Иерархически освященном!
Впрочем Апостолы пользовались ветхозаветным храмом только по нужде, на время. Поелику же многое в нем Христианству не соответствовало, и надлежало его непременно перестроить применительно к новому завету: то грубую работу разорить старое, Провидение Божие поручило язычникам Римлянам; а Христовым Апостолам и Богомудрым их преемникам Дух Святый преподал высокое искусство не зодчества вещественнаго, но духовнаго и Богодейственнаго устроения новых, собственно Христианских храмов.
Первоначальным образцем их послужила, без сомнения, та горница велия (Лук. XXII. 12), в которой Господь установил, и в первый раз совершил таинство Тела и Крови Своея. Он Сам ее для сего назначил, и, как верховный Архиерей, освятил: отсюда тот закон Христианскаго храма, по которому власть и назначить оный, и освятить, принадлежит Архиерею. Господь назначил горницу велию особенно для новозаветнаго таинства Тела и Крови Своея: отсюда закон, по которому всякий храм Христианский назначается особенно для сего таинства, так что некоторыя другия таинства могут по нужде быть совершаемы и в других местах; а сие непременно требует храма Иерархически освященнаго. В горнице велией Господь совершил таинство только при двенадцати Апостолах, причастниках сего таинства: отсюда закон, по которому во храм Христианский, особенно на время таинства Тела и Крови Христовы, допускаются только способные быть причастниками сего таинства, а не удостоившимся крещения и отлученным от таинств диакон велит изыти из храма на сие время.
Но я не распространюсь более о законах Христианскаго храма, которые впрочем также показывают, как важна потребность онаго, и как высоко достоинство.
Замечу о благопотребности храма в Христианстве еще одно, что и те избранные подвижники Христианства, которые в совершенном удалении от мира, в возможном отречении от всего чувственнаго, в пустынях и недоступных местах провождали равноангельную жизнь, входили в общение с небесными силами, получали откровения вещей Божественных, сподобились быть, и делом явились духовными и Богоносными, – и они при всем том еще должны были пользоваться благодеяниями храма Божия, именно, приобщением Тела и Крови Христовы, как можно примечать особенно из того, что Провидение Божие не редко употребляло необычайныя, даже чудесныя, средства, чтобы доставить им сие напутствие пред их отшествием в вечность. Для примера именую Преподобную Марию Египетскую, которой и по толиких подвигах, и по толикой благодати, нужен был последний дар – причастие Трапезы Господней; и, чтобы ей доставить сей дар, каким непонятным, но вместе каким верным движением подвигнут был Богодвижимый воистину Зосима!
Сии размышления о происхождении, достоинстве и благопотребности храма Божия, и особенно Христианскаго, да будут в особенное утешение тем, которые здесь своим усердием споспешествовали делу столь Богоугодному и душеспасительному; всем же нам да будут в напоминание и побуждение, чтобы тщательно пользоваться храмом Божиим, как великим для нас даром Божиим, или паче, как великою сокровищницею много различных даров Божиих. Посещайте Храм Божий прилежно; пребывайте в нем благоговейно; участвуйте здесь в молитвах и славословиях сердечно; слушайте возвещаемое Слово Божие внимательно, не так чтобы только слышать и на время занимать свое любопытство, но так чтобы слышанное прилагать к своему сердцу, сохранять в памяти, возобновлять в размышлении, обращать в дело и жизнь.
Требовать ли от нынешних Христиан, чтобы они были выну в церкви, хваляще и благословяще Бога? – Опасаюсь, что скажут: как это возможно? Когда же делать дела домашния! – Однако, братия, это как-то было возможно, и без требования исполнялось в начале Христианства: бяху выну в церкви, хваляще и благословяще Бога. Впрочем согласимся, что это не для всех. Церковь не требует, чтобы все вы отвергли ваши домашния дела: но желает, чтобы все привели в порядок ваши дела душевныя. Делайте ваши земныя дела во дни, которые всем Бог для того предоставил: шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя (Исх. XX. 9): хотя, правду сказать, между нами есть такие, которым и шесть дней в неделе не все нужны для дел, и не все на дела употребляются. Но я уже не оспориваю у вас дней, которые предоставил вам Бог. Седьмый день Суббота Господу Богу твоему. День Воскресный, день освященный для праздника, или для поста, должен решительно и вполне принадлежать Богу и его храму. По крайней мере в сей день будьте выну в церкви, участвуйте, по возможности, во всяком Богослужении храма, и дома паче других дней одушевляйте себя духом церковным, духом молитвы и благоговения к Богу, возвышением сердца над всем земным и мирским. Если в день праздничный церковь полна, домы пусты, улица и торжище безмолвствуют: вот прекрасный вид Христианскаго града, на который и от небеснаго града посмотреть не стыдно! Тогда благословение небесное, как роса Аермонская на горы Сионския (Псал. CXXXII. 3), нисходит на храм и на пребывающих в нем; от храма приносится ими в домы; день праздничный благословляет дни работные, и дела человеческия делаются лучше и успешнее, потому что не пренебрежено дело Божие, потому что освящена Суббота Божия. Но если и в праздник к утреннему Богослужению храма не пускает нас леность и сон, к дневному – неуместное дело мирское, к вечернему – опять мирское веселие, или леность и отвычка: отдаю на суд вашей совести, Христианские ли это обычаи!
Господи! Даруй людем Твоим, на них же наречеся имя Твое, духовно возлюбити благолепие дому Твоего и место селения славы Твоея (Псал. XXV. 8); да соделаются истинными чадами дому Твоего, и в крове крилу Твоею не постыдно надеятися имут; да упиются от тука дома Твоего, и потоком сладости Твоея напоиши я (Псал. XXXV. 8. 9). Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1836 год>
Она же абие оставльше корабль и отца своего, по Нем идоста. Матф. IV. 22.
Евангелие показывает нам ныне, с какою властию Господь наш Иисус Христос призывал избранных к последованию за Ним, и в служение Апостольское; и, соответственно тому, с каким послушанием, и с какими пожертвованиями, они последовали Его призванию. Власть призывающаго являет в Нем силу Божественую: послушание призываемых вразумляет нас о долге Христианском.
На берегу моря Галилейскаго четверо рыбаков занимались своим делом. Двое закидывали сети, начиная лов: другие двое, в другом месте, поправляли сети, видно, поврежденныя во время лова. Идет некто по берегу, и говорит двум первым: идите за Мною; и Я сделаю вас ловцами человеков. Петр и Андрей могли узнать в призывающем Того, Котораго Иоанн Креститель указал им на Иордане, и назвал Агнцем Божиим; и Который, при первой встрече с незнакомым Симоном, не только назвал его по имени, но и преднарек ему новое имя Петра, тогда не понятное и загадочное. Сии воспоминания должны были возбудить в Петре и Андрее почтительное внимание к словам призывающаго Иисуса. Но при сем нельзя было им не приметить и того, что призывающий был странник, безпомощный, не имеющий ни собственнаго дома, ни богатства, ни звания в обществе, почетнаго или начальственнаго. Как же вдруг пойти за Ним? Куда итти за человеком, который не имеет, где преклонить голову? Петр и Андрей имели какую нибудь хижину, имели лодку, сети, рыболовный промысл, и от того пропитание: как бросить сие, чтоб итти за тем, который и сего не имеет? – Но Он сделает ловцами человеков? – Что это значит? Как это возможно? Люди ловят людей в свою власть, подчиненность, зависимость, в свою волю, посредством предварительной власти над некоторыми людьми, посредством богатства, посредством разнообразнаго светскаго искусства, посредством сильных, богатых, образованных сообщников и единомышленников: ничего такого не имеют ни призывающий, ни призываемые быть ловцами человеков. Посему чего бы естественно должен был ожидать призывающий Иисус от Петра и Андрея? – если не решительнаго отказа, то нерешимости, раздумья, колебания и борьбы между порывами на зов необыкновенный и привязанностию к быту обыкновенному, между желанием и надеждою неизвестнаго великаго, и между опасением потерять известное малое, и не приобрести ничего. И что же напротив оказалось? – Решимость быстрая, готовность полная, последование зову неотсроченное ни на минуту. Петр и Андрей не остановились даже, чтобы передать свои рыболовныя сети, дабы оне без пользы не пропали, или не сделались добычею хищника. Они просто их бросили. Она же абие оставльша мрежи, по Нем идоста.
Иисус идет далее по берегу, и подобным образом зовет других двух рыбарей, Иакова и Иоанна. Действие зова оказывается подобное прежнему, и, может быть, еще более удивительное. Из Евангельской истории не видно, чтобы Иаков и Иоанн так рано, и так благоприятно предварены были о Иисусе, как Андрей и Петр: тем более удивительно, что и те приняли зов Его также безпрекословно, как сии. Иаков и Иоанн, чтоб итти за Иисусом, должны были оставить то, что гораздо дороже рыболовных сетей,– оставить отца своего: но и сила сыновней любви, вместе с прочими противоборными чувствованиями и помышлениями естественными, не могли стоять против силы слова Иисусова: она же абие оставльша корабль и отца своего, по Нем идоста.
Что же это за сила, которая в немногих звуках слова Иисусова действует так внезапно, так неестественно, так победоносно над сильнейшими естественными привязанностями, чувствованиями, умопредставлениями? – По самому действию необходимо должно признать, что это сила вышеестественная, следственно Божественная, – сила слова Божия живаго и действеннаго (Евр. IV. 12), – глагола, который не возвращается тощь (Ис. LV. 11) к изрекшему его, Слова, – которым вся быша (Иоан. I. 3). То же Слово, соприсносущное Богу Отцу, Которое в начале мира непостижимым, Божественным образом рече, да будет свет: и бысть свет (Быт. I. 3), и вообще: рече, и быша: повеле и создашася (Пс. XXXII. 9), теперь облекшись в одежду человеческаго естества, с тою же Божественною властию глаголет человеческим гласом, и глаголемое творится; тварь неудержимо никакими препятствиями устрояется и движется по гласу Творца; человек идет за Бого–человеком; рыбарь делается Апостолом.
Из сказаннаго доселе усмотрим, братия, к нашему назиданию и утешению, сколь благодетельно для нашея веры Господь Иисус повсюду являет Божество Свое и спасительную силу Свою; сколь дивная сила обитает в Слове Его, исшедшем из уст Его; и сколь богатое сокровище Божественной и спасительной силы предано нам в наследие в словесах Господних, сложенных, как в некоей сокровищнице, в Святом Евангелии.
Но при сих размышлениях о Божественном могуществе Слова Христова, надлежит принять в разсуждение и то, что сие Слово, всегда одинаково могущественное само в себе, неодинаково простирает Свое могущество на твари. Когда Оно глаголет твари, как твари: тогда она покорствует Ему необходимо. Так Иисус запрети ветру, и рече морю: молчи, престани; и улеже ветр, и бысть тишина велия (Марк. IV. 39). Но когда Слово Божие глаголет твари, как существу разумному и свободному: тогда предоставляет ей свободно внять глаголемому, и принять спасительную силу и действие глагола. Так глаголал Господь Петру и Андрею: грядита по Мне; и сим не только побуждал их следовать за Ним, но и давал им силу исполнить сие, и преодолеть все препятствия: однако не принуждал их, а предоставлял им свободно принять слово, и силу слова, повеление, и благодать исполнения. И потому, прославляя Божественную силу слова Христова, мы не должны оставить без замечания и человеческую в Апостолах добродетель послушания слову Христову.
Как быстро подвиглась их свободная воля во след призывающаго слова Христова: абие, тотчас! Как верно за намерением последовало самое дело: по Нем идоста! Как безусловно всем для сего пожертвовано: оставльша мрежи, – оставльша корабль и отца своего!
И вот, братия, и для нас пример, и указание общаго Христианскаго долга – послушания слову Христову, – послушания скораго, неуклоннаго, деятельнаго, никакими препятствиями не побеждаемаго, на все пожертвования готоваго. Ибо не одним Апостолам так могущественно глаголал Христос: но с тою же Божественною силою глаголет и всем Христианам, или желающим быть Христианами: покайтеся и веруйте; –
бдите и молитеся; – будите милосерди; – да любите друг друга; – глаголет, и вместе подает благодать исполнения. Самое повеление итти за Иисусом, хотя не в том смысле, чтобы всем быть ловцами человеков, но чтобы самим быть уловленными во спасение, относится ко всем Христианам, как не трудно усмотреть из другаго изречения Его: аще кто Мне служит, Мне да последствует (Иоан. XII. 26). Служить Христу, без сомнения, обязан каждый Христианин; следственно и последовать Ему должен каждый. Долг, котораго нарушение тем неизвинительнее, что дающий повеление, дает вместе и силу исполнять оное, только-что не принуждает.
Испытаем себя, Христиане, и возбудим. Господь призывает нас, чтобы Ему служить, и Ему последовать, и куда последовать? – Идеже есмь Аз, говорит Он, ту и слуга Мой будет (Иоан. XII. 26). Какую высокую цель Он указует нам! И Он же дает силу достигать оной. Что же мы? Может ли каждый из нас, не запинаемый совестию, сказать: готово сердце мое, Боже, готово (Пс. LVI. 8)? Если и кажется в лучшия минуты наши, что душа наша исходит в слово Его (Песн. V. 6): идут ли также и дела наши во след Его повелений и заповедей? Мрежи земных забот, привязанностей, пристрастий, не опутывают ли наших ног, направляемых во след Господа? Видя истинный путь Господень, и слыша призывание на оный, не говорят ли некоторые: что же нам делать с нашими родителями, с нашими знакомыми, с нашими общественными связями, с нашими выгодами, которых не льзя взять с собою на сей путь? Да! Узкий путь: не льзя увлечь по нем за собою многаго. Но надобно вспомнить, что нет инаго пути за Христом, ко спасению, кроме узкаго, и что не льзя притти ко спасению, если не вступишь самым делом на истинный путь спасения. Если, не обманывая себя, желаешь спастися: то будь верным последователем Христа, по пути истинной веры Его и заповедей Его, и как можно, оставляй позади себя все, что не может, или не хочет, проходить с тобою путем тесным, но единым спасительным.
Господи, в силе Слова Твоего посли нам благодать последования Тебе! Влецы нас в след Тебе, в воню мира Твоего течем (Песн. I. 3). Аминь.
(Говорено Июня 14 дня; напечатано в Христ. Чт. 1836 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1836 год>
Говорить ли мне здесь? Тратить ли для соседней нивы семя слова, котораго запас в моей малой кошнице слишком скуден для насеяния участка земли, собственно мне указаннаго Небесным Земледельцем? Не дерзновенно ли отверзаю мои уста, здесь, где, кажется, еще не совсем замолкло духовное вместе и витийственное слово Святителя Димитрия, где сильнее всякаго слова говорят дела его, и единочестных предшественников его, Иакова, Игнатия, Исаии, Леонтия, – не только поучительныя дела святой и святительской жизни, но еще более чудныя дела, совершаемыя среди гробоваго покоя? Не лучше ли в благоговейном безмолвии смотреть на сию, так давно святую землю, на сей древний вертоград и разсадник святыни и преподобия, где рано процвел Аврамий, откуда
пересажден многоплодный добродетелями и дарованиями, многоветвистый учениками, Сергий, откуда Иов возрас до неизвестной прежде на Севере высоты Патриаршества, где родоначальник Царей святительствовал, и готовился поддержать потрясенный первосвятительский в России престол? И так умолкнуть? –
Но не само ли Слово Божие изрекло закон слова человеческаго: от избытка сердца уста глаголют (Матф. XII. 34)? Не хвалилось ли некогда слово свободою искренности пред Самим Богом: се устнам моим не возбраню; Господи, Ты разумел еси; правду Твою не скрых в сердце моем, истину Твою и спасение Твое рех, не скрых милость Твою и истину Твою от сонма многа; благовестих правду в церкви велицей (Псал. XXXIX. 10. 11)? Нет, не возбраняйте устнам моим немощным, сильные Богом служители и творцы слова, но паче, данною вам благодатию, уврачуйте мою немощь, восполните мое оскудение, как на не многия минуты настоящаго слова, так и на весь остаток моего недостойнаго служения слову, если какой сохраняется еще мне долготерпением и благостию Небеснаго Пастыреначальника.
Се, устнам моим не возбраню. От избытка сердца возглаголют уста мои. Реку истину Твою и спасение Твое, Господи.
Благословен Бог, Который дарует храм Свой человеку! – Не подумайте, что я обмолвился. Точно, Бог дарует храм свой человеку, когда, по видимому, человек созидает храм Богу. Кий дом созиждете Ми? – вопрошает Бог через Пророка (Иса. LXVI. 1). И человек не может найти на сие ответа. Как можно создать дом Безконечному, Невместимому? Как определить особое жилище Вездесущему и вся Исполняющему? Храм без присутствия Божества напрасно именовался бы храмом Божиим: но как ввести в храм земный присутствие Бога небеснаго, в видимый невидимаго, в вещественный высочайше духовнаго? Разум человеческий, путем естественнаго разсуждения, не дошел бы до разрешения сей задачи, как-бы ни сильно чувствовал потребность ближайшаго и удобнейшаго сообщения с Богом, яко источником всякаго блага, если бы не разрешила оной премудрость Божия, в тайне сокровенная. Бог безконечный Сам применил Себя к мере человека ограниченнаго; снисшел (не существом, а действием) от вечности во время, от вездесущия в место, явил свое присутствие в благодатных знамениях и действиях, как на пример, Иакову в видении лествицы, соединяющей землю с небом: и мысль об особенном месте присутствия Божия родилась, и дом Божий основался, как сие именно видно в словах Иакова: есть Господь на месте семь; страшно место сие: несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная; и прозва Иаков имя месту тому: домь Божий (Быт. XXVIII. 16. 17. 19). Так дом Божий, по благодати Божией, явился между человеками, сперва в жертвенниках, потом в скинии Моисеевой, далее в храме Соломоновом, и наконец с обилием благодати является в храмах Христианских.
Благословен Господь наш Иисус Христос, с особенным обилием являющий милость Свою, и истину Свою, и спасение Свое, во храмах Новаго Своего Завета! Некогда во всем мире был один только храм истиннаго Бога; но Господь наш и над храмом совершил нечто подобное притче, которою изобразил Самого Себя: аще зерно пшенично пад на земли не умрет, то едино пребывает; аще же умрет, мног плод сотворить (Иоан. XII. 24). Суд Божий над ветхозаветною Церковию поверг на землю единственный в мире, Богоугодный некогда и облагодатствованный храм, и ветхое зерно умерло: но вместо того благодать Новаго Завета произрастила по всей земле безчисленные храмы Христианские. Некогда один только Давид осмелился желать создания храма, и одному только Соломону даровано исполнить сие: какая же милость Господня, что ныне так невозбранно многие, по мере усердия, по благословению Церковнаго Священноначалия, могут участвовать в деле Соломоновом, и один человек может соединить в себе и
Давидово желание и Соломоново исполнение! Сколь щедро Зиждитель Христианства разсыпает по земле храмы новозаветные: столь же щедро полагает в них сокровища благодати и спасения. Яже начат Иисус творити же и учити (Деян. I. 1) во храме, в Иерусалиме, по всей Иудее и Галилее, в синагогах и домах, в селениях и в пустынях, – не все ли сие продолжается и повторяется в наших храмах посредством чтения Евангелия: Не преувеличиваю, когда говорю: продолжается и повторяется посредством чтения Евангелия; ибо это не просто слово и сказание, но вместе сила и действие, – слово, которое тогда, выходя из уст Иисуса, на пример, изгоняло бесов, и ныне, выходя из Евангелия, также ужасает их, карает и обращает в бегство. Чем дивна и небоподобна горница тайной вечери Господней, и дом сошествия Святаго Духа: не тем же ли самым святы и наши храмы, куда еще приходит Христос приобщать Своих Своего Тела и Крови, ибо приобщение Тела и Крови Его конечно не может быть в Его отсутствии; – где еще сходит Дух Святый, освящая служителей слова и таинств, и тайнодействия, ими совершаемыя, ибо как чрез рукоположение Апостольское продолжалось сошествие Святаго Духа на рукополагаемых, так и доныне в рукоположении священства продолжается рукоположение Апостольское?
Благодарно благословим Господа и за то, что даровав храмам новаго Своего завета высокую благодать своего Божественнаго, спасительно действующаго присутствия, благопромыслительно присовокупил к тому посредствующий благодатный дар – общение Святых. Ибо если и в небесной Иерархии, как поведают нам Богопросвещенные созерцатели, не все равно способны непосредственно принимать Божественный свет, но блаженные духи высших чинов передают оный блаженным же духам низших степеней; то кольми паче для нас, сущих на земли, полезно и благопотребно быть может, под единым верховным Ходатаем Бога и человеков, Богочеловеком Иисусом, подчиненное благодатное посредничество Святых, дабы всевышняя благодать Божия, часто неудободосязаемая нами, по недостатку чистоты ума и возвышения сердца, по отягчению духа плотию, по несообщимости высочайшей чистоты Божией с неочищенным от греха естеством, – дабы благодать Божия сама нисходила к нашей низости, и ближе приспособлялась к частным и постепенным потребностям нашим, посредством частных и постепенных дарований, которыя Дух Святый разделяет Святым. По сему-то, думаю, и в сем-то смысле первенствующая Церковь общение Святых явственно признавала членом веры, как то можно видеть из некоторых древних символов веры. По сему-то, думаю, и Апостол, как на важное преимущество Церкви Христианской, указует на ея общение с Церковию небесною. Приступисте, говорит, к Сионстей горе, и ко граду Бога живаго, Иерусалиму небесному и тьмам Ангелов, торжеству и Церкви первородных на небесех написанных, и Судии всех Богу, и духом праведник совершенных (Евр. XII. 22. 23). Но если бы кто спросил нас, когда же, и где мы приступили, или приступаем к торжествующей небесной Церкви, как является, и чем знаменуется наше с нею общение; то сему испытанию нельзя удовлетворить очевиднее и простее, как разве указать на Христианский храм справедливо и знаменательно называемый Церковию, не только по тому, что собирает в себе Церковь земную, но и потому, что соединяет ее с Церковию небесною. В нем не только благоговейно чтится память Святых, и призывается молитвенное их предстательство с таким постоянством и порядком, что, можно сказать, все светила духовнаго неба в известных кругах времени обращаются окрест Церкви, сущей на земли; но и многоразличная благодать, данная Святым, как в некоей сокровищнице от всех времен и мест собирается, неповрежденно сохраняется, щедро в пользу всех и каждаго употребляется. Здесь даже доныне Дух Святый ударяет в струны Давидовой Псалтири, и оглашает вас ея Богодвижными звуками. Даже доныне Моисей, Анна, Аввакум, Исаия, Иона, Даниил, Захария, воспевают с нами свои пророческия песни, и дышат на нас духом своей молитвы. Даже доныне, каждый день, сама Пресвятая Дева отверзает свое преисполненное Божественною любовию сердце к нашему сердцу, и возглашает свое
превыше-серафимское величание Господа. Даже доныне Василий и Златоуст влагают в наши священнослужащия уста свои священнодейственные глаголы. Даже доныне здесь Ефрем поучает, Дамаскин песнословит вместе и богословствует, Савва освященный управляет чином Церковных молитвословий, и – чтобы воспомянуть хотя одного и из наших некогда единоземцев, а теперь небожителей, видимо связующих земную Церковь с небесною, – Димитрий ежедневною чредою призывает Святых показать нам для подражания их Богоугодную жизнь и подвиги. Что сказать о древнем священном установлении полагать части телес святых Мучеников и других Святых в наиболее священном месте храма? Не представляется ли в сем осязательная точка благодатнаго соприкосновения Церкви земной с небесною, из коих одной принадлежит дух праведника совершившагося, а другая еще обладает его телом, не чуждым и духа, потому что оно оказывает действия в высшей степени жизненныя, каковы суть целебныя? Что сказать о другом Церковном обычае, по которому храм, посвящаемый всегда собственно Богу, иногда приписуется имени одного из Святых, как и освященный ныне храм приписан имени Святителя Иакова? Просто ли это обычай? Для различения ли только и памяти наименование? – Нет. Богомудрые установители Церковных обычаев не могли действовать без мысли; в Церкви нет ничего не значущаго. Во всех явлениях ея живет сокровенная благодатная сила; во всяком слове изрекается дух. Если мы при освящении наименовали храм сей храмом Святителя Иакова: то сим самым поручили ему храм, благоговейно пригласили сего Святителя быть его покровителем и начальником; и Святитель, живущий в Боге человеколюбце, по человеколюбию, без сомнения, не отрекся от сего приглашения. Какое утверждение храму! Какая помощь нам немощно и недостойно служащим! Какое утешение вам предстоящим! Праведник совершенный невидимо настоятельствует здесь посреди нас; он, как достойный, пространнее отверзает токи благодати, более или менее преграждаемые нашим недостоинством; он подкрепляет наше немощное служение, и дополняет недостатки онаго; он возносит и неокриленныя молитвы наши и ваши, в пренебесный жертвенник Божий. Благословен Бог, дивный во Святых своих!
Наконец, братия святаго храма сего и обители сея, благодарственно благословим Бога и за сей собственно новосозданный храм: ибо аще не Господь созиждет, всуе трудишася зиждущии (Пс. CXXVI. 1). Он благословляет начинание, и дарует совершение. Он, владыка сердец Ему предающихся, и не имеющую в вашем храме нужды руку движет на помощь вашей нужде. Он и благоугодность дела, и благоприятие приношений, и благопромышление о нашем спасении запечатлел новониспосланным освящением.
Скрою ли и остальное в сердце моем? – Благослови душе моя Господа, и вся внутрення моя имя святое Его (Пс. CII. 1). Благословени вы Господеви, Святителие Иакове и Димитрие, благословением и молитвами вашими сподобившие меня не только припасти к святыне вашей, но и священнослужить под вашим священноначалием.
Всем же слышавшим теперь мои малыя помышления о великой и многоразличной благодати Божией во храме, говорю словом Апостольским: да имамы благодать, столь щедро нам подаваемую; и ею да служим благоудно Богу, со благоговением и страхом (Евр. XII. 28). Аминь.
(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре, 5 июля; напечатано в Христ. Чтении 1837 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1836 год>
Рече же ему Господь его: добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю. Матф. XXV. 21.
Сие сказано в притче о царствии небесном. Следственно в сих словах представляется закон царствия небеснаго: кто на деле оказывается верным в малом, тому дается полномочие на многое.
Хотите ли видеть в действительном бытии то, что слышите в иносказании притчи? Можете еще на земле усматривать, как действует закон царствия небеснаго в людях, которых Царь Небесный особенно избрал, испытал в верности, обрел верными в малом, и потому поставил над многим, и прославил, как высокия и сильныя орудия своего царствия.
Укажем на то, что ближе. Многое ли имел Преподобный Отец наш Сергий, когда избрал для себя сие место, или лучше, когда Бог избрал его, чтобы благословить чрез него и сие место? – Удобнее сказать, чего он не имел, и что оставил, нежели, что имел. Он оставил звание, родительский дом, наследство; нашел здесь пустыню безлюдную, непроходимую, не совсем безводную для одного, но для жительства многих даже водою скудную; построил хижину и малый храм, но не имел в нем священнодействующаго; иногда не имел в хижине хлеба, а в храме обычнаго светильника для нощных молитвословий. Один можно было примечать рано данный ему талант: – это желание служить Богу; но только время открыть могло, чистаго ли золота сей талант, и до какого степени обогатит он делателя. И что же открыло время? Смотрите, сколь над многими поставлен сей верный о мале. Как во многом небесном был он уполномочен, когда еще жил на земле! Как на многое земное простирает свое полномочие и теперь с неба! Не высоким ли небесным полномочием действовал он, когда, на пример, жизнь умершему призвал, или когда избавлению отечества от ига неверных не просто советом и молитвою, но прозрением и предсказанием споспешествовал? Что может быть сильнее и обширнее сего полномочия, которое возмогло дикую пустыню превратить в вековую обитель, и которое благотворныя влияния и действия, – благословение, охранение, утешение, исцеление, помощь в добре, помощь противу зла, распростирает по векам, по местам, по людям, так что, по благодати дивнаго во святых Бога, нельзя указать сему ни конца, ни предела?
Вот удивительный, очевидный опыт, как в царствии Божием верный о мале поставляется над многими. Но я говорю о сем не для того, чтобы только удивляться, а чтобы учиться. И потому, показав вам в частном опыте действие общаго закона, поспешаю возвратить внимание ваше к самому сему закону, который, как общий закон царствия Божия, должен касаться до всех, и до каждаго из нас, если желаем принадлежать царствию Божию.
Кто бы ты ни был, желающий себе царствия небеснаго, притча о царствии небесном сказана и к тебе. Итак, если хочешь достигнуть желаемаго: то надобно и тебе достигнуть того, чтобы тебе сказано было сие одобрительное слово: добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен. Ибо, если сего не достигнешь: то, по необходимости, случится противное сему: тебе сказано будет: лукавый рабе и ленивый; а в след за сим: – неключимаго раба вверзите во тьму кромешнюю (Матф. XXV. 26. 30). Если сего
ужасаешься: то позаботься о верности. Не почитай маловажным и того, чтобы о мале быть верным.
Как Христиане, мы охотно называем себя верными, и в сем наименовании полагаем надежду спасения, так как напротив наименование невернаго представляем себе и ненавистным и погибельным. И справедливо. Сей образ мыслей есть Евангельский и Апостольский. Кая часть верну с неверным? говорит Апостол (2 Кор. VI. 15). И как часть вернаго есть спасение, по слову самого Иисуса Христа: иже веру имет и крестится, спасен будет (Мар. XVI. 16): то противоположная часть невернаго должна быть погибель.
Но, чтобы нам не обмануть самих себя, нужно со вниманием разсмотреть вопрос: кто имеет полное право называться верным, и потому имеем ли мы сие право?
Скажет ли кто: я имею полное право называться верным, потому что верю Христианскому учению о Боге? – Боюсь, чтобы такому не сделал сильнаго возражения Апостол: ты веруеши, яко Богь един есть; добре твориши: и беси веруют, и трепещут (Иак. II. 19). Однако их никто не называет верными.
Видите, что вопрос, по видимому, простой, становится труднее, при углублении в его изследование. Усильте же внимание, чтобы победить затруднение.
Применяя свойство нашего языка к духу Евангельскаго учения, кажется, без опасения погрешности, можем мы в полном понятии веры признать три подчиненныя и составительныя понятия: уверенность, доверенность и верность. Когда Апостол говорит, что без веры не возможно угодити Богу; веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть, и взыскающим его мздовоздатель бывает (Евр. XI. 6): он указывает сим особенно на начальную часть веры, на уверенность в истинах Богопознания, на веру ума. Но когда тот же Апостол в другом месте говорит о Аврааме, что он верова Богу, животворящему мертвыя, и нарицающу не сущая, яко сущая; что он паче упования во упование верова (Рим. IV. 17. 18): здесь представляется уже не простая вера ума но более глубокая и более сильная вера сердца; это безусловная преданность человека Богу, неограниченная доверенность к обетованиям благодати, не имеющая нужды ни в каком ручательстве доводов и удостоверений; это решительное направление души к Божественному, как-бы естественно встречающееся с благодатию Божиею. Сюда принадлежит вера приемлющая спасительную силу таинств, и, в особенных случаях, ознаменуемая дарами чудодейственными. Но что и сего рода вера, даже чудодейственная, может иногда быть неполною, неоправдательною и неспасительною, в том не позволяет сомневаться грозное, поистине, изречение Христово: мнози рекут Мне во он день: не в Твое ли имя пророчествовахом, и Твоим именем бесы изгонихом, и Твоим именем силы многи сотворихом; и тогда исповем им, яко николиже знах вас; отъидите от Мене делающии беззаконие (Матф. VII. 22. 23). Итак необходимым дополнением веры, чтобы она была оправдывающею и спасительною, должна быть верность. На сие дополнение веры указует Апостоль, когда говорит: праведный от веры жив будет; и аще обинется, не благоволит душа Моя о нем. Мы же братие несмы обиновения в погибель, но веры в снабдение души (Евр. X. 38. 39). Вера противоположная погибельному обиновению, колеблемости, отступлению вспять, непостоянству, измене, есть верность, – верность Богу и Христу в неизменном исповедании православныя веры, верность в отношении к заповедям Божиим, состоящая в неленостном их исполнении, верность в отношении к таинствам, дарованиям, служениям, в тщательном употреблении оных по намерению Божию, во славу Божию.
Теперь, кажется, открылось, что полное право на спасительное наименование верных не так легко приобресть, как легко мы присвояем себе сие наименование, не думая о праве.
Если хочешь действительно принадлежать к числу верных, над которыми должно исполниться предуставление Христово: иже веру имет и крестится, спасен будет: то не только мысленно веруй, что Бог есть, что Он ищущих Его награждает, что по неизреченному человеколюбию, Он послал Единороднаго Сына Своего на землю, дабы открыть нам путь спасения, и Духа Своего Святаго, чтобы нас облагодатствовать и освятить; не только без пытливости разума, с доверенностию принимай неизъяснимыя таинства веры; но предайся вере всею душею твоею, и всею жизнию твоею, так, чтобы вера была главною мыслию твоей жизни, и вся твоя жизнь выражением веры; наконец, будь верен Царю Небесному, которому, кроме того, что принадлежишь по праву естественному, как Творцу и Господу всего, сверх того добровольно вписался ты в службу, когда вступил в Христианство; будь же неизменно и постоянно верен Его имени, Его повелениям, Его службе, Его дарованиям и талантам, которые Он вверяет нам, комуждо противу силы его (Матф. XXV. 15).
Вероятно, многие из нас не довольно опасаются сделаться неверными пред Богом, потому, что представляют себе неверность только в большом виде, а не обращают внимания на неверность в малом. Если бы кто сказал нам: идем, да послужим Богом иным (Втор. ХIII. 2): кто не ужаснулся бы одной мысли о толикой неверности? В сем случае самая великость зла уменьшает опасность подвергнуться оному. Сделаться неверным о мале не так страшно: и опасность, по виду маловажности пренебрегаемая, тем удобнее постигает неосторожных.
Иной успокоивает себя мыслями: я не то, что лукавый раб, который зарыл данный ему талант в землю, и ничего добраго не сделал; я нечто делаю; то еще не беда, если некоторыя лепты моего таланта остались без прибыли, или вовсе потеряны; что некоторыя заповеди или обеты не исполнены; что некоторые дни года или часы дня не посвящены Богу, как бы надлежало; что некоторыя средства добра употреблены небрежно, или обращены только к удовольствию собственному. Ах, клеврет мой! Ты не так разсуждаешь, как судит праведный Господь наш. Только верному о мале Он дарует многое: следственно, попуская себе умышленно неверность в малом, ты сам себя лишаешь права на многое. И если за неверность в малом ты не получишь от Господа многаго; да и малое утратишь неверностию: то с чем ты наконец останешься?
Лукавое самооправдание дерзает иногда говорить и то, что быть верным о мале не стоит труда; и что можно было бы больше быть верным, если бы больше было вверено. Заградим и сии безстыдныя уста словом Господним: верный в мале, и во мнозе верен есть, и неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть (Лук. XVI. 10). Кто из рубля крадет или расточает: не то же ли сделает из тысячи? Так и в духовном: неверному в малом дары большие были бы только случаем к большей неверности. Не щедрости недостает у Бога, чтобы дать человеку вдруг многие и высокие дары благодати: но, чтобы предохранить от крайняго осуждения за неверность в великом, Он испытывает его в меньших служениях, и тем приготовляет к большим дарованиям.
Сими и подобными размышлениями потщимся, братия, часто возбуждать себя к верному во всем хождению пред Богом. Потщимся быть верными пред Ним в употреблении даров природы, да ниспослет нам высшие природы дары благодати; верно сохраним начатки благодати, да сподобимся дарований больших; как же скоро усмотрим в сем нашу неверность, будем по крайней мере верны в признании и исповедании грехов наших, и – Богь верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды (Иoaн. I. 9); и за сию верность в малом, – в покаянии, воздаст нам обилием душевнаго мира и вечнаго спасения. Аминь.
(Напечатано в Христ. Чтен. 1836 г. и в собраниях l844 и 1848 гг.)
<1836 год>
Явися бо благодать Божия спасительная всем человеком, наказующи нас, да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем в нынешнем веце. Тит. II. 11. 12.
Если память жизни и деяний Святых естественно приводит к размышлению о добродетелях и совершенствах, которыми жизнь их была ознаменована: то к настоящему торжественному воспоминанию посвящения Богу Преблагословенныя и Пречистыя Девы Марии что может быть ближе, как размышление о девстве и целомудрии?
Ибо не Она ли положила твердое основание девства? Не Она ли возвела оное до безмерной высоты?
Мир ветхозаветный ревновал о чадородии, а потому и о браке, домогаясь родить Спасителя мира. Он так мало понимал и чтил девство, что девство, навсегда чуждое брака, было для него предметом оплакивания. Дщерь Иеффаева, которая должна была умереть, не познав мужа, не только иде сама, и другини ея, и плакася девства своего на горах, но и после смерти ея от дней до дней исхождаху дщери Израилевы плакати о дщери Иеффая Галаадитина четыре дни в лете (Суд. XI. 38. 40). Жизнь Иоанна Крестителя, и, еще прежде, жизнь Пророков Илии и Елисея, – вот ранния указания на достоинство девства: но и сии указания в свое время не поняты; потому что Евреи чаще видали Пророков, не чуждающихся жизни супружеской, как например: Моисея, Самуила и других. Были от начала мира человеки Божии: но первая Дева Божия есть Преблагословенная Мария. В непорочности младенческой быв посвящена Богу на всегдашнюю чистоту, Она сделалась первым, навсегда непоколебимым, основанием Ангельской на земли жизни.
И в какой, больше нежели небесной, высоте, Она показала нам достоинство девства! От Евы до Нея, женский пол, так как и мужеский, служил закону брака, в чаянии той награды, что рано или поздно произведет на свет благословенное Семя, которое сотрет главу адскаго змия (Быт. III. 15), и о Котором благословятся вcu языцы земнии (Быт. XXII. 18): но сия награда не браку была предназначена. Брак мог раждать только человеков. Одно девство достойно было родить Богочеловека.
Но прежде нежели скажу что нибудь о девстве собственно для вас, которые меня слушаете, опасаюсь помысла, который, может быть, захочет отражать от вашего сердца слово о девстве. – «Девство Пресвятыя Богородицы, избранное быть приятелищем воплощения Сына Божия, есть единственное в роде человеческом, которое как пред собою не имело примеров, так и по себе не будет иметь подражателей» – То правда, что не будет
другаго воплощения Бога Слова, ни другой Матери Божией: однако братия, из сего не должно заключать, будто девство Преблагословенныя Марии не представляет нам никакого примера для подражания, не подает никакого учения для жизни.
Если Дева Мария удостоена высочайшаго избрания Божия: то разсуждайте, почему сие сделано? Скажете: по особенной благодати Божией? – Не спорю. Но разсуждайте далее: благодать Божия может ли быть в противоречии с правдою Божиею? – Нет, без сомнения. Если в человеке несогласие с самим собою есть нелепость: кольми паче в Боге, существе всесовершенном, должно быть совершенное согласие свойств и действий, сродное чистейшему единству. Итак, если Дева Мария удостоена высочайшаго избрания по благодати Божией; то равномерно и по правде Божией. Превыше всех вознесена Она избранием; потому что превыше всех явилась достойною избрания, по своим душевным качествам и расположениям, и, между прочим, по чистейшему девству, которым Она, как солнце, взошла, очевидно превыше всего древняго, верно же и превыше всего грядущаго мира. Отсюда надлежит заключить, что если Преблагословенная Мария чистейшим девством достигла высочайшаго и безпримернаго избрания Божия: то, хотя и не возможно равное сему избрание, однако подражающий, по возможности, Ея девству, по правде Божией, может, подобно Ей, уповать особенной благодати Божией, особеннаго избрания, особеннаго приближения к Богу. Если Ее одну девство соделало честнейшею Херувим, и славнейшею без сравнения Серафим: то Ея подражателей по крайней мере оно может соделать равными Ангелам. Если Ее одну девство соделало осененною скиниею Духа Святаго, Материю Сына Божия: то может оно тем не менее и другия души соделать дщерями Божиими, ближними Царя небеснаго, невестами Христовыми. Сие именно возвещает нам тайнознаменательный псалом: приведутся Царю девы в след ея (Псал. XLIV. 15).
Если умозаключения кажутся вам не довольно надежны; а речи Пророков и гадания не довольно ясны: то хотите ли от Самого Господа узнать о равноангельном достоинстве девства? Слышите собственное слово Его: в воскресение ни женятся, ни посягают, но яко Ангели Божии на небеси суть (Матф. ХХII. 30); или, как пересказывает другой Евангелист, равни суть Ангелом (Лук. XX. 36). Состояние, в котором ни женятся, ни посягают, следственно, всегдашнее девство, Господь называет состоянием равноангельным.
Хотите ли узнать из слова Божественнаго, что девство не только для многих возможно к соблюдению, но и для всех вожделенно? – Слышите слово Апостола Павла к Коринфянам: хощу, да вcu человецы будут, якоже аз (1 Кор. VII. 7). Что значит: якоже аз? – Сие изъясняет он далее в том же Послании: еда не имамы власти сестру жену водити! Но не сотворихом по области сей, но вся терпим, да не прекращение кое дамы благовествованию Христову (IX. 5. 12). То есть, он лишил себя помощи и утешений брачнаго состояния, чтобы тем безпрепятственнее заниматься проповеданием Евангелия. Следственно и всем Апостол желал бы того, чтобы посвятили себя на служение Богу и благочестию в девстве.
Хотите ли видеть высокий жребий, уготованный девству от Бога? – Смотрите очами тайновидца Иоанна: и видех, и се Агнец стояше, на горе Сионстей, и с ним сто и четыредесять и четыре тысящи, имуще имя Отца Его написано на челех своих. Он слышал их поющих песнь нову пред престолом Божиим, и никтоже можаше навыкнути песни, токмо сии. Кто ж это? – спросите вы. – Он ответствует: сии суть, иже с женами не осквернишася: зане девственницы суть: сии последуют Агнцу, аможе аще пойдет; сии суть куплени от людей, первенцы Богу и Агнцу (Апок. XIV. 1–4).
Видите превосходное достоинство девства. Полюбопытствуйте знать, что такое девство, и как сия добродетель совершается.
Каждый, по собственному опыту, знает девство, как естественное состояние, предшествующее браку, не испытавшее таин брака, не пробужденное к познанию их. Но это есть только несовершенный начаток того, о чем теперь беседуем. Это еще только трава лилии, а не цвет; только леторосль яблони, а не яблоко благовонное. Девство младенчества, потому самому, что есть просто естественное состояние, не есть дело свободы, ни плодь подвига, следственно не есть еще добродетель. Прилично называется оно невинностию, потому что в нем нет вины, противуположной девству; но и все тут: а еще нет в нем превосходнаго достоинства, принадлежащаго девству совершенному.
Девство, как подвиг, как добродетель, как цвет чистоты, как плод целомудрия, как путь совершенства, является тогда, когда человек, в возрасте, по обыкновенному ходу телесной природы, более или менее располагающему к супружеству, не предаваясь влечению природы, не увлекаясь обычаем, примерами, приятностями и нуждами общежития, решается не приобщаться браку, а соблюсти девство навсегда.
Но как и подвизающийся не будет увенчан, если незаконно будет подвизаться (2 Тим. II. 5): то решающийся на подвиг девства должен знать, всегда помнить и соблюдать главный закон сего подвига, состоящий в том, чтобы подвиг девства предпринимаем и проходим был для Бога. Царствия ради небеснаго, говорит Сам Верховный Законоположник девства Иисус Христос (Матф. XIX. 12); и Апостол: – не оженивыйся печется о Господних, како угодити Господеви. – Не посягшая печется о Господних, како угодити Господеви, да будет свята и телом и духом (1 Кор. VII. 32. 34). Угождение Богу, и для сего освящение духа и тела есть цель подвизающихся в девстве. Кто бежит на поприще девственной жизни не к сей цели: тот не к венцу бежит. Для того девственник и устраняется от супружества, чтобы особенная склонность к существу земному не задерживала, или не кривила его стремления к Богу. По сему стремлению всею силою ума и любви к Господу, и по направлению всей деятельности к благоугождению Ему, девствующая душа и называется невестою Небеснаго Жениха.
Из сего главнаго закона девства не трудно уразуметь, что телесное удаление от всего, принадлежащаго браку, не есть совершенное девство, а только низший степень онаго: ибо стремление и приближение к Богу, как Существу духовному, может и должно совершаться собственно в духе; девство же тела отъемлет только препятствия стремлению духовному, и пресекает стремления противоположныя. Отсюда происходят разныя подробныя правила девства.
Господь сказал: всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем (Матф. V. 28). Посему, как есть любодеяние сердца: так должна быть и противоположная сему пороку добродетель – девство сердца. Подвизающийся в сей добродетели должен сохранять сердце свое чистым от всякаго плотскаго вожделения, от всяких помыслов, противных целомудрию; невольныя приражения нечистых помыслов без укоснения отражать, для сего бдеть осторожно над движениями своих помышлений и желаний, занимать и ограждать ум и сердце свое, то упражнением в Слове Божием, то внимательною, внутреннею молитвою.
Как Господь показал, что любодеянию сердца бывает служителем око: то в противоположность сему и око надлежит обучать, чтобы оно служило девству, то есть, отвращать взоры от всякаго соблазнительнаго предмета, а на представляющиеся неизбежно, взирать без страсти, без помысла, видя не видеть, и, как можно скорее,
пресекать опасное видение. И сие-то есть, умерщвлять чувство зрения, по завещанию Господнему: аще око твое десное соблазняет тя, изми е, и верзи от себе (Матф. V. 29). Отсюда покрывало на очах, пустынножительство, затворничество.
Но если для охранения девства от соблазна и нечистоты нужно умерщвлять чувство зрения: то, по сравнению, можно понять и убедиться, что подобным образом нужно умерщвлять и прочия чувства, как то: слух – от слышания нескромных и соблазнительных речей, вкус, обоняние, осязание – от соответствующих им ощущений, наклоняющих к неге и роскоши. Отсюда упражнение в молчании, пост, сухоядение, простота и суровость в одежде, одре, жилище, порабощение и умерщвление тела трудом, молитвенными бдениями, коленопреклонениями.
Чтобы сократить изображение девства в одну черту, привожу прекрасное и многознаменательное изречение святаго Златоуста: корень и плод девства есть жизнь распятая (О девст. гл. 79).
Но не много ли уже беседую я о предмете, о котором многиe из слышащих могут думать, что сие не до них касается? В самом деле, Господь Сам предварил нас, что не все способны девствовать: не вcu вмещают словесе сего, но имже дано есть (Матф. XIX. 11). Он Сам призывал к подвигу девства не всех, но только тех, которые способны, которым дано сие дарование: могий вместити, да вместит (Матф. XIX. 12). И поелику девство не для всех; то вы можете даже спросить: для чего ко всем об оном беседуем? – Приемлю сей вопрос. Он приведет меня к цели и к концу моего слова.
Ко всем говорим о девстве: потому что между всеми находятся те, имже дано есть сие; и слово ищет между всеми тех, которых Бог призывает слышать и творить оное, и которых человек часто не знает.
Ко всем говорим о девстве: чтоб и брачные знали, что есть состояние выше брака; чтобы смиренно мыслили о браке; и чтобы, уважая девство, хотя в других, и смиренно мысля о браке, приобретали браку благословение, близкое к благословению девства.
Ко всем говорим о истинном девстве: чтобы, зная оное, остерегались ложных путей буиих дев, которыя, с невозженными светильниками ума, без сердечнаго елея, скитаются вдали от чертога, и, вместо небесной любви к небесному Жениху, питают в себе только вражду против благословеннаго брака. Ибо еще с Апостольских времен дух явственне глаголет, яко в последняя времена, отступят нецыи от веры, внимающе духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник, сожженных своею совестию, возбраняюще женитися (1 Тим. IV. 1–3).
Наконец, ко всем говорим о девстве: чтобы и брачные и безбрачные, от высокой красоты девства, от средняго благообразия честнаго и непорочнаго брака, осторожным и заботливым оком различали неблагообразие того состояния, которое ни златаго таланта девства, ни сребрянаго таланта брака не возделывает верно по воле Господа всех талантов и даров. Девство и брак не для всех: но целомудрие для всех. Явися бо благодать Божия спасительная всем человеком, да отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно праведно и благочестно поживем в нынешнем веце. – Что значит целомудренно? – Или в чистоте девства, или в честности брака, в том и другом случае, с отвержением мирских похотей, и в особенности плотских похотей, яже воюют на душу (1 Пет. II. 11). Только так живущие в нынешнем веке, могут ожидать блаженнаго упования в будущем (Тит. II. 13). Аминь.
(Говорено Августа 22 дня, в Успен. соборе; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1836 год>
Повинитеся убо всякому человечу созданию Господа ради, аще Царю, яко преобладающу, аще ли же князем, яко от Него посланным, во отмщение убо злодеем, в похвалу же благотворцем. I Петр. II. 13. 14.
Десять крат обратившийся годовый круг возвращает ныне нам, радующиеся Россияне, тот пресветлый день, в который, в сем самом Храме, узрели мы Благочестивейшаго Императора нашего Николая Павловича, восприявшаго наследственный Императорский венец, и запечатленнаго священным помазанием. Сей венец сияет. Венчанная глава благоденствует. И так, в настоящей радости нашей, не только мы можем петь с Царственным Псалмопевцем: положил ecu, Господи, на главе его венец от камене честна, но, с утвержденною опытом надеждою, можем присовокупить и следующий за сим Псаломский стих: живота просил есть у Тебе, и дал ecu Ему долготу дний во век века (Псал. XX. 4. 5).
При мысли о венце, мне приходит на память еще один стих древняго благоговейнаго созерцателя природы: благословиши венец лета благости Твоея, Господи, и поля Твоя исполнятся тука (Псал. LXIV. 12). Если год земли составляет для нея род венца, более или менее украшеннаго ея произведениями: то не паче ли год Царя, – не паче ли еще, десятилетие Благочестивейшаго Императора нашего мы можем разсматривать, как новый над венчанною Главою венец, составленный не из ветвей, или цветов, или драгоценных камней, но из мудрых предначинаний, благотворных деяний и благословенных успехов? Это венец, собственно Царскою работою выработанный и украшенный, но притом и благословением Божиим освященный: ибо и мудрыя предначинания приводит в действие, и увенчивает успехами, не одна человеческая воля и сила, но превыше ея Божие благословение. Указать ли, хотя бегущим взором, хотя на некоторыя драгоценности сего венца, впрочем и без меня видимыя вами, – указать ли потому только, что и видимое всеми мы любим указывать друг другу, когда радуемся видеть. – Смотрите. Враги внешние побеждены и укрощены. Враги домашние уничтожены. Союзы, особенно благоприятные миру царей и народов, укреплены особенно. Редким Царским искусством враги переработаны в друзей. Силе бедствий, которыя предупредить и отвратить не во власти человеческой было, не раз могущественно и благодетельно противопоставлено личное присутствие духа Благочестивейшаго Императора. Военныя силы бдительным попечением непрерывно содержаны и содержатся в развитии, соответственном достоинству и безопасности Государства; в особенности же морския, не только
увеличены, но, не знаю, не сказать ли, воскрешены пристальным животворным Царским взором. Просвещение, искусства, промышленность разнообразно поощрены. Законодательство и правосудие получило свой особенный венец в систематическом составе законов. Человеколюбивыя заведения для воспитания, врачевания, призрения, возращены в числе, и цветут под незаходящим солнцем непосредственнаго Царскаго призрения. Всякая нужда, бедность, несчастие, общественное, частное, непрерывно находили и находят отверстою благодеющую руку Царскую. Соответственно потребностям Святыя Церкви, ея Пастыри, ея Храмы, ея Обители, частию умножены, частию облаготворены. В областях, где в прежния несчастныя времена, Восточное благочестие стеснено было насилиями Запада, собственное око Благочестивейшаго Государя усмотрело неблагообразие Православных храмов, и особенная Его воля облекла их приличным благолепием. Его любовию к Православной Церкви одушевлена ревность ея служителей, и многия тысячи ея чад, частию отторженных от нея в своих предках во дни неустройств и гонений, частию заблудившихся в лета неведения, возвращены в ея матерния объятия.
Вот некоторыя части высокой работы в венце Царскаго десятилетия! Величественно и сладостно сияет он оку сердца Русскаго; и не только в настоящее время, но и на будущее отражает свет благих надежд. Рука, держащая Всероссийский скипетр, твердая в начале, естественно приобрела большую благодвижность, посредством десятилетних опытов; а между тем на дальнейшую будущность державы простерто попечение и обезпечение воспитанием Наследника Престола. Природная любовь Россиян к Царю своему естественно умножена приобретенною любовию к Царю, Который непрерывно о нас печется, для нас живет и действует и с священной высоты Своей так приближается к Своему народу, что наши сердца, можно сказать, соприкасаются с Его сердцем.
Что убо речем, радующиеся Россияне? – Заповеждь, Боже, силою Твоею, укрепи Боже сие, еже соделал ecи в нас (Псал. LXVII. 29). Дни на дни Царевы приложиши; лета Его до дне рода и рода (Псал. LX. 7).
Но время мне вспомнить, что сие место, и сии минуты, назначены не просто для изображения впечатлений и излияния чувствований, но преимущественно для учения.
Учение, котораго теперь само сердце наше требует, не о том ли должно быть, чтo могли бы мы воздать Царю, непрестанно для блага нашего подвизающемуся, чтo могли бы воздать Богу, подвиги Его благословляющему?
Не только благодеяния Царя Небеснаго, но и благодетельные для нас подвиги Царя земнаго выше нашего воздаяния. Для них возможно с нашей стороны не воздаяние, а только соответствие. Какое соответствие? – Непрестанное воодушевление себя к исполнению своих обязанностей пред Царем Небесным и земным, как учит Апостольское слово: повинитеся yбо всякому человечу созданию, то есть, всякому от Бога устроенному над человеками начальству, Господа ради, аще Царю, яко преобладающу, аще ли же князем, яко от Него посланным.
Какое удовлетворительное учение! Повинуясь Царю и начальству, вы благоугождаете Царю; и в то же время, повинуясь Господа ради, вы благоугождаете Господу.
Что повиноваться должно, надобно ли cие доказывать? – Где есть общество человеческое, там необходимо есть власть, соединяющая людей в состав общества; ибо без власти можно вообразить только неустроенное множество людей, а не общество. Но власть действует в обществе, и сохраняет оное, посредством повиновения. Следственно
повиновение необходимо соединено с существованием общества. Кто стал бы колебать или ослаблять повиновение; тот колебал бы, или ослаблял бы основание общества.
Но Апостол не довольствуется тем, чтобы учить повиноваться как нибудь: он учит повиноваться с определенным побуждением – Господа ради. Здесь видно предположение, что он имел в виду и другие роды повиновения, по другим побуждениям, как-то, ради себя, ради общества, ради начальства: но преимущественно пред прочими выбрал для своих учеников один род – повиновение Господа ради.
Кто повинуется из страха наказания: тот повинуется ради себя, чтобы охранить себя от неприятности наказания. Есть люди, для которых надобно и сие побуждение к повиновению: но никто не захочет похвалиться, что он выбрал для себя именно сей род повиновения.
Кто повинуется для достижения выгоды, награды, почести: тот также повинуется ради себя. Власть поступает прозорливо и благодетельно, когда употребляет показанныя теперь поощрения к повиновению: но оне, по существу своему, могут иметь место в некоторых только случаях; а не могут основать и обезпечить повиновения всеобщаго. Дела повиновения, наиболее общия и притом необходимыя для общества, как например, вношение податей, наименее способны к тому, чтобы соединить с ними какое нибудь воздаяние или почесть.
Ум любомудрствующий похвалит повиновение ради общества и вместе ради себя. Благо человека не может быть устроено и сохранено иначе, как посредством общества. Общество доставляет человеку безопасность личную, образование способностей, случаи к употреблению оных, способы к приобретениям, и опять безопасность приобретеннаго. Но как для сохранения общества необходимо повиновение: то каждый человек и должен повиноваться – ради общества, из благодарности к нему за себя, и вместе – ради себя, чтобы, сохраняя повиновением общество, сохранять для себя то, чем от общества пользуется. Умозрение сие справедливо: но много ли в обществе людей, способных учреждать свое повиновение по идеям и умозрениям? Когда смотрю на опыты, как на подобных умозрениях хотят в наше время основать повиновение некоторые народы и Государства, и как там ничто не стоит твердо, зыблются и престолы и олтари, становятся, по выражению Пророка, людие аки жрец, и раб, аки господин (Исаии XXIV. 2), бразды правления рвутся, мятежи роятся, пороки безстыдствуют, преступления ругаются над правосудием, нет ни единодушия, ни доверенности, ни безопасности, каждый наступающий день угрожает: – видя все сие не могу не заключать: видно, не на человеческих умозрениях основывать должно Государственное благоустройство!
Есть повиновение ради общества и Начальства, не столько по умозрению, сколько по чувству сердца, по любви к Государю и отечеству. Счастлив народ, одушевляемый сею любовию! Это жизненная теплота в теле Государства, самодвижное направление к общественному единству, крылатая колесница власти, свободная покорность, покорная свобода. Нам, Россияне, от матерняго млека напитанным любовию к Государю и отечеству, известно по давним и недавним опытам, сколь крепительна была сия пища для подвигов труднейших, во времена труднейшия. Продолжайте, – не забывайте, – сию, некоторым образом чудесную, и на земле, выше, нежели земнаго свойства пищу, сию манну народной жизни, чем раньше, тем лучше, по отечественной земле собирать, и ежедневно питать ею себя и детей ваших. Ибо – предостерегаем вас – есть народы, у которых сладкая манна любви к отечеству, не быв употреблена правильно и благовременно, повредилась, или стала казаться менее приятною для поврежденнаго вкуса; есть земли, где под знойным солнцем ложнаго просвещения, она растаяла,
испарилась, улетела. Но в чем же должна состоять предосторожность? – В том, чтобы знать и соблюдать от вышняго неба нисходящий и Богоданный закон, как собирать, хранить и употреблять манну. Скажем без иносказания: чтобы естественная любовь к государю и отечеству была неизменна, чиста, спасительна, для сего нужно, чтобы ее охранял, и в действиях руководствовал высший, совершенно небесный и Божественный закон любви Христианской.
Таким образом, по возможности, пересмотрели мы разныя побуждения к повиновению, которыя Святый Апостол Петр или отверг, или миновал в своем убеждении к повиновению: и, если не обманываюсь, вы могли усмотреть из сказаннаго доселе, что все оныя оставляют чувствовать потребность более сильнаго, более общаго, более чистаго и возвышеннаго побуждения, которое одно, как совершенное, избрал Апостол: повинитеся Господа ради.
Власти от Бога учинены суть, говорит другой Апостол. Темже противляяйся власти, Божию повелению противляется (Pим. ХIII. 1. 2). Повинитеся убо всякому начальству человечу, всякой законной, и особенно Верховной власти, Господа ради; повинуйтесь полным, безпрекословным повиновением, ради Господа Всемогущаго и Правосуднаго, Который не может попустить ненаказаннаго противления Своему повелению; повинуйтесь искренно, ради Господа Сердцеведца, Который не только всякое дело неповиновения, но и всякий жестоковыйный или ропщущий помысл видит и осуждает; повинуйтесь с надеждою, ради Господа Премудраго и Всеблагаго Промыслителя, Который непрестанно бдит над приведением Своего устроения к спасительным для нас целям, и Который особенно сердце Царево имеет в руце Своей (Притч. XXI. 1); повинуйтесь с любовию, ради Господа, Котораго и славное царство на небесах, и благодатное царство в душах человеческих есть царство любви, и Который заповедал нам, всею силою души стремиться к тому, да будет воля Его, яко на небеси, и на земли, следственно и в земном царстве.
Вот повиновение, всегда удовлетворительное для власти, и всегда блаженное для повинующагося! Поставьте оное в самое сильное испытание: пусть, например, надобно будет пожертвовать собою повиновению, пострадать или умереть за Государя и Отечество; пусть воздвигнет против сего естественную борьбу естественная любовь к собственной жизни, к благам жизни, ко многому любезному в жизни: вся брань помыслов, без сомнения, низложена будет, как скоро придет сильное благодатное слово: Господа ради. Пожертвуй всем повиновению Господа ради: если сладостно жертвовать для Царя и отечества, еще паче сладостно жертвовать для Господа; и в сем случае не горько уже оставить и земную жизнь, вместо которой приемлющий жертву сию Господь даст много лучшую жизнь небесную; не горько оставить и любезное на земле, поелику оно будет оставлено на руках любви Отца Небеснаго.
Благочестивые Россияне! Изъясняя Христианское учение о повиновении, думаю, что сим самым изъяснил я и ваши собственныя чувствования. Кроткий Дух Господа Ииcyca, послушливаго даже до смерти, да не престанет благодатно одушевлять сердца и жизнь нашу чувством кроткаго, совершеннаго Христианскаго повиновения; и да будет оно непрерывным нашим благодарением Благочестивейшему Государю, непрестанно для блага нашего подвизающемуся, и вместе благодарственною жертвою Господу, Его нам даровавшему, и благотворные подвиги Его благословляющему. Аминь.
(Говорено сентября 20 дня; напечатано в Христ. Чтен. 1837 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1836 год>
Что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? Чашу спасения прииму, и имя Господне призову. Пс. СХV. 3. 4.
Если верный подданный приносит Царю дар от своего усердия, и дар его приемлется: кто, думаете, в сем случае одолжен и осчастливлен, приемлющий, или приносящий? – Думаю: приносящий. Ибо частное приношение частнаго человека может ли быть важно для Царя, обладающаго всем? Напротив очень важно для усерднаго подданнаго снисхождение и благоволение Царя, изъявляемое приятием дара. Кольми паче, когда верный раб Божий, от своего благоговения приносит дар Богу, Который в дарах наших не имеет никакой нужды, Который есть всевластный Владыка даров наших и прежде их приношения, пред безконечным величеством Котораго все тварные дары безмерно малы и ничтожны; – по справедливости должен думать приносящий, что не он одолжает Бога, но что Бог дарует ему милость, благодеяние, счастие, сподобив его благодатию восприять благоговейное желание, дав провидением Своим средства исполнить оное, и от пренебесной высоты крайним снисхождением призрев на приношение земнороднаго.
Что и одно желание создать храм имени Божию есть благоугодный Богу дар, сие из уст Самого Бога знаем мы чрез Давида и Соломона, который говорит: и рече Господь к Давиду отцу моему: понеже взыде на сердце твое, еже создати храм имени Моему, добре сотворил ecu, яко бысть на сердце твоем (3 Цар. VIII. 18). Итак, кто сподобился не только иметь на сердце подобное желание, но и самым делом принести Богу подобный дар: тот да взирает на дар свой Богу, как на дар себе от Бога, с кротким чувством своего благополучия, с чистою радостию, со смиренным благодарением Богу, Который един великодаровит и в ниспослании даров человеку, и в приятии даров от человека.
Но не сии ли же чувствования приличествуют и всем, участвующим в торжестве храма, Богу посвящаемаго, и Богом освящаемаго? Ибо храм Божий есть общий дар Божий человекам, или, точнее сказать, великая сокровищница многоразличных даров и благодеяний Божиих человекам, как-то: духовнаго просвещения, очищения, исцелений, утешения, возрождения в новую жизнь, питания, возращения, укрепления сей новой жизни, всякаго благословения, всякой силы, помощи, защиты, общения с Богом мысленнаго, сердечнаго, тайнодейственнаго, не редко, по вере и благопотребности, даже чудеснаго. И потому, когда с новым храмом Господь дарует нам новый ключ, отверзает новую дверь к толиким сокровищам Своея благодати: кто внимательный не воскликнет с Давидом: что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми!
Если подлинно, братия, ваше сердце, возбуждаемое к благодарности за благодеяния Божии, изрекло теперь Давидов вопрос: что воздам Господеви о всех, яже воздаде ми? то приимите к сердцу и Давидов на сие ответ: чашу спасения прииму, и имя Господне призову.
Чудно! Желая благодарить Бога, что хочет он делать? – Чашу спасения прииму! Но если он хочет в изъявлении благодарности Богу поступить так, как обыкновенно в его время
поступали во дворех дому Господня, посреде Иерусалима (Псал. CXV. 10): то не свойственнее ли было бы ему сказать: принесу жертву спасения, или всесожжение тельца или овна? Какую вместо того хочет он принять чашу спасения? Левитский закон именно предписывает жертву спасения (Лев. III. 1) от говяд, или от овец, или от козлов: а наименования чаши спасения нет в Левитском уставе. Если между служебными сосудами храма Иерусалимскаго и упоминается о чашах: но не в числе предметов первостепенной важности. Что-ж? Не ужели Пророк не знал, что должно делать, или на что обратить преимущественное внимание в установленном Богослужении? Кто может сие подумать о Пророке? Что ж такое говорит он: чашу спасения прииму? – Мы поймем сие, братия, если представим себе, что Давид сказал сие именно, как Пророк, а не просто, как благодарный пред Богом песнопевец. Тогда, как его сердце возжелало принести благодарственное служение Богу, дух Пророческий пронес его сквозь тени и образы ветхозаветные к новозаветной истине, мимо храма Иерусалимскаго в горницу Сионскую; показал ему Господа, учреждающаго совершеннейшее благодарственное Богослужение; дал узреть в руке Его таинственную чашу; дал услышать слово Его: сия чаша новый завет Моею кровию, яже за вы проливается (Лук. XXII. 20); восторженный Пророк воспламенился желанием сделаться причастником грядущаго таинства, и воскликнул в древнем Иерусалиме, как будто здесь ныне с нами пред Святою чашею: чашу спасения прииму!
Дивлюсь тебе, святый Пророче, который по вере умер, не прияв обетований, нам Христианам предоставленных, но тем не менее издалеча видел я, и целовал (Евр. XI. 13).
Обращаясь же к нам самим, дивлюсь и скорблю, и даже ужасаюсь, помышляя, как святый Пророк, из отдаления веков, стремился свою пред Богом благодарность ознаменовать общением дарованнаго нам таинства; и как напротив многие из нас, стоя при самых дверях сего таинства, пред самою Святою чашею, не имеют сердечной жажды, не хотят сказать с решительным стремлением духа: чашу спасения прииму, приобщусь и я.
Слышите ли, что глаголет Господь, учреждая Свою Божественную трапезу? – Приимите, ядите (Map. XIV. 22). Не довольно ли было бы сказать: вкусите; дабы можно было разуметь, что довольно вкусить от трапезы Господней хотя однажды, или причащаться ея иногда, при особенной нужде, подобно как употребляют врачевство; ибо трапеза сия и действительно заключает в себе могущественное Божественное врачевство для душ и телес; и могущество его, как Божественное, так велико, что аще кто снесть от хлеба сего и единожды, сего может быть достаточно, да жив будет во веки (Иоан. VI. 51). Но нет! Господь предложил нам Тело Свое не для единократнаго, или не частаго и случайнаго употребления, как врачевство, но для питания постояннаго и всегдашняго: ядите. Если бы Тело Христово предложено было нам только как врачевство: и тогда, братия, надлежало бы нам самим просить позволения употреблять врачевство сие чаще, подобно как часты наши немощи, особенно душевныя. Но когда Господь даровал нам оное, как насущный хлеб, по слову Его: хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть (Иoaн. VI. 51): то чрез сие самое не только позволил, но и повелел, чтобы мы часто приступали к Его трапезе. Мы не оставляем себя на долго без хлеба обыкновеннаго, зная, что иначе ослабеют наши силы, и жизнь телесная продолжаться не может: как же не боимся мы надолго оставлять себя без хлеба животнаго, небеснаго, Божественнаго?
Вслушайтесь еще в другое учредительное слово Господне, именно о Святой чаше: пийте от нея вcи (Матф. XXVI. 27). Не пропустим без внимания малаго слова: вси: ибо в каждой черте слова Божия скрывается свет, в каждом звуке премудрость. Господь не сказал о таинственном хлебе: приимите, ядите вси: и праведно, ибо некоторые не могут ясти, на пример, младенцы. Но о таинственной чаше сказал: пийте от нея вcu, и таким образом устранил всякое исключение, разумеется, для пребывающих в вере и единении
Церковном. Примечайте же, как отступают от точности заповеди Господней те, которые не допускают до святых таин младенцев и малолетных до известнаго возраста; и как напротив верна слову Господню Православная Церковь, когда она и младенцам подает Святую чашу, да пиют от нея вcu, даже и те, которые могут только пити, не имея крепости, чтобы ясти. Еще более достойно примечания, как Господь при первом преподаянии Святыя чаши, в то же время обличает ея отъятие у народа, – нововведение поздних веков. Не знаю, чему здесь более дивиться, многоразличной ли премудрости слова Божия, или дерзости мудрования человеческаго против яснаго слова Божия. Господь видит, что подаваемую Им чашу жизни самочиние захочет похитить у меньших братий Его; и предварительно поставляет преграду против сей дерзости определительным повелением: пийте от нея вcu. Но самочиние не внемлет; нет, не вcu, говорит оно, простолюдины не должны причащаться от чаши. – Благословим, братия, Бога, что мы принадлежим к Православной Церкви, которая непричастна сему самопроизвольному мудрованию, но с верным послушанием слову Христову всем вам предлагает Святую чашу: nийme от нея вcu. Но чем более утешаюсь я верностию, с которою возлюбленная матерь наша святая Церковь соблюдает законоположительное слово Господа своего: тем с большею заботою смотрю на неточность и недеятельность, с которою тоже слово Господне приемлют многия чада Церкви. Тайная вечеря и здесь таже, как в Сионской Горнице; Тот же Господь и ныне учреждает ее; вы слышите собственное слово Его чрез уста священнодействующаго: пийте от нея вcu; вскоре поcле сегo священныя врата отверзаются, является служитель таинства, чтобы пригласить вас к исполнению повеления Христова: пийте от нея вcu; он зовет вас: со страхом Божиим и верою приступите. Но вы – приступаете ли вcu? – Долготерпеливе Господи! – часто, ни один. – Не смущайтесь много; не укоряя, говорю сие; знаю, что в вас это не дерзость самочиния, но недостаток дерзновения в вере; что вы поступаете по обычаю, от предков принятому, веками распространенному: но будьте безпристрастны; сличите ваш обычай с заповедию Христовою: не можете не признать, что обычай мог бы точнее следовать заповеди; что можно бы вам деятельнее исполнять слово Христово. В начальные века Христианства хождение в воскресные и праздничные дни в Церковь, и приобщение Святых таин составляло для верных одну почти нераздельную обязанность; так что есть церковныя правила, которыя осуждают ходящаго в церковь и исходящаго вон без святаво причащения (Апост. Прав. 9. Антиох. Соб. прав. 2). Вот обычай, очевидно более совершенный, нежели нынешний! Что же касается до тех, которые ниже один раз в год не приступают к Трапезе Господней, или совсем чуждаются ея: суд их написан в Евангелии: аще не снесте плоти Сына человеческаго, ни пиете крове Его; живота не имате в себе (Иоан. VI. 53).
Не промолчим того, что говорят обыкновенно в свое оправдание редко приступающие к Святым Тайнам: мы недостойны; мы не готовы. Мысль сия иногда подлинно происходит от смирения; и тогда она конечно не повредит союзу сих душ со Христом, подобно как сему не повредило смиренное чуждение Петрово: изыди от мене, яко муж грешен есмь, Господи (Лук. V. 8). Но надлежит осматриваться, чтобы под благовидным покровом имени смирения не притаилась наша холодность к вере, и нерадение о исправлении жизни. Ты не готов: не ленись, приготовься. Ты недостоин: недостоин и ни один человек общения со Всесвятым, потому что ни один не безгрешен; но как всякому другому, так и тебе предоставлено веровать, каяться, исправляться, быть прощену, и уповать на благодать Спасителя грешников и Взыскателя погибших. Ты говоришь, что недостоин: напрасно ты приемлешь на себя чужую должность; удостоить или не удостоить тебя таинства есть долг тайнодействователя, а не причастника. Ты недостоин: согласимся, что это правда. Что же далее? Не ужели ты хочешь и оставаться недостойным? Если ты безпечно оставляешь себя недостойным общения со Христом на земли: не подвергаешь ли ты себя явной опасности остаться недостойным общения с Ним на небеси? Но если ты страшишься своего недостоинства, и хочешь от него избавиться: то избавишься ли, удаляя себя от Христа, от Его благодати, от Его силы, от Его жизни? Не лучше ли, посильно исправляя свое недостоинство, прибегать ко Христу в таинстве, чтобы принимать от Него помощь и силу к более совершенному исправлению и преуспеянию в благоугождении Богу?
Христиане! Щедро и великодаровито, почти всегда и повсюду, Господь отверзает для нас храм Свой, уготовляет Свою Трапезу, призывает к Своей Вечери. Надобно стыдиться неблагодарнаго на милостивое приглашение отзыва: имей мя отречена (Лук. XIV. 18). Надобно страшиться приговора: званнии не быша достойни (Матф. XXII. 8). Да возбуждаем себя, чтобы, как можно, не редко приступать к Трапезе Господней, со внимательным очищением себя от всякия скверны плоти и духа, со страхом своего недостоинства, но с верою в благодать, с сердечным алканием и жаждою любви к сладчайшему Иисусу, Котораго плоть и кровь есть истинный хлеб жизни, и единственная чаша спасения. Аминь.
(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре, 25-го сентября; напечатано в Христ. Чтен. 1836 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1836 год>
Возвратишася в Листру и Иконию и Антиохию, утверждающе души учеников, моляще пребыти в вере, и яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Бoжиe. Деян. XIV. 21. 22.
Сие сказание Святаго Евангелиста Луки о проповеди святых Апостолов Павла и Варнавы представляет способ наставления, довольно необыкновенный. Цель наставления, как вы видите из самаго сказания, была та, чтобы утвердить души учеников в вере. Какое же средство употребляют для сего Богомудрые Наставники? – Они предсказывают верующим скорби, и скорби необходимыя, потому что чрез них надобно достигать царствия Божия. Многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Не надлежало ли опасаться, что сия истина, грозная, поколеблет веру, а не утвердит? Не лучше ли было бы скрыть опасное предусмотрение опасностей? Но нет! Апостолы не скрывают учения о скорбях, предстоящих на пути к царствию Божию: видно, нужно сие учение. Они предлагают сие учение, желая утвердить души учеников в вере: видно, есть в сем учении сила для утверждения веры.
Многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Апостолы не говорят: многими познаниями подобает внити в царствие; хотя сие, по видимому, было бы сообразно с сокровищами премудрости и разума (Кол. II. 3), сокровенными во Христе. Видно, многия познания полезны, но не совсем необходимы для достижения царствия Божия. В самом
деле, Мытарь достиг оправдания, а следственно и близкой надежды царствия Божия, не многими познаниями, но многим смирением, не высокими созерцаниями, но очень простою молитвою: Боже, милостив буди мне грешнику (Лук. XVIII. 13).
He говорят: многим временем подобает внити в царствие Божие: хотя и на земли многое достигается не скоро; а небо, кажется, далее земли. Видно, продолжительность времени не есть строгое условие приближения к царствию небесному. В самом деле, разбойник на кресте, в несколько часов, и даже, может быть, в несколько минут совершил путь от врат адовых до дверей рая.
Не говорят: многими трудами и подвигами подобает внити в царствие Божие: хотя то правда, по слову Самого Иисуса Христа, что царствие небесное нудится (Матф. XI. 12). Видно, успех усилий, которыми достают царствие небесное, не всегда определяется тягостию трудов и числом подвигов. Перстень сына царствия дан блудному сыну скорее, нежели он окончил труд договорить покаянную речь оскорбленному отцу. Он едва успел изобразить свое недостоинство: отче, согреших на нeбо и пред тобою, и уже несмь достоин нарещися сын твой (Лук. XV. 21); а не успел еще принести просьбы: как ему даровано более, нежели он смел желать и надеяться.
Не многими познаниями, не многим временем, не многими трудами, но, – говорят Апостолы, – многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие. Видно, скорби, паче других средств и пособий, нужны и полезны для достижения царствия Божия.
Разум, не довольно покоренный вере, не довольно ею просвещенный, не вдруг усмотреть может, подлинно ли, и почему путь к царствию Божию должен лежать непременно чрез скорби. Что, кажется, за необходимость заставлять человека страдать, чтобы потом сделать его блаженным? Отсюда может родиться догадка, не относится ли учение о скорбях ради царствия Божия только до первенствующих Христиан, которым надлежало вытерпеть гонения от Иудеев и язычников, до утверждения Христианства во вселенной. Сим подлинно Христианам, и в сих обстоятельствах, Апостолы Павел и Варнава говорили о многих скорбях ради царствия Божия, и притом вскоре после того, как Павел пред их глазами, в Листре, едва не до смерти побит был камнями, за проповедывание Христианства. Но, что учение о скорбях ради царствия небеснаго есть не временное только и частное, а всегдашнее и всеобщее в Христианстве, в сем не трудно удостовериться из наставлений Самого Иисуса Христа, не случайных и примененных к особенным обстоятельствам, но коренных и всеобщих. – Чем начал Он Свое учение о царствии небесном? – Блажени нищии духом; блажени плачущии (Матф. V. 3. 4). Ощущение нищеты, более или менее, соединено с ощущением скорби; и плачь, даже благочестивый, течет из источника скорби, хотя впрочем должно быть и такое время, когда, как Моисей древом горькия воды Мерры, Христос крестом услаждает горесть благочестиваго плача. Чем оканчивает Господь Свое учение о блаженстве? – Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы лжуще, Мене ради (Матф. V. 11). Не видите ли, что учение Господне о блаженстве скорбию начато, и еще большею скорбию окончено? – Какое учение может быть более общим для Христиан, как учение о последовании Христу? Но в чем состоит сие учение? – Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой и по Мне грядет. Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю; и иже аще погубит душу свою Мене ради, обрящет ю (Матф. XVI. 24. 25). Как ни уменьшайте силу, как ни смягчайте значение сих изречений Господних: во всяком случае нельзя не признать, что ими предрекаются последователю Христову многия скорби. Если ты возьмешь крест, и пойдешь за Христом: то куда ты придешь? – Очевидно, туда, куда шел, взяв крест, Он Сам; следственно на Голгофу, на страдание, на распятие. Погубить душу свою ради Христа, значит ли пострадать за Него
мученически (что впрочем не есть общий жребий, тогда как напротив изречение Господне о погублении души есть общее для всех спасаемых); или сие значит пресечь и умертвить в душе страстныя движения, составляющия жизнь ветхаго человека, изсушить похоть, угасить ярость, обуздать порывы собственной воли, отвергнуть пристрастие к собственному мудрованию: – самое выражение: погубить душу, которым изображены cии подвиги последователя Христова, cии душевныя преобразования, дает разуметь, что здесь имеют место многия скорби, простирающияся даже до смертнаго борения и подвига.
Святый Апостол Петр учит: Xpиcmy пострадавшу за ны плотию, и вы в ту же мысль вооружитеся (1 Пет. IV. 1). Подлинно мысль о страдании Христовом за нас одна может быть достаточна для того, чтобы примирить нас со всякою скорбию и страданием ради Христа и Его царствия. Если Христос, не сотворивший греха, пострадал: можно ли нам грешным роптать на страдание? Если Христос пострадал за нас: какая была бы неблагодарность не хотеть принять скорбь ради Его и Его заповеди? Если возлюбленный Спаситель наш пиет чашу страданий: любовь к Нему не должна ли ощутить жажду причаститься от чаши Возлюбленнаго? Если подобаше, должно было, сообразно было с премудрою, праведною и благою судьбою Божиею, пострадати Христу и внити в славу свою (Лук. XXIV. 26); и сие подобаше ради нас: как не поверить, что и нам подобает, должно, прилично, сообразоваться с примером и судьбою нашего Подвигоположника, – многими скорбми внити в царствие Божие?
Но если кому не довольно просто верить, а нужно притом о потребности скорбей быть удостоверену разсуждением: и сей способ наставления имеем мы также в словах святаго Апостола Петра: зане пострадавый плотию преста от греха, во еже не ктому человеческим похотем, но воли Божией прочее во плоти жити время (1 Пет. IV. 1. 2). Чудно сие разсуждение Апостола. Оно подает случай к вопросу: не ужели человек не может престать от греха, не пострадав плотию, тогда как он имеет свободу избирать лучшее, и сверх того помощь к добру от благодати Божией? Я не буду довольно смел, чтобы решительно ответствовать на сей вопрос, на который Апостол только намекнул. Но замечу, что дело, о котором говорит Апостол, конечно лучше нас знает он, и как Богопросвещенный Апостол, и как опытный подвижник, который уже не мало шел путем страданий, когда указывал сей путь Христианам; и конечно его Божественное просвещение и его страдальческие опыты показали ему причину, по которой Христианин должен поставлять себя в готовность к страданиям: зане пострадавый плотию преста от греха. В самом деле, грех, который человеком допущен, пробил себе дорогу в его сердце и в его существо. Если вы, усилием свободной воли, при помощи благодати, изгоняете его: по пробитой дороге он силится возвратиться. По следам прежних греховных впечатлений вновь идут страстныя и греховныя движения, возбуждаемыя воспоминанием или присутствием искушающих предметов и привычкою. Что же надобно делать, дабы решительнее освободить себя от греха? – Не только изгнать его, но и пробитую им дорогу заградить, разрушить, истребить. Надобно глубоко взрыть землю сердца, чтобы уничтожить следы греховнаго услаждения, чтоб исторгнуть глубоко проникшие тонкие корни греха. Надобно с огнем пройти по стезям внутренних чувств, чтобы очистить их от остатков греховных впечатлений. Следственно надобны скорби и страдания, дабы пострадавый плотию престал от греха.
Найдя таким образом, что скорби в руке Провидения суть очистительное орудие для человека, уготовляемаго к царствию Божию, мы не должны удивиться, если найдем в опытах Святых и то, что высшему очищению нередко соответствуют преимущественно многия скорби. Многи скорби праведным (Псал. ХХХIII. 20), сказует Псалмопевец по наблюдению; а также и по собственному опыту исповедует пред Богом: по множеству болезней моих в сердце моем, утешения твоя возвеселиша душу мою (Псал. XCIII. 19).
Лишенu, скорбяще, озлоблени (Евр. XI. 37): – сими чертами описал Апостол ветхозаветных подвижников веры, не заботясь называть их по имени: так находил он черты cии общими и обыкновенными! Если бы надлежало изобразить жизнь и новозаветных подвижников веры, Апостолов, Мучеников, Преподобных: опять годились бы теже черты: лишени, скорбяще, озлоблени.
Не сими ли же чертами ознаменован образ и твоей жизни, присный наставниче наш к царствию Божию? – Лишен, скорбящь, озлоблен. Не только лишен всякаго земнаго стяжания, что, может быть не трудно для лишившаго самого себя добровольно; не только скорбящ в заботах о мире и спасении братии; но и озлоблен, то от малодушия облагодетельствованной тобою братии, во время скудости потребностей, то от любоначалия роднаго брата: – озлоблен даже до того, что сделал было себя изгнанником из обители, которая и существованием, и всем тебе одному обязана. Итак и житие твое тоже проповедует нам, что слово Апостольское: яко многими скорбми подобает нам внити в царствие Божие.
Посмотримся, братия, в два верныя зеркала, – в зеркало слова Божия, и в зеркало жития святых, – так ли, как подобает, идем мы к царствию Божию.
Хвалимся в скорбех (Рим. V. 3), сказует о себе Апостол. От нас, может быть, еще рано сего требовать. Исполняется ли в нас хотя другое, меньшее слово Апостольское: скорби терпяще, в молитве пребывающе (Римл. XII. 12)? Скорби, которыми по судьбам Божиим посещаемся, приемлем ли с терпением, и, когда изнемогает терпение, подкрепляем ли оное молитвою, чтобы не впасть в нетерпение или ропот? Не тяготимся ли напротив даже легкими и обыкновенными в жизни скорбями, трудностию некоторых дел, неисполнением некоторых желаний, лишением некоторых приятностей жизни? – Малая скорбь оскорбительнаго слова не истощает ли иногда всего терпения нашего, так что вместо приобретения посредством ея награды терпения, мы мучим сами себя преувеличенною и вредною скорбию гнева и памятозлобия?
Апостол сказал Коринфским Христианам: ныне радуюся, не яко скорбни бысте, но яко оскорбистеся в покаяние, оскорбесте бо по Бозе (2 Кор. VII. 9). Скорбим ли и мы о грехах наших скорбию по Бозе, скорбию покаяния, так искренняго и глубокаго, чтобы о нашей скорби радовались Ангелы, как о залоге нашего исправления и спасения?
Кто не подвергает себя добровольно очистительной работе внутренней скорби покаяния и самоукорения, и внешних скорбей не приемлет с терпением и смирением: тот еще не на пути, который указывает Eвaнгeлиe к царствию Божию. Многими скорбми подобает нам внити в Царствие Божие. Аминь.
(Говорено в Чудове монастыре, мая 20-го; напечатано в Христ. Чтен. 1838 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1837 год>
Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте веpе их. Евр. ХIII. 7.
Настоящий день есть один из тех, в которые Церковь с особенною торжественностию призывает нас к исполнению Апостольскаго завещания, мною теперь прочитаннаго. По ея установлению мы воспоминаем ныне Богомудраго наставника нашего, Святителя Алексия, который как во все время Святительства своего с благодатною силою глаголал слово Божие в назидание словеснаго стада Христова, так особенно потрудился в чистом изглаголании слова Божия, когда Славенское преложение святаго Евангелия с Греческим подлинником поверил, и от несовершенств стараго наречия, и от описок невнимательных переписчиков, очистил и исправил. Сей подвиг важен, между прочим, потому, что чрез него Святитель, Богом просвещаемый, предварительно обличил неправое мнение людей, явившихся после него, которые даже доныне утверждают, будто в священных и церковных книгах, и описку переписчика исправить, и непонятное слово перевода заменить понятным, непозволительно и противно Православию. Они говорят: по старым неисправленным книгам спасались и спаслись известные Святые; такия книги поправлять, значит, портить. Если бы так разсуждал святый Алексий: то конечно не стал бы он ни поверять перевод, ни поправлять рукопись Евангелия; а должен был взять книгу Евангелия, какая в его время находилась в Успенском Соборе, и сказать: по сей книге спасался и спасся Святитель Петр; нечего здесь поверять и исправлять. Но он поверял и исправлял: и потому очевидно не так разсуждал, как новые ревнители не очень старой старины, а точно также, как и древле и ныне разсуждает православная Церковь, то есть, что спасительная истина Христова и в неисправленных и исправленных священных и церковных книгах одна; но что, для сохранения и распространения сей самой истины, исправная книга лучше неисправной. Как предначинание и оправдание церковнаго изследования и исправления книг в последовавшия времена, Провидение Божие сохранило нам изследованную и исправленную Святителем Алексием книгу святаго Евангелия: и она являлась очам вашим в самое сие священнослужение, быв несена диаконом во святый олтарь.
Видите, братия, благодетельность Апостольскаго завещания. Мы воспомянули наставника нашего: и от сего воспоминания тотчас получили полезное для всей Церкви наставление. Но углубимся несколько в завещание святаго Апостола Павла о благоговейном воспоминании наставников наших.
Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие. В сих словах есть нечто печальное. Поминают то, чего уже нет. И так когда Апостол завещавает поминать наставников Богоглаголивых: то сим самым сказывает, что их нет уже, и едвали не предсказывает, что подобных им не будет. Ибо как тем, что имеем и видим, легче пользоваться, нежели тем, чего не видим, и что уже миновало: то не очень нужно было бы заботиться о воспоминании прежних наставников, если бы подобные им непрерывно процветали в Церкви. Но Апостол заботится о воспоминании наставников, прежде бывших: видно не надеется, чтобы в их преемниках наставляемые вполне обрели тот же дух и силу, те же подвиги и добродетели, то же слово и тот же пример. Что сие предусмотрение верно, к сожалению свидетельствуют опыты многих веков. Не случается ли слышать и ныне сетования: где ныне Святые? Где прозорливцы или чудотворцы? Где
наставники, которые бы глаголали слово Божие с такою силою, руководствовали ко спасению с такою верностию, как Петр или Павел, или хотя как некоторые из Духоносцев, бывших после Апостолов?
На печальный подлинно вид навело нас Апостольское завещание, поминать наставников наших. Но смотрите, как оно же может подать нам и утешение.
Сетуют, что нет ныне Святых. Мимоходом замечу, что не должно преувеличивать сего мнения. Многие, или немногие, только должны быть и ныне Святые; и не может быть, чтобы их совсем не было: ибо без Святых мир не был бы достоин хранения Божия, и не мог бы стоять. Семя свято стояние его (Иса. VI. 13). Мы можем говорить, что нет ныне в мире Святых, подобно как отец Алексия человека Божия сказал бы, что у него в доме нет сына, и нет Святаго, тогда как сын его жил у него в доме, и был муж Святый, но закрыт был, и от отца, и от других, образом нищаго. Справедливее можно скорбеть, что Богопросвещенные наставники и Святые ныне слишком редки; что их не видно, что в людях духовных примечается незрелость духа. Что ж? Как утешиться нам в сей скорби? Как восполнить примечаемый недостаток? – Возьмите в прошедшем то, чего не находите в настоящем: поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие прежде. Правда, поминать наставников скончавшихся, не то, что пользоваться живущими: но слишком ли велика сия разность, и не стоит ли одно другаго? Наставление от наставника живущаго близко и удобоприемлемо, когда его видим и слышим; слово и пример его в сем случае для нас так же живы, как и он сам: преимущество немаловажное! Но живя в теле, подобно нам, кто бы он ни был, он еще подвержен искушениям, и не избавлен от возможности преткнуться, и, может быть еще, в своем падении, увлечь с собою наставляемых. Напротив того наставник скончавшийся, котораго житие и скончание жительства ознаменовано присутствием в нем благодати Божией, котораго чистое учение оправдано святою жизнию, и святость жизни подтверждена святою и блаженною кончиною, есть руководитель ко спасению решительно достоверный и непоползновенный, есть притом помощник тем более сильный и неизнемогающий, что, отложив тленность и немощь земной жизни, живет в безпрепятственном причастии света и силы Божией: преимущество высокое и несравненное! Что касается до близости и удобоприемлемости наставления и помощи духовной: близость в духе не измеряется областями жизни и разстояниями места и времени, но мыслию, желанием и любовию, созерцанием, молитвою и верою. Вера может сблизить вас с наставником благоговейно воспоминаемым, почти также, как с присутствующим: ибо и с сим душеполезно сближает она же, а не просто видение лица и слышание слова. Вера посредством писания или предания, оживит пред вами учение и пример отшедшаго к Богу наставника; а посредством молитвы приобретет вам его действенную за вас молитву к Богу, и действительную помощь. Сим образом поминайте наставники ваша: и без сомнения, вы будете удовлетворены в потребностях духа вашего так, что не будет нужды сетовать на несовершенство или скудость наставления современнаго.
Чудное, братия, устроение Царствия Христова! Наши немощи, наши недостатки угрожают лишить вас потребнаго вам духовнаго наставления. Что же творит многомилостивый и благопромыслительный Господь? Дополняя недостаток наставников живущих, Он прежде общаго воскресения воскрешает некоторым образом наставников умерших, и, еще прежде полнаго открытия царствия небеснаго, на земли в небесном царствии Своем, то есть, в Церкви Своей, особенным образом творит их, по изъяснению Тайновидца Иоанна, Цари и Иepеи, небеснаго вкупе и земнаго священноначалия, – Иepeu, возносящие за вас действенную молитву непосредственно в пренебесный жертвенник, – Цари, имеющие власть чудодейственною помощию благоуправлять вас к миру и спасению. Вы боитесь не найти ни одного духовнаго наставления близ себя, в свое время. Он дает вам всех
духовных наставников, из всех времен всея Вселенския Церкви, и в них делает для вас доступными все духовныя познания и опыты, все дарования и силы благодатныя.
При сем не без сожаления и не без удивления воспоминаю, что некоторые из Христиан не хотят угодивших Богу наставников воспоминать воспоминанием благочестия и веры, и особенно прибегать к их помощи в молитвах. Не нужно, говорят, никакого ходатайства пред Богом, кроме ходатайства Христова; и ходатайством простых человеков было бы оскорблено ходатайство Богочеловека. Сие мудрование подобно тому, как если бы кто вздумал утверждать, что в царстве, ни в самых даже и малых делах, ни к кому не должно прибегать, как только к царю, и не чрез кого инаго, как только чрез сына царева; и что прибегающий к посредству подчиненных властей, и рабов царевых, имеющих доступ к его престолу, оскорбляет верховное достоинство царя и высокое предстательство сына его. Не царь ли своею властию действует чрез подчиненныя власти? Не к его ли милосердию прибегают чрез посредство верных ему рабов? Не Бог ли и Христос действует и славится чрез Святых Своих? Не к Его ли благодати прибегают чрез их посредство смиренные молитвенники, почитающие себя недостойными непосредственно приступать к Богу и Христу? Не совершенно ли согласно с крайнею чистотою Божества и с крайним также Его снисхождением и милосердием то, что наши молитвы несовершенныя и неочищенныя, вспомоществующею молитвою Святых очищаются и делаются способными к приятию на пренебесный мысленный жертвенник.
Но возвратимся еще раз к завещанию Апостола. Заповедав нам помнить Святых наставников наших, он указует цель сего воспоминания, чтобы мы, взирающе на скончание жительства их, подражали вере их. Что мы, по благодати Божией сохраняем Апостольскую заповедь, о сем свидетельствует самое cиe собрание, ради памяти Богомудраго наставника нашего, Святителя Алексия. Остается нам помыслить и попещись о том, идем ли мы точно к цели, указуемой Апостольскою заповедию. Иных ударяющий гром заставляет перекреститься: несчастие, болезнь, печаль, приводит им на память Святых, как утешителей, целителей, помощников, и побуждает призывать их. Хорошо и то, что в бедах прибегаем к предстательству и помощи Святых; конечно это лучше, нежели совсем забывать их: но не довольно воспоминать их только по случаям и по нуждам временным. Всех нужд важнее то, чтоб воспоминать их для подражания вере их и неразлучному последствию истинной веры, богоугодному житию их. Та только память Святых угодна им и Богу, и спасительна совершающим оную, которая совершается с искренним желанием подражать им, и достигнуть полнаго с ними во свете Божием общения чрез оовещение и нас самих. Аминь.
(Говорена июля 24; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1837 год>
Благоверный Государь!
Всегда светло для нас Твое пришествие, как заря от Солнца России, но на сей раз новые виды, новыя чувствования и думы.
С особенною радостию сретаем Тебя после Твоего путешествия даже в другую часть Света, хотя все в одном и том же Отечестве; ибо сердце наше трепетно следовало за Твоим ранним, дальним и быстрым полетом.
Но что значит сие путешествие? Не то ли, что сказал древний мудрец: обходяй страны, умножит мудрость? Тебе должно наследовать мудрость, объемлющую огромнейшее из царств земных: и дальновидная попечительность Августейшаго Родителя Твоего, сверх домашняго руководства к сей мудрости, назначила для Тебя учебною храминою – Россию.
И что же? Обходя страны России, уже Ты простерся далее, нежели кто либо из ея Царей. Собственное око Твое собирает или поверяет и умножает сведения о ея силах, средствах и потребностях. Каких вожделенных плодов должна надеяться от сего Россия!
Се и на древлепрестольный град простираешь наблюдательные взоры. Глубокая мысль ведет Тебя почтить здесь святыню, освящающую Царей и хранящую приснопамятный покой освященных ею Твоих родоначальников. Здесь наипаче прикасаешься Ты сердцу Poccии, и его жизненную силу, которая есть наследственная любовь к наследственным Государям, отразившую в прежних и нынешнем веках столько враждебных сил, видишь в ея свободной игре, – в сих волнах стремящагося к Тебе народа, в сих восторженных взорах, в сих торжественных восклицаниях.
Любовь Россиян да соделает Тебе легким труд, внушенный любовию к России.
Когда же возвратишься к Возлюбленному Тебе и нам Твоему Родителю: возвести Ему, что Россия чувствует Его дальновидную о ней попечительность; что мы благословляем Его как за себя самих, так и за потомство; что мы молимся, чтобы род и род потомства возрастал и созревал пред очами Его и Твоими, дабы за себя и за нас благословлять Его и Тебя.
(Говорена Августа 2; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1837 год>
Благоверный Государь!
В других местах предметом изследования Твоего были богатства природы, способы искусства, действия власти. Здесь наблюдательный взор Твой усмотрит, что может один человек, без пособий природы, искусства, власти, с одною силою, часто неприметною для миpa, – с силою благочестия.
Здесь была пустыня, и жили звери; потом была пустыня, и жил один отшельник.
Но как его удаление телом от мира было стремление сердцем к Богу: то благословения и силы Неба пролились на него, и оросили место его. Пустыня его превратилась в вековую обитель, в разсадник учения и жизни духовной, в сокровищницу даров благодатных: и, поелику благочестие на все полезно есть, обетование имеюще живота нынешняго, также как и грядущаго, – Сергиева обитель сделалась твердынею, на которую иногда могла опереться Столица и Россия. Под сими стенами сокрушились волны, которыя поглотили было Столицу и Россию от того, что потрясен был ея твердейший оплот, – верное наследование Престола.
Благоговейное посещение Преподобнаго Сергия в обители его, всегда было по сердцу Благочестивейших Государей наших. Что ТЫ наследовал сие благочестивое чувство, подобно как и все возвышенное, достойное твоего рода, – тому свидетель – нынешний день.
Вниди, Благоверный Сыне Царя Благочестивейшаго! Пред олтарем Триипостаснаго Бога, предай желания чистаго сердца неземному молитвеннику, который еще паче очистит и возвысит их, и которому ближе положить их на небесный Олтарь.
Нам же даруй утешение вместе с Тобою молиться за безценное долгоденствие и благоденствие Твоих Августейших Родителей, и Твое.
(Говорена Августа 4; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
Благочестивейшая Государыня!
Древняя Столица юнеет от радости, встречая Твой пресветлый Материнский взор, отражающийся в цветущих взорах Первороднаго из Твоих Сынов и Первородныя из Твоих Дщерей.
Как счастлива Москва, которой суждено было принять Твоего Первенца в свои объятия, при самом Его рождении, – как она счастлива, что ей же даровано видеть Его возвращение в Твои объятия, после первых подвигов Его, в жизни возмужавшей.
Возвращаясь, Он приносит Тебе радость, которою возрадовались о Нем миллионы Россиян. Тобою рождена вся сия радость. Так благословил Тебя Господь, купно с Твоим Августейшим Супругом.
Да благословляет душа Твоя Господа святою радостию и благодарением. Господь же Твое благодарное пред Ним сердце да продолжит исполнять новыми благословениями и радостями.
(Говорено Августа 22; напечатано в Христ. Чтен. 1838 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1837 год>
Не подобаше ли и тебе помиловати клеврета твоего, якоже и аз тя помиловах? Maтф. XVIII. 33.
Евангельское чтение настоящаго воскреснаго дня назначает предметом настоящаго слова учение о прощении согрешающих. Сие не будет неблаговременно и для особеннаго настоящаго торжества о Благочестивейшем Государе императоре Нашем, Богом венчанном и священно-помазанном. Святое учение кстати встречается с достойным себя примером, и назидательныя размышления облегчаются приятными воспоминаниями верноподданнической любви.
Сколько в обширной державе Благочестивейшаго Императора Нашего людей, которые пред Его правосудием были в долгу, иногда и очень тяжком, но которых судьба может быть изображена сею Евангельскою чертою: милосердовав же господь раба того, прости его, и долг отпусти ему! Сколько, следственно, таких, которых Он сильным примером собственнаго милосердия может учить милосердию к согрешающим: не подобает ли и тебе помиловати клеврета твоего, якоже и аз тя помиловах?
Можно ли не воспомянуть теперь, что и Первородный Сын Благочестивейшаго Государя нашего, вступая с возрастом в неотсрочное наследие Родительских добродетелей, одно из ранних движений наследственной благости явил в сострадательном внимании к судьбе должников правосудия, и в ходатайстве пред Августейшим Родителем о ея облегчении, какое только возможно милосерднию без оскорбления правосудия; и что милосердие Царя с радостию отозвалось милосердию Сына Царева?
И так возвратимся к Евангелию, и возмем оттуда побуждение и способ перенести и в наши домы и в наши сердца – добродетель, столь светло сияющую пред нами на престоле.
Чтобы учение о прощении согрешающим соединить с побуждением к исполнению онаго, Божественный Учитель наш предлагает оное в поразительной притче.
Царь требует отчета от подданных, у которых было в руках множество богатства, ему принадлежащаго. Приводят одного, который должен ему десятью тысячами талантов, то есть, долгом, для подданнаго неоплатным, и который за то, по законам царства, должен быть продан с женою и детьми. Несчастный, не зная, что делать, просит отсрочения уплаты. Но Царь сжаливается, и совсем прощает долг.
Величественное зрелище милосердия! Должник не имеет средств к оправданию; закон осуждает его; царь имеет всю власть исполнить осуждение; повинный не почитает возможным просить, чтобы долг был прощен, а разве только отсрочен: и внезапно – долг прощен. Это так прекрасно, что, если бы Господь, не продолжая речи, сказал, как некогда в другой притче: иди, и ты твори такожде (Лук. X. 37), сердцу неокаменелому надлежало бы тотчас отвечать: пойдем, исполним.
Но Господь не благоизволил остановиться, показав, как прекрасна добродетель; Он провидел, что не все пленятся ея красотою; и признал нужным показать безобразную противоположность. Притча продолжается.
Прощенный должник встречает своего должника, одного из своих клевретов, подданных того же царя. Долг маловажен: только сто пенязей. Однако прощенный заимодавец взыскивает с своего должника строже, нежели Царь заимодавец: емь его давляше. Слышит ту же мольбу, которую сам приносил царю: потерпи на мне, и вся воздам ти: но не воспоминает прошедшаго, не трогается настоящим, и бросает своего должника в темницу.
Какая неуместная жестокость! Сам прощен: а простить не хочет. Сам просил отсрочения уплаты невозможной: а не хочет отсрочить возможной. Если предыдущая часть притчи сильно побуждает к тому, чтобы простить: то сия вторая часть еще сильнее отражает самую мысль о том, чтобы не простить.
Третья часть притчи показывает последствие жестокости, которую оказал прощенный непрощающий. Царь узнает об его поступках; берет назад свое великодушное прощение; и предает его истязателям, дондеже воздаст весь долг свой – неоплатный.
Нельзя не чувствовать силы сей притчи. Надобно только узнать ея верное приложение.
Чтo значит иносказательное лице Царя заимодавца, Господь Сам истолковал в заключении притчи: тако и Отец мой небесный сотворит вам. И так Царь заимодавец есть Отец небесный. Чрез сие определяется значение всех частей притчи.
Что же дал нам в долг Отец небесный? – О, как много! Больше, нежели тысячи талантов! Дал Он нам бытие и жизнь, тело и душу, разум, сердце и чувства; дал землю под ноги наши, прекрасный шатер неба над главы наши; дал солнце нашему зрению и жизни, воздух нашему дыханию; дал животных во власть нашу, и многоразличныя произведения земли для наших нужд и удовольствий, для пищи, для одежды, для жилища, для упражнения нашей деятельности к произведению полезнаго и приятнаго. Скажет ли кто при сем, что слишком гордо думать, будто для нас и земля, и солнце, и небо; таковому ответствую: если ты думаешь о сем гордо, советую тебе отложить свою гордость, и думать о сем смиренно и благодарно пред благодетелем Богом, а не думать, будто мысль, злоупотребленная гордостию, потому самому перестает быть истинною. Скажешь ли еще, что землею, солнцем и небом пользуешься не ты один, и не только все человеки, но и
безчисленное множество других тварей Божиих; ответствую: что до того? Тем более чудно, тем более необъятно богатство Божие, что, хотя им пользуются безчисленныя существа, но и ты пользуешься им так, что оно совершенно для тебя приготовлено, и к твоим потребностям приспособлено. Найди способ обойтись без земли, солнца и неба, – и тогда не почитай себя за них должником пред Богом: а если сего не можешь сделать, то признай, что каждый луч солнца, который тебя освещает или согревает, каждая капля воздуха, которую ты берешь себе дыханием, есть твой новый заем из сокровищ Божиих, – заем, всегда продолжаемый, ежеминутно возобновляемый, и следственно, всегда неоплатный. Но из одних ли сокровищ творения занимаем мы у Творца? Как щедро дарует нам еще Всеблагий Промыслитель из сокровищ Своего провидения, – ежеминутное хранение наших сил и способностей, помощь и содействие во всем благом, средства и пособия к жизни благоустроенной и благополучной, добрых и любящих родителей, благоразумных воспитателей, праведнаго и благодетельнаго Царя, безопасность общественную, успехи в начинаниях, невидимо устрояемое избавление от бед, когда очевидно суетно спасение человеческо (Псал. LIX. 13). Что сказать о важнейшем еще, и еще более неоценимом заимодательстве Божием из сокровищ благодати? Нам грешникам, омраченным, погибшим, даровал Господь свет веры, надежду спасения, смертию Сына Своего Единороднаго заплатил за искупление нас от вечной смерти, которой мы предали себя грехом; как залог, как начаток, как напутствие жизни вечной и блаженной, дал нам Духа Своего Святаго, крещение возрождения, нетленную пищу тела и крови Христовой. О, если бы мы были вечными должниками Божиими потому только, что благодеяния Божии к нам безчисленны и вечны!
Но это еще не все. Есть новые долги наши перед Богом, которые болезненно нас тяготят и глубоко уничижают, – долги, происходящие и возрастающие от того, что мы и заимоданное нам во зло употребляем, и возможнаго с нашей стороны Великому Заимодателю, или, по Его поручению, клевретам нашим, не воздаем. Всегда ли верно воздаем мы Богу славу, благодарность, молитву, ближнему любовь, бедствующему сострадание, бедному возможную помощь? Тщательно ли употребляем мы в оборот заимоданные нам таланты, – время всегда ли на занятия полезныя, или, по крайней мере, невинныя, разум всегда ли для истины, сердце всегда ли на движения к добру, чувства всегда ли на подвиги умеренности воздержания и чистоты? Можем ли похвалиться, что удовлетворяем в сих отношениях своему долгу? – Тебе, Господи, правда, нам же стыдение лица (Дан. IX. 7)!
После сего, братия, усмиренный, как думаю, взор наш обратим на то, что притча Господня оценивает маловажною ценою ста пенязей, – на долги ближних наших пред нами, на их согрешения против нас, на несправедливости, или оскорбления, нами от них претерпеваемыя. Как малыми, как ничтожными являются все долги сего рода, когда имеем в виду наши собственные долги пред Вседержителем! Небрежно коснулся кто нибудь нашей чести: можно вовсе не заметить сего, если мы заняты справедливо заботливою мыслию о том, как часто мы невоздаем должной чести и славы великому и всеблагому Богу. Кто нибудь несправедлив против нас: не трудно стерпеть и простить, если разсуждаем, что попустил сие Бог, пред Которым мы так часто, так тяжко неправы. Тому, кто не забывает, что по безконечному только милосердию не низвержен он в вечную темницу, трудно забыться до того, чтобы до уз и темницы преследовать ближняго без необходимости, за оскорбленное своекорыстие или самолюбие.
Но если, к стыду нашему, Христиане, мы забываемся, и помилованные не милуем, и прощаемые не прощаем: то поспешим напомнить себе, что Царь небесный видит; что ближайший к нам клеврет, от котораго нельзя утаиться, наша совесть, против нас пред Ним свидетельствует и будет свидетельствовать; что придет наконец день, когда и
Долготерпеливый путесотворит стези гневу Своему (Псал. LXXVII. 50), то есть, правосудию; что упрек небеснаго Судии, который слышим заранее, и который еще можем обратить себе в орудие исправления и спасения, тогда уже неисцельно пройдет душу нашу, как оружие суда и наказания: нe подобаше ли и тебе помиловати клеврета твоего, якоже и аз тя помиловах?
Для заключения сего слова надобно вполне выслушать заключение притчи Господней: тако и Отец Мой небесный сотворит вам, аще не отпустите кийждо брату своему от сердец ваших согрешения их. От сердец ваших: в сем заключается дух учения о прощении согрешающим, и разрешение могущих встретиться недоразумений. Прости от сердца: не наружно только, и не лицемерно. Прости от сердца: и все сделано, хотя бы потом потребовались от тебя внешния действия, выражающия, по видимому, не прощение, а взыскание. Должника не беднаго, а лукаваго, можно и в темницу всадить в духе помилования, как будто в больницу для излечения его от язвы лукавства. Царь или судия также не нарушают заповеди о прощении согрешающим, когда определяют наказание виновному, не мстя ему, но исправляя его, и предохраняя невинных от его преступлений. Так добрая мать плачет, и берет розгу на упрямое дитя: без сомнения, в сие время она не мстит, а разумно любит. Прощай согрешающему от сердца, с любовию: а между тем, если можешь и должен, исправляй его с благоразумием и также с любовию. Аминь.
(Говорено сентября 12; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1837 год>
Взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя. Приступите к Нему и просветитеся, и лица ваша не постыдятся. Пс. XXXIII. 5. 6.
И так вот дом молитвы под одним кровом с домом любомудрия. Святилище таин приглашено в жилище знаний, и вступило сюда, и здесь основалось и утвердилось своими тайнодейственными способами. Видно, что Религия и Наука хотят жить вместе, и совокупно действовать к облагорожению человечества. Снисходительно, со стороны Религии: возблагодарим ея снисхождению. Благоразумно, со стороны Науки: похвалим ея благоразумие.
Не скажу: высочайший Мудрец, ибо сие наименование было бы еще низко для Того, о Ком теперь думаю; – Тот, Который есть Само-премудрость, и единственный источник всякой мудрости, в Котором вся сокровища премудрости и разума сокровена, Который, открывая Свои сокровища, дает премудрость, и от лица Котораго исходит познание и разум, – Он пришел сюда ныне, и притом не только как посещающий Гость, но и как
водворяющийся Обитатель; и открывает здесь Свое училище, какого никто, кроме Его, ни до Него, ни после Его, не мог образовать; – училище, всегда довольно высокое для самых возвышенных умов и душ, и вместе довольно простое для самых простых и смиренных земли; – училище, которое не ласкает надеждою степени учительской, а хочет сделать все народы, не более, как учениками, но которое, будучи так не приманчиво, при первоначальном образовании своем, привлекло и переучило по своему древле ученый мир; – училище, в котором, без нарушения справедливаго уважения и любви к известным наукам, можно заметить преимущественно достойные неповерхностнаго любопытства предметы учения. Слово жизни, – философия не по стихиям мира, художественными опытами убиваемым и раздробляемым на мелочи, и, по естественной соразмерности последствия с причиною, дающим не очень живыя и не очень огромныя познания, но по живым и животворным началам премудрости Божией, в тайне сокровенной, юже уготова Бог прежде век в славу нашу, – созерцание Верховной Единицы в единосущной Троице, и Троицы в Единице, как истиннаго корня всего числимаго, как безмернаго основания всего измеряемаго, – познание земли и неба, не то могильное познание земли, которое по глыбам и слоям сходит в глубину ея, как в могилу, и остатками разрушения хочет истолковать жизнь погребенную и оставшуюся, без надежды воскресить погребенную, и сохранить оставшуюся, не то стеклянное познание неба, которое посредством дальнозрительных стекол следит пути звезд, не пролагая зрителю пути в небо, но познание земли и неба, в начале добрых зело, потом земли проклятой в делах человека, и неба сделавшагося нечистым (Иов. XV. 15), далее, земли, которая с сущими на ней делами сгорит, и неба, которое прейдет, наконец новаго неба и земли новой, в которых правда живет, и в которыя можем переселиться и мы, если правдою жить будем, – законодательство, не какое нибудь древнее Греческое и Римское, которому время дало важность, и котораго время показало слабость, потому что Государства, которыя хотело благоустроить и упрочить сие законодательство, давно исчезли, но законодательство, которым Царь неба и земли благоустрояет Свое царство всех веков и Свое владычество во всяком роде и роде, и, что особенно важно для каждаго из нас, законодательство, которым Он хочет устроить Свое царство внутрь нас, если мы решительно и деятельно возжелаем сделаться сынами Его царствия, – врачебная наука душ, преподающая средства не только исцеления от болезней душевных, но и воскресения от смерти духовной, показывающая способы не только сохранять от разрушительных нравственных недугов жизнь, какую имеем, но и обретать новую, лучшую, открывающая не мечтательное, а подлинное, всеисцеляющее врачевство, Плоть и Кровь Богочеловека, и единственное начало высшей жизни, Благодать Святаго Духа: – не занимательны ли должны быть сии учебные предметы? Не достоин ли ревностнаго слушания и последования Единственный Учитель, Который преподал и преподает их в Своем вселенском училище? И что же препятствует слушать Его и поучаться от Него? Напротив, как близко и как удобно! Приступите к Нему, и просветитеся.
Cии призывныя к просвещению и к Просветителю слова принадлежат очень древнему и безспорно высокому служителю просвещения, Царю и Пророку Давиду. Повторим их несколько в большей полноте: взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя; приступите к Нему, и просветитеся, и лица ваша не постыдятся. Чтобы лучше выразуметь сиe, надобно вспомнить, что древние почитали невозможным видеть Бога, и что сам Бог некоторым образом утверждал их в сей мысли, когда рек Моисею: не возможеши видети лица Moего; не бо узрит человек лице Мое, и жив будет (Исх. XXXIII. 20). Итак державный певец псалмов не чрезмерное ли, не противное ли верованию своих времен предлагает, когда предлагает приступить ко Господу, и от Него непосредственно просвещаться? Чтобы не обременить Пророка виною погрешности в Богопознании, несообразной с просвещением Пророка, мы по необходимости должны взять в соображение другой вид Богопознания, также представляющийся у древних
Евреев. Внимательное изследование священных книг Еврейских показывает, что Бог являлся в образе существа сотвореннаго, Ангела, человека, но с Божиим именем, с Божеским действием. Чем неожиданнее встречается сей человекообразный вид Богопознания под владычеством главной мысли о Боге невидимом, неприступном, непостижимом: тем легче узнать в нем особенное устроение провидения, именно, раннее к человечеству снисхождение Сына Божия, предварительно являющагося в очертании Своего будущаго воплощения, подобно как солнце, прежде восхождения своего, является в утренней заре, а иногда и в воздушном отражении круга своего. Теперь становится понятным, как Давид невидимаго и неприступнаго Бога представляет видимым, безопасно доступным и просвещающим приближающихся к Нему; а с сим вместе определительно дознается и то, что Пророк приглашает приступить для просвещения нашего к тому точно Господу, котораго мы называем Господом нашим Иисусом Христом. И так Христос есть Свет и древняго мира, также как новаго! И отдаленный древний мир указует не на иной свет, как на сияющий нам так близко во Христе! Куда же и теперь приглашать любителей просвещения, как не к сему Свету? Приступите к Нему, и просветитеся.
Если вникнуть в союз сих пригласительных слов у Пророка с предыдущими и последующими: то можно усмотреть, что с призыванием к Господу Просвещающему он желает соединить убеждение к принятию сего призывания. Когда он говорит: взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя: он указывает чрез сие на свой личный опыт, сперва несчастный, потом счастливый. От всех скорбей моих: видно, скорби его были многочисленны, тяжки; видно на обыкновенных стезях мирской жизни не встречал он ни облегчения, ни помощи, ни утешения. Взысках Господа: – видно, и помощь от Бога не легко получил он, или потому, что, не искусясь трудным опытом, не был довольно просвещен, или потому, что слишком глубокий мрак скорби скрывал от него путь Божий: ибо не говорит, что прибегнул к Господу прямо, приступил близко, но говорит, что взыскал Господа; ищут же не того, что видят, или к чему путь верно знают. Что же однако наконец принесло искание Господа? – Взысках Господа, и услыша мя, и от всех скорбей моих избави мя. Как блуждающий в темноте, или в лесу, или в дебрях, голосом ищет избавителя, котораго не может видеть, и состраждущий, услышав, ответствует ему, приближается к нему, и прекращает его затруднение: так Давид взыскал Господа гласом скорби и молитвы, и Господь, услышав, ответствовал ему гласом благодати, приближился к нему, и прекратил все его скорби. Теперь Давид, из несчастнаго счастливый, хочет делиться своим счастием; благодарный к Избавителю, хочет споспешествовать избавлению бедствующих человеков: и потому, в след за указанием на свой счастливый опыт, произносит воззвание, побуждающее не только искать Господа, как сокровеннаго, но и приступать к Нему, как уже обретенному: приступите к Нему, и просветитеся, и лица ваша не постыдятся. Такое последование изречений дает нам право разуметь сие последнее так, что Пророк обещает от Господа не только просвещение ума, светом истины Христовой, но и просвещение сердца, светом Духа Утешителя, в преизобилующем утешении котораго всякая скорбь земная исчезает, как капля горечи в чаше сладости.
Найдя, что Пророк призывает к просвещению от Господа, яко к средству против скорбей, не подумаем впрочем, будто его призывание в сем смысле относится только к некоторым людям, в некоторых обстоятельствах. Нет. Он взывает: приступите, – просветитеся, – а не называет никого, к кому бы обращал сие воззвание, без сомнения, в том знаменовании, что взывает ко всем, которые имеют уши слышати. Спросим себя: без скорбей ли прожили мы доныне, и надеемся ли прожить без скорбей? Не думаю, чтобы кто так решительно похвалился прошедшим, или поручился за будущее. Спрошу особенно: кто из нас ненарушимо обладает блаженством, о котором говорит древний благочестивый мудрец: блажен муж, иже не поползнеся устнами своими, и неуязвися печалию греха
(Сир. XIV. 1)? Если паче чаяния захотел бы кто сказать, что он сохранил и сохраняет сие блаженство: таковому предварительно заграждает уста безпрекословный обличитель, избранный по чистоте, ученик Христов Иоанн: аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас (1 Иoaн. I. 8). Но если мы не так прельщены сами собою, не так чужды истины, чтобы не признавать в себе греха, и следственно подвержены печали греха: то спрашиваю всех имеющих, или когда-либо имевших притязание на просвещение и мудрость: где та мудрость, которая бы научила меня утешиться в печали греха? Где то просвещение, которое осветило бы мне путь избавления от скорбей жизни; и наипаче от скорбей совести? Где та наука, которая бы удовлетворительно разрешала, ни для кого из нас не посторонний, вопрос о возможном облаженствовании человека, и особенно человека согрешившаго и повиннаго пред Богом: ибо хотя издревле не мало любомудрствовали о блаженстве человеческом по разуму, но мало имели успеха, частию потому, что не понимали главной трудности вопроса, происходящей от мысли о грехе и о виновности пред Богом, частию потому, что суетились, как бы облаженствовать временную жизнь человека безсмертнаго, то есть, хотели подсластить каплю, не заботясь, сладко или горько будет море, которое после нея пить надобно? Где человек, который бы просветил меня так, чтоб лице мое не постыдилось пред Богом и пред собственным сердцем, зазирающим согрешающему? Изыскатели сил, движущих небо и держащих оное в порядке и равновесии! не найдете ли вы мне силы, которая бы исправляла мое уклонение от истиннаго пути неба, которая бы достаточно противодействовала моему вольному и невольному тяготению к аду? Ведцы прав Божеских и человеческих, естественных и общественных! вы не можете не признать, что нет естественне и безызъятнее права, как то, которое имеет Бог требовать, чтобы никакая тварь Его не нарушала Его воли и закона никаким действием, никаким словом, которое также есть своего рода действие, никакою мыслию и желанием, которыя в области духа и всеведения суть тоже, что слова и действия в области чувств; что поступивший в противность правам Самодержца теряет чрез cие собственныя права, которыми пользовался по его милости, и которыми, по коренным началам Царственнаго благоустройства, не мог пользоваться иначе, как с обязанностию вернаго послушания; что по тем же началам он подвергает себя укротительным или карательным действиям правосудия. Таким образом и ваша наука, так же как и совесть, постыждает лице грешника: но найдет ли она средство изгладить его стыд? Говорят у вас, что сделанное не может быть не сделанным: сие изречение осуждает грешника на вечный стыд сознаваемаго греха. Бог милосерд: говорят часто без размышления, и на сей мягкой мысли хочет уснуть неразборчивая совесть: но мысль о милосердии Божием, столь сильным, столь сладким светом просвещающая область веры, не может быть приведена в подобное действие в области естественнаго мудрствования, одними условиями умозаключающаго разума. Бог милосерд, но и правосуден; безконечно милосерд, но и безконечно правосуден; весы понятий стоят равно, и нет причины, почему бы надежда на милосердие Божие могла перевесить ужас правосудия Божия. Что грешник подлежит правосудию Божию, то очевидно; в каком он отношении к милосердию Божию, то по разуму неопределимо; а каким образом Божие милосердие может преизбыточествовать для грешника без нарушения прав Божия правосудия, сие, без особеннаго откровения свыше, совершенно непостижимо. Кто же разрешит мои недоумения? Кто просветит тьму мою? Кто утешит меня верным и непосрамляющим упованием на милосердие Божие? Кто избавит мя от всех скорбей моих. – Тебе Единому возможно сие, от Бога пришедший Учителю, Свете мира, Посетителю душ, Господи Боже, Спасителю Ииcyce! Твое чудесное явление в мире, Твое слово, которому подобно николиже глаголал человек, наипаче же Твои за меня страдания, Твои раны, Твоя крестная смерть суть такия доказательства спасающаго милосердия, которыя сильны и достаточны, – и оне только сильны и достаточны, – не только земную тьму неведения, сомнения, скорби, но и адский мрак отчаяния просветить сладким, животворным, неугасимым светом. Как бы ни глубоко уязвлено было сердце мое печалию греха; как бы ни было изранено и растерзано скорбями земной жизни; – когда внутренним движением веры прилагаю мои сердечныя раны к Твоим крестным ранам: текущая из них Твоя безсмертная и воскрешающая жизнь касается моей жизни умирающей или уже умершей; и Твой Божественный свет просвещает омраченнаго; творческое Слово Твое возставляет падшаго, исцеляет недугующаго, воскрешает умерщвленнаго: утешение Духа Твоего или избавляет от всех скорбей, или самыя скорби делает утешительными, самыя страдания радостными, в причастии Твоих спасительных скорбей и страданий; с тобою лице мое непостыждается пред Богом Отцем Твоим и пред собственною моею совестию; ибо кровь Твоя очищает совесть мою от мертвых дел; правда Твоя покрывает мою самоосужденную неправду; ходатайство Твое дарует мне дерзновение пред Отцем Твоим, и, как Ты научил и дал нам право нарицать Его и нашим Отцем, сего ради славлю Тебя, Единственный Просветитель, и хотя недостойным гласом, с достойным служителем Твоего вечнаго просвещения, взываю о Тебе ко всем просвещенным и непросвещенным века сего: – приступите к Нему, – благоговеющим умом, верующим сердцем, молящимся духом, послушною волею, приближьтесь, приступите к Нему, и просветитеся, и лица ваша не постыдятся. Аминь.
(Говорено сентября 13; напечано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1837 год>
Быша же тогда обновления во Иерусалимех. Иоан. X. 22.
И ныне Православная Церковь празднует обновление храма; и сей храм в особенности, благодаря усердию Христолюбивых душ, торжествует свое обновление. От чего сей праздник, и к чему он служить должен? – Ибо всякое учреждение Церковное должно быть утверждено на святом основании; должно иметь целию благо духовное. Праздник без основания и без пользы, был бы не достоин не только мудрости Христианской, но и простаго благоразумия человеческаго.
Обычай торжественно совершать обновление храма, и даже торжественно воспоминать совершение онаго, имеет свое основание в примерах глубокой и священной древности.
Когда явление Господа Иакову во сне над лествицею, соединяющею землю с небом, подало ему первую, может быть, на земли мысль о местном присутствии невместимаго Бога: есть Господь на месте сем (Быт. XXVIII. 16); и когда Иаков назвал место сие домом Божиим: тогда он, одинокий странник, с посохом в руке, и с дорожным запасом хлеба и масла на плечах, конечно не мог воздвигнуть сей дом Божий в огромном и великолепном виде; однако еще будучи в духе Богосообщения, побужден был, по крайней мере вместо олтаря, поставить камень, на котором спал, и возлить на него елей, какой имел с собою. Что ж это такое, как не опыт безкровнаго олтаря, неожиданный во времена кровавых
жертв, и его обновление, посредством помазания, – действие, которое и ныне видите вы в миpoпoмaзaнии олтаря, при освящении храма Христианскаго?
После того, как Моисей по повелению Божию, воздвигнул скинию свидения, то есть, подвижный храм в походном стане странствующаго народа Израильскаго, в книге Числ о торжественном обновлении сего храма пишет он следующее: и бысть в день, в oньжe сконча Моисей, яко же поставити Скинию, и помаза ю, и освяти ю, и вся сосуды ея, и олтарь, и вся сосуды его, и помаза я, и освяти я, и приведоша Князи Израильтестии – дары своя пред Господа (VII. 1–3). И здесь видим помазание, но уже помазание не простым елеем, как у Иакова по нужде, а миpoм благоуханным, по особенному повелению Божию устроенным, и назначенным единственно для освящающаго помазания, притом помазание не олтаря только, но и храма, с его принадлежностями. Подобно сему и в освящении Христианскаго храма видите вы не только помазание олтаря, но и помазание храма, крестообразно, по четырем странам света.
Когда вместо скинии создан был неподвижный храм во Иepyсалиме: для обновления онаго сотвори Соломон праздник в той день, и весь Израиль с ним, собор велий (3 Цар. VIII. 65). Поелику в сей новый храм должна была переселиться древняя святыня скинии, Кивот завета Господня, который особенно представлял присутствие Божие: потому особенное действие в торжестве обновления было то, что внесоша Иереи кивот завета Господня на место его, во святая святых, под крила Херувимов (VIII. 6). Сему при обновлении Христианскаго храма соответствует торжественное внесение в оный священных останков святых Мучеников или других Святых прославленных, чрез которое представляется вступление в оный Самого Царя славы, Ииcyca Христа, во Святых почивающаго.
Можно сказать, что обновление скинии Моисеевой и храма Соломонова, не только служители святыни и народ, но и Сам Бог торжествовал, исполнив святилище славою Своею в подобии облака, и ниспослав небесный огнь на жертвы. Не позавидуем ли мы сей чудесной торжественности? – Да не будет. Тогда были времена видимых образов и знамений. Нам сказано: блажени не видевшии, и веровавше (Иoaн. XX. 29). И теперь светлый облак благодати Божией осеняет не очи, но сердца верующих; и теперь огнь любви Божественной воспаляет, не агнцев, но сердца кротких; и ведают опытно достойные, хотя не видят недостойные.
И чудесно обновленный храм Иерусалимский разрушен, не столько враждебною силою Вавилонян, сколько гибельным преобладанием грехов народа Иудейскаго. Но после возвращения его из пленения Вавилонскаго, паки новый храм, и паки сотвориша сынове Израилевы, священницы и Левити, и прочии сынов преселения обновление дому Божия в радости (1 Езд. VI. 16).
Потом, когда и в сем храме, хотя не разрушенном, но обнаженном от святыни Сирийцами, надлежало, и оказалось возможным, вновь устроить святые сосуды и жертвенник, опять вси людие сотвориша обновление олтаря дний осмь, и принесоша всесожжения с веселием (1 Мак. IV. 56). Чем безнадежнее было пред сим состояние Иудеев; тем сие событие было радостнее, и достойнее всегдашней пред Богом благодарности: а потому и устави Иуда и братия его, и весь собор Израилев да празднуются дние обновления олтаря во времена своя на всяко лето (59).
И вот праздник обновления, о котором упоминает Святый Евангелист Иоанн: быша же тогда обновления во Иерусалимех, и зима бе; и хождаше Иисус в Церкви, в притворе Соломони. Из сего повествования видно, что Сам Иисус Христос уважил праздник
обновления, и посетил храм ради праздника, хотя время не благоприятствовало празднику: зима бе, и, что гораздо хуже воздушной непогоды, зима бе неверия, как дополняет Святаго Иоанна Богослова Святый Григорий Богослов.
После того, как ветхозаконный праздник обновления во Иepyсалиме украшен и возвышен, поелику на нем, – скажу опять словами Григория Богослова – Иисус присутствоваше, Бог cый и храм. Бог вечный, храм новый, единодневно разрушаемый, и тридневно возставляемый, и пребывающий во веки; – после сего неудивительно, и понятно то, что и в Христианском мире явилась подобная мысль, обновление храма Воскресения Христова в Иерусалиме сделать общим, ежегодным праздником вселенской Церкви. Надобно при сем вспомнить, что языческая злоба, стараясь истребить Христианство, и самые следы его на земле, святыя места распятия, погребения и воскресения Господня, не только сделала недоступными благоговению Христиан, засыпав землею и камнями, но и поругала поставлением на них идолов. Какая же была, по долгой скорби, радость Христиан, когда святая Елена идолов сих низвергла, святыя места открыла, истинный Крест Господень обрела, Голгофу и пещеру гроба Господня объяла одним обширным храмом! Матерь Церквей передала сию радость Церквам всех мест и времен, и все оне приняли ее, в празднике обновления сего храма. Иногда подражали сему и другие храмы, ежегодно празднуя день обновления своего: но ныне воспоминательный праздник обновления храма обыкновенно скрывается в праздновании дня имени храма, более известнаго, и потому более способнаго к общественному торжеству.
Таково, братия, происхождение и последовательное образование Церковнаго обычая и чина священных обновлений. Предложенныя вам воспоминания и соображения должны поставить вас в благоговейное внимание к настоящему празднику.
Но то, к чему благоговеем, если подлинно достойно благоговения, должно быть для нас и благотворно. Какое же благо должен принести нам праздник обновления?
Священнодействие обновления приносит храму благодать освящения, по которой он из простой храмины становится домом и жилищем Божиим, хранилищем всякаго благословения и освящения для верующих и для приступающих к вере. Для сего собственно назначен чин освящения храма: но это не все.
Празднственное воспоминание обновления храма исповедует благодеяние освящения, и славу Бога Освятителя. Достойно и праведно! Только и это еще не все.
Что ж еще? – И сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен (1 Петр. II. 5), взывает ко всем Христианам, следственно и к нам, Апостол. А другой Апостол и видит уже в Христианах то, чего сей требует не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас (1 Кор. III. 16)? Должно и нам, Христиане, достигать сего, если еще не достигли. О сем своею торжественностию напоминает нам, к сему призывает нас праздник обновления храма.
Но пусть вам и мне говорит о сем древняя Церковная книга: обновляемся же и мы, суще Церкви Бога живаго, ветхаго отлагающе человека, в новаго же облекающеся, уклонимся от обетшавших в нас зол наших, и сотворим благая дела, в новости жизни ходити наченше: да якоже человецы рукотвореннаго, сице Ангели нерукотвореннаго душевнаго нашего храма празднуют обновление: радость бо бывает на небеси Ангелом о грешнице, покаянием обновляющемся (Пролог. Сент. 13).
Легко ли, скажут иные, отложить целаго человека ветхаго! Легко ли сделаться совсем новым человеком? – Положим, что не легко; но если сие достигнуто многими, то и нам возможно. Не легко; но нужно для нашего спасения: разве лучше погибнуть, когда это не так трудно? Не легко дело обновления: но и дела ветхаго человека разве не имеют своих трудностей? Не легко, для лениваго, для опирающагося на собственныя силы: но не слишком трудно для ревностнаго, и очень не трудно для верующаго в помощь Божию, всегда готовую. Не должно преувеличением трудностей питать леность и малодушие. Малыя плинфы кладут одну по другой, и созидают огромный храм: подобно сему назидай твою душу, как можно, непрерывно, посильными благими помышлениями, благими желаниями, благими делами, и весь созиждешься в храм духовен. Старайся каждый день отложить что нибудь ветхое, и восприять новое: и наконец явишься всецело и вечно новым. Если вчера ты заботился только о плоти, которая ежедневно ветшает, и решительно изветшает во гробе: позаботься ныне о духе, который страждет от ветхости твоей, и вечно может страдать от нея, если не потрудишься над твоим обновлением. Если вчера ты наслаждался вкусом избранных яств: испытай ныне вкус простой снеди, приправленной продолжительным воздержанием. Если вчера хвалил ветхое вино: предпочти сего дня новую воду. Если вчера блистал украшениями: узнай сегодня, что несравненно покойнее простая, неизысканная одежда. Если вчера думал о корысти: ныне подумай о милостыне. Если вчера был любителем зрелищ: ныне возлюби Церковныя собрания. Если вчера в книгах празднословных поучался тщетным (Пс. II. 1): начни ныне испытывать писания (Иоан. V. 39) Богомудрыя. Если сделал и доброе дело: не останавливайся на нем, чтобы не обветшило его самохваление и тщеславие, но задняя забывая, в предняя простирайся (Филип. III. 15), к новым подвигам и добродетелям. Если тебе нравилось казаться добрым: не ищи более казаться, но будь. Новый человек не мечта, не призрак, но истина, существенность; не в чужих глазах должен он жить, но в твоей внутренности: потаенный сердца человек, в неистлении кроткаго и молчаливаго духа, еже есть перед Богом многоценно (1 Петр. III. 4). Долго ли суетиться для людей, для мира? Надобно наконец жить для Бога. Только живя для Бога, соделаемся мы храмом Божиим, и будет жить в нас Бог, и мы в нем будем жить и блаженствовать во веки. Аминь.
(Говорена октября 27; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
Благочестивейший Государь!
Слава Богу. Ты возвращаешься. Ты перешел горы, и горы отнял от наших сердец, озабоченных трудностями Твоих исполинских путей по землям и морям Твоей исполинской державы.
Но конец заботливым помыслам. Осталось с удивлением радоваться.
Продолжая и усовершая начатое Преобразователем России, – давно ли, подобно ему, Ты стоял на бреге Невы, и, под Собственными глазами Твоими созданный корабль,
собственным мановением устремлял в воды западных морей? И уже Ты приходишь к нам из того восточнаго края, где дальновидный Петр едва успел поставить стопу ноги, и где Ты твердо и обширно владычествуешь.
А между тем – там – твердыни, которыми Ты ограждаешь нашу безопасность, становились еще тверже под Твоими стопами. Там – горы, освященныя Апостолом России, смирялись под Твоими коленопреклонениями пред древнею святынею. Там – поля Вознесенския содрагались, там – волны Черноморския трепетали, от Твоих громов, мирных, но сильных, как бранные, мирных, но тем не менее победоносных: ибо Твоим предусмотрительно благоустроенным воинством и среди мира Ты непрестанно побеждаешь и низлагаешь, если не врагов, то самый дух вражды и тревоги, который привык-было колебать Европу.
Благочестивейший Государь! подвиги не утомляют Тебя. Но если, по слову Премудраго, время всякой вещи, а следственно должно быть некоторое время и покою: то прииди, много ради нас подвизающемуся Духу Твоему дай опочить – на наших сердцах.
Благословение же Господне, которое одно дает и утверждает истинный мир и покой, да почивает выну на Тебе, и на Твоем Августейшем Семействе, и на Твоей России.
(Говорено в Чудове монастыре, ноября 20; напечатано в Воскр. Чтен. 1837 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1837 год>
И возращу тя зело, зело, и положу тя в народы, и цapиe из тебе изъидут. Быт. XVII. 6.
Если день природы неодушевленной может нечто говорить внимательному, как некто подслушал и свидетельствовал, что день дни отрыгает глагол (Псал. XVIII. 3): то не больше ли внятно и обильно должен говорить день человеческий, ознаменованный особенными действиями Провидения Божия, или воспоминаниями о них. –
Какое слово может обнять все, что нынешний день говорит уму и сердцу Россиянина? Он говорит, во-первых, о том за четырнадцать лет бывшем дне, в который Бог в сердце приснопамятнаго Александра, и в его заветную хартию положил мысль о царствовании Николая, как преимущественно желанном и благонадежном для России; потом, о другом дне, от котораго начинаются двенадцатилетние, до ныне, опыты, удостоверяющие, что в завете Александра заключалось предусмотрительное и благотворное для Poccии определение Божиих судеб. В царствовании полном деятелности, день дни отрыгает глагол Царских подвигов, подъемлемых и совершаемых в войне и мире, в законодательстве и правосудии, в усовершении устройства разных родов общественной
службы, званий и состояний, в покровительствовании и распространении просвещения и благотворения, в превозможении трудностей, в отвращении опасностей, в умножении плодов народнаго благоденствия в настоящее время, в сеянии новых семен общественнаго блага на будущия времена: и естественно, что нынешний царственный день особенно полон отголосками столь многоразличных глаголов царской славы.
Впрочем, когда вижу, что день сей собрал вас, верныя и избранныя чада России, привел во храм, поставил пред олтарем: то с утешением о вас заключаю, что день уже изглаголал в сердца ваши свою проповедь, и что вы уже приняли его поучение, которое в том наипаче и состоит, чтобы принести Богу славу, благодарение и молитву за Царя, Богом дарованнаго, царствующаго под осенением Провидения Божия.
После сего не так уже трудно служителю слова договаривать нечто из глаголов царскаго дня, в назидание сынов царствия.
Зрелище Царскаго благословеннаго семейства, которым в сие время наслаждается сия столица, представляет нам, Россияне, среди высоких доблестей Царских, в столь же возвышенном свете доблести семейственныя. Доблести царския суть достояние собственно царево: доблести семейственныя могут и должны быть общим достоянием Царя и народа. Провидение, являя семейственныя доблести на высоте Престола, не говорит ли чрез сие народу, что и в них есть возвышенное достоинство, что и оне нужны и важны, и столько же достойны поревнования, сколько доступны подвигу?
Семейство древнее Государства. Человек, супруг, супруга, отец, сын, матерь, дщерь, и свойственныя сим наименованиям, должности и добродетели существовали прежде, нежели семейство разраслось в народ и образовалось Государство. Посему жизнь семейственная в отношении к жизни государственной есть некоторым образом корень дерева. Чтобы дерево зеленело, цвело и приносило плод, надобно, чтобы корень был крепок, и приносил дереву чистый сок. Так, чтобы жизнь государственная сильно и правильно развивалась, процветала образованностию, приносила плод общественнаго благоденствия, – для сего надобно, чтобы жизнь семейственная была крепка благословенною любовию супружескою, священною властию родительскою, детскою почтительностию и послушанием, и чтобы, вследствие того, из чистых стихий жизни семейственной естественно возникали столь же чистыя начала жизни государственной, чтобы с почтением к родителю родилось и расло благоговение к Государю, чтобы любовь детища к матери была предыгранием любви к отечеству, чтобы простодушное послушание домашнее приготовляло и руководствовало к самоотвержению и самозабвению в повиновении законам и священной власти Самодержца, действующей непосредственно, или чрез начальства, от него поставленныя.
Из семейств составляется Государство, и члены семейств образуются в члены великаго состава государственнаго. Хотя сила общей жизни тела может, больше или меньше, исправлять частные недостатки и повреждения в здравии членов: но, без сомнения, полнее и совершеннее может она проявлять себя в движениях членов здравых и неповрежденных. Так, хотя власть государственная, может исправлять частные недостатки и пороки жизни семейственной: но тем еще лучше для Государства, чем менее нужны сии1исправления, чем более здравых членов семейство представляет в распоряжение Государства, чем вернее приготовлена и сбережена домашняя честность и доброта к употреблению в подвиги и добродетели на поприще жизни общественной.
Итак, да помыслят отцы и начальники семейств, что если они, по выражению Апостольскому, дом свой добре правят (1 Тим. III. 4); если в своем комнатном
владычестве правильно и верно действуют разсудительно употребляемою властию, опытным словом, добрым примером; если содержат своих домашних в порядке и послушании, вселяют в них страх Божий, любовь к ближним, верность к Государю и отечеству, бдительным смотрением охраняют их нравы: то, кроме того, что исполняют чрез сие долг, возлагаемый природою, а следственно и ея Создателем, что готовят сами себе плоды семейных утешений, – кроме сего, таковым действованием они совершают и в пользу Государства служение, котораго благия последствия могут простираться даже до потомства.
Я сказал, что последствия доблестей семейственных могут простираться даже до потомства: и как не могу показать ceго в будущем потомстве, котораго мы не видим; то, дабы оправдать сказанное, по необходимости должен обратиться к предкам и потомкам, бывшим прежде нас.
Авраам был благочестивый и добрый отец семейства, почти только начинающагося, когда Бог явился ему, и дал следующее обещание: возращу тя зело, зело, и положу тя в народы, и царие из тебе изъидут (Быт. XVII. 6). Провещание много сказывающее в немногих словах!
Надобно вспомнить, что сие было за многие веки до того, как Бог в избранном народе Своем учредил царское достоинство, и освятил оное собственным избранием и помазанием. Примечайте же, как рано Господь помышляет о царях; как ясно дает разуметь, что учреждение царя есть дело Его вечнаго предопределения; как высоко ценит достоинство царя, когда преимущество быть родоначальником царей предоставляет в награду столь избранной доблести, как Авраамова.
Но какая то была доблесть, которая приобрела Аврааму столь великое и обширное потомственное обетование: возращу тя зело, зело, и положу тя в народы? – Еще не та единственная доблесть самоотвержения, с каким он, по воле Божией, готов был единороднаго сына своего принести в жертву; ибо сие было уже после; но не столь безпримерная доблесть мужа непорочнаго, упражняющагося в домашнем благочестии, дом свой добре правящаго, с пожертвованием собственных выгод охраняющаго домашний мир и родственное согласие (Быт. XIII), с опасностию собственною готоваго на избавление присных от бедствия (Быт. XIV). Итак Авраам в сем случае представляет образ доблести семейственной; а Божие к нему провещание – образ потомственно благих последствий такой доблести.
Чтобы показать важность семейственных должностей и добродетелей и для подчиненных членов семейства, довольно указать на один пример, сильнейший самаго закона; потому что это пример Законодателя, покаряющагося закону. Когда юнаго Ииcyca преблагословенная Матерь Его и мнимый отец нашли во храме в собеседовании о предметах духовной мудрости, и жаловались, что Он оставил их: тогда Он дал было им на cиe такой ответ, которым, по видимому, разрешал Себя от закона покорности земным родителям; потому что занимался делом Отца Своего небеснаго. Что, яко искасте мене? Не весте ли, яко в тех, яже Отца Моего, достоит быти Ми? Но что же потом? Не смотря на столь высокое право, смиренно преклонил Он выю под иго заповеди, повелевающей чтить отца и матерь: и сниде с нима, и прииде в Haзареm, и бе повинуяся има (Лук. II). Так важен долг повиновения семейственнаго, что единородный Сын Божий, отсрочил Свое вступление в дело Божие, чтоб исполнить сей долг пред земною Материю, и даже пред одним именем отца, которое носил Иосиф до благовременнаго открытия тайны неимеющаго отца на земли, и чтобы Своим примером вновь освятить обязанности, и возвысить добродетели жизни семейственной.
Если сии размышления и примеры слышавшими вспомнятся, по возвращении в семейства; если некоторых предохранят от невнимания к обязанностям семейственным; если внимательных сделают ревностнее, ревностных утешат: то малое слово сие награждено будет немалым плодом. Аминь.
(Говорена в Троицкой церкви, что на Воробьевых горах, июня 20;
напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1838 год>
Нынешний день для собравшихся здесь представляет так много необходимаго дела, что не оставляет много времени для произвольной беседы. Однако надобно же сказать хотя несколько слов, чтобы дать отчет в том, что мы делаем. Некоторое объяснение тем более нужно, что случай, который теперь с нами встретился, не встречался с нами прежде, и не трудно предсказывать, что еще не встретится.
Что же значит сие собрание? Какой праздник знаменуется сим собором церковным? Это не праздник, если говорить языком церковным, но отдание, окончание праздника, который не был вполне торжествован, и вместе предпразднество, приготовление к празднику, который не вскоре торжествуем будет. Мы призваны сюда, чтобы окончить то, что почти не начато, для приготовления к новому началу. Что могли бы сделать только поздние потомки после отдаленных предков, то нам доводится сделать после наших современников, и частию после самих себя.
Александр Благословенный положил в сих местах начало созиданию Храма во Имя Христа Спасителя, в ознаменование царственной благодарности за спасение Poccии. Составлен чертеж здания; избрано место; даны средства сооружения; прошло двадцать лет, в начале которых думали, что к концу сего времени мы увидим здание возрастающим. В столько времени мог бы даже явиться целый храм: и если бы так было, то мог бы он стоять многие веки непоколебимым и неповрежденным, потом опять многие веки могли бы видеть его древним и ветшающим; еще веки нужны были бы для того, чтобы сквозь развалины обнажились самыя основания, и тогда наконец могла бы найтись в них крестообразная дска, знак бывшаго храма, с именем Основателя его Александра, напомнила бы подвиги Великаго Монарха, и дело Его благочестия, и ввела бы размышляющих в думы возвышенныя и печальныя. Какая же то необычайная игра событий, что сие необъятное поприще промелькнуло перед нами, и мы теперь очутились у его последняго предела!
Тот, который нашел средства сдержать тяжесть Европы, обрушившейся на Россию, мог ли сомневаться, что найдутся средства сдержать тяжесть здания, неравновесно действующую
на склоне горы? Тот, который умел соединить сердца вдадык и народов Европы, чтобы создать храм общаго мира, мог ли думать, что камень будет упрям против Его державной воли, и не пойдет в состав храма, ею указуемый? Время уяснило истину.
Преемник Александра, по любви братней, и по уважению к воле Предшественника, простираемому до благоговения, употребил все возможныя усилия, чтобы исполнить мысль Его без перемены: но сим отдалилось только время ея исполнения. И прежнее место и прежний чертеж преднамереваемаго здания оказалось необходимым заменить новыми.
Что ж? Не ужели не благословилось предприятие Благословеннаго? Да не будет. Но Божие всемогущество явилось над могуществом человеческим, судьбы Божии превознеслись и над возвышеннейшими и над лучшими помыслами человеческими. Не суть, якоже nymиe ваши, путие Мои, глаголет Господь (Иса. LV. 8). Да смирится всякая высота человеческая, и да вознесется Господь един (Иса. II. 11).
Бог низлагает гордость нечестивых, разрушая создания их без надежды возстановления; Бог смиряет и усовершает мудрование благочестивых, приводя благия их намерения к исполнению не теми путями, которыя предначертал самомудрствующий человеческий разум.
Не ныне начинаются опыты сего явления непостижимых судеб. Вспомним одно из древнейших начинаний храмоздательных. Иаков видит видение Божие; благоговеет к месту, на котором оное видел; поставляет на нем камень; возливает на него елей; дает ему имя: Вефиль, то есть, дом Божий. Подумаешь, что видишь заложение храма, который когда либо может быть создан истинному Богу, и котораго не было до Иакова. Но когда пришло время создать скинию Господню, и потом храм, скиния воздвигнута не в Вефиле, а в пустыне Аравийской, и, быв перенесена в землю обетованную, поставлена не в Вефиле, а в Силоме, и потом в Гаваоне; а наконец и храм создан, не в Вефиле, ни в Силоме, ни в Гаваоне, но, где прежде не думали, – в Иерусалиме. Давид, Царь по сердцу Божию, предпринял создать храм: но исполнить cие предприятие суждено было сыну и преемнику его Соломону. Не дивно, если и ныне, чем важнее храмоздательное предприятие, тем более является владычество Божиих судеб над человеческими начинаниями.
И посему-то мы не с скорбию или смущением, идем снять основание несозданнаго еще храма, но с молитвою и упованием веры, и с священною торжественностию, с какою оное было положено. Освященныя руки поднимут то, что положено было освященными руками; руки избранных служителей державной воли приимут то, что положено державными руками, и древний святый храм сохранит сие, дондеже обрящется новое и благоугодное место Господеви, для селения Богу Иаковлю.
Соединимся братия, в молитве, да дарует Господь после Благочестивейшаго Александра Благочестивейшему Николаю благодать храмоздательства, как даровал оную после Давида Соломону. Да обрящет Он место Господеви, и да возблаговолит Господь о месте, от Него избранном; да созиждет Oн селение Богу Иаковлю, и да вселится в оное слава Господня. Да исполнится торжественный обет Царя и Царства; и да утвердятся обетования Божии на Благочестивейшем Самодержце России, на Его Доме и на Его народе, на веки. Аминь.
(Говорено в Успенском соборе; напечатано в Христ. Чтен. 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1838 год>
Призре на смирение рабы своея: се бо отныне ублажат мя вси роди. Лук. I. 48.
Кому из внимательных к Богослужению не известна часто слышимая Церковная песнь в честь Пресвятыя Девы Марии: блажим тя вcu роди, Богородице Дево? Если размыслим, от чего произошла сия песнь, и на что указуют самыя слова ея: то созерцающему духу представится чудное и необъятное зрелище. В дали прошедших времен видите вы, что из незнатнаго Назарета в другой не славный город нагорной страны Иудейской1 приходит бедная и безвестная в мире Дева; приветствует свою престарелую родственницу обычным приветствием: но внезапно возбуждает в ней Пророческий восторг; приветствуется ею, как Матерь Господа, и, быв объята подобным восторгом, пророчествует сама о себе: се, отныне ублажат мя вcu роди. Глас Ея слышат народы, веки, концы вселенныя, и народы, веки, концы вселенныя ответствуют Ей: се исполняем твое слово: блажим тя вcu роди, Богородице Дево.
Сей храм, сей праздник, сие священное и торжественное собрание, также принадлежат к исполнению предсказания пресвятыя Девы, что Ее будут ублажать все роды. В ней ублажается и то, что до Нея всегда было предметом оплакивания, – конец земной жизни.
Усмотрим из сего, братия, высокое достоинство изречения пресвятыя Девы: се, отныне ублажат мя вcu роди. Это не простое слово радости, не гадание, случайно получившее вид предчувствия; но пророчество, в самом точном смысле сего слова, глагол Духа Святаго в устах Марии, изъявление определения и изволения Божия о Ея судьбе, и о нашей к Ней обязанности.
Усмотрим и высокую важность предания, по которому Вселенская Церковь во всяком Богослужении постоянно и ревностно ублажает пресвятую Матерь Господню. Это не простое человеческое предание, не обычай только, введенный произвольным усердием, не подражание примерам частнаго верования, но мысль Духа Святаго, переданная человекам, последование мановению перста Божия, исполнение обязанности столько же священной, сколько справедливой и благотворной для Христианства.
Закон, по которому родятся истинныя пророчества, Апостол Петр изобразил в следующих словах: ни бо волею бысть когда человеком пророчество, но от Святаго Духа просвещаеми глаголаша святии Божии человецы (2 Пет. I. 21). Два признака должны соединиться, чтобы с достоверностию показать и отличить такое пророчество. Во-первых, предсказание должно быть такое, котораго не льзя вывесть из известных обстоятельств посредством заключений разума, или изъяснить из естественнаго состояния предсказателя. Во-вторых, предсказание должно исполниться в точности. Если предсказание выводится посредством заключений разума, или изъясняется из естественнаго состояния предсказателя: то это догадка человеческая, а не Богом
вдохновенное пророчество. Если предсказание не сбылось в точности: то это ложное, а не истинное пророчество, или, по крайней мере, не дознанное в истине. Так судить о Пророках учат сами Пророки. Пришедшу слову, познают Пророка, егоже посла им Господь в вере (Иер. XXVIII. 9).
Приложим сии начала к предсказанию Пресвятыя Девы.
Бедная и безвестная в мире Дева из чего могла бы по разуму вывести столь великолепную догадку, на чем могла бы естественно утвердить столь огромную надежду, что Ее узнает и будет прославлять не только современный мир, но и все роды всех последующих времен? На том ли, что она была от рода царей? – Но слава рода сего давно прешла; сама же она была обручена древоделю, а от такого жребия конечно слишком далеко до всемирной славы. На том ли, что Ей уже предсказано быть Материю Христа? – Но если бы и о сем разсуждала Она по разуму своего времени, как даже и при Христе разсуждали самые Апостолы; и потому ожидала бы устроения царствия Израилева (Деян. I. 6): как мало и сие могло вести Ее к надежде всемирной и всеродной славы! Кто из царей Израилевых знаменитее Давида? Чья память в роде Израилевом благословеннее памяти родоначальника Авраама? Но матери Авраама и матери Давида, не только не ублажают последовавшие роды, но даже имен их не знают. Много ли могла обещать Себе по сим примерам и Матерь Мессии, разсуждая естественно по разуму и понятиям своего народа и времени? Надобно при сем вспомнить о глубоком смирении преблагословенныя Марии. Кто не мало думает о своем достоинстве, о своих добродетелях, тот может льстить себе преувеличенными надеждами: но расположение духа Ея совсем не таково было. В то самое время, как Она славит Бога за свое избрание к высокому званию Матери Господа, она видит Себя только рабою, говорит только о своей ничтожности: призре на смирение рабы своея. Как же вдруг, от столь смиреннаго мудрования переходит Она к столь высоким глаголам о самой Себе: отныне ублажат мя вcu роди? Очевидно, что не от собственных семян Ея разума и сердца возникла сия мысль. Дух Святый, которому предалась Она в восторге молитвы, просветил в сие время Ея ум, подвигнул Ея уста, и Она изрекла то, что предопределил о Ней Бог, и что, под руководством Его провидения, должна в отношении к Ней исполнить Вселенская Церковь.
Как предречение Пресвятыя Девы являет признаки глаголющаго в Ней Слова Божия; так событие сего предречения ознаменовано признаками дела Божия, не только вообще, потому что событие вполне соответствует предречению, но и в особенности, потому что событие образовалось и утвердилось не теми способами, которые бы показывали обыкновенный путь природы, или дело рук человеческих. Если славу в мире находит ищущий ея, или охотно пользующийся случаями встретиться с нею: это путь миpa, это дело рук человеческих. Но если убегающий славы входит между человеками в славу, чистую, возвышенную, даже больше, нежели человеческую: очевидно, это не путь мира, не дело человеческое; здесь есть причина искать пути Божия, усматривать перст Божий. Славы от человек не приемлю (Иоан. V. 41), глаголет Сын Девы Марии; но слава Его покрывает землю, и очевидно, что это слава, яже от единаго Бога (44). Такой же путь славы устроил Он и для своей пречистой Матери. По видимому, Ей менее других надлежало чуждаться славы, которую Она сама себе предсказала: тем не менее Она постоянно чуждалась и убегала ея. Когда народ был в восхищении от Божественных глаголов Иисуса; когда славил Его за чудодействия; когда торжественно сретал Его, как Царя: ни однажды не видим в Евангелии, чтобы в таких случаях Матерь Его являлась близ Его, разделить Его славу. Напротив, видим Ее поспешающую к Нему с материнским участием, когда Его безславили, будто неистов есть (Map. III. 21. 31); видим Ее при кресте Его, разделяющую Его страдания и поругание. Сам Господь наш Иисус Христос, во дни земной жизни своей, не спешил открыть славу Матери Своея, чтобы не казалось
делом естественной, человеческой любви то, что должно быть действием высокой благодати. А потому не удивительно, что в сие время и Апостолы, как многое другое, так не довольно понимали то, какая степень чести и служения подобает Матери Господней, и нужно было со креста преподать начатки сего учения возлюбленному ученику: се мати твоя. Таково было устранение Пресвятыя Богородицы от славы, Ее ожидающей, сообразное с Ея смирением, а также и временем, когда Иисус не у бе прославлен. Но посмотрите, как уже в cиe самое время непроложенным, по видимому, путем приходит Ея слава. Как из облака молния, внезапно просиявает она из уст некоей жены, которая, в духовном восторге от Божественных глаголов Иисуса, воздвигши глас от народа, рече Ему: блаженно чрево носившее Тя! Неизвестная жена конечно не слыхала того, что Матерь Иисуса слишком за тридцать лет сказала одной только Елисавете: ублажат мя вcu роди. Но как верен ея исполнительный ответ на сие пророчество, не только в мысли, но даже в слове: блаженно чрево! Можно ли не примечать здесь, от предсказания до исполнения, единаго пути Божия, которым приходит слава, яже от Бога, – дыхания единаго Духа Божия, начинающаго подвизать все роды, да ублажат Матерь Приснодеву?
Когда распятый Господь прославлен воскресением и вознесением на небо: тогда слава Божественныя Матери Его является уже не мгновенно блистающею, яко молния, но, по выражению Соломона, восходящею, аки утро, так что добрая, яко луна, при Солнце правды, - та же самая, по возшествии Его превыше всех небес, осталась для земли избранною, яко солнце, посреди единонадесяти или двунадесяти звезд, то есть, Апостолов. Сиu вcu, сказует Книга их деяний, бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами и Mapиeю материю Иисусовою (I. 14). Примечайте, что Она, никогда не быв видена среди Апостолов при Иисусе, теперь уже неразлучна с собором их: бяху терпяще, постоянно пребывали, с Mapиею материю Иucyсовою. Что значит сие новое устроение? – Хотя оно может быть изъясняемо и просто желанием общения в молитве, при общем ожидании сошествия Святаго Духа: но, при углубленном внимании, можно здесь открыть нечто особенное и более таинственное. Если сосуд, в котором было благоуханное миpo, и после онаго благоухает, и в некотором степени продолжает действие самаго миpa: кольми паче соделавшаяся сосудом Божества во время воплощения, должна была на веки быть умащена Божественным благоуханием благодати от Того, Котораго и единое имя есть миро излиянное (Песн. I. 2); и потому Ей свойственно и как-бы сродно Своим присутствием и молитвою приближать к человекам благодатное присутствие и спасительное действие Обитавшаго некогда в Ней телесне, и всегда Обитающаго в Ней духовно и Божественно. Сие-то конечно благотворное действие общения с Материю Господнею ощутили Апостолы в сердцах своих, тем полнее, чем сильнее жаждали они подобнаго ощущения, дабы восполнить лишение видимаго общения с вознесшимся Господом; и таким образом Она сделалась глубоким средоточием их единства, не смотря на то, что по Своему смирению продолжала уклоняться от всякаго вида владычествования в их сонме. Бяху терпяще единодушно с Мариею материю Иисусовою. Чудно и торжественно наконец благодать избранныя, яко солнце, явилась средоточною силою Церкви тогда, когда Она, по закону земнородных, познав запад свой на земли, восходила в невечерний день небесный: ибо и разсеянным по вселенной для проповеди Евангелия Апостолам свет Духа показал сие время последняго с Нею в видимом мире общения, и влечение Духа соединило их окрест Ея смертнаго одра, Ея живоприемнаго гроба. С тех пор, по выражению Церковному, слава ея Боголепная Богоподобными сияет чудесы. Тщетно мрачныя мудрования неправомыслящих усиливались затьмить Ея славу: оне только изощрили ревность правоверующих к Ея прославлению. Ни пространства мест, ни продолжение и превратности времен, не ослабляют сияния славы Ея. Сколь наши поздныя времена ни удалены от лицезрительнаго с Нею общения: сие не препятствует вере созерцать Ее, и молитве приближаться к Ней, между прочим при посредстве Ея священных изображений, и Она сама, чрез тайно сообщительные образы и знамения,
исходит во сретение вере и молитве, и простирает усвоенную Ей благодать и благотворную силу на все исполнение Церковное, которое, в соответствие тому, всеродно ублажает Ее, сколько по долгу благоговения к Матери Господа, столько же по чувству веры, упования и благодарности.
Христиане! Чем совершеннее удостоверяемся мы, что слава пресвятыя Богородицы в Церкви есть дело Божие; что наша обязанность ублажать Ее есть определение Божие: тем тщательнее, тем вернее должна быть исполнена сия обязанность.
Ублажаем Приснодеву. Искренно ли? Не с лестию ли? Презренна лесть и между живущими на земле, которых впрочем она иногда обманывает: но живущую на небе, и видящую во всевидящем Боге, и обмануть невозможно. Возможно ли, скажут, и льстить там, где самая высокая похвала остается ниже своего предмета? – Льстим, если хвалим то, чего внутренно не уважаем. И так, ублажая Приснодеву, чтим ли девство? Уважаем ли целомудрие? Храним ли чистоту? Ненавидим ли нечистоту? Ревнуем ли о своем очищении?
Ублажаем во храме преблагословенную Матерь: но не делают ли противнаго сему некоторые дома? Не оскорбляют ли благословенных имен отца и матери дети, неповиновением или непочтительностию, а и сами родители – пренебрежением родительских обязанностей и добродетелей?
Прославляем здесь высокую в смирении, глубокую в молчании Мариам: но не здесь ли же с нами наша гордость, наше тщеславие, наша суетность, наша разсеянность и склонность к празднословию? И молва страстей не заглушает ли в нашем сердце славословий наших устен?
С Елисаветою блажим веровавшую, и чрез то введшую в мир Начальника Веры; чудимся Богоблагодатной: величаем чудодействующую: но тщательно ли храним безценный залог веры, которая и нас может привести к блаженству? Взыскуем ли благодати, не говорю, видимо чудодейственной, которая не всем даруется, так как и не для всех нужна, – но благодати внутренно возрождающей, созидающей в нас сердце чистое, обновляющей дух правый, соделывающей нас новою во Христе тварию? Не живем ли напротив небрежно и безпечно в растлении природы, в ветхом человеке, в делах плоти, в заботах или забавах мира, с праздным именем веры, неоплодотворенной любовию и делами благими, и потому немогущей ни родить в нас блаженства внутренняго, ни родить нас в блаженство небесное?
Не красна похвала в устах грешника. Если желаем достойно ублажать Пресвятую Матерь Божию; то да возлюбим всем сердцем Ея достоинства и добродетели; возлюбив да поревнуем, по возможности, жизнию следовать тому, что мыслию и словом ублажаем. В таком расположении утвердиться да поможет нам Сама ублажаемая нами, данною Ей благодатию и могущественными молитвами к Сыну Своему и Богу, единосущному и прославляемому со Отцем и Святым Духом во веки. Аминь.
(Говорено Августа 22; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.).
<1838 год>
И ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом. 1 Цар. XVI. 13.
Дух Божий носится над Давидом. Какое высокое состояние! Без сомнения, оно было и весьма благотворно для Давида. Без сомнения, от носившагося над ним Духа Божия нисходили светлые лучи в его ум, чтобы просвещать его в познании того, что истинно, Богоугодно и спасительно; упадали в сердце святыя искры, чтобы воспламенять его к добрым намерениям и спасительным делам, и все существо его исполнялось выш нею силою, с которою он и трудныя дела с дерзновением начинал, и совершал без утомления. Ибо если бы присутствие Духа Божия не ознаменовалось такими благотворными влияниями: то чтo могли бы значить, как могли бы сказаны быть, сии слова: ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом?
Но какой это счастливый день, который ввел Давида из обыкновеннаго в столь возвышенное благодатное состояние? – Это день помазания его в царя народа Божия, как о сем ясно сказует первая книга Царств. И прия Самуил рог со елеем, и помаза его посреде братии его: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом.
Можно ли думать, что Давид позабыл день, столь примечательный в его жизни? Не вероятнее ли напротив, что он помнил оный, и при каждом обращении годоваго круга дней встречал его с особенным вниманием, с благоговением к Богу, с благодарением, с молитвою о продолжении благопомощнаго осенения Духа Господня?
И вот в какой глубокой и священной древности встречаемся мы с мыслию о торжественном дне царскаго помазания! И вот на каком глубоком основании утверждается сия мысль, именно на действии Духа Господня в царском помазании!
В сем, по моему мнению, заключается истинное изъяснение важности и нашего, благочестивые Россияне, настоящаго торжественнаго дня. Бог, Который повелел помазать на Царство Давида, не есть ли Тот Самый Бог, Которым и ныне царие царствуют? Итак Он благословил и освятил венчание и помазание и нашего Царя. От дня помазания Дух Благодати Его носится над Помазанником. И как настоящий воспоминательный день венчания и помазания на Царство Благочестивейшаго Самодержца нашего очевидно связан со днем самаго события: то не должно ли думать, что в сей день особенно Дух Господень призирает и в наши сердца, чтобы по мере веры нашей, по искренности наших благодарений за прошедшее, по усердию и чистоте наших молитв о будущем, продлить над Царем и царством Свое благодатное осенение, благопомощное Царю, благотворное и спасительное для царства. Да будет же для нас день сей сколько радостным и торжественным, столько же и священным. Да одушевляет он как любовию к Царю, так и благоговением к Царю царствующих. Пусть веселие движет сердца: но и молитва да воздвизает души под благодатное осенение Духа Господня.
Между тем мысль о священной важности царскаго помазания, приводит меня к некоторым размышлениям о важности священно-таинственных учреждений вообще.
В наши времена разум человеческий, наслышавшись от Истории, что прежде люди много погрешали чувственным образом мышления о духовных предметах и суеверием, и что такое состояние называют детством человечества и разума, думает тем вернее показать
себя вышедшим из детства, чем менее уважает чувственные виды Религии. Люди, которым не нравится подчиненность учреждениям Религии, но которые не находят силы отвергнуть самую мысль о Религии, в понятии о духовности ея ищут повода к освобождению себя от власти ея учреждений. Так родятся два сомнения, одно хуже другаго: имеют ли священныя учреждения внутреннюю важность и силу? даже, нужны ли для духовнаго человека чувственные виды и обрядовыя установления Религии?
Те, которые усиливаются довести сии сомнения до несчастной уверенности, мнимые ревнители духа, известнаго им только по имени, дерзают важности и даже потребности священно-таинственных и обрядовых учреждений противопоставлять слово Господа к Самаряныне: Дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися (Иoaн. IV. 24).
Дерзость невероятная и после того, как мы ее видели! Не тот же ли Господь установил Таинства, и облек их внутреннюю силу чувственными видами, и действиями обрядовыми? Итак может ли Его слово опровергать собственныя Его постановления? Разве может Премудрость Божия сама себе противоречить, и сама себя разрушать?
Чтобы определить точный смысл слов Господа о духовном Богослужении, надлежит заметить, что сомнение Самаряныни, в разрешение котораго произнесены оныя, было не о важности или надобности видимых установлений Религии вообще. И в надобности, и в важности оных она была уверена, когда не смела быть равнодушною к ним, а заботилась удостовериться, которое из двух известных ей Богослужений есть правильное и спасительное, Самарийское или Иерусалимское. И Господь не колебал ея уверенности, а утверждал оную, когда одобрил Иерусалимское священно-обрядовое Богослужение, как сообразное с истинным познанием о Боге, и ведущее ко спасению. Мы, то есть, покланяющиеся Богу во Иерусалиме, кланяемся, Егоже вемы: яко спасение от Иудей есть (Иоан. IV. 29). Сим образом Господь приводил Самарянку от Самарянскаго раскола к Иудейскому правоверию. Но если бы Он на сем только и остановился: то оставил бы ее на пути к истине, не доведя до истины совершенной. Надлежало приготовить ум ея к высшему верованию Христианскому, готовому явиться с своими новыми установлениями на развалинах установлений Иудейских. Посему Господь продолжает: грядет час, егда ни в горе сей, ни во Иерусалимех поклонитеся Отцу: то есть, скоро не только неправильное Самарянское Богослужение рушится, но и законное Иудейское перестанет быть правильным, и также разрушено будет. А дабы сие не показалось предвещанием совершеннаго уничтожения Богослужебных установлений, особенно для Самарянки, привыкшей достоинство Богослужения измерять только святостию места, и дабы помысл ея, привязанный к одним чувственным видам Религии, возвести на высшую степень духовнаго разумения, Господь продолжает еще: грядет час, и ныне есть, егда истиннии поклонницы поклонятся Отцу духом и истиною. То есть: скоро Богослужение перестанет быть привязанным к одному святому месту, каков Иерусалим; но тем не менее будет свято, и еще более совершенно; потому что более духовно, и следственно более достойно Бога, как существа духовнаго, и более истинно, вместо того, что Иудейское Богослужение состоит из прообразований ожидаемой истины, а непонятыя прообразования остаются одними чувственными видами без духа. Так слово Господне от чувственных видов Богослужения, возводит к поклонению Богу духом и истиною, но не отвергает оных, поколику они суть проявления духа и облачения истины: ибо иначе надлежало бы при поклонении духом отвергнуть даже слова человеческаго языка, которыя, и в чистейшем их употреблении, не суть самый дух и истина, но только проявление духа и облачение истины.
Впрочем удостоверение, что духовное Богопоклонение не отвергает чувственных видов Богослужения, и даже имеет в них нужду, не есть еще удовлетворительное дознание важности оных. Как же можно достигнуть сего дознания?
Разум человеческий не надежный к сему вождь; потому что, не умея дознать сокровеннаго в своем собственном доме, как может он изследовать и постигнуть сокровенности великаго дома Божия? Не понимая, как душа человеческая соединена с телом, вотще усиливался бы он стать выше самого себя, и уразуметь, как в учреждениях Божественных вещественное соединено бывает с духовным, земное с небесным, естественное с сверхъестественным, и сколь важно сие соединение для произведения действий благодатных и спасительных в человеке.
Духовный, внутренний опыт высокаго, могущественнаго и благотворнаго действия священно-таинственных учреждений есть самое близкое дознание их силы и важности для тех, которые имеют такие опыты. Но здесь встречается то затруднение, что верные и полные опыты сего рода происходят только при чистой и совершенной вере: а такая вера не есть достояние общее; и в тех, которые стяжали ее, не всегда доступна открытому дознанию. Совершенно верующий получает внутренние опыты, как дар Благодати, как плод веры, свыше потребности своего удостоверения. Маловерный, если пожелает достигнуть тех же опытов для своего удостоверения, может не достигнуть их по самому маловерию. Не льзя ли однако найти средство воспользоваться и такими опытами, к которым сами мы еще, может быть, не способны? –Такое средство есть внимательное наблюдение над духовными опытами людей дознанной святости и веры; и особенно над такими опытами, которые, так сказать, сам Бог учреждает и производит над верующими, ощутительно являя невидимую благодать, дабы возбуждать, привлекать и утверждать веру.
С примером такого опыта мы встретились в начале сего слова: обратимся к оному вновь.
Бог предопределил Давида в царя Своему народу; и хощет возвестить о сем назначении Давиду и его семейству, прежде нежели настало время действительно исполнить предопределение. Орудием Божиим избирается Самуил. Что же для сего нужно? – Кажется, только пойти, и сказать слово. Нужно ли еще какое особенное действие? Какое? Чудесное для удостоверения Давида? – Юный Пророк и просто поверит престарелому Пророку, Который от юности своей известен всему Израилю, как истинный Пророк Божий. Обрядовое для торжественности? – Cиe, кажется, было бы даже не уместно; потому что это еще не действительное и торжественное воцарение Давида, а только тайное предвозвещение, которое во время события служило бы удостоверением о воле Божией. Но что глаголет Господь Самуилу? –Наполни рог твой елеа (1 Цар. XVI. 1). И потом: востани, и помажи Давида (1 Цар. XVI. 12). Если не можно подумать, чтобы Бог соделал что либо излишнее или безполезное (ибо так думать было бы Богохуление): то надобно заключить, что помазание было в сем случае благопотребно даже пред очами Божиими, а посему не льзя уже не признать онаго важным для человека. Еще более дознается cиe из непосредственнаго действия помазания над Давидом: помаза его посреде братии его: и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне, и потом. Вот опытное дознание того, что священное помазание не есть простой обряд, для впечатления на зрителей, ниже мертвый знак, связанный с означаемым только в мыслях, а не в самом деле, но действие таинственное, в котором чувственный вид невидимо есть сопутствуем или проникнут духовною и Божественною силою, и с возлиянием елея на помазуемаго соединено наитие благодати.
Не стану собирать примеров. И один ясный и достоверный не мало вразумить может. Поспешим принять вразумление.
Если ветхозаветныя священно-обрядовыя действия оказываются имеющими толикую важность и силу, тогда как оне были только сень грядущих (Колос. II. 17), тогда как не у бе Дух Святый изливаем обильно, яко Иисус не у бе прославлен (Иоан. VII. 39): то что должно думать о новозаветных священно-таинственных установлениях, получивших начало свое от Самого Иисуса Христа, тогда как от исполнения Его мы вси прияхом и благодать возблагодать (Иоан. I. 16); тогда как живоносные токи Святаго Духа, обильно излиявшагося на Апостолов, потому что Иисус уже бе прославлен, текут непрерывно, и орошают все исполнение Церкви, потому что прославленный Иисус пребывает с нею во вся дни до скончания века (Матф. XXVIII. 20)? Не больше ли еще важны, не паче ли исполнены благодати сии учреждения? Какого же оне требуют внимания? Какого благоговения?
Креститься, по слову Господню, есть родиться водою и духом. Крещены все мы. Что ж? Помышляем ли мы о том, что носим в себе новое духовное рождение? Тщимся ли хранить, питать, возращать cиe вышнее рождение?
Господь рек на таинственной вечери, и при каждом повторении того же священнодействия глаголет и здесь: сие есть тело Мое: сия есть кровь Моя. Где Тело и Кровь Господа, распятаго, но и воскресшаго: там, без сомнения, и Дух Его, и Божество Его; там Сам Он присутствует: там близко стоим мы пред Ним, пред Которым и Ангелы трепещут: и чувствуем ли внутренно близость Его? по крайней мере, помышляем ли о ней благоговейно? Не забываемся ли здесь иногда, как не позволили бы себе забыться в присутствии великих земли?
Рече Господь: глаголы, яже Аз глаголю, дух суть, и живот суть (Иоан. VI. 63). Сии самые глаголы оглашают нас в Евангелии; следственно дух и жизнь исходит в них. Как издалека, и с каким усилием устремлялся на встречу глаголам Господа нашего тот, который в уста духовной, таинственной невесты сего Божественнаго Жениха вложил сии слова: душа Моя изыде в слово Его (Песн. V. 6)! Наша душа, при толикой близости, исходит ли в сретение слову Господню благоговейным вниманием? Отверзается ли сердце наше верою к принятию духа и жизни в глаголах Евангелия? Не случается ли, что дух и жизнь течет в провозглашении сих глаголов; а мы остаемся без внутренняго чувства и движения, как мертвые камни в струях живаго потока?
Сократим слово. Все священное в Церкви приосенено духом Благодати. Да приносим благоговение и веру; и да приемлем Благодать. Иначе самая близость Благодати тем тягчае осудит нашу невнимательность и небрежение. Аминь.
(Говорено Сентября 13; напечатано в Хр. Чт. 1838 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1838 год>
Хвалю же вы, братие, яко вся моя помните, и якоже предах вам, предания держите. 1. Кор. XI. 2.
Святый Апостол Павел, преподавая Коринфским Христианам спасительныя наставления, хвалит их за то, что верно сохраняют предания. Какия это предания? – Сие можно усмотреть из тех его изречений, которыми он напоминает и дополняет предания. Он говорит, что муж не должен есть покрывати главу во время молитвы: вот дополнение предания, которое показывает, что сему предшествовало предание о церковной молитве. Далее говорит он: еда домов не имате, во еже ясти и пити? Или о Церкви Божией нерадите? Сие обличение случайнаго безпорядка и неблагочиния в Церкви показывает, что сему предшествовало предание о святости Церкви, по которой она совсем не то, что простой дом, и требует благоговейнаго внимания. С особенною же ясностию, как на предмет предания, указывает Апостол на таинство Тела и Крови Христовы, когда говорит о сем: аз приях от Господа и предах вам. Таким образом оказывается, что Апостол хвалит Коринфских Христиан за соблюдение преданий о церковной молитве, о святости храма, о Божественной литургии.
Взирая на сей храм, благолепно устроенный, и ныне благодатию Божиею освященный, помышляя, что сие сделано не по какому либо требованию, или необходимости, но по свободному усердию к Богу и святыне Его, по желанию, чтобы здесь непрерывно совершались церковныя молитвы, и приносима была безкровная жертва о душах живущих и преставльшихся, и чтобы место печальных воспоминаний превратилось в сокровищницу благодатных и спасительных утешений, – хвалю в душе моей предпринявших и совершивших сие Богоугодное дело. Но поелику похвала моей мерности не была бы для них наградою, какой им желаю: то призываю на помощь святаго Апостола Павла, показую ему дело, подобное тому, что похвалил он в Коринфянах, и молю его преподать свою Апостольскую похвалу и благословение и здешним братиям. Хвалю вы, бpamиe, яко вся Апостольская помните, и якоже предаша нам Богоноснии Отцы, предания держите.
Заслужить Апостольскую похвалу за верное соблюдение истинных преданий должно быть желательно всякому сыну Церкви. И так внимания каждаго достойно учение о преданиях.
С тех пор, как учение Христианское заключено в священныя книги, Святая Церковь, для вернаго и неизменнаго сохранения сего учения, имеет обычай и правило, не только мысли сего учения на непреложном свидетельстве Богодухновеннаго Писания утверждать, но и самыя слова и выражения, для означения важнейших предметов и частей учения заимствовать из того же чистаго источника Писания. Так, если тщательно разберете Символ Православныя Веры, и сличите его с священным Писанием: то найдете, что Святые Отцы Никейскаго и Константинопольскаго Вселенских Соборов изобразили в нем догматы Веры не своими словами ни выражениями, но взятыми из Священнаго Писания, и таким образом Символ Веры имеет для нас сугубую важность; ибо не только в нем изрекают истину Отцы Церкви, но и само Священное Писание, само слово Божие говорит их устами. Подобно сему и в учении о преданиях самое сие понятие, и самое наименование предания заимствуется из Священнаго Писания, как уже и показали мы отчасти из слов Святаго Павла.
Но главнейшим основанием сего учения можно принять следующее изречение того же Апостола: темже убо братия, стойте и держите предания, имже научистеся, или словом, или посланием нашим. 2 Сол. II. 15.
Вот вместе, и учение для разумения, и учение для исполнения, и заповедь о преданиях, и введение в познание преданий. Стойте и держите предания, т. е. твердо и постоянно соблюдайте: вот заповедь, выражение непременной обязанности, соблюдать предания. Предания, имже научистеся или словом, или посланием нашим: вот, вместе с наименованием преданий, руководство к истолкованию сего наименования. Преданиями называет Апостол все то, чему от него научились Xpиcтиaне, яко от Апостола, относительно веры, священноначалия, Богослужения, благочиния церковнаго и правил жизни. Далее он различает два вида предания: предание посредством послания, или писанное предание, и предание посредством слова, или неписанное предание. Но как предание писанное простее и обычнее означается наименованием Священнаго Писания: то наименование предания обыкновенно употребляется для означения того, чему не посредством Священнаго Писания, но посредством слова и примера мы научились от Святых Апостолов и Святых Отец.
Достойно примечания, что Апостол нераздельно и равно заповедует держаться и преданий посредством слова, и преданий посредством послания, или иначе сказать, велит нераздельно и равно держаться и Священнаго Писания и священных преданий. Предания и Богодухновенное Писание стоят у него рядом; он требует от нас не меньшаго внимания и ревности к преданиям, как и к Богодухновенному Писанию. Нужно ли более сего, для удостоверения о важности преданий, и для побуждения к верному соблюдению оных?
Здесь мог быть и конец учению о преданиях, если бы мы, подобно непосредственным ученикам Апостолов, имели пред глазами и непосредственное Апостольское, и потому несомненно истинное, предание.
Но уже Христианския предания прошли чрез многия страны, народы, языки, чрез многие веки. К первоначальным преданиям Апостольским присоединились предания Отеческия разных степеней древности. В некоторых частях преданий оказалось разнообразие, простирающееся до противоречия. Сделалось нужно изследование подлинности и достоинства преданий, – изследование, не всегда удобное и не всякому доступное. Для удостоверения в подлинности и достоинстве преданий, всего лучше было бы с точностию знать их начало: но оно нередко скрывается в туманной дали прошедшаго. Теперь что делать?
Прежде, нежели скажем, что должно делать, – посмотрим, что делают. Одни обращают все внимание на то, что в преданиях есть темнаго и недостовернаго, и отсюда выводят догадку, не суть ли оныя дело, если не просто человеческое, то по крайней мере, преданное Провидением произволу людей и случайностям времен, и не позволительно ли освободить себя от дальней заботы о преданиях, тогда как имамы известнейшее Пророческое и Апостольское слово в Богодухновенном писании, могущее умудрити во спасение, да совершен будет Божий человек, на всякое дело благое уготован. Другие, обращая внимание только вообще на заповедь соблюдать предания, без изследования, без разсуждения, слепо держат предания, как нибудь упадшия на их руки, не стараясь дознать их подлинность, достоинство и чистоту. Что же должно делать? – Должно остерегаться обеих крайностей, теперь указанных.
Священное Писание начато чрез Моисея. Как же до того, в продолжении столь многих веков от начала миpa, сохранялась и распространялась истинная вера, и учреждалось сообразное с нею Богослужение? – По преданию. Следственно предание было точно такое же орудие Божие ко спасению человеков, как и Священное Писание.
Священное Писание Новаго Завета начато чрез Евангелиста Матфея, спустя восемь лет по вознесении Господнем на небо. Где же до того было Евангелие, основание догматов, учение жизни, устав Богослужения, законы управления церковнаго? – В предании. Богодухновенное Писание, по свидетельству одного из священных писателей, именно, святаго Евангелиста Луки, есть только продолжение и неизменнее особенным устроением Духа Божия упроченный вид предания. Якоже предаша нам, иже исперва самовидцы и слуги бывшии Словесе, изволися и мне no ряду писати (Лук. I. 2. 3).
Вы хотите все утверждать на незыблемом основании Священнаго Писания. Очень хорошо. Так и должно. Между тем откуда известно вам, какия книги суть священныя, и почему та или другая из них точно принадлежит к числу священных? – Сие известно большею частию из предания. И так самое Священное Писание пользуется пособием предания.
Если так важно истинное предание, прежде писания, и вместе с писанием: то когда же могла бы уменьшиться его важность? Разве тогда, когда писание, став на место предания, сказало бы нам, что уже не нужно заботиться о предании? Но писание говорит противное сему: стойте и держите предания, имже научистеся или словом, или посланием.
Впрочем, если даже Апостолов должно было испытывать в том, истинные ли они Апостолы, как cие видно из того, что в Откровении Святаго Иоанна Сам Господь одобряет дело Ангела Ефесския Церкви, икусившаго глаголющияся быти Апостолы и oбpетшагo их ложных: то кольми паче после Апостолов, чрез столь многия руки, чрез столь многие веки прошедшия предания, нужно испытывать, суть ли оне истинныя Апостольския и Святоотеческия, и не подверглись ли неправым изменениям и чуждым применениям. Без сей осторожности наше служение Богу может подвергнуться тому же осуждению, которым Господь поразил Фарисеев и книжников Иудейских, державших предания старец: всуе чтут мя, учаще учением, заповедем человеческим. Оставльше бо заповедь Божию, держите предания человеческая (Map. VII. 7. 8).
Спросят, может быть: как же предохранить себя от сего осуждения? Как испытать предания, и отличить несомнительное? – Надежнейшее для сего, и удобнейшее к употреблению правило извлекаю из приведеннаго теперь изречения Господня. Испытывай предание посредством Слова Божия и посредством заповедей Божиих. Если предание противоречит Слову Божию; если оно ведет тебя к нарушению заповеди Божией: то знай, что это человеческое, не истинное предание, что такое предание соблюдал бы ты всуе, между тем как нарушение заповеди Божией осудило бы тебя.
Другое правило для испытания преданий можно извлечь из следующаго изречения святаго Апостола Павла к Тимофею: да увеси, како подобает в дому Божии жити, яже есть Церковь Бога жива, столп и утверждение истины (1 Тим. III. 15). Если Церковь есть столп и утверждение истины: то в ней должно искать истины, и ею можно поверять требующую дознания истину, и особенно истину преданий, которых Церковь есть единое верное хранилище. Приемля предание от единыя, Святыя, Соборныя и Апостольския Церкви, стойте в нем, не колеблясь напрасными сомнениями, держите оное, с упованием благоугодить Богу. Да держим, поучает Апостол, исповедание упования неуклонное, – не оставляюще своего собрания (Евр. X. 23. 25), т. е. собрания Вселенския Православныя Церкви, якоже есть неким обычай. Примечайте, братия, что еще в Апостольския времена были некие, имевшие обычай оставлять собрание Вселенския Церкви: не дивитесь, если и ныне встречаете неких, имеющих сей несчастный обычай. А если такие люди станут предлагать вам свое предание: то можете знать предварительно, что люди, оставившие Церковь, столп и утверждение истины, конечно предложат вам
предание или ложное, или поврежденное, или по крайней мере, краденое и неблагословенное; и, конечно, ложное не спасет, поврежденное не исцелит, краденое не обогатит, неблагословенное не принесет благословения.
Прославим, братия, Бога, сподобившаго нас быть чадами и членами истинныя и Святыя Церкви, в которой истинное и святое предание, – не просто видимое и словесное предание учения, правил, чиноположений, обрядов, – но с сим вместе и невидимое, действительное преподаяние благодати и освящения, сходит с неба на землю, яко роса аермонская на горы Сиoнския, течет непрерывно и неизсякаемо, и орошает священноначалие и священнодействия, яко миро нa главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его (Псал. CXXXII. 2. 3), так что помазанные Духом Святым Апостолы помазуют тем же духовным миpoм Святых Отцев, и сии своих преемников из века в век, Святители подают освящение храмам и таинствам, и взаимно храмы и таинства подают освящение Святителям, почему, прикасаясь к нынешней святыне, вы прикасаетесь к той же благодати, которая излиялась в сошествии Святаго Духа на Апостолов.
Да держимся неуклонно сего чистаго и живаго источника. Яко чада послушания, с усердием и любовию да приемлем от уст и рук Матери нашея Православныя Церкви чистое учение веры и жизни, истинное благодатное освящение, верное руководство к жизни вечной. Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1839 год>
Видев Иисус веру их, рече разслабленному: дерзай чадо, отпущаются ти гpеси твои. Матф. IX. 2.
Верующаго поучать вере, не значит ли учить ученаго, и не излишний ли это труд? Так может показаться при поверхностном сличении слов: но не так при основательном разсмотрении дела. И ученому нужно возобновлять приобретенныя познания, и приобретать новыя, одним словом, учиться: ибо иначе надлежит опасаться, что и познанное потемнено будет забвением, и, остановясь, он отстанет от науки, которая непрестанно идет вперед. Подобным образом, или, еще и более, нужно верующему непрестанно поучаться вере, и умозрительно, и деятельно: ибо иначе надлежит опасаться, чтобы и засветившийся в сердце свет веры, без благоразумнаго наблюдения и поддержания, не погас, подобно светильникам известных в притче дев юродивых. Правда Божия в благовествовании Христовом является от веры в веру, как изъясняется Апостол (Римл. I. 17). То есть: в учении Христианском открывается путь к праведности и святости, даруемой от Бога, посредством веры, восходящей со степени на степень, от совершенства
к совершенству, всегда полагающей себе новыя восхождения, всегда простирающейся в предняя; потому что она стремится к безконечному.
Посему прилично нам, Христиане, каждый раз, когда слышим какое слово писания о вере, испытывать, по повелению Господню, сие писание (Иоан. V. 39), и изыскивать, какое преподается в нем учение и руководство собственно для нашей веры.
Ныне в Евангелии мы слышали во многих отношениях поучительное повествование, как разслабленный принесен был к Господу Иисусу на одре, и получил от Него прощение грехов, и исцеление от болезни. При сем некоторые книжники, люди мнимо ученые, но в самом деле ослепленные гордостию книжнаго звания, услышав возвещаемое Иисусом отпущение грехов, мысленно приняли сие за Богохуление: и таким суждением сами впали в преступление, которое хотели осудить, порицая Богохулением Того, Который Сам есть Бог: поразительный пример, до чего может довести склонность к пересудам! Но сие оскорбление Божескаго достоинства Спасителя нашего подало Ему причину явить Свое Божественное всеведение: потому что на сокровенныя, сердечныя помышления книжников Он тотчас дал ответ. Мнением книжников, что грехи может прощать один Бог, Он воспользовался для преподания глубокаго учения, что, так называемое, физическое зло, то есть, страдание, болезнь, тление, зависит от нравственнаго зла, то есть, греха, как последствие, с ним родившееся и с ним уничтожающееся; почему то же Божественное действие, которое, простираясь на душу, выражается словами: отпущаются ти греси, простираясь и на тело разслабленнаго, здесь выражается словами: востани и ходи, то есть, будь исцелен. Действительным исцелением разслабленнаго Иисус оправдал сие учение, доказал Свою Божескую власть прощать грехи, и показал в Себе истиннаго Сына Божия. Происшествие кончилось тем, что простой народ, следуя здравому смыслу и не предубежденной совести, принял чудо с лучшими чувствованиями, нежели книжники, и прославил Бога. Как бы мимоходом, среди сего повествования, встречается имя веры: и видев Иисус веру их, peче разслабленному: дерзай, чадо, omnyщаются ти греси твои. Но при внимательном разсмотрении, открываются здесь относительно веры важныя и назидательныя истины.
Первая истина: вера благотворно действует на человека грешника, для получения прощения во грехах. Ибо Евангелист не напрасно замечает, что Господь произнес отпущение грехов, видев веру. Видно, Господь действовал не просто по Своему изволению, не потому только, что имел болящаго пред глазами, даже не потому, что сострадал бедствующему, хотя и сиe свойственно Источнику милосердия, но потому, что увидел веру. Видно, что если бы не была усмотрена вера, не последовало бы и отпущения грехов. Один Бог действительно дает прощение грехов: одна вера приемлет оное.
Другая истина: вера благотворно действует на человека бедствующаго, к его избавлению от бедствия. Возвещая разслабленному отпущение грехов, Господь не сие одно имел в намерении, но вместе с сим, его исцеление от болезни. В Божественном определении: отпущаются ти греси, уже заключалось и другое: востани и ходи. Только лукавыя помышления книжников потребовали, чтобы последнее произнесено было вновь, выразительно и отдельно. Следственно и к исцелению приступил Господь, видев веру. Если бы не было веры: то не последовало бы чудеснаго исцеления, как сие ясно заметил Евангелист в другом случае: и не сотвори ту сил многих, за неверство их (Матф. XIII. 58). Господь, по милосердию Своему, дарует благодатныя и чудесныя исцеления, и другия творит избавления от бед; и без сомнения за Его милосердием дело не станет: надобно при том, чтобы не стало дело за нашею верою.
Третия истина: вера одного человека может благотворно действовать в пользу другаго. Евангельское повествование говорит: видев Иисус веру иx, рече разслабленному. Из сего видно, что не вера самого разслабленнаго, или по крайней мере, не одна его вера привлекла ему прощение грехов и исцеление; но помогла ему вера некоторых других людей: видев Иисус веру их. Кто были сии необыкновенные помощники, узнаем от Евангелиста Марка, который, повествуя о исцелении разслабленнаго, согласно с Матфеем в существе дела, присовокупляет некоторыя подробности. Он сказывает, что разслабленнаго несли на одре четыре человека; что, по тесноте от множества народа, они не могли внести его в дом, в котором Господь находился; что, не уступая сему препятствию, они разобрали кровлю или потолок дома, и опустили одр с больным в храмину, на пространство, которое между Господом и собравшимся к Нему народом оставлено было благоговением сего народа. Их-то веру Господь увидел, и по их вере, или, по крайней мере, при содействии веры их вере разслабленнаго, и грехи разслабленному простил, и от недуга исцелил его.
Здесь, братия, не не любопытно было бы мне, если бы то возможно было, видеть помышления ваши. Чудитесь ли вы простодушно, подобно лучшим из древних Иудеев, и прославляете ли Бога, давшаго власть таковую человеком, что они верою своею могут привлекать благодатную и чудодейственную силу Божию не только самим себе, но и другим, у которых не достает собственной подобной веры, или, подобно древним книжникам, и между вами, некоторые помышляют в сердцах своих, что сей тако глаголет? Один верует, и другой исцеляется: какая тут сообразность? Один верует, и другой разрешается от грехов: какая тут правда? Не знаю, входят ли в сердца ваши подобныя помышления: но поелику они ходят между людьми, и возмущают иногда и тех, которые не желали бы мыслити лукавая в сердцах своих: то что скажем мы в ответ духу сомнений и совопрошений? – Не будет ни грубо, ни обидно, если мы скажем ему то, что сказал Господь Апостолу Петру, когда он возстал с возражением против одной из таин веры: иди за мною сатано: яко не мыслиши, яже суть Божия, но яже человеческа (Марк. VIII. 33). Ты мыслишь о правде человеческой, и не понимаешь правды Божией; думаешь о сообразностях естественных, вещественных, но и сих часто не понимаешь и удивляешься, встречая их там, где не ожидал, и не находя там, где предполагал; и удивительно ли, что сообразностей духовных, общений благодатных, не постигаешь без благодатнаго опыта? Дух выше плоти; благодать выше природы; вера выше разума: посему не удивительно, что для плоти не понятно, как действует дух; для природы не понятно, как действует благодать; для разума не понятно, как действует вера.
Впрочем из самаго прещения Господня на не мыслящих, яже суть Божия, можно приметить, что есть некоторая возможность мыслить, яже суть Божия: потому что не справедливо было бы осуждать за то, что не сделано невозможнаго. И если можно, по Апостолу, верою разумевать (Евр. XI. З): то можно несколько разумевать и самую веру и ея спасительныя действия, и удостовериться, что в них нет ни неправды, ни несообразностей. Одна строгая правда не позволила бы ни в каком случае простить грехи; для сего нужна помощь милосердия; а милосердие не требует заслуги, которой бы воздано было по правде, но только готовности принять подаваемую благодать. Душа без веры есть сосуд запертый для благодати, а душа верующая – открытый. Вера открывает душу для принятия благодати. Чтобы увериться в сем действии веры Божией, посмотрим на действие веры человеческой. В сношении с человеком, к которому не имеем ни доверенности, ни преданности, не примечаем ли, что душа наша заперта для него; что его на нас действие скользит, так сказать, по поверхности нашего сердца, не проникая внутрь его; что разсуждения его нас не убеждают, и чувствования не трогают, хотя оне и не без силы? Напротив, кому мы доверяем и преданы: того и легкая мысль, и простое слово, преклоняет наш ум, проникает сердце, движет душу; и такое общение душ бывает иногда
столь тесным, что мы находим для него приличным наименование единства. Примените сие дольнее к горнему, сие земное к небесному, сие человеческое к Божественному, и вы отчасти возможете уразуметь, как вера отверзает душу для принятия благодати, а также и то, как одна душа, привлекшая благодать верою чрез искреннее общение с другою душею, может и ей впечатлевать действие веры, и облегчать приятие благодати. Так души носителей Евангельскаго разслабленнаго c одной стороны верою стремились ко Христу, с другой человеколюбием и состраданием прилеплялись к душе разслабленнаго: и видел Иисус веру их, и ток благодати пролился от Него чрез их души на душу и на тело разслабленнаго.
О если бы, братия, сии размышления о благотворном и могущественном действии веры, сколько нибудь помогли нам, чтобы наша вера не была ни безсильнее, ни бездейственнее веры сих неизвестных жителей не славившагося верою Капернаума, которые, принесши ко Господу разслабленнаго, из сокровищ благодати Его вдруг извлекли несколько чудес, и весь народ подвигли к прославлению Бога! Благо было бы сие для нас во всякое время, во всякой скорби от належащаго, во всяком страхе от угрожающаго зла, при всяком непорочном желании потребнаго и истиннаго блага. Ко Господу взывающая скорбь, и к Нему взирающее желание, само собою обращалось бы в молитву веры; и вера приводила бы исполнение молитвы. Ибо верно Господне обещание: вся, елика аще воспросите в молитве, верующе, приимете (Матф. XXI. 22). Аминь.
(Говорено Июля 23 дня; напечатано в Христ. Чтен. 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1839 год>
Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим. Иoaн. XIV. 23.
Молитвами, тайнодействием, торжественным славословием Божиим, обновляем мы ныне здесь и обитель Божию между человеками, то есть, храм Божий, и обитель человеком, посвящающих себя Богу.
Добрая была мысль, посвятить храм Богу на месте, где столь многия тысячи подвизавшихся за Веру, Царя и Отечество положили временную жизнь, в надежде восприять вечную. Те из них, которые принесли себя в жертву, в чистой преданности Богу, Царю и Отечеству, достойны мученическаго венца, и потому достойны участия в церковной почести, которая издревле воздавалась Мученикам, посвящением Богу храмов над их гробами. Если же некоторыя из сих душ, оставляя тело, понесли на себе некоторыя тяготы грехов, некоторыя нечистоты страстей, и, к своему облегчению и очищению,
требуют силы церковных молитв и безкровной жертвы, за них приносимой: то, за свой подвиг, паче других усопших достойны они получить сию помощь.
Мысль обитать здесь, родилась, может быть, в недрах частной, семейственной печали. Что нужды? Довольно на первый раз, если печаль сия принесена Богу, и в Нем взыскано утешение. В совершенстве никтоже благ, токмо един Бог (Лук. XVIII. 19). Немощь есть исходная точка человека; совершенство – цель, которую он не вдруг даже усматривает, а усмотрев, и при усиленном стремлении к ней, всегда видит в разстоянии от себя. Благий Бог, ведающий человеческаго естества немощь, милосердый Господь, лена внемшася не угашающий, видит и слабую искру искренно добраго намерения в человеке, и Сам подвизается, судьбами своего Провидения, очистить ее от дыма естества, и напитать чистым светом благодати, к истинному благу и спасению душ. Не усомнимся признать дело Божия Провидения в том, что без искания нашлись желающие обитать на сем месте, когда оно было пусто, не утверждено никаким постановлением, ни чем не обезпечено; что сии люди вошли в общество, которое не было еще учреждено, предали себя в послушание, когда еще не было власти; что cиe новое жительство было потом утверждено церковным благословением и Державною волею под необычайным дотоле наименованием Богоугоднаго Общежития, а наконец возведено и в чин обителей монашествующих; что Царская щедрота пришла на помощь частным приношениям, дабы надгробный храм и смиренныя при нем жилища облеклись в вид, обители свойственный, с присовокуплением и сего другаго храма, приспособленнаго собственно к потребностям Обители.
Благословен Бог, благословляющий добрыя начинания во имя Его. Благодарение Благочестивейшему Государю, всегда готовому покровительствовать благочестивым предприятиям. Благодать, мир и спасение притекающим во храм сей и в Обитель сию искать благодати мира и спасения.
Господи Боже сил! Призри с небесе и виждь, и посети виноград сей, и соверши и, егоже насади десница Твоя (Псал. LXXIX. 15. 16): ибо только Ты сеешь доброе семя; только Ты, хотя и не без рук человеческих, насаждаешь, возращаешь, умножаешь и сохраняешь истинный и плодоносный виноград; только Ты, хотя не без нас, созидаешь обитель, и сию рукотворенную, в которой человек обитает пред Тобою, и нерукотворенную, в которой Сам благоволишь обитать в человеке.
Да, обитатели обители, посетители храма! – когда обитель построена, когда храм освящен; тогда еще не все сделано. Есть еще обитель и храм, которые должно созидать и освящать. Какой храм? – Тот, о котором написал Апостол: и сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен (1 Пет. II. 5). Какая обитель? Та, о которой сам Господь сказал: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим.
Человеку быть храмом Бога Отца, и Сына, и Святаго Духа, и обителию, в которой бы Он жил, или хотя гостил, – какая необмыслимая мысль! Плоть не вместит сего, разум не поймет, гордое мудрование найдет несообразным, чтобы Безконечный обитал в ограниченном; самое чувство смирения скажет, что это безмерно много для ничтожной твари. Потому-то возвещающее столь высокия тайны Христианство и требует веры, которая бы пленяла в свое послушание разум человеческий, которая бы низлагала всякое возношение помышлений, взимающееся на разум Божий, которая бы паче упования уповала, когда ей скажут: от человек cиe невозможно есть, от Бога же вся возможна. Не дух ли истины чрез Апостола говорит Христианам с такою уверенностию: не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас (I Кор. III. 16)? Не самосущая ли Истина, не Сын ли Божий изрек сие высокое обетование о сем ничтожном человеке, котораго мы,
человеки же, так часто ненавидим, или пренебрегаем или чуждаемся: Отец Moй возлюбит его, и к нему приидем и обитель у него сотворим? Без сомнения истинно то, что говорит Истина.
Иной, может быть скажет: мне ли домогаться высоких состояний духовных, непосредственной близости к Богу? Останусь хотя чем нибудь менее, нежели храмом Божиим и жилищем Духа Святаго. Нет, возлюбленный! Не советую тебе отказываться от того, что Бог даровать тебе желает, хотя, без сомнения, слишком дерзновенно было бы удостоивать себя того. Не преувеличиваю, когда говорю, что Господь не только позволяет, но и желает, чтобы ты Его имел твоим посетителем, гостем, обитателем. Он точно изъявил cиe желание, когда сказал: се стою при дверех и толку: аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему и вечеряю с ним, и той со Мною (Апок. III. 20). О чудо снисхождения! Живущий во свете неприступном, седящий на престоле славы, скрывает Свой свет, котораго и Херувимския очи снести не могут, нисходит в мир дольний, чтобы приближиться к убогой, полуразрушенной хижине, какова душа человека, во грехах рожденнаго и живущаго, прежде нежели Сотворивший ее храмом и образом Своим возсозиждет ее и украсит Своим присутствием; стоит при дверях ея Тот, Которому отверзаются страхом врата смертная, пред Которым вземлются врата небесная, Который и затворенным дверем входит; как будто не имеющий дерзновения странник, осторожно ударяет Он в двери, пред Ним затворенныя, и терпеливо ждет быть услышан: и это потому так, что, принося человеку новый дар благодати, Господь желает сохранить ненарушимым древний дар свободы. Что ж, смиренное чадо земли? Не ужели ты не потщишься принять столь высокаго посещения, потому что чувствуешь себя недостойным онаго? Это было бы нескромность, а дерзость, или безчувствие; не смирение, а оскорбление величества. Не ужели ты не пожелал бы вечерять с Господом? Не ужели не желаешь услышать глас Его? Не ужели оставишь Его за дверьми безполезно ударяющим в оныя, как не поступают и с безвестным странником? И что сделаешь ты с душею своею, если не захочешь пещися, чтобы она созидалась вновь, как сотворена была вначале, в жилище Божие духом? Не ужели оставишь ее домом запустелым, вместилищем нечистот, обиталищем нетопырей, или даже разбойников? Не ужели не страшишься видеть, или увидеть ее чуждою добра, полною темных помыслов и нечистых желаний, оскверненною и отягченною идолами страстей, доступною духам злобы? – Сохрани Бог! – скажешь ты. Сохрани Бог! – говорю и я, и для сохранения души твоей показую тебе верное средство в том, чтобы ты со всяким вниманием и верностию, поколику можешь, уготовлял ее в обитель Господу.
Если спросишь, что должно делать для сего уготовления; на основании слова Господня ответствую: исполнять те условия, под которыми Господь обещает, к кому бы то ни было, приити, и обитель у него сотворить; – аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет. Возлюби Господа, толико любящаго тебя, толико к тебе снисходящаго; и сия любовь возбудит в тебе тонкое духовное чувство слышать глас Его, и она же отверзет Ему дверь сердца твоего, и приимешь Его, и сотворишься обителию Его. Если вопрошаешь еще: как бы обучить себя любви Божией, и соделать ее истинною, нелицемерною, крепкою; паки ответствую из слова Господня: соблюдай слово Его, исполняй заповеди Его; в сем состоит истина и сила любви к Господу, как он Сам удостоверяет: имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя (Иoaн. XIV. 21). Если же и в самом делании заповедей чувствуешь себя изнемогающим, или затрудняемым искушениями и препятствиями, паки призови на помощь любовь Божию, и ею одушевляй себя: ибо крепка, яко смерть, любы; – крила ея крила огня ( Песн. VIII. 6); с нею терпящии Господа изменят крепость, окрылатеют аки орли, потекут и не утрудятся (Иса. XL. 31).
Еще один вопрос нужно мне разрешить, и тогда умолкну. Если нерукотворенной, невидимой, внутренней, духовной обители требует себе Бог: то для чего еще сия
рукотворенная и видимая? – Для того, чтобы в сей обители, тем удобнее услышать глас Господа, приближающагося к нашей обители внутренней, чем менее здесь оглушаемся шумом и молвою мира; – для того, чтобы в дверь сердца, отверзаемую Господу, не так легко вторгалось многое, что мы оставили за оградою обители видимой; – для того, для чего Пророку Илии нужен был Кармил, и Иоанну Крестителю пустыня; – для того, чтобы жизнь Пресвятыя Девы Богородицы имела на земли подражательное продолжение, и бывшее о ней пророчество ясно было в исполнении: приведутся Царю девы в след ея (Псал. XLIV. 15); – для того, чтобы дать свободное место слову Господню: могий вместити, да вместит; и другому: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое, и имети будеши сокровище на небеси (Матф. XIX. 21).
По сему-то святый Златоуст, похваляя Христианское благочестие страны Египетской в свое время, отдает в тоже время преимущество пустынножителям. И сия, говорит, не во градех токмо благая, но и в пустынях, пaчe нежели во градех. Ибо мощно видети во всей стране оной Xpиcmoвo воинство, и царское стадо, и горних сил гражданство. И сия не в мужех токмо, но и в женской породе содержима обретаются: ибо и oне не меньше мужей любомудрствуют; не щиты приемлющия, не на кони вседающия, якоже славнии Еллинстии, повелевают законоположницы и любомудрцы, но ину много труднейшу рать имущия. Обща бо женам и мужем брань к диаволу и ко властем тьмы, и нигде же, естества немощь таковым сражением бывает препятие. Не по естеству бо телес, но по произволению души сия судятся ратования. Сего ради и жены паче мужей подвизашася многажды, и светлейшия победы знамения оставиша. – Сего ради, продолжает он, с прилежнейшим учений хранением, многу и житием своим показуют добродетель: всех бо имений совлекшеся, и всему миpy распеншеся, далее происходят, и телесный труд свой в пищу требующим истощевающе. Ниже бо, егда постятся и бдят, праздни во дни быти хощут: но нощи в священных песнех и всенощных молитвах, дни же в молитвах, купно и рукоделии провождают (Злат. на Матф. нрав. 8).
В сих изречениях златословеснаго учителя, пребывающие в сей обители да обретут и закон своего подвижничества, и поощрение в нем; а мир да уразумеет из оных, что, устрояя святыя обители иночествующих, мы не произволом человеческим изобретенное жительство вводим, но древнее благочестие и священный чин церковный соблюдаем. Аминь.
(Говорена Сентября 4; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1839 год>
Благочестивейший Государь!
С благоговением слышал Твой древлепрестольный град, как ты, воздая честь подвигам рода минувшаго, в тоже время поучал подвигам род настоящий и грядущий, – как освящал славу благочестием, – как чуждую неги жизнь воинскаго стана услаждал для воинов – Твоим примером.
Наконец и видит Тебя Твой древлепрестольный Град, и радостными взорами особенно ищет теперь увидеть во взорах Твоих отсвет радости, озарившей недавно Твой Благословенный Дом.
Твой Первенец возвратился в Твои объятия, пленив сердца и чуждых народов доблестями, которыя наследовал от Тебя рождением, и которыя Ты образовал в Нем воспитанием.
Любовь к Отечеству Твоей первой Дщери, при Твоем Родительском попечении, навсегда упрочила Ее для России, соделав и Супруга Ея Сыном России.
Вниди в сие царственное святилище соединить Твою благодарную молитву с нашею; и новыя благодеяния Неба да орошают выну Твое благодарное пред Богом сердце.
(Напечатана в собран. 1844 г.)
<1839 год>
Благочестивейший Государь!
Есть для некоторых важных дел особенная судьба Провидения Божия, по которой одному избранному дается возвышенная мысль, а другому предоставляется величественное исполнение. В ожидании сего плотскому оку представляется, что дело не успевает: но пред очами Провидения оно преуспевает. Вместо одного избраннаго имеет оно двух; и сквозь одно дело просиявает много добродетелей: в предприемлющем – не только доброе намерение, но и смирение, и терпение, и покорность судьбам Божиим, когда он должен уступить другому исполнение, – в исполняющем – не только благое делание, но и безкорыстие, великодушие, братолюбие, когда исполняет мысль другаго как-бы свою.
Так Давид, благодарный Богу за утверждение своего царства, помышляет создать Ему храм в Иерусалиме, и в сем утверждается совещанием с Нафаном. Мысль прекрасна; Пророк изобрел ее; Пророк одобрил: однако и два Пророка не угадали судьбы Провидения, пока она им не явилась. Исполнителем мысли Давидовой Бог назначает Соломона. Той созиждет дом имени Моему, и управлю престол его до века (2 Цар. VII. 13).
Так Александр Благословенный, благодарный Богу за спасение Своего Царства, помышляет создать, для священных воспоминаний и благодарных молитв, Храм Xpиcтy
Спасителю, в Столице, бывшей всесожжением за спасение Отечества, и возрожденной из пепла. Мысль Его провозглашена; Церковь благословляла начинание Благословеннаго. Ты един из Братий Его стоял тогда подле Него: и – теперь мы видим, что Тебе еще тогда указал Вседержитель исполнить Священный обет Державнаго Брата Державною рукою.
Итак, Россияне, мы в современных происшествиях читаем древнюю книгу Богоправимых Царств! Священныя времена проходят пред нами в деяниях наших Царей! Какое утешение для веры! Какая надежда для Отечества!
Благочестивейший Государь! Да утвердится сердце Tвое во Господе; да вознесется рог Твой в Бозе Твоем; Спаситель мира, спасший Poccию, да благопоспешит Тебе создати сей Дом имени Его, и да управит Престол Твой до века.
(Говорено в Троицкой Сергиевой Лавре, 25 сент.; напечатано в Христ. Чтении 1840 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1839 год>
Молитеся о нас: уповаем бо, яко добру совесть имамы, во всех добре хотяще жити (Евр. XIII. 18). – Пишет святый Апостол Павел ко Евреем, то есть, к Христианам из Евреев.
Молитеся о нас: говорим иногда и мы людям, которых почитаем сильными в молитве, или, по крайней мере, упражняющимися в ней с приметным вниманием. И ныне, для чего множество людей собралось во храме сем, если не для того наипаче, чтобы сказать Преподобному Сергию, как могущественному молитвеннику: моли Бога о нас?
Воспользуемся же словами Апостола, чтоб извлечь из них о взаимной молитве некоторыя мысли, для нас полезныя.
Молитеся о нас. Подумайте, кто это просит себе молитвы других? – Павел, который некогда, с своим сотрудником Силою, в темнице Филиппийской, совершал молитвенное Богу славословие, с такою духовною силою, что внезапу трус бысть велий, яко поколебатися основанию темничному, отверзошася же абие двери вся, и всем юзы ослабеша (Деян. XVI. 25. 26); – Павел, который объятием сострадательной любви и молитвы воскресил Евтиха; – Павел, котораго молитве даровал Бог вдруг двести семдесят шесть душ, сопутников его в плавании, готовых погибнуть от кораблекрушения; – Павел, котораго сам Господь нарек избранным сосудом благодати Своея, и который сам о себе не обинулся исповедать: вся могу о укрепляющем мя Иисусе Христе (Фил. IV. 13). И сей, вся могущий, просит себе помощи молитвенной; и от кого просит? – Не от каких либо избранных, крепких молитвенников, но от всех Христиан-Евреев, без разбора, не исключая и последняго мирянина. Что ж такое делает святый Павел? Да, что он делает, то
достойно глубокаго внимания нашего, и, если будем внимательны, может подать нам немаловажныя наставления.
Пример Апостола должен вразумить нас, Христиане, как настоятельна потребность взаимной друг о друге молитвы, и наипаче общественной, когда и сей, толико крепкий подвижник духовный, признает для себя нужду сей духовной помощи; как дерзко было бы опираться на силу одной собственной молитвы, хотя бы кто в ней уже имел некоторые опыты, и достиг некоторых успехов, когда на собственную молитву не дерзает положиться муж, облагодатствованный столь необыкновенно и чудесно; с каким смирением и простотою надлежит нам не отвергать, не пренебрегать молитвенной помощи немощнейшаго из верующих, когда прозорливый дух Павла не употребил в сем случае разборчивости, которую трудно употребить без возношения себя и без уничижения ближняго, и которая была бы без цели, потому что сила Божия в немощех совершается, следственно может иногда совершиться и в немощнейших, по видимому, молитвенниках.
Кстати заметим из примера святаго Павла, как верно, даже до ныне, в Церкви Божией сохраняется тот же дух и тот же чин, какой учением и примером ввели в нее святые Апостолы. В каждом Богослужении слышите вы, как Церковь призывает всех верующих, не исключая немощнейшаго и последняго, молиться, как друг за друга вообще и в разных отношениях, так в особенности за тех, которые призваны в преемственное Апостолам служение благодати.
Дабы, без трудных разсуждений, ясно показать вам благотворное действие молитвы друг за друга, приведу пример другаго Апостола. Петра стрежаху в темнице: молитва же бе прилежна бываемая от Церкве к Богу о нем. Егда же хотяше его извести Ирод, для суда, и, вероятно, для убиения, в нощи той бе Петр спя между двема воинома, связан железнома ужема двема, стражие же пред дверми стрежаху темницы. Опасность крайняя; избавление кажется невозможным; притом же сам Петр не молится о избавлении: бе Петр спя. Но какая нечаянность! Се Ангел Господень предста. Он разбудил Петра; оковы спали с него сами собою; Ангел провел его сквозь запертыя двери, между стоящими при них стражами, и оставил на свободе. Каким же образом Петр не вымолил, а покоясь сном приобрел себе избавление? Тем образом что молитва, бе прилежна бываемая от Церкве к Богу о нем. Она совершила избавление Петра без его усилия и без его ведома.
Мало сведущие в делах духа могут спросить: почему посторонняго молитвеннаго содействия, или даже полнаго действия, требуют и такие люди, которые имеют сами дар молитвы, возделанный упражнением, и приносящий даже чудесные плоды? Некоторые, по недоумению, в простоте, могут сказать о Петре или Павле то, что некогда Иудеи, в ожесточении, в укоризну говорили о Христе: иныя спасе, себе ли не можешь спасти? На сие, для искренно вопрошающих, ответствуем: Павел просит себе чужой молитвы, по смирению; Петр не спасает себя из темницы, по отвержению своей воли, по преданности в волю Провидения Божия: между тем как того же Петра, и того же Павла, в молитве за других гораздо более свободными, и по вере дерзновенными, делает человеколюбие и сострадание; и потому они подлинно иныя спасают своей молитвою, и не стыдятся сами молитвою иных быть спасаемы. Но для чего Бог полагает на избранных Своих сей образ духовной скудости и уничижения, что они заимствуются пособиями молитвы от других людей, менее облагодатствованных? Для того же, чтобы лучше сберечь высоту их достоинства в глубине их смирения. Или, пусть сии люди сами изъяснятся о дивном в них смотрении Божием: имамы, говорят, сокровище cиe в скудельных сосудех, да премножество силы будет Божия, а не от нас (2 Кор. IV. 7). Если бы Святые всегда были также чудесно могущественны для себя, как часто бывают для других: то
непроницательные люди удобно приписали бы им самим силу Божию, в них действующую; и следственно похитили бы у Бога славу, Ему принадлежащую: но когда теже люди в одном случае Богоподобны чудесным могуществом, а в другом подобострастны нам общею человекам немощию; тогда и малопроницательные должны усмотреть, что тут является премножество силы Божия, а не от нас.
Возвратимся к словам Апостола, которыя мы взяли в руководство настоящему размышлению. Молитеся о нас: уповаем бо, яко добру coвесть имамы, во всех добре хотяще жити. Не просто требует он молитв о себе, но представляет нечто такое, по чему бы его требование признали справедливым, и не отказали в требуемом: уповаем бо, яко добру совесть имамы, во всех добре хотяще жити. В сих словах можно видеть следующее размышление Апостола: если бы я признавал в себе совесть не добрую, неочищенную от грехов, по возможности человеческой и по благодати Божией; если бы не имел искренняго намерения вести добрую жизнь во всех отношениях: то не отважился бы просить себе от Церкви молитвенной помощи, которой нечистая совесть недостойна, и которая злому намерению споспешествовать не может: но поелику, испытуя сердце свое пред Богом, не нахожу, чтобы совесть обличила меня в делах, заведомо и по намерению злых; а напротив того стараюсь во всех случаях иметь намерения Богу угодныя, ближним полезныя, собственной душе моей спасительныя; то с несмущенным дерзновением прибегаю к духу благодати и щедрот, дышущему в Церкви, испытующему сердца, и дающему всем по сердцу каждаго. И так, вот еще наставление, которое мы должны для себя извлечь из примера Апостола: кто желает воспользоваться споспешествующею молитвою ближних и всея Церкви; тот должен прилежно испытать свою совесть, отвергнуть всякое намерение греховное, всякое хотение нечистое, стараться нелицемерно, во всяком случае, соделать такую долю добра и правды, какая возможна ему, по дару Божию естественному, и по предварительной благодати; и потом уже с упованием просить достойнейшей помощи духовной и благодатной от душ, искренно молящихся.
Таковы суть, братия, законы общественнаго духа молитвы; таков порядок его действования. Кто не подчиняется сим законам; кто не обращает внимания на сей порядок: тот напрасно вздумает жаловаться на скудость плодов общественной и взаимной молитвы; он должен жаловаться на самого себя, на свое неразумие, или, поелику для простаго добролюбиваго неведения есть простыя внушения духа и тайная помощь благодати, еще справедливее должен жаловаться на свое произвольное нерадение или неверность.
Церковь непрестанно призывает нас к молитве взаимности, то в особенности за начальствующих и служащих Церкви, то за братий наших, разнообразно бедствующих, то за всех единоверных вообще. Учрежденный лик, то и дело, вопиет за нас ко Господу о помиловании нас; и подаянии нам благодати. Что же ты предстоящий? Вопиешь ли также в cиe время в сердце твоем? Чувствуешь ли важность сего общения, чтобы присоединить твой малый молитвенный глас к великому молитвенному согласию Церкви? Помышляешь ли о твоей частной молитве смиренно и униженно, а о соединенной молитве Церкви – благоговейно и благонадежно? Или только слушаешь пробегающия слова чтеца, как шум ветра, и глас певца, как звук свирели, и, между одушевленными духом молитвы, стоишь празднен, холоден, безчувствен? Если, по несчастию, так: то очувствуйся, полумертвая душа, возбуди сердце твое, воззови ко Господу из глубины твоей внутренней, да возможешь реянием твоим коснуться глубин Духа Божия, исполняющаго Церковь Божию, и привлещи себе начаток духа благодати и щедрот, в обновление и благоуправление твоея жизни.
Иные, по видимому, обращаются к молитвам Церкви, призывают молитвы Святых, просят молитв от некоторых ближних: но между тем не довольно обращаются к своей совести, не довольно внимания обращают на свою жизнь, не восприемлют добрых намерений, или, восприяв, не сохраняют. Говорят Святому: молися о нас, а сами беззаботно стоят на пути грешных. Подумали ль вы, чего требуете? Не ужели дух молитвы для того дан Церкви, чтобы он, как вихрь, мог схватить некающагося грешника, и бросить в рай? Какая в сем случае была б правда у Бога? И что было бы с самым раем, когда бы его наполнили неочищенные покаянием и неисправленные в житии грешники? – Блаженное место не может сделать блаженным грешника; но грешник и блаженное место оскверняет собою и повреждает, как именно с сим блаженным некогда миром случилось чрез грех Адама. Нет! – Благодатный дух молитвы дарован от Бога для помощи грешникам, восчувствовавшим и возненавидевшим свою греховность, решительно возжелавшим очищения и совершеннаго исправления, у которых не достает только силы делать добро, а не добраго намерения.
Желаю, братия, чтобы как можно менее нашлось между нами таких, для которых в настоящем размышлении нашем найдется обличение. – Кто же найдет здесь для себя обличение: тот да не гневается на обличающаго по долгу, но да приимет доброжелательное напоминание, и употребит оное к своему исправлению, которое да подастся всем нам благодатию Господа Бога и Спаса нашего Ииcyca Христа, молитвами Преподобнаго Отца нашето Сергия и всех Святых. Аминь.
(Говорено Сентября 28-го; напечатано в Христ. Чтен. 1839 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1839 год>
Bеpa бо чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их, и нескверна себе блюсти от мира. Иак. I. 27.
Много приятных мыслей раждается при виде сего храма, ныне освященнаго, и сего дома, для котораго храм сей служит венцем доброты.
Приятно видеть создание сего храма, как свободное дело благочестия.
Приятно видеть учреждение сего дома, как щедрое дело человеколюбия.
Приятно видеть здесь сочетание благочестия и человеколюбия, в одном деле, для одной цели, так что сии добродетели, в соединении, одна другую подкрепляют, одна другую возвышают.
Приятно мыслить, что сие дело благочестия и человеколюбия есть плод благих расположений не одного человека, или не многих, но целаго сословия граждан великаго града.
Приятно вспомнить, какой случай привел в движение благия расположения, и произвел благотворное дело. Первородный Сын Царев, надежда России, достиг совершеннолетия, и торжественно вступал в права онаго. Радовались Венценосные Родители. Сорадовалась Россия. Москва чувствовала сию радость, как свойственно сердцу России. Все, под руководством Церкви, возносили сию радость к небу и молили о ея упрочении; все, кто как мог, желали ознаменовать ее и в земном быту. Тогда возвысился сей общественный голос: «Царь заботился о своем Первенце, Царь радуется о своем Первенце, не только по родительской любви к Сыну, но и по Царской любви к Отечеству, по предусмотрительной заботливости о будущем благе России: чем же бы нам ознаменовать то, что мы сие чувствуем, что желаем сему соответствовать, поколику нам возможно? – Есть дети, о которых некому заботиться, о которых некому радоваться: да будет их матерью – наша любовь к Царю и Сыну Его. Ею призренные, обезпеченные, образованные, да будут они ея живыми памятниками, ея от нас наследниками, ея проповедниками потомству». – Итак, учредители, вы полагали, что, дабы ознаменовать радость; надобно сделать доброе дело; что, дабы доказать любовь к Царю, надобно сделать дело человеколюбия; что, дабы сделать приятное Царю, надобно сделать дело благотворения! Прекрасно, возлюбленные! Такой образ мыслей достоин сынов Веры. Такая мысль о Царе достойна истиннаго величия. Такое предприятие достойно верных подданных Царя благочестивейшаго.
При виде таких расположений, остается только желать, чтобы оне сохранялись, и не преставали приносить плод, их достойный; чтобы чувствования, так светло блеснувшия в минуты восторга, были постоянным и всеобъемлющим светом дел и жизни в людях, ими одушевленных. Кто даст – скажем словом Господним – кто даст еже быти тако сердцу их в них – во вся дни, да благо будет им, и сыном их во веки (Втор. V. 29)?
И кто же дал бы нам сие без Тебя, Отче светов, от котораго свыше нисходит всякое даяние благо, и всяк дар совершен? Ты призри на рабы Твоя, и на дела Твоя, и настави сыны их: и буди светлость Господа Бога нашего на нас, и дело рук наших исправи (Пс. LXXXIX. 16. 17). Благословение Твое да исходит выну от храма сего на дом сей, и на обитающих в нем, и на создателей и блюстителей того и другаго.
С нашей же стороны, братия Христиане, требуется постоянное внимание к сердцу своему, дабы в нем от источника истинной веры исходили чистыя струи человеколюбия. Вот правило, которое должно быть основным не только для тех, которые особенно призваны благоустроять обители человеколюбия, но и для всех, которые желают благоустроить свой душевный дом.
В соборном послании, то есть, в учении, писанном в руководство всем вообще членам Соборной или Вселенской Церкви, Святый Апостол Иаков оставил нам чудное изречение о союзе веры с человеколюбием. Bеpa, говорит он, чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их, и нескверна себе блюсти от мира. Это почти все равно, как если бы сказано было, что чистая вера есть чистое человеколюбие и непорочность жизни. Если бы cиe сказал кто нибудь другой: то могло бы случиться, что его упрекнули бы смешением понятий. Но как cиe сказал Апостол; а чрез
Апостола говорил Дух Святый; а Дух Святый есть Дух истины: то нет сомнения, что в словах Святаго Иакова заключается чистая истина, а не смешение понятий. Не льзя его поправлять или оспоривать, а надобно правильно выразуметь.
Святый Иаков, непосредственно после приведеннаго теперь изречения говорит: братия моя, не на лица зряще имейте веру Господа нашего Иucyca Xpиcma славы (II. I). Здесь видно, что он учит существу Христианския веры, и не думает, как некоторые ныне, пренебрегать догмат, чтобы обратить все внимание на одну нравственность. Посему и предшествовавшее изречение не так должно разуметь, аки бы вся вера, благоугодная Богу, заключалась в человеколюбии; но так, что чистая вера есть купно и человеколюбие. Вера пребывает верою; человеколюбие – человеколюбием: но между ими есть столь близкое отношение, столь неразрывная связь, что где есть чистая вера, там непременно есть и чистое человеколюбие, как последствие. Каждый истинно верующий должен быть истинно человеколюбивым.
Дабы полнее выразуметь cиe Апостольское учение, и точнее приложить оное к жизни, можно предложить два вопроса: не ужели не льзя иметь чистой веры без человеколюбия? И обратно, может ли быть чистое человеколюбие без чистой веры.
Решение перваго из сих вопросов не трудно извлечь из приведенных нами слов Апостола. Если чистая вера есть купно чистое человеколюбие, или, что тоже, человеколюбие есть неразлучное последствие чистой веры: то отсутствие неразлучнаго последствия по необходимости должно быть признаком отсутствия действующаго начала; и следственно, где нет человеколюбия, там не льзя предполагать чистой веры; кто не имеет человеколюбия, тот не может благонадежно уверять себя, что имеет чистую веру.
Как? – скажет иной, – я верую в единосущную Троицу, в Господа Иисуса Христа Богочеловека, в Его спасительное страдание, крестную смерть и воскресение, в Его вознесение на небо и грядущий суд, в благодатныя тайнодействия Святаго Духа; отвергаю всякое неправославное мудрование: не сия ли есть чистая вера в Бога, каковы бы ни были отношения мои к людям? – Нет спора, единоверный мой, что сия есть истинная Апостольская вера в существе своих догматов: но может быть сомнение в том, точно ли ты ее имеешь, и как имеешь. Поколику ты имеешь ее в Слове Божием и в Символе веры: потолику она принадлежит Богу, Его Пророкам, Апостолам, Отцам Церкви, а еще не тебе. Когда имеешь ее в твоих мыслях и в памяти: тогда начинаешь усвоять ее себе; но я еще боюсь за сию собственность, потому что твоя вера в мыслях, может быть, есть только еще задаток, по которому надлежит получить сокровище, то есть, живую силу веры. А как получить ее? – сердцем, как говорит Апостол Павел: сердцем веруется в правду (Рим. X. 10). Но если ты усвоил себе веру сердцем, то есть, в глубине души почувствовал ея достоинство, святость и силу, возлюбил ее, прилепился к ней: то, в следствие сего, надлежит, по слову Апостольскому, вселитися Христу верою в сердце (Ефес. III. 17) твое, то есть, внести в него Свою благодать, Свой свет, силу и жизнь, Свое мудрование, любовь и добродетель; и тогда ты возлюбишь всех человеков, – иначе и быть не может, – любовию Христовою; из любви и благодарности к пострадавшему и умершему за тебя готов будешь пострадать и умереть за спасенных Его любовию и искупленных Его смертию; кратко сказать, по мере совершенства в вере будешь совершен в человеколюбии. Таким образом одно из двух: или ты имеешь чистую веру, и купно с нею человеколюбие, и вообще Христианскую добродетель и непорочность; или, если сих не имеешь, то не будь дерзновен, хваляся одною верою, только словесною, или мысленною, но подвизайся утверждать веру в сердце твоем, да веруешь в правду, живою, а не мертвою, деятельною в любви, а непраздною верою, да оправдишься на суде Христовом, где воздастся по делам человеколюбия, и с праведниками от веры жив будешь вечно (Рим. I. 17).
Разсматривание отношения между верою и чeлoвекoлюбиeм, как между началом и последствием, откроет нам путь к разрешению и того вопроса: может ли быть чистое человеколюбие без чистой веры? Если спросят о человеке верующем: откуда в нем чистое человеколюбие? ответ, по учению Апостольскому, прост: от чистой веры. Вера бо чиста и нескверна пред Богом и Отцем сия есть, еже посещати сирых и вдовиц в скорбех их. Но если предположите чистое человеколюбие в человеке, не имеющем чистой веры: то спрашивается: откуда оно? Не знаю, какой можно было бы дать на cиe удовлетворительный ответ. Скажете ли от природы? Но природа человека, поврежденная грехом, не производит чистаго добра собственною силою без особенной благодати Божией, которая приемлется только верою. Скажете ли от разума? Но он принадлежит к той же поврежденной природе человека, и потому также не обещает чистоты без благодати. Есть и в поврежденной грехом природе человека расположение к человеколюбию; одобряет сие расположение и необлагодатствованный разум: посему и природа и разум осудят не человеколюбиваго: но возведут ли они человеколюбие на степень чистоты? На пример правило: аще алчет враг твой, ухлеби его: аще ли жаждет, напой его (Рим. ХII. 20); – изобрел ли бы разум? Обрадовалась ли бы оному природа? – Не знаю. А то знаю достоверно, что природа и разум, неисправленные верою, пьют кровь врагов, и пожирают их трупы. Может и неуправляемый верою сделать иногда благодеяние врагу, из гордости, для славы великодушия, из удовольствия видеть унижение одолжаемаго, для предусматриваемой впереди выгоды собственной; следственно из побуждений нечистых. Но чистый закон любви ко врагам только Господь Иисус изрекает, только вера приемлет, только благодать делает любезным и удобоисполнимым. Потому-то Господь, изрекая сей закон, поставляет Себя в противоположности с иными законоположителями и наставниками: Аз же глаголю вам: любите враги ваша (Матф. V. 44).
Ища истины непреложной, выдерживающей всякое испытание, обратим внимание на особенные случаи, в которых является чистое человеколюбие, по видимому, вне пределов чистой веры.
Руфь Моавитянка, следственно, природная язычница, из сострадательной любви к бездетной и безпомощной Ноеммини, оставляет и свой род и отечество, и решается следовать за нею в землю Израилеву, без всякой надежды для себя, а только для того, чтобы утешать и упокоивать возлюбленную свекровь. Не есть ли это чистое человеколюбие вне пределов чистой веры? – Нет. Любовь к благочестивой Ноеммини привила ея веру душе Руфи, и вера сделала ее способною к человеколюбию, чистому до самозабвения и самопожертвования. Бог твой, Бог мой (Руфь. I. 16), – говорила Руфь Ноеммини, совершая прекрасный подвиг человеколюбия.
Ангел сказал Корнилию Сотнику, также природному язычнику: молитвы твоя, и милостыни твоя взыдоша на память пред Бога (Деян. X. 4). Если милостыни Корнилия взошли на память пред Бога, то есть, приняты в благоволение Божие: то оне должны быть чистыя, потому что нечистое не может приближиться к Богу. Не есть ли это чистое человеколюбие вне пределов чистой веры? – Нет. Из слов Ангела видно, что молитвы Корнилия восходили к Богу впереди его милостыней: а молитвы восходят к Богу не иначе, как предводимыя верою. Искреннее хотение, волю Божию творити, сделалось в его душе приятелищем предваряющей благодати Божией, и сия ускорила посеять в нем зерно веры, сперва нераскрытое, погребенное в естественном неведении; а дабы оно раскрылось и прозябло, для того послала потом Ангела, и наконец Апостола Петра. Что проповедь Апостола, как солнечный луч, упала на готовое уже, хотя закрытое, зерно веры в душе Корнилия, сие можно приметить из того, как быстро вера его раскрылась, и как высоко
возрасла в немногие часы. Она достигла уже до причастия Святаго Духа прежде крещения водою.
Но чтобы решить дело непогрешительным и окончательным судом, приступим к великому суду Христову. Очевидно, что на нем оправдывается человеколюбие. Взалкахся бо, говорит, и дасте Mи ясти, возжадахся, и напоисте Мя, и так далее. Но примечаете ли важную особенность человеколюбия, которое Господь оправдывает и награждает вечным блаженством? Понеже, говорит, сотвористе единому сих братий моих меньших, Mне сотвористе (Матф. XXV. 35. 40). Дабы дела человеколюбия были чисты, достойны Господа, оправдательны, блаженнотворны, для сего надобно, чтобы оне в лице человека сделаны были самому Господу Ииcycy. Но как сего достигнуть? Думаю, что не иначе можно, как путем чистой веры, которая во всем и чрез все взирает на Господа, Его полагает средоточием всех намерений и дел, ради Его благодетельствует, Его зрит в благодетельствуемых, как нареченных Его братиях, и таким образом, милуя нищаго, взаим дает Богу (Прит. XIX. 17). Суд Божий есть по истине. Как же оправдает Господь дела наши, как скажет нам: Мне сотвористе, если мы делаем наши дела не для Него, а совсем по другим видам, если при делах наших к Нему не взираем, и о Нем не помышляем, если не приближаемся к Нему истинною и чистою верою и любовию?
Якоже предрекохом, и ныне паки глаголю (Гал. I. 9). Братия Христиане! Да имеем постоянное внимание к сердцу своему, дабы в нем от источника истинной веры исходили чистыя струи человеколюбия. Аминь.
(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1840 год>
Не ктому убо друг друга осуждаем: но cиe паче судите, еже не полагати претыкания брату или соблазна. Рим. XIV. 13.
В житии Богоноснаго Отца нашего Сергия находим, что Он, во время своего Игуменства, услышав однажды изшедшее из уст брата его Стефана, слово любоначалия: кто есть Игумен на месте сем? не аз ли прежде седох на месте сем? – немедленно вышел из обители, чтобы поселиться на другом удаленном и сокровенном месте. Очевидны в сем поступке терпение, кротость и смирение Святаго. Но вот что недоуменно: почему не вразумил он брата, по долгу Игумена? Как, за одного человека, оставил всю братию и служение, в которое поставлен священною властию? – Есть особенные пути Святых, пред которыми все должны благоговеть, поелику они особенною благодатию Божиею управлены, и оправданы в своих последствиях; но которым не всякой имеет право последовать, потому что было бы дерзновенно, если бы каждый стал приписывать себе туже благодать. Таков случай, теперь разсматриваемый.
Если у отца сын или у начальника подчиненный безчинствует: берегитесь молчать, и оставлять его без обличения и исправления. Вспомните грозное прещение и наказание, которым за небрежение сего рода Бог поразил несчастнаго Илия: отомщу Аз на доме его до века в неправдах сынов его, о нихже ведяше, яко злословиста Бога сынове его, и не наказа их (1 Цар. III. 13). Если от какого нибудь искушения или неудовольствия приходит тебе желание бежать от места, на котором ты поставлен законною властию: остерегись; может случиться, что вину своеволия понесешь; от зла путем своего произвола не избегнешь, и преследуемаго тобою спокойствия не уловишь.
Но если Святый Сергий в известном случае, не по сим обыкновенным правилам действовал: то по каким же? Ибо святому по святым правилам действовать надлежит. Мы уразумеем дело его, если приложим к его поступку правило Апостола: cие паче судите, еже не полагати претыкания брату или соблазна. Видел прозорливый Сергий, что не удобно было прямо обличить любоначальствующаго; потому что в сем случае обличение казалось бы препирательством за Начальство, и вид личной распри между Игуменом и старшим по нем, и притом между родными братиями по плоти, был бы не без претыкания и для прочих братий обители.
В сих трудных обстоятельствах премудрый Старец нашел средство, не только не положить претыкания с своей стороны, но и положенный другим соблазн уничтожить. Он никому не сказал о поступке брата, и своим удалением от начальствования подал и сильнейшее врачевство против страсти любоначалия. Бог же, оправдывая путь Угодника своего, чрез его добровольное изгнанничество паче прежняго утвердил в любви к нему братию его первоначальной обители, и возвратил его к ней властию Святителя Алексия.
Вот примечательное указание на важность Апостольскаго правила: еже не полагати претыкания брату или соблазна. Святый пример да возбудит нас к деятельному наблюдению онаго в нашей жизни.
Но что такое претыкание? Что такое соблазн? – Если ты идешь, и об камень, лежащий на дороге, внезапно ударяешься ногою, от чего происходит замешательство движений и опасность падения: в таком случае камень есть для тебя претыкание. Сей чувственный образ переносит Апостол к душе: ибо он заботится конечно не о претыкании на дороге, но о претыкании в жизни нравственной и духовной. Притом, он различает от претыкания соблазн, без сомнения, как нечто более тяжкое, как причину не только преткновения, но и падения. Претыкаемся – в мыслях; падаем в делах. Претыкаемся – сомнениями, ложными мнениями, смущением помыслов и разстройством чувствований душевных; падаем – во грех, в преступление. Если мы пред ближним нашим говорим такия слова, или делаем такия дела, которыя произведут в нем худые помыслы и разстройство душевное; то мы полагаем ему претыкание: если нашими словами или действиями даем ему повод, побуждение, поощрение ко греху; то полагаем ему соблазн. Итак притчею изображенное увещание Апостольское: еже не полагати претыкания брату или соблазна, означает то, что мы должны тщательно наблюдать, чтобы ни словами, ни делом, не подать ближнему повода, побуждения, поощрения к худым помыслам, к душевным возмущениям и движениям страстей, и наконец к самым делам греховным.
Для точности учения различим еще виды соблазна, по его предметам. Предметом соблазна могут быть дела не только греховныя, но и позволительныя, и даже святыя.
Не ужели, скажете, и святыя дела могут быть предметом соблазна? Могут, без сомнения: поелику о сем свидетельствует непогрешительное Слово Божие. Что может быть святее, как проповедывать людям спасительное учение о Христе Распятом? Но сие было
предметом соблазна, как сказует Апостол: мы проповедуем Христа распята, Иудеем соблазн (1 Кор. I. 23). Это соблазн не от проповедующих, которых дело было чисто и свято, а от самих соблазняющихся, которые из спасительнаго для верующих учения о Кресте, мудрованием плотским, гордостию и неверием извлекали для себя вещество соблазна, подобно как паук извлекает яд из цветка, дающаго пчеле мед. Из сего примера не трудно вывесть правило, как должно поступать в отношении к соблазну сего рода. Если бы Апостолы, убоясь соблазна Иудеям, не стали проповедывать Христа распята: то мир не услышал бы спасительнаго учения, и не спасся бы. Итак очевидно, что им должно было творить дело, приносящее спасение миру, и не изменять своего действования для людей, которые сами себя соблазняют, и сами себя погубляют. Соблазн Креста не совсем кончился, братия; случается и ныне, что чада мира и плоти возмущаются при виде сильнаго и решительнаго стремления к делам духа и к мудрованию Христову, крестному. Не сюда относится Апостольское предостережение против соблазна. Да делаем свободно дела святыни и спасения. Плоть да не будет судиею духа. Мир да не предписывает законов делу Божию.
Что дело позволительное может быть предметом соблазна, сие можно усмотреть из следующих изречений Святаго Апостола Павла. Брашно нас не поставляет пред Богом; ниже бо аще ямы, избыточествуем, ниже аще не ямы, лишаемся (1 Кор. VIII. 8). Нет нужды входить в разбирательство, к какому случаю, и к какому употреблению пищи относится сие изречение: то ясно, что Апостол говорит здесь о употреблении пищи, как деле, не заключающем в себе ни особеннаго достоинства, ни особенной виновности пред Богом, следственно говорит о деле позволительном. И о сем самом деле он говорит далее: аще брашно соблазняет брата моего: не имам мяса ясти во веки, да не соблазню брата моего (13). В сих словах, вместе с указанием на соблазн от дела позволительнаго: аще брашно соблазняет брата моего, находим и особенное правило предосторожности против сего рода соблазна: не имам мяса ясти во веки, да не соблазню брата моего. Удивительное соединение силы увещания с кротостию совета! Как строг святый Павел к самому себе, когда дело невинное запрещает себе на веки, чтобы не соблазнить брата однажды; и как сильно сею строгостию к себе, побуждает и других к предосторожности против соблазна! С тем вместе как он снисходителен к поучаемым, когда не заповедует им не ясти мяса во веки, да не соблазнят брата, но строгость запрещения обращает на себя, а другим предоставляет последовать его примеру, сколько могут.
Что дела греховныя бывают предметом соблазна, сие не требует ни доказательства, ни объяснения. Только для нашей невнимательности, может быть, не излишне заметить, сколь обыкновенно грех сопровождается соблазном, и чрез соблазн размножается; как длинна бывает цепь, как обширен круг соблазнов, которые влечет за собою, и распространяет от себя, один грех. В книге Судей Израилевых повествуется, что некто Миха изваял кумир для себя и для своего дома, потом нанял Левита, чтобы приносить ему жертвы; от Левита выведали о сем домашнем кумире воины племени Данова, и похитили оный; и таким образом идолослужение одного человека из одного дома сделалось грехом города и племени. Таков обыкновенно ход греха путем соблазна. Лукавый помысл изваяет невидимый кумир греха; нечистое желание вносит его в душу; греховное дело выставляет его, и делает видимым; тщетно скрываемая тайна греха похищается и разносится; соблазн родится, и грех размножается; поползновенные увлекаются худым примером; другие впадают в грех злоречия и осуждения ближняго. Что сказать о грехах, которые, или по свойству своему неудобоскрываемы, или по дерзости открыто делаются, или от положения согрешающих между людьми получают особенную силу распространять соблазн? – Какой обильный сев, какая необъятная жатва плевел!
Как печально, и вместе как грозно говорил о соблазнах Господь наш! Гope миру от соблазн! – Горе человеку тому, имже соблазн приходит (Матф. XVIII. 7)! –Уне ему было бы, аще жернов осельский облежал бы о выи его, и ввержен в море; неже да соблазнит от малых сих единаго (Лук. XVII. 2). – О милосердый Господи! о грехах и грешниках глаголеши с толиким покоем, с толикою кротостию: не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние (Матф. IX. 13): а о соблазнах и соблазняющих так плачевно, и так грозно!..Разумех, Господи, яко правда судьбы твоя (Пс. CXVIII. 75); воистину, плачевен грех, и страшен; но соблазн более. Грех мой, при помощи Благодати Твоея, могу я прекратить, и покаянием очистить; но соблазна, если он виною моею подан, и перешел к другим, уже не властен я ни прекратить, ни очистить.
Да страшимся, братия, соблазна; и осторожность против соблазна да содействует нам в осторожности против греха, хотя впрочем греха убегать должно не по одному опасению соблазна, но по внутреннему отвращению от зла, и по любви к Богу, как исповедал о себе Псалмопевец: неправду возненавидех и омерзих, закон же Твой возлюбих (Псал. CXVIII. 163).
Да страшимся же как подавать соблазн, так и принимать поданный: ибо грех по случаю поданнаго соблазна есть тем не менее грех, и может породить новый соблазн. Не продолжай рода порождений ехидниных; но спеши сокрушить главу змия, – греховный помысл победоносною силою Агнца непорочна и пречиста Христа. Аминь.
(Говорено сентября 8 дня; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1840 год>
Святый Апостол Павел в послании к Римлянам говорит между прочим к чадам Римския Церкви: желаю видети вас, да некое подам вам дарование духовное ко утверждению вашему, сие же есть, соутешитися в вас верою общею, вашею же и моею (Рим. I. 11. 12).
Поучительна ревность Апостольская. Святый Павел имел в своем попечении многия Церкви Азийския, Греческия, Македонския, большею частию им основанныя, и им руководствуемыя: но и на Римскую, не столь близкую, и не им основанную, простирал внимание; и не только писал к ней послание, но и лично посетить ее желал.
Если те, которые, по устроению Божию, прияли, хотя не Апостольскую власть, впрочем от Апостолов друг-другоприимательно преданный жребий священноначальства, по справедливости должны подражать ревности Апостольской в своем, хотя не столь обширном, круге действования: то я не особенным чем либо похвалюсь, а только укажу на свою обязанность, если скажу, что уже давно желаю видети вас, братия, в вашей собственно церкви, и что теперь исполняется мое давнее желание.
Но, может быть, кто нибудь, услышав сие, помыслит: почему ж бы давно и не исполниться сему желанию, если оно есть давнее? – Дабы ответствовать на сей вопрос, я прибегну опять ко Святому Апостолу Павлу, который, в след за вышеприведенными словами, в послании к Римлянам пишет: не хощу же не ведети вам, братие, яко множицею восхотех приити к вам, и возбранен бых доселе. Если могло случиться, что Святый Павел, при толиком обилии данной ему, даже чудодейственной благодати, долго не мог исполнить труднаго: то при моей немощи, конечно не удивительно, что я не скоро мог исполнить не трудное.
Вопрос, несравненно более достойный внимания для меня и для вас, должен быть сей: для чего я желал, или лучше, для чего должен был желать, увидеться с вами здесь, и для чего вам прилично было желать сего; ибо я нахожусь ныне здесь как по моему давнему желанию, так и по вашему неоднократному приглашению. И в сем отношении тот же Апостол может быть руководителем и образцем уже не для меня только, но купно и для вас, братия. Желаю бо видети вас, говорит он Римским Христианам. Но для чего? – Да некое, говорит, подам вам дарование духовное. Что это значит? Какое обещает он дарование духовное? – Он объясняет: сие же есть соутешитися в вас верою общею, вашею же и моею. Итак вот для чего Апостол желает посетить церковь Римскую, видеть Христиан Римских: он желает найти у них общую веру и общение в вере, ближайшим образом дознать и открыть, что Римляне точно единоверцы ему, и он единоверец Римлянам. И в сем дознании он уповает обрести соутешение, то есть, взаимное утешение, Римлянам от него, и ему от Римлян, и не просто утешение человеческое, но дарование духовное, дар Святаго Духа Утешителя. Если, братия, и мы хотим быть верными сему Апостольскому направлению, сообразными сему первоначальному образу Церкви Христовы: то надобно, чтоб и ваше предварившее приглашение, и мое к вам настоящее пришествие, имело не иную цель, как веру общую, вашу же и мою. Едино должно быть и у меня и у вас желание, да обрящемся точно друг другу единоверцы, по вере истинной, православной, чистой, непорочной, от Господа Спасителя чрез Святых Апостолов и Богоносных Отцев преданной, и непрерывным и неизменным преданием и до нас достигшей; да в общении мирных сердец и несмущенных совестей, соутешимся верою общею, вашею же и моею, и в сем утешении познаем и ощутим благодатное дарование духовное.
Не домогаюсь покорить вас моему слову: покоряюсь слову Евангельскому и Апостольскому, и в покорении ему желаю быть вместе с вами. Послушайте еще, как оно проповедует и заповедует, не только веру каждому порознь, но и всем в совокупности общение и соединение веры.
Когда Господь наш, отходя на вольное за нас страдание, Своею всемогущею к Единосущному Отцу Своему молитвою на веки утверждал Свою Церковь: тогда, помолясь прежде о Своих Апостолах, проповедниках веры, столпах Церкви, строителях таин, потом продолжал молитву Свою так: не о сих же молю токмо, но и о верующих словесе их ради в Мя, да ecu едино будут (Иoa. XVII. 20. 21). Слышите: не о том только печется Начальник и Совершитель веры, чтобы верующиe пребывали в вере, но и в особенности о том, чтобы верующие все были едино. Итак, если кто и мнится иметь веру, но не держится великаго единства всех верующих; ходит самочинно, не заботясь о искреннем общении с Единою, Святою, Соборною и Апостольскою Церковию: за таковаго весьма надобно бояться, чтобы он не остался вне действия спасительной молитвы Христовой, а следственно и вне спасения; ибо нет сомнения, что спасутся токмо те, за которых принес молитву Свою Ходатай Бога и человеков, и над которыми она исполнилась.
Посему-то и Апостол, увещевая Христиан поступать достойно своего звания, увещевает соблюдать единство. Молю вас, пишет Святый Павел к Ефесеям, аз юзник о Господе, достойно ходити звания, в неже звани бысте, – тщащеся блюсти единение духа в союзе мира (Еф. IV. 1. 3). Таким сочетанием мыслей Он дает разуметь, что достойно Христианскаго звания ходит только тот, кто тщится блюсти единение духа в союзе мира; что небрежение о единстве принадлежит к хождению, недостойному звания Христианскаго. Далее, открывая основания Христианскаго единства, и убеждая к соблюдению онаго, Апостол присовокупляет: едино тело, един дух, яко же и звани бысте во едином уповании звания вашего: един Господь, едина вера, едино крещение: един Бог и Отец всех, Иже над всеми, и чрез всех, и во всех нас (4. 5). Подлинно, сколько причин, и каких сильных причин и побуждений к единству! Если для рабов бывает средоточием единения один общий господин, и еще более для домашних глава семейства, для детей отец: то кольми паче для нас, братия Христиане, Единый над всеми нами Господь Вседержитель, Единый у всех нас Отец небесный! Если едина есть вера, живущая в единстве Церкви, в общении единых таинств: то устраняющийся от единства, по необходимости должен опасаться, чтобы от него не устранилась самая вера, которая не может отлучиться от своего единства. Если все мы во Христе должны составлять единое тело, единым духом одушевленное: то кто может вознерадеть о единстве, без крайней для себя опасности? Кто не знает, что члены тела живут только в единстве тела, при несовершенном единстве бывают больны, отделясь от единства, умирают? Если мы призваны благодатию к единому упованию Царствия небеснаго: то нам очевидно нужно единение душ, чтобы безпрепятственно вступить в обладание нераздельнаго небеснаго наследия. Как верно то, что царство раздельшееся на ся запустеет (Матф. XII. 25): так же верно и то, что царство вечное и неразрушимое не приимет в себя никаких разделений и раздоров. В чистом единении веры и любви на земли должна образоваться способность к высочайшему соединению с Богом и Святыми на небеси.
Братия святаго храма сего! чем удостоверительнее мы дознаем из Божественнаго слова, сколь важно и необходимо единение в вере: тем заботливее надлежит нам помыслить о том, действительно ли мы имеем сие благо, можем ли, при настоящем видимом общении, внутренно и духовно, по Апостолу, соутешитися верою общею, вашею же и моею.
И почему ж не предаться нам утешению сему, неколеблющимися мыслями, не стесненными сердцами? Не имеем ли мы твердых оснований вашего единения в вере? Не едину ли единосущную и нераздельную Троицу, одними и теми же догматами православия исповедуем и славим? Не единую ли крестную смерть и живоносное воскресение Иисуса Христа полагаем в основание нашея веры и нашего спасения? Не единую ли благодать Святаго Духа приемлем, в однех и тех же таинствах? Не одне ли и те же имеем заповеди и правила Евангельския, Апостольския, Соборныя, Свято-Отеческия? Не одним ли священноначалием и священством, которое от единыя живыя Лозы Христа, чрез Апостолов, исходит в подобии ветвей, простирающихся по всем местам, продолжающихся чрез все времена, и никогда не пресеченных, прививаемся к единой и той же живой и жизнодательной Лозе духовной и Божественной? Узел единства, связанный из столь многих златых нитей, перестанет ли быть крепким, если ниже его кто нибудь усмотрит расходящиеся концы некоторых малых нитей?
Знаю, братия святаго храма сего, что единоверие ваше не для всех кажется ясным, во- первых, потому, что видят у вас некоторые Богослужебные обряды и обычаи, по внешнему образу отличные от употребляемых в великой Церкви, хотя впрочем не противоречащие духу и значению оных, как дознано испытанием не кратковременным; во-вторых, потому, что держащиеся сих обрядов некогда подвержены были осуждению церковному, когда держались оных с преслушанием Церкви и с отторжением от единства
ея. Но не разрешаю ли уже я сих недоумений, когда только произношу их? Где есть единый дух веры, и единение духа в любви и в послушании, так как слово Апостольское повелевает Христианам быть чадами послушания (1 Петр. I. 14): там некоторое случайное разнообразие в обрядах не есть разделение; и от суда, произнесеннаго на непокоривых, по справедливости освобождаются послушные. Так разсуждать не мы начали ныне, и не наши предшественники недавно: так разсуждала и поступала Святая Церковь и в первыя свои времена по требованию обстоятельств.
Во втором столетии по Рождестве Христовом, между обычаями Церквей восточных и западных, была разность в предмете важном: Восточные праздновали Пасху в четвертый- надесят день Марта, хотя бы он был и не воскресный, а Западные – непременно в воскресный день. Но при сем единство веры и единение Церквей существовало, и не подлежало сомнению. Римский Епископ Виктор возстал было за сие против Восточных, и покушался на расторжение церковнаго общения с ними: но сему не мирному намерению противустал и западный же Епископ, Святый Ириней, который притом напомянул Виктору, что когда Святый Поликарп посетил Римскаго Епископа Аникиту, тогда каждый из них остался при своем обычае празднования Пасхи, но тем не менее они имели общение между собою, и Аникита ради чести предоставил Святому Поликарпу в своей Церкви первенство в совершении Святыя Евхаристии, и оба разстались в мире, и мир сохранялся во всей Церкви между держащимися одного, и между держащимися другаго обыкновения. Вот доказательство, что единоверие может существовать при разнообразии обряда и доказательство сие представляют вам Святый Поликарп и Святый Ириней. Воспомните при сем, что, по установлении на первом вселенском Соборе для всей Церкви одного времени празднования Пасхи, и в след за тем общаго пасхальнаго круга, непокорные сему определению не были извинены старым обычаем, но были осуждены: и вот вы имеете древний церковный пример того, как церковная строгость может падать на непокорных и враждующих за обряд или обычай, терпимый в миролюбивых и послушных. Кто размыслит о сказанном теперь, внимательно и безпристрастно: тот, надеюсь, ясно увидит, как и ныне Святая Церковь согласна сама с собою, когда к искренно желающим быть чадами послушания снисходительно простирает свои матерния объятия, и, твердо держа свои общие древние обряды и благочестивые обычаи, не поставляет однако же в преграду единоверию некоторых частных стараго времени обрядов, при уверенности в единстве догматов, таинств и священноначалия.
Итак, братия, нет нам препятствия соутешитися верою общею, как истинным дарованием духовным, если только искренно сего желаем и усердно взыскуем. Аще убо кое утешениe о Христе, со Апостолом глаголю вам, или аще кая утеха любве, аще кое общение духа, аще кое милосердие и щедроты; исполните мою радость, да тожде мудрствуете, ту же любовь имуще, единодушни, единомудренни: ничтоже по рвению или тщеславию, но смиренномудрием друг друга честию больша себе творяще. Не своих си кийждо, но и дружних кийждо смотряйте (Фил. II. 1–4).
Имейте христианскую любовь; это просто: а любовь умудрится, чтобы соделать вас единомудренными; ибо ей свойственно соединять, а не разделять.
Рвение, тщеславие, своекорыстие суть семена распрей и разделений: не допускайте сеяться злым семенам, и не возникнут злыя прозябения.
Глубоко насаждайте смиренномудрие: и обильно произрастет мир.
Ищите блага, утешения и спасения не себе токмо, но и ближним: да упрочится надежда спасения вашего, да умножится радость спасения общаго. Обретайте спасительное
утешение в единении с единою Святою Церковию; и приносите матернему сердцу ея утешение вашим искренним ей послушанием. Не довольствуйтесь быть только как нибудь ей не чуждыми: подвизайтесь, да будете, по слову Господню, совершени во едино (Иоан. XVII. 23). Духом чистаго единения и любви и примером благозаконнаго жития споспешествуйте, да приидут в безопасную ограду единства церковнаго и ины овцы, яже не суть от двора сего.
Тако мудрствующим, и таковыми правилами жительствующим, благословение Вам, и благодать, и мир от Отца, и Сына, и Святаго Духа, Единаго Истиннаго Бога, во Святой Троице славимаго и покланяемаго во веки.
Благословение Господне да приидет и на благое начинание, к которому теперь мы приближаемся, чтобы с самым началом дела, в последствии святаго, соединить начало освящения. Да приимет Господь добровольную жертву рабов своих, которых сердца Он подвигнул на дело благочестия и человеколюбиваго странноприимства; и да возниспослет им Свою Божественную благодать и щедроты. Да оснует храм Свой, да созиждет, да освятит, да утвердит.
И прежде почившие в надежде воскресения братия святаго храма сего, да приимут новое утешение в том, что место покоища их приосенит святый храм, с присною за них молитвою и безкровною жертвою.
И душа новопреставленнаго раба Божия Петра, который не дал себе покоя, дондеже обрете место Господеви, селение Богу Иаковлю, а обретши тотчас упокоен судьбою Божиею в самом начале и основании дела своего, да водворится у Господа в месте светле, в селении праведных, в вечно блаженном единстве Церкви первородных на небесех написанных. Аминь.
(Говорено 22 сентября; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1840 год>
Ныне прилично сей обновленный храм огласить Псаломским возглашением: се ныне благословите Господа вси раби Господни, стоящии в храме Господни, во дворех дому Бога нашего (Пс. СХХХIII).
Правда, и во всякое время, на всяком месте должно хвалить и славить Бога. Ибо если неодушевленныя небеса поведают славу Божию; если всякое дыхание хвалит Господа: то как не делать сего существу разумному, паче прочих тварей Богом ущедренному? Но при особенных благодеяниях Божиих, особенно прилично приносить хвалу и славу Богу благодарным сердцем.
А сие не есть ли новое благодеяние Божие для братий святаго храма сего, что многотрудное и многопопечительное дело храмоздательства наконец добрым тщанием довершено; что благолепный храм сей освящен, и чрез то приял новое осенение, посещение и вселение благодати Божией. Ибо что Бог обещал храму Ветхозаветному, который имел в себе только сень грядущих благ: то конечно дарует храму Новозаветному, который имеет самыя блага, в Ветхом Завете обещанныя. Будут, рек Он, очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни (3 Цар. IX. 3).
И так ныне особенно, благословите Господа вcи раби Господни, стоящии в храме Господни. И как облагодетельствованные и благодарные, при новом благодеянии, охотно воспоминают прежния милости благодетеля: то благословим Господа, в начале даровавшаго роду нашему бытие и жизнь, Свой Божественный образ и блаженное райское пребывание, и райскую Церковь основавшаго. Восхвалим Господа, яко и грехопадением прародительским в конец разрушиться Церкви Своей не попустил, но ее обетованием Спасителя вновь на веки утвердил, и человека грешника покаянием в нее паки призвал; и во времена неведения человеческаго не несвидетельствованна Себе оставил, но благодеяниями Своего промысла и чудесами Своими Свою благость и силу возвещал, Божественными судами и наказаниями пути грешных пресекал, житием Святых Своих и словом Пророков Своих путь спасения показывал, жертвами, священством и храмом Ветхаго Завета, единую всемирную, крестную жертву Новаго Завета, священство Христово и Церковь Христову спасительно предзнаменовал, озаряя единым светом веры настоящее, прошедшее и будущее. Наипаче прославим Бога Отца, яко Он Единороднаго Своего Сына Господа нашего Иисуса Христа для спасения нашего в мир послал, и Его краеугольным каменем Церкви Своея положил, с таким утверждением, что и врата адова не одолеют ей (Матф. XVI. 18), и будет Ему слава в Церкви о Xристе Иucycе во вся роды века веков (Ефес. III. 21). Прославим Его, яко и Духа Своего Святаго на Апостолов и на всю Церковь Свою излиял, и Его благодатию таинства церковныя исполнил: а дабы благодать таинств, как требует самое имя и понятие таинства, имела чистое, верное и ненарушимое тайнохранилище, для сего дал нам и освятил Свой благодатный храм, сие хранилище таинств, сокровищницу благодати, чертог Тела Христова, дом молитвы, училище Боговедения и благочестия, источник освящения, пристанище обуреваемых, прибежище бедствующих, врачебницу недугующих, утешение скорбящих, жилище радости духовныя, преддверие обителей небесных.
Так благодарно приемля залог толиких благ, подаваемый нам в освящении храма, мы должны, братия, помыслить далее о том, как бы действительно воспользоваться благодатию святаго храма, да не безплоден будет человеческий труд храмоздательства, да не потерян для нас будет Божественный дар освящения.
Как же должно нам пользоваться святым храмом? – Дабы спасительно пользоваться святым храмом, надлежит вообще, подобающим образом посещать оный, в особенности участвовать в главнейшем достоянии храма – в таинстве Тела и Крови Христовы, и наконец стараться и вне храма ходить достойно святыни храма.
Должно, говорю, посещать святый храм Божий.
Если строят дом; то конечно для того, чтобы в нем жить: а иначе на что было бы и строить его? Так, если созидают храм, то конечно для того, чтобы приходить в него и освящаться от него: а иначе на что было бы и созидать его?
Должно посещать святый храм прилежно.
Правда, храм возносит молитву не только за предстоящих в нем, но и за сущих повсюду православных: но сие, без сомнения, относится к тем, которые, когда могут, с верою, благоговением и страхом Божиим входят в оный. Если же ты забудешь посещать храм: то не будет ли справедливо, чтобы и он тебя забыл, и чтобы не посетила тебя благодать его?
Должно посещать храм Божий с благоговением.
Если, пришед в дом царя, ты был бы в опасении и в заботе, чтобы не сделать чего-либо несообразнаго с достоинством места: то с каким благоговением должен ты входить в дом Царя небеснаго! Если со страхом находился бы ты в доме царя, хотя он тебя и не видит, хотя, может быть, нет его и дома: то с каким страхом должен ты предстоять в доме Божием, где Вездесущий всегда присутствует, где Всевидящий непрестанно тебя видит!
Должно посещать храм Божий со вниманием.
Слышите вы во храме молитву, Слово Божие, псалмопение, учение. Прекрасно учреждено, что все cиe, без вашего труда, готовое, вы слышите: но и слышать надобно уметь. Блюдитеся, како слышите (Лук. VIII. 18), вразумляет сам Господь. Вонмем, возглашает нередко священнослужитель: то есть, будем слушать с полным, с глубоким вниманием.
Когда слышишь в Церкви молитву: старайся, чтобы слышало не только ухо твое, но и сердце, и чтобы молитва Церкви сделалась твоею собственною молитвою.
Когда слышишь Слово Божие: преклони пред ним не главу только, по обычаю видимому, но и ум твой невидимо. Слово Боже есть семя плода духовнаго: проведи глубоким вниманием глубокую бразду в сердце твоем, чтобы принять оное, и возрастить, и принести плод Богови. Слово Божие есть роса небесная: положи пред ним душу твою, как землю жаждущую. Живо слово Божие и действенно (Евр. IV. 12): не препятствуй ему животворно действовать в тебе; устрани безпорядочное движение помыслов, желаний, страстей.
Когда слышишь церковное Псалмопение: воспевай и ты, если можешь, и устами; но наипаче, и непременно по изречению Апостольскому, воспевай и пой в сердце твоем Господеви (Ефес. V, 19).
Когда слышите в Церкви учение: ревнуйте и уразуметь оное, и сохранить, и употребить в пользу свою и других. Не обезпечивайте себя ленивою мыслию: «мы люди простые»: без сомнения, и простым так просто заповедует Апостол: не дети бывайте умы, но злобою младенствуйте, умы же совершени бывайте (1 Кор. XIV. 20).
Должно посещать храм Божий с верою.
Только вере дано великое обещание исполнения всякой молитвы, вся елика аще воспросите в молитве, верующе, npиимете (Матф. XXI. 22). Только вера живоносно приемлет действие живаго Слова Божия, только чрез нее бывает полезно и плодоносно слово учения: почему и сказано о слышавших при горе Синайской слово Божие, и учение Пророка Моисея: не пользова онех слово слуха, нерастворенное верою слышавших (Евр. IV. 2). Только вера обретает и объемлет благодать сокровенную в таинствах: почему и взывает приглашающий к великому таинству веры: со страхом Божиим и верою приступите.
Должно посещать Церковь Божию с верностию, ей неизменною.
Вопрошал некогда Пророк Илия Израильтян: доколе вы храмлете на обе плесне ваши (3 Цар. XVIII. 21)? Сею притчею он укорял их за то, что они хотя совсем от истиннаго Бога отрещись не дерзали, однако и Ваалу, по примеру язычников, жертвы приносили. И между вами, Новый Израиль, нет ли колеблющихся и непостоянных, у которых тогда, как истина и правая совесть ведут их путем Церкви, неправыя внушения и примеры, виды корыстные н нечистые, преломляют твердость, и изменяют направление; которые хотят, по видимому, быть учениками Евангелия, и между тем прилагаются в научения странна и различна (Евр. XIII. 9); то держатся освященнаго Собора церковнаго, то уклоняются к собраниям неосвященным и самочинным, или ищут, сами не зная, чего, в скопищах тайных, где, как обличает Апостольская прозорливость, тайна деется беззакония (2 Сол. II. 7)? И на сих не падает ли упрек Илиин: доколе вы храмлете на обе плесне ваши? Неблагопоспешен в пути храмлющий на обе плесне. Муж двоедушен неустроен во всех путех своих (Иак. I. 8). Не такими стопами праведные идут к Богу. Если желаете чрез святый храм достигнуть освящения неотъемлемаго, и благодатною на земли Церковию, как лествицею, взыти в славную Церковь небесную: то прилепитесь к Церкви искренно, постоянно, неизменно, неколеблющеюся мыслию, нераздвоенным сердцем. Держите, как учит Апостол, исповедание упования неуклонное не оставляюще своего собрания, то есть, Церкви Апостольской (Евр. X. 23. 25).
Дабы спасительно пользоваться святым храмом, в особенности нужно не лишать себя участия в важнейшем достоянии онаго, – участия в Трапезе Господней.
Смотря на храм, подумайте, для чего наипаче он устроен. Для молитвы? – Так. Он есть дом молитвы, по слову Господа. Однако молитва может быть совершаема и совершается и в простых домах, и на открытых местах. Для поучения в Слове Божием? – И это правда. Однако и cиe возможно и кроме храма. Для совершения таинств? – Справедливо. Но и некоторыя таинства по нужде совершаются без помощи храма. Например, не в храме, а на реке совершил таинство крещения над кажеником святый Апостол Филипп. Для чего же наипаче храм? К чему особенно предназначено и приспособлено его устроение? Для чего, кроме мест читающих, поющих, молящихся, святилище внутреннее, доступное только посвященным? Для чего средоточие святилища, на которое обращена вся сила освящения храма, имеет образ трапезы? – Очевидно cиe приспособлено к совершению таинства Тела и Крови Христовы. После сего подумайте, как это странно, или лучше сказать, как печально, что сею-то существенною святынею храма, к которой и создание и освящение храма служит только приготовлением, сею-то святынею недовольно стараются пользоваться братия храма!
Рече Господь: ядый Мою плоть и пияй Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем (Иоан. VI. 56). Что может быть вожделеннее, как пребывать во Господе, и Его иметь в себе пребывающаго? Не ужели вы сего не желаете? А если желаете: то как же некоторые долго не приходят вкусить Тела и Крови Господней, и даже приглашаемые к тому, отлагают и уклоняются?
Рече Господь: ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный (ст. 54). Не ужели вы не желаете живота вечнаго? А если желаете: то не оставляйте пользоваться средством, которое Господь даровал нам для приобретения живота вечнаго; не оставляйте, в приличныя времена, с очищением совести, приступать к общению Тела и Крови Христовы.
Не внимайте тем, которые говорят, будто может Христианин обойтись и без сей святыни, или заменить ее другим способом освящения. Небo и земля прейдет, словеса же Моя не прейдут (Марк. XIII. 31), глаголет Господь. Кто дерзнет изменить непреходящее Слово Божие? Можно ли заменить установление и дело Божие примышлением и делом человеческим?
Некоторые недовольно заботятся о частом общении со Христом в таинстве, успокоивая себя надеждою, что сей недостаток восполнят при смерти, и соединятся с Ним единожды на веки. – О Господи! Сподоби каждаго из нас сего последняго дара в жизни настоящей, сего спасительнаго напутствия к будущей, якоже и Твоя первообразная Тайная Вечеря была напутственная пред Твоею спасительною для нас смертию и славным воскресением! – Но кто знает, братия, будет ли отдано в наше распоряжение наше предсмертное время, и будем ли мы уметь им воспользоваться, особенно после того, как мы не умели, или небрегли пользоваться временем жизни? Смерть не замедлит, угрожает Премудрый, завет же адов не показан ти бысть (Сир. XIV. 12). Нельзя сказать смерти: помедли. Ад не станет договариваться с тобою, чтобы ему не разверзать челюстей до часа, который ты назначишь. Пока свободно пользуешься жизнию, питайся пищею жизни и благовременно предохраняй себя от опасности сделаться самому пищею смерти и ада.
Наконец, мы должны, сокровища благодати, хранящияся для нас во храме, охранять тщательно нашим хождением вне храма.
От храма зависит судьба нашей жизни, которая им благословляется и освящается: но и от нашей жизни зависит судьба самаго храма. Щедро Бог дарует благодать; но не расточает ее напрасно. Верующих, кающихся, исправляющих свою жизнь, благодать святаго храма очищает и освящает: а неверующие, нераскаянно преданные греху, оскорбляют благодать, удаляют, и преумножением беззаконий самый храм оскверняют и разрушают. Аще отвращающеся отвратитеся вы, и чада ваша от мене, и не сохраните заповедей Моих, и повелений Моих: – и храм сей, егоже освятих имени Моему, отвергну от лица Моего (3 Цар. IX. 6. 7), то есть: храм, лишенный благодати, будет опустошен и разрушен. Кто не знает, как верно, и как страшно, сей суд Божий исполнился над храмом Соломоновым?
Сего-то провидящим духом предварительно страшась, и от сего предохраняясь, в день освящения храма Иерусалимскаго, Соломон молился между прочим сею молитвою, которую да вознесут и ныне с нами братия сего новоосвященнаго храма: – да будут сердца наша совершенна ко Господу Богу нашему, преподобно ходити в повелениих Его, и хранити заповеди Его, якоже день сей (3 Цар. VIII. 61). Аминь.
(Говорена мая 23-го;напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1841 год>
Благоверный Государь!
Не в долгое время вторично Ты шествуешь сим Царским путем: Царским, говорю, потому что уже несколько веков Государи Российские и Их Семейства по временам, шествуют от Престольнаго града сюда, – к смиренному Обитателю пустыни.
Такова сила Веры. Она и отрекшагося от мира делает подвижником Отечества, паче пребывающаго в мире, и не только в жизни, но и по смерти; и высокое преклоняет к смиренному; и с отжившим земный век продолжает живыя общения.
С такими мыслями сретая Тебя, Благоверный Государь, едва смеем упомянуть, что мы здешние радуемся Твоему пришествию; ибо не сие достойно Твоего внимания: но паче свидетельствуем, что пришествие Твое в сию обитель радостно для всей Православной России: поелику оно являет, что Ты шествуешь Царским Родительским и Прародительским путем благочестия, ведя с Собою теми же стопами и избранную Тобою Сопутницу жизни; и что для новых надежд жизни взыскуешь новых благословений свыше.
В Троице славимый Бог, толикократно благословлявший Царственныя молитвы, приносимыя Ему на месте сем, при предстательстве Угодника Своего, да сретит Вас, Порфирородные Молитвенники, новыми дарами Своей вседержавной благости, и в высоком счастии жизни Вашей да дарует всегдашнее утешение Августейшим Родителям Вашим, и залог ненарушимаго благоденствия Отечеству.
(Говорена мая 14; напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1841 год>
Благочестивейший Государь!
Уже сердце России трепетало радостию при вести о радости Твоего родительскаго сердца и двух сердец, соединенных на радость России. Твой Первородный, исполнив Собою высокия надежды Отечества, исполняет его приятными надеждами, избрав и соединив с
Собою священными узами достойную Сонаследницу благословений, которыми ущедрено свыше Твое Августейшее Семейство.
Но ныне, по любви Твоей, к подданным Отеческой, Ты благоволил и наградить, и еще возвысить верноподданническую радость Твоей древней Столицы, даруя ей счастие лицезрения Твоего и Виновников Твоей и нашей радости.
Святая же Церковь свойственною ей духовною радостию радуется, когда Ты, Благочестивейший Государь, среди веселия Твоего Дома, воспомянув святыню сего древняго Дома Божия, притекаешь в cиe святилище Царей, чтобы Твою и Чад Твоих радость благодарственно и молитвенно принести Богу, ее даровавшему.
Царь царей да исполняет во благих желания Твои, и благословением благостынным, обильным, потомственным, да благословит Благоверных Александра и Марию, якоже благословил Благочестивейших Николая и Александру.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1841 год>
Слово Xpиcтовo да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости учаще и вразумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших Господеви. Кол. III. 16.
Если нужен опыт и пример, до какого успеха в духовной жизни довести может простое поучение во псалмех, и пениих, и песнех духовных, по руководству Христовы Церкви: то для сего мы можем указать на многих прославленных в Церкви Святых, и в числе их на прославляемаго ныне Светильника церкви Российския.
Ибо какия средства имел он для своего наставления? Училища? Они в его время не процветали: и не в училище искал он образования, но в обители монашествующих. От поучения во псалмех и пениих, и песнех духовных, по чину церковному, возсиял в нем духовный свет, который, возрастая, вознес его на высокий свещник, озарил церковь его мудростию и святынею, и еще озаряет благодатию чудодейственною.
Какой же простый путь – упражнением в слове псалмопения, дойти до чистаго состояния духовнаго, до спасения души, до славы чад Божиих! и притом путь конечно верный: потому что его указал Апостол Павел; потому что им прошел Святитель Алексий.
А если так: то и удивления, и сожаления, и заботливаго размышления достойно то, что многие долго сим путем идут, и не далеко достигают; – долго упражняются в церковном и домашнем Богослужении, но, и после столь обильнаго сеяния духовнаго семени в их
чувства и мысли, не только сторичнаго, ниже тридесятичнаго плода духовнаго в них не видно.
По устроению и чину Христовой Церкви, мы все ученики слова Христова: соответствуют ли же наши успехи цели и продолжению нашего учения? – Дабы вы могли в сем испытывать сами себя, повторяем один из начальных уроков вашего учения.
Слово Xpиcmoвo да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости учаще и вразумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших Господеви.
Под именем слова Xpиcmoвa, в наставлении Апостола, по руководству других его изречений, надлежит разуметь, во-первых, начала Xpиcmoвa слова (Евр. VI. 1), или первоначальное Христианское учение, о покаянии от мертвых, то есть, греховных дел, о вере в Бога, о воскресении мертвых и суде вечном; во-вторых, слово крестное (1 Кор. I. 18), или учение о спасении человека грешника крестным страданием и смертию Богочеловека Ииcyca Христа; в-третьих, премудрость Божию в тайне сокровенную (1 Кор. II. 7), открытие высоких таин Божества Духом Святым, испытание духом глубин Божиих (ст. 10), многое, о чем знающие говорить большею частию не смеют и не умеют, и о чем не знающие мы напрасно усиливались бы плодить немыя речи.
Великое и необъятное слово Христово! И чего же в отношении к сему слову требует Апостол от учеников своих? Слово Христово, говорит он, да вселяется в вас. Это не то, что слушать по временам сие слово из уст другаго, или своими устами произносить, или уметь иногда приводить оное на память. Требуется, чтобы оно в нас вселялось, и следственно жило в нас. – Каким образом? – Так, чтобы другия мысли в ум, другия желания в сердце были принимаемы, как гости, допускаемы, как пришельцы, на время, по нужде; а слово Христово было постоянною мыслию в уме, господствующим желанием в сердце, душею во всей деятельности. Нескудный наставник дополняет: да вселяется в вас богатно, во всякой премудрости: то есть, надобно, чтобы вы не оставались при скудных детских начатках учения Христова, но постепенно приобретали в оном новые, более обильные успехи; чтобы никакую, даже в тайне сокровенную, премудрость не почитали для вас чуждою, и до вас не принадлежащею, но со смирением устрояли ум ваш к Божественному созерцанию, и сердце ваше к небесным ощущениям.
Но как все сие сделать? – Искусный наставник для великаго дела предлагает довольно простый способ, или, – чтобы нам понять его раздельнее, – в одном способе заключает два.
Апостол предлагает, во-первых, псалмопением упражнять ум: учаще и вразумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных. Какой удобный способ образования духовнаго! Не посылают вас в училища, на продолжительные и трудные уроки, для чего у многих не достало бы, или времени, или способности; не заставляют далеко искать превосходных наставников, если таких нет в виду: вам предлагается род самообучения и взаимнаго обучения в Христианстве. Упражняйтесь, говорят вам, во псалмех и песнех духовных; это не столько труд, сколько увеселение духовное; только делайте сие не просто и без внимания, но с сим вместе учите и вразумляйте сами себя и друг друга. Когда слышишь, или произносишь слова псалма, или другаго духовнаго песнопения, или церковнаго чтения: собирай в них мыслящую силу твою, углубляй внимание твое, примечай, какая в оных заключается истина, или какая открывается тайна, или какое преподается правило жизни. Если не снопами, как богатые, то, хотя по подобию бедных, малыми класами и зернами собирай на великой ниве церкви семя жизни: довольно и сим
образом соберешь, чтобы засеять твою малую духовную ниву. Если встречаешь не вразумительное для тебя; и если притом не любопытство побуждает тебя искать уразумения: обратись к другому внимательному и опытному, и преимущественно к поставленному церковию наставнику, да последует одному от другаго вразумлениe в том, что кому открылось. Случится ли, что и ближний твой так же, как ты, не доразумевает: обратись опять к тем же псалмам, и они подадут тебе помощь против сего затруднения, научая тебя взывать в молитве к Богу: открый очи мои, и уразумею чудеса от закона твоего (Псал. CXVIII. 18). Тихая молитва, как безмолвная Мария, при ногах Христовых, несравненно более научается, нежели самодеятельный суетливый, как Марфа, разум, молвящий о мнозе, с своими мудрованиями и внешними пособиями знания. Посмотрите, как Архангел Гавриил преподает Даниилу откровение таин, и вместе изъясняет способ, каким достиг Пророк до сего высокаго познания. Еще глаголющу ми в молитве, сказует о себе Пророк, и се муж Гавриил, парящ: и вразуми мя, и рече: Данииле, ныне изыдох устроити тебе разум. В начале молитвы твоея изыде слово, и аз приидох возвестити тебе, яко муж желаний ecu ты (Дан. IX. 21–23). Чудное училище Божественное! Ученик на земли; учитель на небеси: не успел ученик изъявить желание небеснаго наставления, как молния откровения блистает на небесах, и слово Божественное нисходит на землю в устах вестника небеснаго. Ты должен получить ведение: говорит Архангел Пророку; потому что ты человек молящийся: яко муж желаний ecи ты. Да не подумает слушающий сие: до меня сей пример не касается; ибо я не Пророк. Что нужды, что ты не Пророк? Из сего можно заключить только, что к тебе, вероятно, не Архангел пошлется, и не откровение судеб тебе преподается; но по крайней мере один от меньших Ангелов, тем не менее, по выражению Церкви, верный наставник, может вразумить тебя о том, что тебе нужно уразуметь для твоего спасения: только дай ему доступ до тебя путем твоей молитвы: яко муж желаний ecu ты.
Во-вторых, Апостол предлагает псалмопением питать сердце: во благодати поюще в сердцах ваших Господеви. Ecли надобно, как то уже несколько изъяснено, чтобы слово Христово жило в Христианине: то, без сомнения, недостаточно было бы стараться образовать оным ум, без особеннаго попечения о сердце. То, что в мире обыкновенно называют просвещением, есть не более, как лунное мерцание света и жизни, а не полный свет и жизнь духа. Истинное начало жизни духовной, подобно солнцу, изливает теплотворный свет, просиявающий в уме истиною, и согревающий сердце любовию к добру. Даже преимущественно в сердце открывается духовная жизнь, по крайней мере, ближайшая степень ея, на которую восходим из плотской жизни падшаго Адама. Так учит древний царственный мудрец: всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота (Прит. IV. 23). Сердце отверзает Господь, дабы человек внимал (Деян. XVI. 14) слову Христову, и оно вселилось в нем. В сердца изливается любовь Божия Духом Святым данным нам (Рим. V. 5). В сердца посылает Бог Духа Сына своего, вопиюща Авва Отче (Гал. IV. 6). Таковым благодатным действиям Божества на сердце человека взаимным сердечным действием соответствовать, и к принятию оных себя располагать учит Апостол, когда увещевает во благодати петь в сердцах наших Господеви. Совершая священное песнопение, или участвуя в оном, берегись, чтобы не одними устами участвовать в оном; поелику Господь со гневом жалуется на тех людей, которые к нему приближаются усты своими только, и которых сердце далече отстоит (Ис. XXIX. 13) от Него; – также не одним слухом, хотя бы то было и не без разумения; потому что не пользует слово слуха, не растворенное верою слышащих (Евр. IV. 2). Но возбуждай сердце твое, чтобы оно изнутри ответствовало на внешний псалом, в духовном созвучии; чтобы оно, при воплях покаяния сокрушалось и умилялось, пред глаголами веры и таин благоговело и смирялось, при гласах славословий восхищалось на небо, когда воспевается любовь к Богу и надежда на него, веселилось и радовалось, при песнях духовных, изображающих духовную, Богоугодную жизнь, всеми своими желаниями воскрилялось к
сей вожделенной жизни; наконец, чтоб и тогда, когда в устах пение умолкает, оно еще отзывалось в сердце, и возобновлялось воспоминанием и повторением благодатных ощущений.
Если кому представится недоумение в том, что Апостол заповедует петь в сердцах во благодати, которая от нас не зависит; а потому, кажется, и заповеди не подлежит: то, для ответа на cиe, можно указать на достойных подражания певцов, имущих гусли Божии, стоящих на мори сткляном, смешенном со огнем (Апок. XV. 2). Благодать подобна сему морю: так она безпредельна; так водоогненна; ибо и орошает жаждущее сердце, и воспламеняет охладевшее. Ты стоишь, может быть, еще не на сем море, а на земле, потому что к земле привязан помыслами, желаниями, пристрастиями: но сделай шаг, и стань на море сткляном, чистом и светлом; отвергни земныя пристрастия, желания, помыслы, и ты очутишься во благодати; и тогда познаешь, как удобно исполняется Апостольская заповедь, петь в сердцах во благодати.
Таков, возлюбленные соученики, Апостольский урок о вселении в нас слова Христова. Нужно ли напоминать, что сделано Церковию, к большему облегчению нашего духовнаго учения? Псалмы, пения, песни духовныя, назидательныя чтения, избраны из священных книг, дополнены чистыми излияниями Духа чрез уста Богоносных Отцев, расположены по дням и часам; небесное училище, вместе и святилище, всякому отверсто. Что ж? Довольно ли учим мы самих себя? Довольно ли вразумляем друг друга? Каковы наши духовные успехи в учении, в житии? Трижды в день мы слышим в церкви символ святыя веры: но в чем существенно состоит спасительная истина веры, как мало иные знают! Годы проводят среди псалмов и песней духовных: но слова Христова, в себе вселившагося, не являют; плода духовнаго, каковый есть любы, радость, мир, долготерпение, веpa, кротость, воздержание, в зрелости и обилии не приносят. Ежедневно слышат в церкви возбуждающий глас: горе имеим сердца: но возвысить сердца свои не подвизаются, без заботы оставляют их долу, наполненныя суетою, одебелевшия, ожесточающияся, окаменевающия. Что же будет далее? – по господствующей привычке и многочисленным примерам, вероятно, все тоже. Что же наконец? – Сие учебное время, сия учебная жизнь кончится, не как во внешних училищах в известный срок, но совсем не ожиданно, и мы призовемся на открытое пред целым светом испытание, еже на страшнем суде Божием. Чем извиним тогда духовную малоуспешность нашу?
Знаю выдуманныя на сей случай извинения. Не всем, говорят, быть учителями и Богословами; не всем быть Святыми.
То правда, что не всем предназначен дар и долг учительства, что и Апостол не желает многих учителей (Иак. III. 1); и Церковь не многих удостоила имени Богословов. Однако ж никому не позволено в Христианстве быть вовсе не ученым, и оставаться невеждою. Сам Господь не нарек ли Себя учителем, и Своих последователей учениками? Прежде нежели Христиане начали называться Христианами, они все до одного назывались учениками. Не ужели ли это праздныя имена, ничего не значащия? И за чем послал Господь в мир Апостолов? – первее всего учить все народы: шедше научите вся языки. Если ты не хочешь учить и вразумлять себя в Христианстве: то ты не ученик и не последователь Христа: не для тебя посланы Апостолы; ты не то, чем были все Христиане с самаго начала Христианства; я не знаю, что ты такое, и что с тобою будет.
Что касается до тех, которые хотят основать себе надежду спасения на сем, конечно не святом, догмате: не всем быть святыми; довольно сказать против них одно святое слово: мир имейте, пишет Апостол, со всеми, и святыню, ихже кроме, то есть, без мира и святыни, никтоже узрит Господа (Евр. XII. 14). Сбудется приговор, произносимый
миром против себя, что не всем быть святыми: но что будет с теми, которые не потщатся покаянием, верою, духовным учением, благоговейным житием очиститься, просветиться, и, рано или поздно, имети святыню? Апостол уже решил их участь: не узрят Господа.
Братия! да не разлучит нас от Господа нерадение наше и невнимательность. Перестанем думать, если кто думал до сих пор, будто можем угодить Ему, исполняя только некоторыя обязанности, только наружно, и как случится. Бог разумов Господь (1 Цар. II. 3). Бог зрит на сердце (1 Цар. XVI. 7). Царствие Божие внутрь вас есть (Лук. XVII. 21). И так непременно нужно внутренно приготовлять и устроять для царствия Божия наш разум и наше сердце. Воспользуемся для сего средствами, кои столь щедро подает нам Церковь, непрерывно нас учащая и вразумляющая, если только желаем учиться и вразумляться. Примем себе в деятельное руководство Апостольское слово, написанное некогда для Христиан Колосских, но точно не мимо и каждаго из нас изреченное Духом Святым: слово Xpиcтoвo да вселяется в вась богатно, учаще и вpaзумляюще себе самех, во псалмех и пениих и песнех духовных, во благодати поюще в сердцах ваших Господеви. Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1841 год>
Исполню храм сей славы, глаголет Господь Вседержитель. Мое сребро и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель. Зане велия будет слава храма сего последняя паче первыя, глаголет Господь Вседержитель. Агг. II. 8. 9. 10.
Такова была проповедь Пророка Аггея, при возобновлении храма Иерусалимскаго. Известно, что храм сей, Соломоном великолепно созданный, Вавилонянами разрушенный, был потом возстановлен возвратившимися из плена Вавилонскаго Иудеями, под начальством Ииcyca и Зоровавеля, при скудных средствах, при многих препятствиях. Для поощрения возстановителей храма в их подвиге и в награду за него, Пророк именем Божиим возвещаеть им неожиданную новость, что храм сей не только будет иметь славу, как прежний Соломонов, но даже большую славу, нежели прежний Соломонов.
Храм, в котором теперь мы находимся, имел своего рода и степени прежнюю славу, или, скромнее сказать, достоинство, достопамятность. С уважением воспоминаем, что его созидателем был Святейший Патриарх Адриан. Не враждебная рука, но время, которое раньше или позже делается враждебным всему, что родится и пребывает под законом времени, было причиною, что он потребовал возобновления: и сие, по благости Божией, посильно совершилось. От почтительнаго воспоминания о прошедшем, от мгновеннаго
воззрения на настоящее, которое и само мгновенно, мысль почти невольно простирается в будущее: потому что не для настоящей только минуты предпринят труд возобновления.
Что ж? Дерзнем ли уповать, что и здесь возглаголет Господь Вседержитель: исполню храм сей славы? Не только можем уповать, но и должны веровать, что Господь уже исполнил и здесь свое обетование о исполнении Своего храма Своею невидимою славою, что, внемля молитвам Церкви, и приемля предстательство добропобедных Мучеников и Святых, соприсутствующих нам во святых мощах своих, вступил он благодатным своим присутствием в сие святилище, и утвердил здесь пребывание Своей Святыни.
А будет ли велия слава храма сего последняя паче первыя? Какой человек может сие провидеть и предсказать, если не покажет и повелит Господь Вседержитель? Даже и желать сего не было ли бы дерзновение чрезмерное?
В смирении духа и признании нашего недостоинства, вознесем ко Господу Вседержителю менее дерзновенныя, и более умеренныя желания, да пребывает неотступно во храме сем благодать Его древняя и новая, да возвещается здесь выну слава Божия, свет Слова Божия, живаго и действеннаго, да озаряет сердца, осенение Духа Святаго да покрывает их миром, да возжигается здесь не один огнь светильников, но и огнь Божественнаго желания, да исправляются молитвы верных, яко кадило пред Богом, и да низводят всякий дар совершенный свыше от Отца светов, при предстательстве преблагословенныя Богородицы, и Святителя Николая, и Преподобнаго Сергия, призванном сему храму и сей обители, благочестием и верою предшественников наших.
Но, может быть, мы поспешили мнением о славе храма первой и последней, не вникнув предварительно, что такое слава храма первая и последняя. Возвратимся к проповеди Пророка, и к храму Иерусалимскому, на который можно взирать частию, как на образец храмов и судеб их: поелику он создан Соломоном по образу скинии Моисеевой, а сия по образу, показанному на горе Богом.
Поклонники храма Иерусалимскаго славу храма полагали, кажется, наиболее в его великолепии. К сему народному понятию применяется Пророк, когда говорит Иудеям: кто от вас, иже виде храм сей в славе его прежней? И како вы видите его ныне, якоже несуща пред вами? Сие сказано потому, что храм, который они созидали, был мал и скуден в сравнении с прежним разрушенным.
Но далее, когда Пророк возвещает пророчески провиденную и разумеваемую славу храма, он уже не держится народнаго мнения, а исправляет оное и возвышает. К сему, без сомнения, клонятся следующия слова: Мое сребро и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель. То есть: не думайте, чтобы храм был славен только тогда, когда исполнен сребром и златом, и напротив безславен, когда скуден. Не много в сем разности для Бога, Который обладает не только сребром и златом храма, но сребром и златом всего мира. Он и обогащает храм Свой, когда восхощет, и без видимаго великолепия может дать ему славу, которая выше всякаго великолепия.
Но в чем же, по лучшему разумению, состояла слава Иepycaлимскаго храма, Которую Пророк называет первою? Ответ на сие можно найти в повествовании об освящении сего храма при Соломоне. И бысть, повествует книга Царств, егда изыдоша Иереи из Святилища, и облак исполни храм Господень. И не можаху. Иереи стати служити от лица облака, яко исполни слава Господня храм (3 Цар. VIII. 10. 11). Очевидно, что здесь славою Господнею называется чудесный облак, осенивший и наполнивший храм, и бывший видимым знамением невидимаго, благодатнаго присутствия Божия.
Следует другой вопрос: что значит возвещаемая Пророком Иерусалимскому храму велия слава последняя паче первыя? – Вопрос не так легкий к разрешению, как первый, даже затрудняемый разрешением перваго. Если первую славу храма Иерусалимскаго, или важнейшую часть ея составлял чудесный облак, знаменующий присутствие Божие; но сего чудеснаго знамения не видно во втором храме Иерусалимском, воздвигнутом после пленения Вавилонскаго: то где же велия слава последняя паче первыя? Кажется, здесь нет даже и равной с первою славы. Вспомним еще, что в первом храме Иерусалимском был кивот завета с Богоначертанными скрижалями, хранилась чудесная манна и жезл Ааронов, чудесно прозябший: все сие скрылось с разрушением перваго храма, и во втором уже не являлось. Где же велия слава последняя паче первыя? Разве она еще впереди? Но храм, на который указывал Пророк Аггей, когда говорил от имени Божия: исполню храм сей славы, давно разрушен язычниками, бедственнее перваго. Где же его последняя слава велия паче первыя? – Вот не разрешимая загадка для неверующаго Иудея. Вам, Христиане, надобно было видеть трудность ея для того, чтобы тем яснее видеть силу Пророческаго слова, тем радостнее чувствовать торжество веры. Ключ к разрешению загадки Аггея подает нам другой, следовавший за ним Пророк, когда говорит: внезапу приидет в Церковь Свою Господь, Его же вы ищете, и Ангел завета, Его же вы хощете: се грядет, глаголет Господь Вседержитель (Maл. III. 1). Не трудно понять, что сие последнее пророчество указует на пришествие Господа нашего Ииcyca Христа во вторый Иерусалимский храм: Он есть Господь, Котораго столь долго искали, то есть, ожидали верующие Ветхаго Завета; Он Ангел благодатнаго Завета, Котораго желали они, как своего, равно как и нашего, Спасителя. Теперь понятно и Аггеево Пророчество о преимущественной последней славе храма, и оказывается удивительно точным. Не величайшая ли та слава храма, когда в нем является Сам Господь славы с Своим животворным словом, с Своими Божественными чудесами? И явился в нем Господь наш, точно в последнее время, пред его разрушением.
И так невидимое присутствие Божие в видимых знамениях – вот первая слава храма Иерусалимскаго! Видимое присутствие Бога, явившагося во плоти – вот последняя слава храма Иepyсалимскаго, велия паче первыя!
Что посему должно думать о славе храма Христианскаго? – Нечто подобное сказанному о славе храма Ветхозаветнаго, который был сень грядущих, и котораго существенность совершеннее познается в Христианстве.
Мысль о славе храма Христианскаго, конечно, не должно смешивать с мыслию о его благолепии и великолепии. Благословенно и в Христианине чувство древняго любителя храма: Господи, возлюбих благолепие дому Твоего (Псал. XXV. 8). Благо душе, сочувствующей душе возлюбленнаго Давида, который говорил Пророку Нафану: се аз живу в дому кедрове, кивот же Завета Господня под кожами (1 Парал. XVII. 1). Стыдно, думал он, жить в прекрасном доме, и видеть дом Божий без свойственнаго ему благолепия и великолепия; если Бог благословил меня обилием, надобно, чтобы лучшая часть онаго посвящена была даровавшему. Так размышляющему не усумнюсь и я сказать с Пророком: добре сотворил ecu, яко бысть на сердце твоем сие. Все, еже в сердцы твоем, твори, яко Господь с тобою есть. Но если бы кто сказал, что он щедрыми приношениями храму Божию составил славу его: то я повторил бы ему проповедь Аггея Пророка: Моe сребро, и Мое злато, глаголет Господь Вседержитель. Не ты обогатил Бога, и прославил Его храм: Бог даровал тебе и дары, которые ты принес Ему, и благую мысль посвятить их. Его благодари, о Нем радуйся, Его прославляй; а в себе смиряйся. Един Господь Вседержитель силен и властен исполнить храм Свой славою. Он сказал о храме Иудейском: исполню храм сей славы; и дабы знали, откуда произойдет она не в одном знамении, но в существе и силе, Он сказал еще в тоже время: зане Аз с вами есмь,
глаголет Господь Вседержитель: слово, еже завещах с вами, егда изходисте из земли Египетския, и Дух Мой настоит посреде вас. Подобно и нам, Христиане, сказал Господь наш: идеже аще два или трие собрани будут во имя Мое; ту есмь и Аз посреде их; и в сем заветном слове, действенном и непреходящем, положил неоскудевающее начало славы для храмов Христианских, которые для того и существуют, чтобы собирать верующих во имя Его. Здесь Он, посреди нас, в слове Евангелия, в облаке таинств, в духе и пламени молитв единодушных. И поелику, где Бог и прославленный Богочеловек, там и небо, всегда исполненное славы: то воистину, Господи, во храме стояще славы Твоея на небеси стояти мним. Вот существенная слава храма Христианскаго.
Но как слово Пророческое дало нам мысль о славе храма первой и последней, большей первыя: то нe ожидает ли чего подобнаго и Христианский храм? – Ожидает и Он втораго славнаго пришествия Христова: но оно последует не для того, чтобы дать высшую степень славы земным храмам Христианским, а для того, чтобы истинных поклонников сих храмов возвести в нерукотворенный храм небесной славы, которая и есть последняя, потому что ею все заключается, и вместе никогда не будет последнею, потому что есть вечная.
Приготовляя нас к славе храма небеснаго, храм славы Божией на земли ожидает еще некоей посредствующей славы, которая, как и всякая истинная слава, даруется Богом, но которой обретение предоставлено нашей вере и нашей ревности. Как в Ветхозаветном храме слава знамений, чудес, прообразований должна была вести к славе явления Иисус Христова, так в Новозаветном храме слава благодатнаго присутствия Господня в Слове Его, в таинствах, в молитвах, должна вести к славе вселения Хpиcma верою в сердца наша, как изъясняется святый Апостол Павел (Eфec. III. 17). Надлежит нам, входящим в храм Божий, по другому изречению Апостола, и самим соделаться Церквами Бога жива (2 Кор. VI. 16), и Духу Божию жить в нас (1 Кор. III. 16), или, по изречению другаго Апостола, надлежит приходящим во храм ко Господу, камени живу, от человек убо уничижену, от Бога же избрану, честну, и самим, яко камению живому, созидаться в храм духовен (1 Пет. II. 4. 5). Еще и в Ветхом Завете, издалека, но уже ясно, Бог показывает сие последнее назначение Христиан, быть живыми храмами Божиими: вселюся в них, и похожду, и буду им Бог, и тии будут мне людие (Лев. XXVI. 12). Подумайте, какая была бы это слава для храма, когда бы наполняющие пространство его были вообще духовными, живыми храмами Божиими, исполненными Духа Божия. Как разливался бы свет Христовой истины! Как многоплодны были бы молитвы! Как ощутительна сила таинств! Как сладостны духовныя общения! Как сильна взаимная духовная помощь! Как легки чудеса, когда только нужны! И было так в Церкви: потому что Апостол утвердительно, и вообще говорит Христианам своего времени: вы есте Церкви Бога жива. Егда сходитеся, то есть во храм на Богослужение, кийждо вас псалом имать, то есть, песнь, вдохновенную ему Духом Святым, учение имать, язык имать, то есть, чудесный дар говорить неизученным языком, откровение имать, сказание имать (1 Кор. XIV. 26), то есть, истолкование невразумительнаго другим. Так же ли в Церкви ныне? Кажется, нам уже не до того в храмах наших, чтобы домогаться велией славы, последней, паче первыя. Не должно ли оплакивать оскудение славы первыя?
Позаботимся, братия, о душах наших, предназначенных быть храмами Божиими. Утешительно помыслить, что Господь отчасти, хотя сокровенно, уже обитает в нас благодатию крещения и других таинств: но если мы не печемся охранять Его в нас жилище в чистоте и святыне, то есть, очищать себя от всякия скверны, плоти и духа и творить святыню в страхе Божии (2 Кор. VII. 1); если небрежем оглашать внутренно наш душевный храм Словом Божиим, возжигать в нем светильник веры и любви, облагоухать его молитвою: опасно, братия, чтобы Святый, и во Святых почивающий, не возгнушался недостойною обителию, и не изрек, подобно как на древний храм и Иерусалим, решительнаго суда: се оставляется вам дом ваш пуст (Матф. XXIII. 38). Неослабными усилиями да отражаем приражающихся Вавилонян, то есть, лукавые помыслы, нечистыя страсти, плотския похоти, чтобы не возобладали нами и не разорили в нас храма Божия; если же по несчастию и сие случилось, да возстанем, как Иисус и Зоровавель, и да возставим в себе храм Божий невозвратимым покаянием, слезными молитвами, делами человеколюбия и милосердия, и всякаго рода благим духовным деланием, и да исполнит Господь храм Свой славы от времени до вечности. Аминь.
(Говорено июня 8; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Продолжая ныне торжествовать воспоминание сошествия Святаго Духа на Апостолов, и в то же время сподобясь торжественно совершить освящение храма сего, мы имеем благоприятный случай сблизить в наших мыслях предметы того и другаго торжества, и чрез то войти в размышления, для нас утешительныя и назидательныя.
Святый Евангелист Лука, излагая обстоятельства, предшествовавшия сошествию Святаго Духа на Апостолов, говорит, что по вознесении Господнем на небо, возвратились они от горы Елеона в Иерусалим, и егда внидоша, взыдоша на горницу, иде же бяху пребывающе; что потом, сии вcu бяху терпяще единодушно в молитве и молении, с женами, и Mapиeю Maтepию Иucyсовою и с братиею Его (Деян. I. 13. 14); что наконец, и егда скончавашася дние пятдесятницы, беша вcu Апостоли единодушно вкупе (Деян. II. 1). Что это за горница, в которой пребывала сия первоначальная Церковь Христова? И что значит пребывание Апостолов, и прочих, в сей горнице? Была ли это простая жилая храмина, в которой днюют и ночуют? Так думать не позволяет самое многолюдство тех, которые представляются пребывающими в сей горнице. Двенадцати Апостолам, Пресвятой Матери Господней, Мироносицам и другим благочестивым женам, прочим ученикам Господним, которых всех Евангелист счисляет: имен народа вкупе яко сто и двадесять (Деян. I. 16), было ли прилично, было ли удобно, было ли возможно поместиться жительством в одной горнице? Что ж это была за горница? – Напоминает мне она, упоминаемую тем же Евангелистом, горницу велию постлану (Лук. XXII. 12), о которой Господь сказал Петру и Иoaннy: ту уготовайта пасху; и в которой Он установил, и в первый раз совершил таинство Тела и Крови Своея. Или это есть одна и та же горница, по самому месту; или по крайней мере, та и другая одинакова по назначению и достоинству. Ея назначение было не то, чтобы в ней дневать и ночевать, обедать и вечерять, сидеть и
почивать, но то, что пребывающие в ней бяху терпяще единодушно в молитве и молении; в ней совершалась тайная Вечеря Господня; в ней произошло избрание Матфия в священное служение и его причтение к лику Апостольскому. Это была горница, которая возвышалась горе над всем земным и житейским; и благочестивым духом пребывающих в ней касалась небеснаго и Божественнаго, почему и возымела наконец то высочайшее преимущество, что в ней торжественно и чудесно явилось Небо и Божество. Дух Святый не только Своим всемогущим дыханием одушевил Апостолов, и огненными языками просветил их умы, воспламенил сердца, образовал языки для всемирной проповеди спасения, но и самое место их пребывания исполнил Своея святыни и благодати: исполни весь дом, идеже бяху седяще (Деян. II. 2).
Еще раз вопрошаю: что это за горница? – И сказаннаго мною доселе, надеюсь, довольно, чтобы оправдать окончательный ответ, который даю на предложенный вопрос: горница Сионская, Апостольская, горница сошествия Святаго Духа, есть не иное что, как первоначальный образец святаго Христианскаго храма; и взаимно святый Христианский храм, следственно и храм ныне освященный, есть повторенная, возобновленная, размноженная Апостольская горница сошествия Святаго Духа.
Правда, вы не слыхали ныне здесь шума, яко носиму дыханию бурну (Деян. II. 2); не видали огненных языков; никто не говорит здесь разными языками разноплеменных народов. Но примите в разсуждение, что и в Апостольской горнице, или иначе сказать, в Апостольском святом храме, не каждый день слышалось потрясающее дыхание бурно: только однажды явились огненные языки; однако и в другия времена храм сей не был лишен благодати, которою исполнил его Дух Святый. Без первоначальнаго чудеснаго движения и блистания огненнаго, Святые Апостолы продолжали преподавать тот же дар Святаго Духа, в тихом возложении рук, которое друг-другоприимательно простирается и до нынешних священноначальственных тайнодействий в наших святилищах. Языцы, говорит Апостол Павел, в знамение суть не верующим, но неверным (1 Кор. XIV. 22): то есть, чудесный дар говорить разными неизученными языками ниспослан от Бога для людей еще неуверовавших, дабы чрез дарованное знание их языка преподать им наставление в вере, и в то же время чудесным дарованием удостоверить их в Божественности веры; но для тех, которые уже уверовали, сие знамение не нужно. По той мере, как Божественная вера на земли распространялась, чудесное дарование языков сокращалось; и следственно сокрытие сего дарования не есть оскудение благодати, но прекращение нужды. Господь не одобряет в верующих искания очевидных, удостоверяющих знамений; но приписывает особенное достоинство вере, которая их не требует. Блажени, глаголет, не видевшии, и веровавше (Иoaн. XX. 29).
Что же, братия? Дерзнем ли мы требовать от Бога в нашем храме того, что и в Апостольском не всегда было, так как и не всегда было нужно? Почтем ли крайним лишением неявление здесь чудесных знамений? Но слово Христово, которое вы слышите здесь в Евангелии, не так же ли Божественно, как огненные языки Святаго Духа? Не то же ли истинное Тело Христово, не та же ли истинная Кровь Христова предлежат на трапезе храма сего, как и на трапезе горницы Сионской? В молитвах и священнодействиях, и здесь по Апостольскому преданию и чину совершаемых, не Единый ли и Тойжде Дух Святый дышет, осеняет, освящает, прелагает земное в небесное, вещественное проницает духовным, сотворенное Божественным? Не Его ли наитием освящается вода крещения и кропления, совершается миропомазание? Не Он ли вступил и вселился в храм сей в мощах Святых, которых телеса, по собственному Его свидетельству, храм живущаго в них Святаго Духа суть (I Кор. VI. 19)? Нужно ли более для нашей веры, благоговения, любви, утешения, надежды? Да веруем благодати храма, не домогаясь видения чудесных ея знамений. Да благоговеем: ибо воистинну Господь во храме святем Своем (Пс. X. 3). Да
возлюбим благолепие дома Господня (Пс. XXV. 8), не столько естественное и видимое, сколько невидимое и благодатное. Да веселимся с Давидом о рекших нам: в дом Господень пойдем (Пс. CXXI. 1). Да уповаем, что и нас, подобно как многих прежде нас, сокроет Господь в тайне селения Своего в день зол наших (Пс. XXVI. 5), – в день зол греха, от ужаса правосудия сокроет нас в тайне благодати прощения, – в день зол временнаго наказания, сокроет нас, прибегающих в тайну селения Его внутреннею, искренносердечною молитвою, – сокроет во благодати охранения, облегчения, избавления.
Утешительно находить, дознавать и разсматривать таинственное сближение благодатнаго храма Христианскаго с чудесною Апостольскою горницею сошествия Святаго Духа. Но дабы утешение сие могло быть полным и верным, надобно присовокупить другое сближение, – между пребывавшими в оной горнице и между посетителями нашего храма.
То, что высокаго и вожделеннаго имела в себе горница Апостольская, было дар Божий, – дар, и Апостолами незаслуженный; потому что кто может оказать заслугу Богу, Который не имеет нужды ни в какой заслуге, и Которому все создания Его служат не своею собственностию, но Его дарами? – дар, в котором и нам не отказано; потому что благ Господь всяческим, и щедроты Его на всех делех Его (Пс. CXLIV. 9). Но дар сей не был бы дан, если бы не встретил простертых к нему рук; сокровище сие не было бы положено, если бы не обрело сосудов, по возможности очищенных и уготованных, каковы были Апостолы, и прочие, пребывавшие с ними. Поколику приближаемся к ним и мы, не местом, не временем, что в собственном смысле невозможно, и не весьма нужно, потому что и наш храм есть место Апостольское по общению Апостольской благодати, – но поколику приближаемся и мы к Апостолам и их сопричастникам расположениями духа и сердца; потолику приближаемся к Божественному сокровищу благодати.
Какия же это расположения духа и сердца? – Беша вcu Апоcтoли, сказует Святый Лука, единодушно вкупе. Вси бяху терпяще единодушно в молитве и молении.
Апостолы и ученики Господни пребывали в молитве и молении к Богу, и тем приготовляли себя к приятию благодати Святаго Духа. Вспомним при сем, что Господь, пред вознесением Своим, не дал им особеннаго завещания о молитве, а только повелел от Иерусалима не отлучатися, но ждати обетования Отча (Деян. I. 4), то есть обещаннаго Святаго Духа. Для чего ж бы, кажется, молиться о том, что уже обещано и не может не быть исполнено верным в Своих обещаниях Богом? Однако Апостолы и ученики Господни, по собственному ощущению нужды, молятся об обещанном и ожидаемом, как бы только еще о искомом, и еще нечаемом. Такова необходимость молитвы для достижения благодати. Молитва есть дыхание духовнаго человека. Как дыханием телесный человек привлекает окружающий воздух, и вдыхает из него жизненность и силу: так молитвою душа отверзает себя вездеприсутствующему Духу Божию, и приемлет от Него жизнь и силу духовную. Да пребываем и мы в молитве и молении, да и нам Отец Небесный, по обетованию Единороднаго Сына Его, даст Духа Святаго просящим у Него (Лук. XI. 13).
Апостолы и ученики Господни бяху терпяще в молитве, то есть, пребывали в ней постоянно, неутомимо, неослабно. Не одно всенощное бдение, по вознесении Господнем, совершили они; день за днем проходил, а обещанное не являлось. Но не возроптали они на медление; не усомнились в обещании, долго неисполняющемся; не изнемогли, не обленились, также усердно молились в десятый день, как и в первый: бяху терпяще. И терпение их наконец оправдалось, и молитва торжественно исполнилась. Да не будем и мы в молитве нетерпеливы, ни леностны, ни маловерны; да прибегаем к молитве, как
можно чаще; да пребываем в ней, как можно постояннее; да не малодушествуем, не видя скороспелых плодов молитвы: скорее, или медленнее, более явственно, или более сокровенно, дарует Господь и нам, терпящим в молитве, благодать, довольную для нашего спасения.
Апостолы и ученики Господни пребывали и молились единодушно вкупе. Cиe соединение их устроил Сам Господь, когда повелел им от Иерусалима не отлучатися; и еще ранее, когда поучал их: яко аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, ея же аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на небесех; иде же бо еста два или mpиe собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (Матф. XVIII. 19. 20). Важное пособие в молитве, – единодушие молящихся! Подобно как сила Святаго Духа в Его чудесном сошествии, сила соединенной молитвы Церкви Апостольской, не раз простирала свое действие от духовной до вещественной природы. Ею некогда подвижеся место, идеже бяху собрани (Деян. IV. 31) Апостолы. В другое время она разрешила узы и заклепы, и отверзла двери темницы, в которой заключен был Петр Апостол. Для чего и ныне общая молитва церковная, если не для того наипаче, чтобы молитва каждаго была преумножена в силе споспешествованием множества молящихся единодушно вкупе? Не постыдимся, и не устрашимся признать, что моя или твоя молитва и немощна, и недостойна, чтобы достигнуть искомой благодати: но прииди, положи твою лепту молитвы в сокровище единодушной молитвы церковной, и сокровище cиe будет достаточно, чтобы и тебе, вместе со всеми, приобрести безценный бисер благодати Божией. Благодарение Богу, не оскудевают и доныне опыты, как может прилежная молитва Церкви, искренняя молитва единодушных, не только мраком искушений, но и узами заблуждений, страстей и грехов одержимую извести из темницы душу исповедатися имени Господню (Пс. CXLI. 8).
И сего ради, с упованием и дерзновением, общим гласом душ верующих, молим Тя и ныне, Царю Небесный, Душе истины, прииди и вселися в ны. Не преставай осенять благодатию Твоею сей храм, Тобою освященный в день Твоего наития; исполняй во благих желания приходящих в него с верою и молитвою, просвещай их умы светом истины, согревай сердца любовию ко всему благому, наипаче же к Тебе Самому, Источнику всякаго блага! Благо сотвори душе возлюбившаго благолепие сего дома Твоего; и принесшаго в жертву земное небесному благослови благословением земным и небесным. Спаси души всех нас, да в неотъемлемой радости славим Тебе купно с Безначальным Отцем и Собезначальным Его Сыном во веки. Аминь.
(Говорено в Успенском Соборе Июня 25; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
Стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся: вся вам любовию да бывают. 1. Кор. XVI. 13. 14.
Если точно на всех членов Церкви простирается предписанный Апостолом закон взаимности: утешайте друг друга, и созидайте кийждо ближняго (1 Сол. V. 11), так как он изречен без изъятия и ограничения: то не надобно ли иногда, чтобы и поставленный в Церкви подавать утешение и назидание, заимствовал утешение и назидание, или, по крайней мере, случай к назиданию, от тех самых, которые предстоят как приемлющие назидание? – Так действительно могу я поступить ныне.
Вижу собор сынов Отечества, предстоящих в радостной, благодарной и благожелательной молитве за Отца Отечества, при воспоминании дня, в который Провидение даровало земле жизнь, по его назначению, благотворную и охранительную для миллионов жизней. По нашему общему сочувствию, сознаю в сем благословенное действие благословенной любви к Помазаннику Божию, которой в Россиянах удивляются иноплеменные, и удивлением дают свидетельство превосходства.
Итак от вас приемлю я утешение, видеть в вас одну из важных отраслей любви Христианской уже прозябшую и плодоносящую. И с сим вместе, от вас же беру случай, предложить к нашему общему назиданию, несколько мыслей о Христианской любви, не довольствующейся тем, чтобы проявлять силу свою в некоторых отраслях, но домогающейся наполнить все поле жизни и деятельности.
Обширный и многообъемлющий закон любви заключил Святый Апостол Павел в немногих словах: вся вам любовию да бывают. Все, что вы ни делаете, должны делать любовию, как-бы всеобщею силою и всеобщим орудием; все должны делать из любви, ради любви, по крайней мере с помощию и с участием любви.
Апостол не выразил, любовь ли к Богу разумел он в изречении своем, или любовь к ближнему, или ту и другую вместе. Но как об отношениях к Богу непосредственно пред сим сказал он в другом изречении: стойте в вере: то надлежит заключить, что об отношениях к ближним, а потому, вероятно, и о любви к ближним, думал он, когда сказал: вся вам любовию да бывают. Таков долженствовал быть разум его изречения и по обстоятельствам, в каких написал он cиe к Коринфянам. Распри нашел он у них: потому и нужду имел учить, чтобы они все взаимныя отношения устрояли на основании взаимной любви. Впрочем любовь к ближнему представляется здесь в ближайшем действии; но и любовь к Богу не исключается: потому что любовь к Богу есть душа истинной любви к ближнему.
Вся вам любовию да бывают: какую безпредельную область представляет Апостол действию любви! Мысль достойная глубокаго внимания! Как есть соответствие между высотою власти и между пространством области, на которую она простирает свое влияние: так есть соответствие между высотою любви и между пространством области, в которой она действует.
Если бы кто приступил ко мне с вопросами: должно ли любить кого нибудь? должно ли с любовию делать что нибудь? то я не стал бы отвечать, а поспешил бы отступить от вопрошателя: потому что такие вопросы может предлагать только стоящий на пороге ада. Только там, где царствует человекоубийца искони, думают решительно, что можно быть совершенно без любви, что любовь есть слабость, что сила есть ненависть: следственно вопрос о возможности быть без любви есть порог ада. По сю сторону двери адской вопрос может быть не о всецелом отрицании любви, но разве о ея предметах, видах, степенях и пространстве или стеснения ея области.
Представим себе любовь, заключенную в более или менее тесном круге родства, знакомства, взаимности: и посмотрим, каково ея достоинство. Отцу и матери нужен ли подвиг, чтобы любить свое дитя? Младенцу надобно ли учиться любить отца и мать? Если же в сей любви все делает природа, без подвига и почти без ведома человека: то где тут достоинство добродетели? – Это просто естественное чувство, которое и в безсловесных примечаем. Нелюбление родителей или детей есть глубоко низкий порок: но любовь к родителям и детям не есть еще высокая добродетель, кроме особенных случаев, когда ее возвышает соединенное с нею самоотвержение и самопожертвование. О достоинстве любви взаимности, которою любят любящих, нет нужды входить в изследование, после суда, который произнес над нею непогрешительный и нелицеприятный Судия: аще любите любящия вы, кая вам благодать есть? ибо и грешницы любящия их любят. И аще благотворите благотворящим вам: кая вам благодать есть? ибо и грешницы тожде творят (Лук. VI. 32. 33). И аще целуете други ваша токмо: что лишше творите? Не и язычницы ли такожде творят (Матф. V. 47)?
Сии разсуждения поставляют нас между двумя противоположностями, между которыми однако нет отдельной средины, и из которых в одну надлежит нам впасть неизбежно. Если мы ограничим нашу любовь родными, знаемыми, любящими нас: то мы не во благодати небесной, но в природе земной, несовершенной; наше достоинство едва ли восходит выше меры грешников и язычников, и, может быть, не далеко возвышается над уподоблением безсловесным. Если же мы признаем недостаточество природы, и жаждем благодати; если оставаться на ряду с грешниками почитаем низким, бедственным, погибельным; если чувствуем наше призвание к высшей добродетели, нежели до какой достигали язычники: то не должно нам ограничивать нашу любовь родными, знаемыми, любящими нас, но простирать оную далее сих пределов, от родных к чужим, от знаемых к незнаемым, от любящих к нелюбящим, словом, ко всем.
Тот, чье сердце не расширено еще до всеобщей любви, может недоумевать, как любовь одного человека простираться может на такую безпредельную область? Разрешить сие недоумение поможет нам Апостол любви, Святый Иоанн Богослов. Он говорит: всяк любяй рождшаго, любит и рожденнаго от Него (1 Иоан. V. 1). К сему можно присовокупить: всяк любящий Создателя, любит и создание любящаго Создателя. И так возлюби единаго Бога; и возлюбишь всех чад Божиих. Возлюби Творца, и не трудно тебе будет любить создания, которыя Он любя сотворил и сохраняет. Что касается до дел любви; для них есть порядок, указанный другим Апостолом: да делаим благое ко всем, паче же к присным в вере (Гал. VI. 10). Твори добро преимущественно присным по вере, по роду, по отечеству: но не полагай здесь рубежа для твоей любви; а поколику встречаешь случай, поколику имеешь средства, помоги бедности чужаго; сжалься над бедствием иноплеменника; еретика человека отрицайся (Тит. III. 10), то есть, его ложнаго и вреднаго учения, но человека и в иноверном щади, милуй, споспешествуй его благу, особенно духовному.
Впрочем закон всеобщей любви, стремящейся объять всех человеков, необходимо должен дать человеку так много дела, что не останется места досугу от упражнения любви. Посему Апостол проповедует всеобщность любви, объемлющую и все дела, и все ей подчиняет. Вся вам любовию да бывают.
Есть дела, в которых любовь участвует сама собою, так что для сего не нужно ни учение, ни увещание. Так с любовию отец ласкает, мать питает свое чадо; с любовию сын отцу и матери откликается на зов, служит, помогает. Но есть другия дела, к которым не так близка любовь, и при которых не всякой о ней вспомнит. Над сими особенно надлежит
испытывать благотворную силу Апостольскаго учения о любви вседействующей, или всему содействующей.
«Что значит оное: вся вам любовию да бывают?» – вопрошает Святый Златоуст. И ответствует: «аще запрещает кто, рече, аще обладает, или обладаем есть, аще учится, аще учит, вся с любовию да творит».
Чего, как существенно необходимаго, искал Господь в Петре, когда хотел поставить его в учительское и священноначальническое служение? – Любви. Трижды вопрошал Он: Симоне Иoнин любиши ли Мя? и не прежде, как по уверении в любви, изрекал повеление: паси овцы Моя; паси агнцы Моя (Иoaн. XXI. 15–17). Правда, вопрошение: любиши ли Мя паче сих? очевидно указывало, на прежнее самонадеянное уверение Петра: аще и вcu соблазнятся о Тебе, аз никогда же соблазнюся (Матф. XXVI. 33), и троекратным удостоверением о любви ко Христу заглаждалось троекратное отречение от Христа; это была кроткая епитимия покаявшемуся и разрешаемому Петру. Но тем не менее сие относилось и к вверяемому служению. Ведал Господь, что любящий Его будет любить и овец Его; и что для пастыря, и для овец пастырская любовь надежнее жезла, и приятнее свирели. Это случай единственный, но вместе и пример для всех.
Учащий, который действует одним знанием без любви, предлагает алчущим и немощным черствый, или даже каменный хлеб. Учение, которое не сердцем любящим приемлется, есть семя сеемое в снег. Знание без любви есть зимнее солнце, которое не оживляет и не возращает. Итак аще кто учится, аще учит, с любовию сие да творит.
Если начальствующий или обладающий все думает делать одною силою власти, не пользуясь силою любви: то по необходимости он должен будет чрезмерно напрягать одну силу в замен другой, и таким образом отягчит бремя подчиненности, которое мог бы облегчать, и будет разстроивать союз, который желает скреплять: ибо соуз совершенства, совершеннейшая связь между людьми, есть любовь (Кол. III. 14). Если и подвластный с необходимою покорностию не соединяет свободной любви: то сам для себя ожесточает иго, которое любовь умягчила бы. Не стараясь быть в сердце сыном обладающаго, приметно или неприметно, препятствует он обладающему быть отцем для него. Итак аще кто обладает, с любовию да обладает: аще обладаем есть, с любовию да повинуется.
Должно ли и запрещать, как выразился Св. Златоуст, то есть, бранить и наказывать с любовию? – Непременно с любовию, если запрещение должно быть Христианское и спасительное. Для чего бранят? Для чего наказывают? Не ужели для того, чтобы неистовствовать во гневе, мстить и карать? Какой разум одобрит сие? Какое сердце, в минуты безстрастия, не отвратится от сего? Для чего же можно, или должно, бранить? – для того, чтоб изъяснить виновному его вину и тягость ея. Для чего наказывать? – для того, чтобы пресечь или предупредить зло, и побудить согрешившаго к исправлению. Не трудно приметить, что сию цель наказания и назначает не иной кто, как любовь. И кто лучше ея может исполнить сие назначение? Она также может предохранить, чтобы обличение не перешло в гнев, чтобы неудержанный гнев не ожесточил виновнаго вместо исправления, чтобы строгость не простерлась до жестокости; она проливает животворный бальзам на рану, которую наносит наказание. Итак, аще кто запрещает и наказывает: и сие с любовию да творит.
Братия! Еще воспомянути вам хощу ведущим и вам единою cиe: какую заповедь новую, последнюю, единую оставил нам Господь наш, в отличительное знамение Своих учеников? – Заповедь, глаголет, новую даю вам, да любите друг друга (Иоан. XIII. 34). Мало ли еще заповедей? Мало ли добродетелей? Почему не упомянул Он ни об одной, кроме любви? Без сомнения, по предуведению, что если будет любовь, то будут и все добродетели, исполнятся и все заповеди. Итак, и по заповеди Господней, и по учению Апостольскому вся вам любовию да бывают. Аминь.
(Говорено в Успенском соборе; напечатано в Христ. Чтен. 1842 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Ангел рече: радуйся благодатная: Господь с тобою, благословенна Ты в женах. Она же видевши, смутися о словеси его. Лук I. 28. 29.
Не удивляюсь, что и Ты, Матерь Начальника мира, смутилась о словеси небеснаго вестника. Слишком необычайна была весть; очень рановременно приветствие, которое один Ангел мог тогда произнесть, едина Ты могла услышать и принять с верою.
Бысть Господь с Тобою не только благодатным присутствием, но и существенным в Тебе вочеловечением. Благодать непостижимо высокая! Радость безмерно светлая! Но какие мраки облегали Тебя, живая и живоносная Обитель Света! Еще Он не возсиял от утробы Твоей, как близ Тебя возстала буря помышлений сумнительных, и едва, омрачив, не низложила стража Света, Иосифа. Тогда, как Божественный Свет из яслей отразился в небесах, и небесная о Нем слава отозвалась на земли, – тогда как Он озарял и простодушных пастырей и дальновидных волхвов, – Ирод и весь Иерусалим с ним смутились от близости Света, и царь подвигся на смертную брань против безоружнаго младенца, и Тебе, Матерь Света, надлежало убежать во тьму Египта, бояться возвращения в отечество Света, Иудею, и еще удалиться к людям, седящим во тме и сени смертней, – в Галилею языков (Матф. IV. 15. 16). Праведный Симеон, один из не многих, рано не только увидел, но и узнал, и на свои руки принял Свет в откровение языков (Лук. II. 32): но что же? Когда сей Свет осветил для него будущее, тогда он оружием пророческаго слова предварительно пронзил душу Матери Света, которой суждено было быть пронзенной оружием скорбей крестных: и Тебе же самой, сказал он, душу пройдет оружие. Божественное провозглашение Иисуса на Иордане, Его светолитие на Фаворе, торжество Его учения и чудес довольно ли озаряло радостию Тебя, Благодатная, мы не довольно знаем: а то и в Писании нам открыто, и по собственному нашему, хотя несовершенному в любви сердцу, нам понятно и ощутимо, как многи, разнообразны, продолжительны, глубоки долженствовали быть скорби Твои о Твоем Божественном, но в человеческия немощи облекшемся Сыне, когда Ты видела Его, то в изнурении от подвигов, то в пререкании у народа, то в опасности от врагов, то наконец в руках врагов; когда против Него возносимые вопли и хуления, Ему наносимые удары и раны поражали Твое сердце; когда Он вместо Себя дал Тебе чужаго сына; когда Ты видела Его последний взор, слышала Его последний глас, сопровождала Его бездыханное тело. Свет воскресения Его, без сомнения, осиял Тебя обильнее всех: но не тем ли паче, как после молнии ночь, темною и безвидною должна была остаться для Тебя земная жизнь, когда Он сокрылся в
вознесении на небо? И сия ли есть судьба Благословенныя в женах – сперва быть сиротствующею матерью после умершаго на кресте Сына, потом от воскресшаго и присноживущаго в небесной славе Сына, вновь остаться на земли сиротствующею матерью.
Но вот настает новое время. Оказывается, что семя слова небеснаго, если не всегда скорый, зато тем более обильный и прочный плод приносит. Теперь не одно небесное созерцание видит Твою благодать, не один Ангел тайно благовествует Тебе радость; в церкви велицей благовествуется Твоя благодать и радость; род человеческий благословляет Тебя, Благословенная в женах. Подобно, как слава Твоего Сына и Бога, и Твоя слава Боголепная из гроба возсиявает. Чудеса Твоего Успения открывали, что Богоносная душа Твоя отходит прямо к Богу: праздный после погребения гроб Твой показал, что и в теле Твоем смерть не нашла себе никакой пищи, то есть, ничего грехом зараженнаго, и потому ничего тленнаго. Жизнь будущаго века, которой мы еще только чаем, для Тебя уже есть настоящая вечная жизнь, на высочайшей степени славы. В чертоге небесном, как Царица по благодати, предстала Ты одесную Царя по естеству, в ризах позлащенных одеяна (Псал. XLIV. 10), или по другому созерцанию, облечена в солнце (Апок. XII. 1), – в открытый, как мне мнится, и совершенный свет Христов; предстала, чтобы не только пребывать во свете и наслаждаться им, но и царствовать во свете, или световодительствовать, да приведутся Царю девы, – души целомудренныя или уцеломудрившиеся, – в след Тебе. Ныне радуйся благодатная, и отныне на веки ненарушимо радуйся, – не только радуйся, но и блаженствуй, – не только благодатная, но и препрославленная!
И если высокая степень света и блага, благодати и блаженства, есть состояние преисполнения, преизливающагося на сродное и удобоприемлющее: то, Богоблагодатная, от Твоего преисполнения и нам, Твоей благодати верующим и ее славящим, ниспосли хотя некую, тайную росу благодати, как зарю света, как источник блага, как залог блаженства.
Простите мне, братия, если долго при вас, как будто без вас, размышляю. В такие дни, как нынешний, можно совсем забыть землю в беседе с Небом. И хорошо было бы, если бы мы охотнее и долее беседовали с Небом, а менее охотно и поспешно к земле обращались, и то для того только, чтобы, встретясь с нашими недостатками и нуждами, тем неотступнее прибегать к обилию и щедротам Неба.
Да, братия, от созерцания благодати, которую Мариамь обрела у Бога, и которая столь чудными путями возвела Ее к толь высокой славе, – обращаясь к себе, мы должны помыслить о потребности благодати для нас самих. Если едина Мариамь есть благодатная по превосходству: то напротив безблагодатным оставаться никому не можно без того, чтобы не погрязнуть во зле и погибели. Надобна хотя наименьшая доля благодати, чтобы достигнуть хотя последняго степени блаженства.
Благодать, – если хотим исчерпывать полноту значения сего имени, – есть даяние от Благаго, даяние благое, даяние по единой благости, без предварительнаго права, или заслуги и достоинства приемлющаго. Если принять в разсуждение, что, по слову Господню, никтоже благ, токмо Един Бог: и следственно источника всего, что только есть благо в тварях, нигде нельзя искать, кроме Единаго Бога, по чистой благости дарующаго, а не воздающаго (ибо кто прежде даде Ему и воздастся Ему? Рим. XI. 35): то можно было бы заключить, что человек все, и в себе, и окрест себя, самое бытие, жизнь, тело, душу, способность и употребление способности познавать, желать, действовать, – все имеет по благодати Божией. Но поелику благо, которое Бог положил в твари
действием Своего творения, усвоилось им как-бы в собственность: то бывшее в своем начале благодатию, в своем продолжении соделалось естеством сущих и природою раждаемых, и в отличение от сего, благодатию именуется то, что Всеблагий Бог дарует человеку выше естества и природы. В сем разуме слово Божие употребляет имя благодати, означая им и даяние преподающее, или Божественную силу, источающую благодатныя влияния, как на пример в следующем изречении: явися благодать Божия спасительная всем человеком (Тит. II. 11); и даяние преподаваемое, или дар благодатный, как на пример в следующем засвидетельствовании Апостола: Единому комуждо нас дадеся благодать по мере дарования Xpиcmoвa (Ефес. IV. 7).
Когда не было в мире греха: тогда, не знаю, все ли было удобопроницаемо и прозрачно для сего стихийнаго света, но, без сомнения, все прозрачно и проходно было для света благодати. Он безпрепятственно изливался на природу, и непрестанно исполнял ее благом и блаженством, сохраняя в ненарушимом совершенстве и безсмертии даже и то, в чем скрывалась возможность тления, – тело человека. Но когда чрез прельщение, злоупотребление свободы и уклонение воли человека от воли Божией вошел в мир грех: тогда сим самым нарушен первоначальный союз между природою и благодатию. Хотя свет благодати, как Божественный, и потому ничем не воспящаемый, не преставая, всегда и на все сияет: но природа, грехом оскверненная, омраченная, огрубелая, зараженная, сделалась и недостойною и неспособною принимать чистыя, светлыя, тонкия, нетленныя влияния благодати. Так вошла в мир грехом смерть духовная, и в след за нею телесная, временная, и за нею вечная. И если только при споспешествовании благодати человек сохранял то, что первоначально имел: то конечно не возможно ему без особенной помощи благодати возвратить то, что утратил. Здесь наипаче открывается и крайняя потребность, и чудным образом удовлетворительный, по Апостольскому слововыражению, избыток благодати (Рим. V. 17). Отторгшемуся и отпадшему от благодати человеку естественно уже было ниспадать даже до ада, если бы провидевший сие от века, и вечно милосердующий Бог в среду падения не простер удерживающей и возставляющей руки. И дающее благодать, и приемлющее оную, – Божество и чистое человечество дивно совокупил Он в едину Ипостась Христа Господа, и в Его слове и жизни, в Его теле и крови, в Его крещении водою и духом, отверз новые преизобилующие токи благодати, простираемые и на отчужденное от нея, но не чуждое Вочеловечившемуся естество наше, дабы таким образом оскверненное грехом очистить, омраченное просветить, плотяное одуховить, растлевшее исцелить, падшее возставить, осужденное оправдать, умерщвленное оживить, погибшее спасти. Это не мое умозрение, но Евангельское учение. Бог и Отец Господа нашего Иисуса Хpиcma, говорит Апостол, облагодати нас о Возлюбленнем, о Немже имамы избавление кровию Его, и оставление прегрешений по богатству благодати Его (Еф. I. 6. 7).
Слово Апостольское часто к мысли о благодати обращается, и все в Христианстве на ней утверждает. Хочет ли оно возвести нас к началу нашего спасения? Оно возводит нас к благодати: явися благодать Божия спасительная всем человеком. Хочет ли указать на спасение наше, как уже совершившееся? Указание опять относится к благодати: благодатию есте спасени (Еф. II. 5). Хочет ли изъяснить цель, силу и действие воплощения Сына Божия и пришествия Его на землю? И сие изъясняет мыслию о благодати: благодать и истина Иисус Христом бысть (Иoaн. 1. 17). Хочет ли показать, как произошли в церкви Апостолы, Пророки, благовестники, Пастыри, Учители, и их дело служения спасению прочих человеков? Показует начало сего в благодати: Единому комуждо нас дадеся благодать, по мере дарования Xpиcmoвa. Хочет ли укрепить Христианина в подвиге? Укрепляет благодатию: Ты убо, чадо мое, возмогай во благодати, яже о Xpиcmе Иисусе (2 Тим. II. 1). Хочет ли остеречь от греха? – Остерегает благодатию: грех вами да не обладает: несте бо под законом, но под благодатию (Рим. VI. 14). Хочет
ли благоустроить нашу внешнюю деятельность? – Благоустрояет благодатию: Слово ваше да бывает всегда во благодати, солию растворено, ведети, како подобает вам единому комуждо отвещавати (Кол. IV. 6). Хочет ли приветствовать и благословить? И для сего призывает в помощь благодать: благодать вам и мир от Бога Отца нашего и Господа Иucyca Xpиcma.
Видите, Христиане, что в Христианстве все благодатию, и ничего без благодати. Да печется же каждый из нас обрести для себя благодать.
Да не придет кому лестный помысл, что если в спасении нашем все действуется благодатию, то нам уже не много нужно попечения о нашем спасении. Нет, соучастники благодати; благодать могущественная и действенная нам возвещена и дарована для того, чтобы укрепить нашу немощь, ободрить нашу безнадежность, одушевлять нашу благую деятельность, а не для того, чтобы обеззабочивать наше нерадение, и усыплять нас в бездействии. Молим, пишет святый Павел к Коринфским Христианам, не вотще благодать Божию прияти вам (2 Кор. VI. 1). Как? Не ужели благодать, спасительная всем человеком, может быть принята вотще? Видно, может cиe случиться, когда от сего так заботливо предостерегает Апостол: молим, не вотще благодать Божию прияти вам. Спасительна благодать Божия сама в себе: но не спасает нас без нас. Не вотще приемлется она, когда приемлется с верою, когда верно употребляется и сохраняется, когда обращаем ее в нашу жизнь и дела: но вотще, – когда вера оскудевает, когда наше житие и дела благодать Божию оскорбляют и отревают. Благодать есть талант небеснаго Домовладыки, который вернаго и усерднаго раба обогащает, а невернаго и лениваго осуждает, и отъемлется у него. Итак молим, не вотще благодать Божию npияmu вам, – смотряще да не кто лишится благодати Божия (Евр. XII. 15).
Остережемся и от другаго помысла, неблагоприятнаго благодати. Некоторые думают, что живут довольно хорошо, если живут по природе; и потому не подвизаются возвысить план своей жизни, чтобы жить по благодати. Благовидность опасная! Если, как мы отчасти показали, неповрежденный грехом человек жил не одною природою, но паче благодатию блаженствовал: то будет ли довольно хороша жизнь по природе, которая грехом повреждена и благодатию не исправлена? Не укажет ли кто, как на одобрение жизни по природе, на сказанное Апостолом, что языцы, не имуще закона, естеством законная творят (Рим. II. 14)? Такому скажу: разве тебе приятно в достоинстве жизни выравняться только с язычниками? Не так судил Господь наш, когда в упрек несовершенной жизни глаголал: не и язычницы ли такожде творят (Матф. V. 47)? Чрез сие давал Он разуметь, что для Его последователя, для человека совершеннаго, слишком мало того, чтобы жить по природе, подобно язычникам.
Чтобы определить значение и достоинство жизни по природе, надобно взглянуть на место, которое занимает она во владычестве Божием и Христовом. Хотя владычество сие безпредельно и неизмеримо для нас: однако, поелику во всяком благоустроенном владычестве можно замечать некоторое распределение состава его, соответственно целям управления: то Богословы не без основания заметили во всеобщем владычестве Божием и Христовом три сопредельныя царства: царство природы, царство благодати, царство славы. Вход в царство природы открывается человеку естественным рождением, в царство благодати – крещением, в царство славы откроется воскресением из мертвых и последним судом. С царством славы непосредственно сопредельно царство благодати, и только чрез сие лежит к оному путь из царства природы. Следственно, кто живет только по природе, тот на целое царство удален от блаженнаго царства славы. И потому, когда в последний день все царство благодати окончательно перейдет в царство славы; а земля и яже на ней
дела сгорят: где тогда останется безблагодатная жизнь по природе, если не в природе преисподней.
Братия, общники даров и обетований благодатных! Не вознерадим о благодати Божией. Взыщем ее познанием, и признанием нашей немощи и греховности, молитвою, поучением в слове Божием, общением таинств веры, искренним желанием жить по заповедям Христовым; приимем оную верою и готовностию повиноваться ея внушениям; сохраним – верностию и постоянством в последовании ея руководству. Благодать сама будет нам тайною помощницею в наших ради ея подвигах, и увенчает их. По увещанию Апостола, да приступаем с дерзновением к престолу благодати, да приимем милость, и благодать обрящем, во благовременну помощь (Евр. IV. 16). По обещанию Пророка, Господь Бог благодать и славу даст (Псал. LXXXIII. 12).
Слава Господу Богу, Дателю благодати, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, во веки. Аминь.
(Говорено в Успенском Соборе Августа 22; напечатано отдельно, в Моск. Губ. Ведомостях и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел, не оставляюще собрания своего, якоже есть неким обычай, но друг друга подвизающе. Евр. X. 24. 25.
Праздник Царскаго помазания и Царскаго венца празднуем, сынове Poccии. Достойно и праведно празднуем. Это праздник Государя, торжествуемый верностию и любовию подданных, и вместе праздник Государства, веселящагося о своем благе. Потому что, хотя Царское помазание и венец предоставлены единому Царю, но не для Него единаго. Не входя в испытание, каким образом с видимым помазанием соединено преподание даров духовных (потому что таинство должно всегда оставаться таинством, и следственно пребывать недоступным изъяснению); – можем однако позволить себе указание на ту символическую черту тайнодействия, что как от простаго помазания благовонною мастию одного человека, многим окружающим сообщается ощущение благоухания; так от таинственнаго миропомазания Царя животворное благоухание распространяется на все царство. Подобным образом и Царский венец не только главу Царя увенчавает, но увенчавает с тем вместе и благоустройство, и благосостояние, и благолепие царства. Так должно быть, по намерению Провидения: так и есть с нами, Россияне, по благости Провидения, и по доблести Благочестивейшаго самодержца.
Но когда празднующая мысль приступает ближе к предмету празднования, чтобы возвеселиться созерцанием Его величия; когда разсматривает, как державный ум проходит по всему огромному составу Государства, объемлет вниманием и разнообразным попечением жизнь, безопасность, довольство, нравы, просвещение, верование миллионов народа, чтобы повсюду добро насаждать, возращать, охранять, зло пресекать, отвращать, предупреждать, необразованное образовать, несовершенное усовершать, поврежденное исправлять, и для сего по временам изрекает новые, или дополняет прежние законы, непрестанно движет многочисленныя пружины управления, бдит над правосудием, зиждет и одушевляет воинство; как Он проницательные и дальновидные взоры простирает далее пределов своего, в иныя царства, дабы отвсюду ограждать и утверждать мир, приобретать и поддерживать добрых союзников, подавлять семена раздоров, браней и крамол, обезоруживать зависть, высматривать обще-полезное, и усвоять, открывать вдали крадущееся влияние какой нибудь иноземной заразы, и преграждать ему стези: при таких помышлениях о подвигах Царя, к радости о Нем присоединяется и удивление, и забота любви. Сколько бремен, к облегчению всех нас, несут одне державныя рамена! О если бы и мы взаимно могли как нибудь споспешествовать облегчению оных!
Некоторое средство для сего преподает нам Святая Церковь. Это есть молитва за Царя. Ибо если, по слову Писания, много может молитва одного праведнаго (Иак. V. 16): то конечно не мало может молитва благовернаго народа, в котором уповательно Господь имеет не одного праведнаго, потому что для праведных Он и хранит мир.
Но дабы поискать, нет ли еще способа, которым бы подданные, не прикасаясь к делам Самодержца, могли споспешествовать облегчению Царскаго бремени, – вообразим, что все подданные жили бы в любви между собою, и не делали ничего, кроме добрых дел. Как облегчилось бы дело Царево! Не нужно было бы умножать законы; потому что любовь испол няет закон, прежде нежели он написан. Уменьшились бы заботы о порядке и благочинии общественном; потому что любы не безчинствует (1 Кор. ХIII. 5). Долгий праздник был бы от дел правосудия; потому что не добрыя дела дают работу Судам. Тогда Царь был бы в полном смысле тем, чем представляет Его молящаяся Церковь, Отцем о чадех веселящимся. Что ж? Не можем ли мы сами споспешествовать тому, чтобы в царстве все жили в любви, чтобы все подвизались в делании дел добрых? – И можем, и должны. Не я изобретаю cиe: сие проповедует и завещавает Апостол. Да разумеваем, говорит, друг друга в поощрении любве и добрых дел, не оставляюще своего собрания, яко же есть неким обычай, но друг друга подвизающе.
По истине, братия, если судьба, рождение, закон ввели нас в единое собрание, совокупили в единое общество: то конечно не для того, чтобы каждый знал только себя, и не заботился знать других, и споспешествовать их благу. Сие было бы противно понятию и существу общества. Союз общества связуется не иначе, как взаимностию: взаимным содействием, помощию, споспешествованием. Взаимныя обязанности членов общества частию определяются в законах, и распределяются по званиям и должностям; частию изрекаются совестию, и простираются на всех. Когда тать вламывается в дом гражданина, или в сокровищницу общественную: кто, благонамеренный, видя сие, скажет: не мое дело? Не каждый ли почувствует себя обязанным споспешествовать общественной и частной безопасности? Если таким образом на каждом лежит обязанность отвращать зло, частное или общественное: меньше ли всеобща, меньше ли сильна, не больше ли благородна обязанность распространять добро частное, и, поколику возможно, чрез частное – общественное, и особенно высшее добро нравственное и духовное, которое есть душа истиннаго благосостояния общественнаго?
Христианство соединяет нас, братия, союзом более тесным, нежели общество просто человеческое, – союзом не только единой власти, взаимных нужд, общей пользы, но и союзом единой жизни. По учению Апостольскому и Церковному, все мы, под главою Христом, едино тело есмы. Итак чем очевиднее сия опытная истина, что аще страждет един уд, с ним страждут вcи уди; аще ли же славится един уд, с ним радуются вcu уди (1 Кор. XII. 26); тем непоколебимее сей закон, тем непреложнее сия обязанность, да равно един о другом пекутся вcu уди (25). И какое друг о друге попечение для Христиан нужнее, важнее, благотворнее, как поощрение друг друга к любви Христианской и к добрым делам?
Слыша сие, не ответствуют ли мне мысленно некоторые: твое дело поощрять других к любви Христианской и добрым делам; исполняй свою обязанность. – Нет у меня спора против сего; признаю мою обязанность; приемлю ваше поощрение к исполнению ея; исповедую с Апостолом, что горе мне есть, аще не благовествую (1 Кор. IX. 16). Но и вы не должны уклоняться от исполнения обязанности, которую на меня и на вас равно возлагает Апостольское слово. В другом случае Святый Павел сказал мне, то есть, вообще поставленному Церковию служителю Христианскаго учения: проповедуй слово, настой благовременне и безвременне, обличи, запрети, умоли, со всяким долготерпением и учением (2 Тим. IV. 2). Но вот, он не говорит различительно: пастыри поощряйте к добру пасомых, священники подвизайте народ; а говорит ко всем без различия, без изъятия: да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел, – друг друга подвизающе. И ненапрасно так разширяет он сию обязанность: потому что для нея одних Церковию поставленных учителей не достало бы. Сколько людей, сколько направлений ума, склонностей, занятий, сколько разнообразных положений и случаев жизни, которые требуют наставления, совета, увещания, но которых не может преследовать Церковное наставление и Церковный наставник! И так необходимо, чтоб и сами наставляемые часто друг друга вразумляли, остерегали, поощряли к добру.
Здесь можно встретиться с новым прекословием. Разве надобно, скажут, всем быть учителями других? – Отнюдь нет. Против сей крайности мы имеем ясное запрещение Апостольское: не мнози учители бывайте (Иак. III. 1). Бог Церкви Своей дал есть овы yбо Апостолы, овы же Пророки, овы же Благовестники, овы же Пастыри и Учители (Еф. IV. 11), а не отдал каждому на произвол поставлять себя в духовные наставники. О сем именно сказано, что никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бoга (Евр. V. 4), или непосредственно, как вначале Апостолы, или преемственно, чрез званных от Бога прежде. О множестве же не призванных учителей Дух Святый предваряет нас, как о принадлежно сти несчастных времен: будет бо время, егда здраваго учения не послушают, но по своих похотех изберут себе учители чешеми слухом, и от истины слух отвратят, и к баснем уклонятся (2 Тим. IV. 3. 4). Против сего самодельнаго, и потому обманчиваго и опаснаго учительства, поставляет преграду Богопоставленный наставник, когда, увещавая всех нас поощрять друг друга к добру, тотчас присовокупляет: не оставляюще своего собрания, яко же есть неким обычай. Свое для истинных Христиан собрание, есть Соборная Православная Церковь. Ея должно держаться, в ея послушании пребывать, чтобы ревность побуждать других к добру не перешла в самочиние, и не повела к разделениям и заблуждениям.
Когда дело идет о догматах, о таинствах, о священноначалии: берегись, чтобы не явиться делателем, котораго не посылал Господь в виноград Свой. Если Тот, Кем все тело Церкви, составы и соузы подаемо и снемлемо, растит возращение Божие (Кол. II. 19), не устроил тебя оком или устами сего тела: не присвояй себе особенных обязанностей сих членов. Не может рука или другой член сказать оку или устам: я исполню вашу должность. Но есть обязанности, которыя никакому члену тела не чужды, как то:
сохранять жизнь, отвращать опасность. Жизнь тела духовнаго есть любовь; так как напротив нелюбяй пребывает в смерти (1 Иоан. III. 14). Добрыя дела суть проявления жизни духовной. Итак, чтобы жизненная сила любви Христианской не угасла, чтобы плоды ея не оскудели, чтобы не подавили ея мертвыя дела суеты и порока, о сем должны заботиться все без изъятия члены Церкви. Может ли какой нибудь член тела сказать другому: я не забочусь, есть ли, и будет ли в тебе жизнь, или нет? – Надобно всем нам, братия, сочлены единаго тела Церкви, друг друга охранять от смерти греховной, друг друга поощрять к Боголюбию и братолюбию, друг друга подвизать на дела благия.
Но как исполнять cиe, без права учительства, и без неуместных притязаний учительства? – Сему едва ли не лучше разсуждений может научить – доброе намерение. Случаи поощрять друг друга к добру безчисленны: если усердно воспользуемся хотя некоторыми удобнейшими; то мы уже вступили в добрый путь: а кто вступил в путь, и остановиться не хочет; пред тем сам собою открывается дальнейший путь.
Примечателен особенный образ выражения в Апостольском увещании: да разумеваем друг друга в поощрении любве и добрых дел. Сим указуется на нашу знаемость друг другу, и чрез нее пролагается путь взаимному поощрению к добродетели. В самом деле, сколько людей, которых мы знаем, с которыми знакомимся, видимся, проводим время, безотчетно предаваясь развлечению, часто не догадываясь даже спросить себя о пользе наших общений! Для чего ж бы не сделать сию знаемость более разсудительною? Для чего бы не дать знакомствам более возвышеннаго направления? Да разумеваем друг друга, не по образу только видимому, но паче по невидимому в нас образу Божию, не по ласковым приветствиям, но паче по словесам истины и целомудрия, не пo родству только земному, но и по небесному родству чад Божиих, не только по связям временных нужд, выгод, удовольствий, но гораздо более по святому союзу в искании благ вечных, не по видам любочестия, но по стремлению к почести вышняго звания о Xpиcте Иисусе. Так разумевая друг друга, сколько времени и деятельности, так небережно иногда расточаемых на праздныя беседы, на увеселения, на суеты, могли бы мы сберечь, и обратить на употребление, сообразное с достоинством человека и сына Церкви и Отечества, на разсуждения о истинном благе каждаго и всех, о нашем собственном и взаимном усовершении, на чтение назидательное и душеполезное, вместо безплоднаго и раздражающаго страсти, наконец на самыя дела добрыя, и других к добру поощряющия!
Но это значило бы изменить направление господствующих в обществе обычаев? Кто может сие сделать? – Да, ты, и я, сделать сего не можем: потому-то мудрость Апостольская и не обращается к тебе или ко мне с повелением поощрять других к добру, но всем совокупно заповедует: да разумеем друг друга в поощрении любве и добрых дел. О, если бы хотя не все, хотя довольно многие, возревновали о сем деятельною ревностию, постоянно имели cиe в намерении, не затруднялись мелочными препятствиями в немаловажном подвиге! – Доброе соединение добрых волей, без сомнения, много возрастит их силу, и в обилии привлечет благословение и силу Божию; и тогда добро решительно превозможет; любовь воцарится; благоденствие царства и Царя будет совершенно; царство земное будет предградием града небеснаго. И да будет! – Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их. Евр. XIII. 7.
Вот заповедь Апостольская. Кажется, не забыта она у нас, и не оставлена без исполнения. Ибо что значит настоящий день, и настоящее собрание, как не то, что мы наставника нашего, Преподобнаго Сергия, поминаем памятию торжественною? Благоговейно взираем на скончание жительства его, когда празднуем дни, скончания его жительства, и его по скончании вновь явления между живущими, в его нетленных и чудодейственных останках.
Можем ли, к довершению сего, похвалиться и тем, что подражаем вере наставников наших, иже глаголаша нам слово Божие? О если бы! Но и Апостол не всем Христианам Апостольским приписывал сию похвалу. Высокое свидетельство дал он вере Христиан Филиппийских, когда написал им: вам даровася, еже о Христе, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Фил. I. 29). А когда писал к Христианам Евреям: тогда нашел нужным о том же предмете еще заповедывать и учить. Подражайте, говорит, вере их.
Признаем и мы, братия, что имеем, не столько права на похвалу веры нашей, сколько нужды в обучении подражать вере Святых.
Подражание есть одно из самых употребительных орудий для образования и направления жизни и деятельности, во всех видах. Это есть средство не менее действующее, как слово учения, иногда еще более, а иногда почти единственное. Подражание старее слова учения, и самое слово раскрывается и образуется посредством подражания. Может ли мать искуственно истолковать младенцу, какими движениями языка и уст, каким направлением дыхания должен он производить различные звуки, чтобы произносить слова? – Но дитя слышит слова, произносимыя матерью; и, раскрывающеюся жизнию побуждаясь к действованию, однако не самоизобретаемому и самоуправляемому, к которому еще не способно, получает направление делать тоже, что мать, одним словом, подражает ей, между прочим, и в произношении словесных звуков, и после возобновляемых покушений и опытов, один более другаго удачных, – дитя умеет говорить.
Такова сила подражания, всажденная в самой природе человека. С возрастом, ее ограничивают и подчиняют себе другия открывающияся способности и возрастающия силы: свободная воля, учение, размышление, изобретательность. Но все еще значительною остается сила подражания, во-первых, потому, что ранее других раскрываясь, и объемля многие предметы, она поддерживается и привычкою, и необходимостию; во-вторых, потому, что к возвышенному учению, к умственному изследованию, к изобретению, не многие имеют достаточныя дарования, а подражать способен весь род человеческий; в-третьих, потому, что умственное изследование следит свой предмет в призрачной области воображения и памяти, в неокончательных чертах общих понятий, а подражание смотрит на предмет существующий в природе, в определенных и оконченных чертах действительности; и потому первое, переводя свои созерцания в действительность, не редко затрудняется и запутывается, а последнее легче и надежнее делает то, что видит уже сделанным.
Отсюда можно усматривать, как важно для жизни, чему, и как человек подражает. Если бы он решился не подражать ничему, а все изобретать сам, и делать по своему изобретению: то в какое бедственное состояние поставил бы он себя, и как трудно было бы ему оттуда выйти! На пример, скорее умер бы он от голода, нежели в безчисленном разнообразии царства растений открыл бы пшеницу или рожь, и устроил многосложное искусство возделать ее, собрать, отделить, превратить в муку, и наконец в хлеб. Если с своею подражательностию попадает он на недостойные и ложные образцы: то естественно делается худым списком с худаго подлинника, и нередко на долго. Кто в малолетстве по худому образцу образовал свою способность писать буквы: тот обыкновенно во всю жизнь худо пишет. Бывает и хорошему образцу худое подражание, когда подражание не внимательно, не разсудительно, не постоянно. Если же избираем себе образцы деятельности достойные по предмету, совершенные или хотя приближающиеся к совершенству по образу и степени действия; и если следим их внимательно, разсудительно, постоянно: то и мы на пути к совершенству, открытом и верном.
Но размышления о влиянии подражания на естественную жизнь и ея действия не суть ли посторонния для учения о подражании Святым в жизни духовной? – Разсуждайте. Если уста младенца не иначе, как подражанием образуются, чтобы нарещи отца и мать: думаете ли вы, что гораздо легче, без образца, без подражания, как нибудь, научится сердце ваше, не движением воздуха производить словесные звуки, но движением Духа Святаго в вере, нарицать и призывать Господа Иисуса, взывать из глубины своей к Отцу небесному: Авва Отче? Если без помощи подражания вы затруднились бы приготовить и здравоносно употребить земный хлеб для поддержания телесной жизни: думаете ли, что без подобнаго пособия не трудно вам обрести и спасительно вкушать устами веры хлеб небесный, который дает новую жизнь душе, который, правда, сходит с небесе без нашего искусства и труда, но котораго вкушение необычайно и недоведомо земной природе, и который знающие не все вкушают в жизнь вечную, но некоторые в суд себе? Если только постоянным подражанием образцу научились вы писать мертвыя буквы на тленной бумаге, думаете ли, что гораздо простее, без образца, без подражания, наудачу, напишете имя ваше в нетленной книге жизни, писменами живыми, то есть, делами живой веры?
Впрочем перестанем, если угодно, любомудрствовать по нашим соображениям и догадкам. Имамы известнейшее пророческое и Апостольское слово. Что говорит оно? – Бывайте подражатели Богу, гласит оно устами Святаго Павла. И само Ипостасное воплощенное Слово глаголет: будите вы совершени, яко же Отец ваш небесный совершен есть. А как может сие сделаться?– Без сомнения, посредством подражания.
Или безмерная высокость сего образца, предлагаемаго вам для подражания, приводит вас в недоумение и в безнадежность о успехе? – Напрасно. Подражание не требует равенства с первообразом. Вы можете снять с онаго только некоторыя черты для вас благопотребныя и доступныя, одну часть необъятной картины в уменьшенном размере: и при сем подражание может иметь свою пользу, достоинство и даже совершенство. Отец небесный солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя (Матф. V. 45). Вот первообраз представленный вам, дабы вы могли снять с него подобие для себя. Конечно, ты не можешь засветить другое солнце для того же или для другаго мира: но ты можешь засветить свет спасительной истины в уме неведущаго, зажечь искру любви к добру в сердце жестоком, или иначе испорченном: и вот, ты подражатель Богу, не только Сияющему солнцем на видимый мир, но и просвещающему души светом духовным. Не дано тебе свести с неба дождь, и оросить поля праведных и неправедных: но ты можешь оросить слезою сострадательной любви изсохшее от скорби сердце невиннаго страдальца, или жегомое раскаянием сердце грешника: и вот, ты подражатель Богу, Который дождит на праведныя и на неправедныя. Ты не в силах, как Бог,
облаготворить всех добрых и злых, праведных и не праведных: но хотя одному, котораго ты знаешь недобрым для тебя, сделай возможное для тебя добро, с усердием2, с самопожертвованием: и одно такое дело уже делает тебя подражателем Отцу небесному, Иже солнце Свое сияет на злыя и благия, и дождит на праведныя и на неправедныя.
Но, дабы высоту образца Божественнаго сделать очевиднее доступною для ревности подражания, посмотрите, что еще умышляет искусный и снисходительный наставник спасительнаго подражания, Святый Павел. Как-бы лествицу восхождения поставляет он для нас, говоря: подобни мне бывайте, яко же аз Христу. Теперь уже не на превыспреннее, невидимое, непостижимое небо зовет он вас искать образца для подражания, но низводит его для вас на землю, и показует во Xpисте, истинном Боге, но купно истинном человеке, принявшем на Себя естество наше, даже немощи наша, кроме греха. Если и cиe не воздвигает нашу низость к высоте: руководитель сходит ниже, и еще ближе полагает для нас в степень восхождения самого себя: подобни мне бывайте. Мне, говорит, подобострастному вам человеку, – мне, бывшему некогда хульнику и гонителю веры, – мне без труда можете подражать и грешники, от нихже первый есмь аз.
Если бы кто на сие возразил, что черты жизни Апостольской неудобоприменимы к состоянию его души, к обстоятельствам его жизни: разрешает Апостол и сие, когда заповеди подражания дает большее пространство: поминайте наставники ваша, – подражайте вере их. Во множестве благих примеров, подаваемых истинными наставниками, без сомнения, откроются достоподражательныя черты, для меня, для тебя, для каждаго, по особенному состоянию души, по особенным обстоятельствам жизни.
Заповедуя особенно взирать на скончание жительства наставников, Апостол, кажется, особенно имел в мыслях примеры мученической твердости в вере, так как имел особенную потребность указывать оные, для утверждения верующих в бедственныя времена Церкви. Но если заповедь Апостольская должна обнять все времена Церкви, и потребности всех и каждаго верующаго: то должна иметь и сие всеобщее значениe: подражайте вере и жизни Святых. И подлинно, для чего и осиял Господь небо церковное толиким множеством прославленных Святых, подобно как небо стихийное множеством звезд, – для чего иначе, если не для того, чтобы каждый из нас удобно мог, по своей потребности, принимать от них свет и управление своего пути на небо?
Предлежит ли кому подвиг охранения Святыя Веры от неправославия? – Да ищет таковый себе образца и руководства в жизни и слове таких наставников, как Великие Афанасий и Василий, Григорий Богослов и Златоуст.
Избрал ли кто себе путь жизни уединенной и особенно посвященной Богу и молитве? – Да проходит мысленно, по книгам и преданиям, духовныя пустынножительства и общежительства, и да назирает, хотя издалека, следы также Великих в своем роде подвижников, каковы Антоний, Макарий, Пахомий, Ефрем, и многие из века в век стопам их последовавшие, и столь еще близкий к нам, по благости Божией, Сергий.
Поставляет ли кого Провидение Божие в испытание веры лишениями и бедствиями? – Да утверждает себя таковый примером Иова, который и в лишениях, и в страданиях не преставал благословлять имя Господне.
Озабочен ли кто, как бы жить достойно веры в богатстве и обилии? – Да взирает на жизнь Авраама кроткаго, уступчиваго, благодетельнаго, избавителя бедствующих, страннолюбца, странноприявшаго Ангелов и Бога.
Если кто и глубоко низринулся в дела страстей и пороков: покажут и ему надежду и способ возникновения из пропасти спасшийся на кресте разбойник, подобный ему Моисей Мурин, Мария Египетская, и многие после погибели спасенные, после глубокаго развращения святые.
Мне бы не кончить слова, если бы исчислять примеры Святых, разнообразно назидательные и спасительные. Старайтесь, братия, узнавать и замечать особенно те из них, которые ближе к состоянию вашей души, к обстоятельствам вашей жизни. Внимая им, вы получите сугубый плод: и удостоверительное познание спасительнаго для вас пути, и сильную помощь к прохождению его, молитвами Святых, к которым приближитесь подражанием и вашею молитвою.
Братия! Подражательность так сродна человеку, что без нея не живет никто из нас. Разность в предметах и в ревности подражания. – Кто предписывает законы суеты, роскоши, своекорыстия, самочестия? – Никто. Как же усиливаются и распространяются суета, роскошь, своекорыстие, самочестие? – всего более посредством безразсуднаго подражания. Какую же силу должно иметь подражание, когда обращается на предметы законные и благословенные? –
Да помышляем, братия, что добро ревновати в добром (Гал. IV. 18); и что как возвышенный образец возвышает подражателя, так низкий унижает. И потому да отвращаем очи от суеты миpa; да взираем внимательно на жизнь Святых: да подражаем их вере непорочной, твердой, живой, действующей в подвигах, в любви, в творении добра, да наследим и мы достояние Святых в свете, и с ними вечно славим Отца, и Сына и Святаго Духа. Аминь.
(Говорено 27 сентября, напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Благодатию всесвятаго и всеосвящающаго Духа совершилось ныне священное обновление сего храма, созданнаго прежде нас в честь и память явления Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы Преподобному и Богоносному Отцу нашему Сергию, чему очевидным свидетелем был и Преподобный Михей, во благоухании святыни здесь почивающий. Праведно было память сего благодатнаго события почтить освященным храмом, хотя впрочем и вся обитель сия есть памятник сего чуднаго посещения; потому что вся судьба ея в продолжении веков есть исполнение обетования небесной Посетительницы: неотступна буду от места сего.
Но если памятнику свойственно возвращать мысль ко временам и предметам, которые ознаменованы памятником: то, прости мне, великая Лавра Сергиева, мысль моя с особенным желанием устремляется в древнюю пустыню Сергиеву. Чту и в красующихся
ныне храмах твоих дела Святых, обиталища святыни, свидетелей праотеческаго и современническаго благочестия; люблю чин твоих Богослужений, и ныне с непосредственным благословением Преподобнаго Сергия совершаемых; с уважением взираю на твои столпостены, непоколебавшияся и тогда, когда поколебалась-было Россия; знаю, что и Лавра Сергиева и пустыня Сергиева есть одна и таже, и тем же богата сокровищем, то есть, Божиею благодатию, которая обитала в Преподобном Сергии, в его пустыне, и еще обитает в нем и в Его мощах, в Его Лавре: но при всем том желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, наследованное потом Лаврою. Кто покажет мне малый деревянный храм, на котором в первый раз наречено здесь имя Пресвятыя Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит чтению и пению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи, и пламень их досягает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной келлии, чтобы я мог вздохнуть ея воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий Преподобнаго Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных. Дайте мне облобызать праг ея сеней, который истерт ногами Святых, и чрез который однажды переступили стопы Царицы Небесныя. Укажите мне еще другия сени другой келлии, которыя в один день своими руками построил Преподобный Сергий, и в награду за труд дня, и за глад нескольких дней, получил укрух согнивающаго хлеба. Посмотрел бы я, как, позже других насажденный в сей пустыне, Преподобный Никон спешно растет и созревает до готовности быть преемником Преподобнаго Сергия. Послушал бы молчания Исаакиева, которое без сомнения поучительнее моего слова. Взглянул бы на благоразумнаго Архимандрита Симона, который довольно рано понял, что полезнее быть послушником у Преподобнаго Сергия, нежели начальником в другом месте. Ведь это все здесь: только закрыто временем, или заключено в сих величественных зданиях, как высокой цены сокровище в великолепном ковчеге. Откройте мне ковчег; покажите сокровище; оно непохитимо и неистощимо; из него, без ущерба его, можно заимствовать благопотребное, например, безмолвие молитвы, простоту жизни, смирение мудрования.
Или это вам кажется только мечтанием воображения? – О, если бы мы достойны были, более очищенным оком ума созерцать сие в более существенных явлениях света духовнаго, а не в представлениях только собственнаго воображения! – Но, мне кажется, лучше хотя мечтать таким образом, нежели любомудрствовать противным сему образом.
Братия сей обители! вы пришли сюда, когда пустыня уже облечена некоторым образом в подобие града обительнаго: но не града же искать пришли вы сюда; следственно пришли вы искать пустыни. Если она несколько закрыта: тем внимательнее надлежит ее искать. Если шум житейской молвы не вдалеке слышен: тем нужнее заграждать от него слух. Если образы суетнаго мира движутся пред лицем пустыни: тем ревностнее должно нам преднаписывать себе пред очами образ чистаго пустынножительства, и постоянно на него взирать, и с ним сообразовать житие наше.
И для сего хочу я показать вам теперь, не человеческим художеством, но словом Божественным начертанный образ духовнаго любителя пустыни. Смотрите, как он сам себя изображает: И рех: кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию. Се удалихся бегая, и водворихся в пустыни. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури (Псал. LIV. 7–9).
Правда, тот, кто говорил cиe в псалме, был только временный пришелец пустыни по нужде, а не постоянный житель ея по обету: но сие не препятствует нам усматривать в словах его черты добраго пустынножителя; и даже тем более примечательна любовь его к
пустыне, и правильное изображение пустынножительства. Дух Божий, который носился над Давидом от дня помазания его Самуилом, вел его чрез разныя состояния внешния так, и для того, чтобы в них показать нам поучительные образы духовных состояний.
И так первая черта духовнаго пустынножителя есть желание пустыни, или усердие к благочестивому, отшельническому и уединенному жительству. Кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию!
Желание есть семя или зародыш всякаго свободнаго дела, когда ему должно начаться, и душа его, когда оно продолжается. Как от души зависит жизнь, сила, достоинство тела: так жизнь, сила, достоинство всякаго дела зависит от желания. Если желание нечисто: дело недостойно. Если желание слабо: и дело не сильно достигнуть своего совершенства. Если духовнаго желания нет: дело есть мертвое. Дела, которыя мы делаем без искренняго желания, не утешают нас самих, и не приносят удовольствия другим. Если так судят и чувствуют люди, которые дела только видят, а о желаниях только догадываются: что сказать о суде Бога всевидящаго, испытующаго сердца и утробы? – Даст ти Господь по сердцу твоему, а не по наружному твоему делу (Псал. XIX. 5).
Посему, кто желает пустынножительствовать, или монашествовать с утешением и пользою для себя, и со благоугождением Богу: тот должен как начать сие дело с искренним, духовным и Божественным желанием, так и продолжать с неослабным усердием. Надобно, чтобы еще в мире сказал он себе: кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию? И когда чистое и горящее желание действительно, как на крилах голубиных, принесло его в пустыню, или в обитель отшельничествующих: он должен часто вновь возбуждать себя, расширять и приводить в движение cии крила, чтобы оне имели довольно легкости и крепости нести его далее – из пустыни на небо.
Другая черта добраго пустынножителя или отшельника есть решительное и совершенное удаление от миpa. Се удалихся бегая.
Если бы не было нужды удаляться от мира: то не для чего было бы и водворяться в пустыне, избирать отшельническое одиночество преимущественно пред обыкновенным образом жизни семейственным и гражданским. Не Бог ли, сотворивший пустыню, созидает и хранит грады, и самую пустыню не для того ли сотворил Он, чтобы населить ее? Не живут ли и в городах Его рабы и чада, которых пустыня едва ли достойна иметь, подобно как напротив того другие, которых недостоин весь мир, в пустынях скитаются, и в горах, и в вертепах, и в пропастях земных (Евр. XI. 38)? Не обитал ли сам Господь во граде, так же как и в пустыне, и не дал ли граду Иерусалиму Своего храма, подобно как пустыне дал Свою скинию? He на всяком ли месте можно поставлять Ему обитель в душе, и покланяться Ему духом и истиною? – На всяком месте владычества Его: благослови душе моя Господа (Псал. СII. 22).
Но что делать, если cиe благословенное приглашение, всюду и всегда благословлять Господа, не успешно повторяю я к душе моей от того, что мир в тоже время, не переставая, оглашает и оглушает ее своими разнообразными гласами требований, прещений, прельщений, смущения, развлечения, нужд, забот, страстей, похотей, и она не находит довольно силы противоборствовать сему, или утомленная противоборством, жаждет приближиться к Богу без препятствий со стороны тварей, служить Ему без развлечения? – В сем случае не остается иного, как расторгнуть всякия узы, привязывающия нас к миpy, бежать из него, как Израильтяне из Египта, как Лот из Содома, и учредить для себя в пустыне новое жительство добровольнаго изгнанничества,
в котором бы все внушало нам, что не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем (Евр. XIII. 4).
Таким образом истинное отшельничество и пустынножительство есть также истинное и совершенное отречение и удаление от миpa, по заповеди Апостола: не любите мира, ни яже в мире (1 Иoaн. II. 15).
Кто приходит в пустынножительство или отшельническое братство, как переселенец, желающий перенести сюда выгоды и удобство прежняго жительства, или заменить их другими, а не как беглец, бросивший все, чтобы только избавиться от того, что было причиною бегства: тот не вполне отшельник, не в совершенстве пустынножитель.
Кто в пустынножительстве ропщет на скудость в чем либо, и, пользуясь необходимым, требует излишняго, под благовидным именем утешения: тот еще не удалился от роскоши мира. Он подобен Израильтанам, которые в пустыне воздыхали о мясных котлах Египетских; и должен вспомнить, что были некоторые, которые спасшись из погибающаго Египта, погибли в спасительной пустыне, в гробах похотения.
Кто в братстве отшельническом более желает поступать по своей воле, или даже повелевать, нежели покоряться: тот еще не удалился от гордости и честолюбия миpa. Заботливо надлежит ему осмотреться, чтобы не приближиться к сонму Корея, котораго конец показал, что чистая пустынная земля не хочет носить на себе властолюбивых и мятежных.
Кто в братстве отшельническом более радеет себе, нежели братству и обители, усвояет, что не благословлено, или более, нежели что благословлено; после обета нищеты думает богатиться для себя, а не для Бога, не для братства, не для нищих: тот не удалился от корыстолюбия миpa. В какой образ образует он себя? Не в образ ли пророческаго ученика Гиезия, который, восхотев тайно и неблагословенно усвоить сребро Неемана, явно усвоил себе его проказу?
Кто, вышед из мира в отшельническое жительство, пристрастным оком озирается на оный под предлогом невинной любви к присным, друзьям, знаемым: тому не безполезно взглянуть на жену Лотову, которая озрелась на оставленный ею Содом, и, как говорит Премудрый, стоит столп слан, неверныя души память (Прем. X. 7).
Третия черта благонадежнаго пустынножителя есть упование на Бога. Чаях Бога спасающаго мя от малодушия и от бури.
Образ духовнаго пустынничества был бы довольно страшен, если бы столь суровая черта его, какою представляется совершенное отречение от миpa, не умягчалась и не покрывалась приятною и светлою чертою совершеннаго упования на Бога.
Не случается ли даже, что удалившиеся от мира с намерением избежать трудностей и опасностей для души, сверх ожидания встречают для нея новыя трудности, и самыя опасности в отшельническом и пустынном уединении или общежительстве? И не должно сему дивиться. Израильтяне в пустыне сколько перенесли трудностей, сколько видели опасностей! Едва ли не более, нежели в самом Египте. Сам Начальник нашего спасения, и совершеннейший для нас образ онаго, где испытал сильнейшую брань против врага душ, как не в пустыне? Где более перенес духовных страданий, как не в уединении вертограда Гефсиманскаго?
Но если так: то для чего же, скажут, и удаляться от мира в пустыню, от трудностей к трудностям, от опасностей к опасностям?—Ответствую: для того же, для чего Израильтяне вышли из Египта в пустыню: ибо в пустыне испытали они трудности и опасности, но очистились, научились и спаслись, вместо того, что в Египте погибли бы в мерзостях язычества; и если бы они не вышли в пустыню, то не пришли бы в землю, текущую медом и млеком. Для того же, говорю, для чего и Спаситель Духом Святым возведен был в пустыню, и для чего удалялся Он в уединение Гефсиманское: ибо в пустыне победил Он, непобежденнаго дотоле, врага душ наших, а в Гефсимании принес Он за преслушание человеков духовную жертву послушания воле Бога Отца Своего, и крепкую о нашем спасении молитву, в которой и услышан от благоговеинства (Евр. V. 7). Так и для нас, если и трудна и не безопасна пустыня: то все же полезно и спасительно бежать в нее от мира погибельнаго.
А дабы и трудности преодолеть, и опасности пройти невредимо, для сего не более требуется, как только не быть нетерпеливу, не унывать, не отчаяваться, но, каково бы ни было наше положение, непрестанно чаять Бога спасающаго нас от малодушия и от бури. Если произвольным нашим непостоянством, или нетерпеливостию не прервем сего чаяния: упование не посрамит (Рим. V. 5), и помощь свыше приидет непременно тогда, и в такой мере, как сие нужно для искренно желающих спасения, как прилично славе Спасителя.
Братия святыя обители сия! если пустыня Сергиева, некогда безлюдная, дикая, безплодная, безводная, скудная, беззащитная, безпомощная, населилась, возрасла, процвела, благословилась от тука земли и от росы небесныя и пренебесныя, открыла в себе источники вод и благодати, возмогла защищать иногда грады и помогать народу: что все сие значит? Не то ли, что поелику ея основатель, и его сподвижники, чаяли Бога спасающаго: то чаяние их оправдалось, и еще оправдывается, даже свыше чаяния? Какое подкрепление и для нашего упования на Бога спасающаго?
Внимайте себе и званию вашему, и ходите достойно столь благаго призрения Отца Heбеcнaгo. Воскриляйте себя благочестивым желанием, дабы лететь во внутреннюю пустыню, – то есть, в духовную область Царствия Божия, которое внутрь вас есть (Лук. XVII. 21). Отвращайте очи сердец ваших, еже не видети суеты мира, вами оставленнаго. Возбуждайте себя к неослабным подвигам для спасения душ ваших, упованием на Бога спасающаго.
Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне, и потом долго пребываю в молве и попечениях града и дел человеческих, – кто даст ми криле, яко голубине; и полещу, и почию! Могу ли сказать себе, – или когда наконец возмогу сказать: се удалихся бегая, и водворихся в пустыни! Когда облегчуся от бремен чужих, чтобы обратить все попечение к облегчению собственнаго, да не како, иным проповедуя, сам неключим буду (1 Кор. IX. 27)? О, дающий, иному криле, яко голубине, дабы лететь и безвозвратно почить в пустыне, а иному глас кокоши, чтобы созывать Твоих птенцов под Твои криле: собирай сам, и храни всех нас под крилами Твоея благости, и, стогнами ли селений, тропинками ли пустыни, приведи наконец всех в тот вечно безопасный град, из котораго не нужно будет убегать ни в какую пустыню. Аминь.
(Говорено октября 14, напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Или о Церкви Божией не радите? 1 Кор. XI. 22.
Это упрек, подумают, вероятно, братия храма сего, услышав сие Апостольское слово; это выражение негодования. Того ли теперь ожидать надлежало? То ли заслужили употребившие и тщание, и труд, и щедрость для возобновления и украшения храма сего, и усердно собравшиеся на торжественныя молитвы освящения его?
Не опасайтесь, братия, чтобы Апостольская истина была когда либо жестока для любящих истину, чтобы отяготила творящих правду. Ея упрек нерадящему обращается в похвалу тщательному. Ея негодование на недостойнаго заключает в себе утешение достойному.
Если святый Апостол обличает нерадящих о Церкви Божией: то потому, что признает должным, и одобряет благочестивое попечение о Церкви Божией. И так исполнившим священный долг таковаго попечения не наше немощное, но твердое и верное слово Апостольское свидетельствует, что они действовали по правилу и образу первенствующих Христиан Церкви Апостольской, и что следственно есть для дела их Апостольское одобрение и для них Апостольское благословение.
Впрочем сего довольно для утешения, которое, как мед, умеренно и бережливо употреблять должно. За сим обратимся к слову Апостольскому для того, чтоб извлечь из онаго предосторожности против нерадения о Церкви Божией, без сомнения, никогда не излишния. Или о Церкви Божией не радите.
Нерадение о Церкви Божией, или иначе, невнимательность и неуважение к ней, обличаемое Апостолом в Христианах Коринфских, к которым он писал приведенныя нами слова, состояло в том, что богатые из них, принося в Церковь хлеб и вино для трапезы Господней, употребляли оныя в Церкви на трапезе любви, без порядка, с излишеством, с пренебрежением бедных. Чтобы дать им почувствовать неприличность такого поведения, он обращает их внимание на высокое достоинство Церкви Божией, противополагая ее простым домам. Еда, говорит, домов не имате, во еже ясти и пити? Или о Церкви Божией не радите? Обличительный вопрос: еда домов не имате? очевидно предполагает, решительно принятое мнение, что храмина, в которой поставляется трапеза Господня, для общения Тела и Крови Господней, по сему не есть уже обыкновенный дом, но место священное, требующее особеннаго внимания и благоговения; и таким образом открывается, что и в Апостольския времена, так же как ныне, для совершения таинств были особенные святые храмы, или, как иначе называем, Церкви Божии, хотя впрочем тогдашняя власть и сила врагов христианства не позволяла устроять оных с таким благолепием, и с такими явственными знаками священнаго их назначения, как ныне. Дальнейшим сему подтверждением служит другой обличительный вопрос Апостола: или о Церкви Божией не радите? Ибо здесь наименование Церкви Божией прямо противополагается названию простых домов; и чувство негодования, которым Святый Павел вооружает свое слово против небрегущих о Церкви Божией, есть не иное что, как отразительно действующая сила глубокаго уважения и благоговения к Церкви Божией, которым испол нена душа его. При сем не льзя оставить без замечания и того, что Апостол не употребляет доказательств, дабы внушить Коринфянам уважение к Церкви
Божией, но говорит о сей обязанности, как уже всем известной, и всеми признанной: или о Церкви Божией не радите? Как бы так говорил он им: «вам известно, что Церковь Божия, дом молитвы, святилище таинств, жилище Божие, храм, хотя рукотворенный, но такой, в котором созидаются нерукотворенные, живые храмы Божии, в котором, то есть, верующие просвещаются словом Божиим, и освящаются таинствами веры, так разнится от простых домов, как небо от земли, как Божественное от человеческаго; вам сие известно, и вам не нужно доказывать, что в Церкви Божией поступать должно благоговейно, как пред лицем Самого Бога: посему я удивляюсь, и не понимаю, как позволяете вы себе поступать в Церкви Божией, как будто в простом доме. Не ужели вы дошли до того, что потеряли должное внимание и уважение к Церкви Божией? Или о Церкви Божией не радите?
При таком разумении Апостольскаго изречения, не трудно усмотреть каждому, что благоговейное почитание Церкви Божией, как собрания верующих, в коих обитает Дух Божий, как святилища таинств веры, есть верное предание Апостольское и общепринятый обычай первенствующих Христиан. Если некоторые Коринфяне в поступках своих показали нечто противное сему обычаю: то Апостол не далее, как в их же уме и сердце, в их собственном убеждении и внутреннем чувстве показал нам свидетельство действительности и важности сего постановления церковнаго.
Не думаю, братия, чтоб и мне нужно было далеко простираться мыслями для изыскания причин к убеждению вашему, что храм Божий требует от Христианина глубокаго внимания и благоговейнаго почтения.
Если вы обыкновенно признаете, что дом господина требует почтения и уважения преимущественно пред домом раба, гостеприимная храмина дома преимущественно пред его преддверием, дом царский преимущественно пред домом подданнаго: то не можете не признать, и не трудно вам восчувствовать, что дом Царя царствующих и Господа господствующих, требует уважения благоговейнаго, благоговения трепетнаго.
Если училище детей строго требует молчания и внимания присутствующих: то какого безмолвия и внимания требует дом молитвы и учения Божественнаго?
Когда здесь, как некогда в храме Иерусалимском, на сем возвышении, как на горе Иудейской, как на корме корабля Петрова, Тойжде Господь Иисус, тоже слово жизни и спасения, изрекает и нам в Евангелии Своем; когда и здесь, как некогда в горнице Сионской, Тойжде Дух Господень дышет в слове Божием и Божественных песнопениях: о, как самое безмолвное молчание, самое глубокое внимание, все еще мало пред страшным и вожделенным величием слышимаго и действующаго! О, если бы человек весь соделался слухом, весь вниманием, чтобы весь был проникнут светом слова Божия, чтобы весь объят был животворящею силою Духа Божия! Когда на сей священной трапезе, как на трапезе тайной вечери Господней, зрится Тело Господне за нас ломимое, и Кровь Господня за нас изливаемая, и возобновляется то самое, что на Голгофе всю тварь привело в трепет, и землю потрясло и камни сокрушило, и на животворное око мира навело смертный мрак: тогда не наипаче ли свойственно нам, чтобы сердце наше сокрушалось умилением, чтобы устремленное в созерцание таинства, оно исчезало в общении страданий Христовых, чтобы сквозь все существо наше проходил трепет благоговения? Или человек может быть нечувствительнее безчувсвенной природы? Или не только возможно сие, но и действительно бывает с нашим, жестче камней окаменелым, сердцем?
Чем более возвышенно достоинство храма Божия, и того, что в нем совершается; чем более глубокаго благоговения он от нас требует: тем более тяжким преступлением
почитать должно неблагоговение во храме, и тем более важною – всякую предосторожность против преступлений сего рода.
По видимому, мы можем похвалиться пред Коринфскими Христианами тем, что не дерзаем, как они, в церкви Божией ясти и пити, подобно как в простых домах. Безпорядок, пораженный Апостольским обличением, кажется, исчез. Но будем осторожны; осмотримся, не вкрались ли на место его другие, не меньшие, даже, может быть, большие безпорядки.
Не случается ли у нас в Церквах Божиих, что пришедшиe на Богослужение, забыв о Боге, Которому предстоят, обращаются друг к другу, приветствуют, вступают в разговоры о мирских делах? Думают, что дело еще в порядке, когда говорят тихо; забываются иногда до того, что греховный шум празднословия сражается с святыми звуками церковнаго чтения и пения. Теперь Апостол говорит и нам: еда домов не имате? Не ужели у вас нет домов, для ваших свиданий, приветствий, разговоров и споров?
Не являются ль иногда в Церкви Божией люди, которых невнимательный вид, блуждающие взоры, небрежное употреблениe молитвенных знамений обнаруживают разсеянность мыслей и холодность сердца, которые без заботы поздно входят, преждевременно уходят, теснятся любопытствуя видеть, а не стоят добре, как повелевает чин церковный, не стоять со страхом, не избирают себе в образец мытаря, чтобы вдруг погрузиться и в смирение, и в безмолвие, и в молитву? Не новые ли это Коринфяне? И сим не говорит ли Апостол: или о Церкви Божией не радите? Не ужели вы думаете, что вместо благоговения, позволительно в Церкви любопытство, разсеянность, непостоянство, небрежность? – Менее иногда приметно человеческому оку, но тем не менее, или еще более, тяжко и бедственно достоинство храма Божия оскорбляется тем, что в него входят некоторые в нечистоте греховных страстей и дел беззаконных, без сердечнаго раскаяния, без искренняго желания исправления. Или о Церкви Божией не радите? Как не подумают таковые, что внемлющий в церкви гласу молитвы Господь слышит и вопль грехов, который покаянием только может быть утишен, чтобы не заглушал молитвы? Как не страшатся они, когда живущий в Церкви Всевидящий видит их входящих в священный Чертог Сына Его, не облеченных в одеяние брачное, не облеченных верою в заслуги Христовы и житием в добродетели Христианския? Видит, – и кто знает, на долго ли еще отлагает приговор правосудия о извержении неключимых рабов во тьму кромешную.
Благость Божия да сотворит, чтобы грозная притча сия не ознаменовалась печальною истиною ни на ком из нас, братия; благости же Божией да не соделается препятствием наше произвольное нерадение – о удалении от зла и порока.
Да невознерадим, братия, о Церкви Божией, но да тщимся непрестанно украшать оную совершеннейшим и нетленным украшением, – духовным вниманием, благоговением, усердными молитвами, нелицемерным покаянием, верою и благим житием, да и сами будем Церкви Бога жива, и Дух Божий живет в нас ныне и во веки. Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Не вси ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати cпaceниe? Евр. I. 14.
В честь Собора безплотных небесных духов, собрался здесь ныне плотоносный, однако также духовный, Собор Церковный. Чудное, вере только возможное, сближение земнаго с небесным, видимаго с невидимым. Ангели на небеси, а мы на земли: однако мы празднуем для них, как-бы имея их с собою. Они невидимы для нас; без сомнения, и мы не всегда видимы для них, как не везде сущих и не всевидящих: однако мы празднуем для них так, как-бы они были пред нашими очами, как-бы мы были пред их очами. Ибо странно и безполезно было бы составлять для них праздник, обращать к ним слова хваления и молитвы, в том случае, если они сего не видят, не слышат и не знают. Итак настоящий праздник есть свидетель нам в том, что святая Церковь признает близкое общение наше, Христиане, с Ангелами. В каком же отношении находятся oни к нам? В каком отношении мы к ним должны находиться?
Главное и общее изображение отношения Ангелов к человекам находим в сих словах Апостола Павла: не вcu ли суть служебнии дуси, в служение посылаеми за хотящих наследовати спасение? Апостол преподает в сих словах три достопримечательныя сведения: первое, что Ангелы суть духи служебные, хотя по роду служения и называются иногда властями и господствиями, а по благодати сынами Божиими, и следственно достоинства их отнюдь не должно смешивать с верховным достоинством Иисуса Христа, Сына Божия по естеству, единосущнаго и сопрестольнаго Богу Отцу, истиннаго Бога и Господа Вседержителя; второе, что хотя Ангелы живут на небесах, однако посылаются Богом в служение и на землю: третие, что служение Ангелов особенным образом направляет Он в пользу тех из человеков, которых провидит, по вере и доброму, или покаянием исправляемому житию, способными наследовать спасение и вечное блаженство.
Если же хотим и несколько подробнее узнать, каким образом Ангелы совершают свое служение в пользу хотящих наследовать спасение: сказует нам Святый Иоанн Дамаскин, научась от Святых Дионисия Ареопагита и Григория Богослова, что Ангелы хранят части земли, народам и местам предстательствуют, яко же на сие от Создателя учинены суть, сущая наша управляют, и помогают нам, обаче всячески по Божественному хотению и повелению, яко вышше нас суще, и Богу присно предстояще (Богосл. кн. 2. гл. 3).
В откровении Св. Иоанна видим Ангела, имеющаго область на огни (XIV. 18), Ангела воднаго (XVI. 5), четыре Ангелы стоящыя на четырех углех земли, держащыя четыре ветры земския (VII. 1). Итак есть Ангелы, которым вверяется хранение и благоуправление некоторых частей и сил стихийнаго мира. И можно понять, как сие благопотребно. Ибо если долготерпением Божиим попускается и диаволу действовать на стиxии, как попущено ему возбудить в воздухе огнь, чтобы сжечь овец и пастырей Иова, и воздвигнуть бурю, чтобы обрушить храмину, и побить детей его: то кольми паче прилично и благопотребно, чтобы благие Ангелы имели власть над стихиями, дабы направлять их действие к сохранению и благу человеков, а неистовыя усилия губителя отражать и уничтожать.
В видениях Пророка Даниила усматриваем небеснаго посланника, который извещает его о своем небесном (без сомнения молитвенном) подвиге за судьбу народа Еврейскаго, и
присовокупляет: и се Михаил, един от старейшин первых, прииде помощи мне, и далее: и несть ни единаго помогающаго со мною о сих, но точию Михаил князь ваш (X. 13. 21). Итак есть Ангелы хранители и небесные помощники народов и Царств.
Наконец, – что всего ближе должно быть к каждому из нас, – есть Ангелы хранители каждаго человека, принадлежащаго к царству благодати Божией. Сие можем уразуметь из слов Самого Ииcyca Христа: блюдите, да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам, яко Ангели их на небесех выну видят лице Отца Моего небесного (Матф. XVIII. 10). Сила сего изречения состоит в том, что Господь, убеждая не пренебрегать детей, указует на пример Ангелов, которые, хотя выну видят лице Отца небеснаго в славе небесной, однако не почитают для себя низким пещись о малых чадах человеческих, и называться их Ангелами. Если же таким образом для малых детей, которых духовныя силы и способности еще не довольно раскрыты к самодеятельности, и которые потому менее, нежели возрастные, подвержены искушениям, не излишним признано сие устроение, чтобы они имели своих Ангелов: то тем паче надлежит заключить, что не исключены из сего устроения и возрастные, более искушаемые, следственно имеющие более нужды в духовной помощи, и, при высшем раскрытии сил духовных, более способные к духовным общениям. Православная Церковь так сильно убеждена в потребности сего Ангельскаго служения для каждаго из хотящих наследовати спасение, что каждый день несколько раз просит нам от Бога Ангела мирна, верна наставника, хранителя душ и телес наших.
Вникая в сию молитву Церкви, не только познаем, в каком отношении Ангелы находятся к нам (то есть, что они сокровенно, или открыто, наставляют нас, охраняют нашу душу, и наше тело), но частию научаемся и тому, в каком отношении мы к ним должны находиться.
Услышав от Апостола, что Ангелы суть служебные духи, посылаемые в служение за хотящих наследовати спасение, ты, может быть, слишком обезпечил бы себя, и воздремал бы в надежде на сих готовых охранителей. Потому Церковь часто посылает служителя молитвы возбуждать тебя, чтобы ты просил от Бога спасительнаго тебе посланника: Ангела-хранителя у Господа воспросим!
Но какая нужда просить себе Ангела, скажешь, может быть, когда хранить человеков есть назначение всех Ангелов по непреложным судьбам Божиим? Какая нужда просить себе Ангела хранителя, когда он дается и младенцам, которые просить его себе даже и не умеют? – Вопросы несколько дерзновенные: поелику одного повеления Церкви должно быть довольно для того, чтобы мы приносили молитву сего рода с уверенностию в ея потребности и пользе. Но я не уклоняюсь от дерзновения в вопросе, чтобы найти назидание в ответе.
Итак ответствую. Ангел есть слуга Божий, а не твой: итак смеешь ли ты желать, чтобы он приходил к тебе как раб, небрегомый в своем служении, а не как посланник, честно сретаемый и приемлемый? А как пойдешь на встречу приходящему с небес, если не восходя умом и сердцем к небу, посредством молитвы? Аз приидох в словесех твоих, говорит небесный посланник Даниилу Пророку (X. 12), – без сомнения, в словесех молитвы: молитвою своею Даниил проложил стезю, или поставил лествицу, по которой низшел к нему небесный посланник. Но если ты не пролагаешь такого пути Ангелу, если верный слуга Божий видит тебя обращающаго к Господу своему хребет, а не лице: то берегись; правда и святость его потребует, чтобы он сильнее возревновал за славу Господа своего, нежели за тебя; и не удивительно, если он вознегодует, удалится от тебя, и отымет от тебя свое крыло, готовое покрывать тебя. Если сего не хочешь: то будь прилежен и
внимателен, и к молитве вообще, и в особенности к той, которою Церковь возбуждает тебя испрашивать от Бога помощь Ангела Хранителя.
Младенцам Ангел хранитель дается и не просящим, по их немощи. Думаешь ли, что подобным образом надобно посылать его и к тебе, не просящему по лености? Душа младенца, крещением очищенная, произвольными грехами не оскверненная, своею невинностию, простотою, незлобием представляет некоторую содружность естеству Ангельскому, и потому не только не поставляет преград приближению Ангела хранителя, но, может быть, и привлекает его. Мы, возрастные, сохранили ль душу нашу в сем Ангело-содружном состоянии? Не отражаем ли мы от себя чистоту Ангельскую нашею греховностию? Ибо как пчелы удаляются оттуда, где распространяется смрад: так Ангелы удаляются оттуда, где распространяется грех. Удивительно ли жe, что нас так часто приглашают, как новой милости Божией просить себе Ангела хранителя, хотя мы получили его еще при купели крещения?
Из сказаннаго теперь не трудно догадаться, чтo еще, кроме молитвы, нужно с нашей стороны в отношении к святым Ангелам: – именно, старание достигать содружности с ними посредством очищения себя от греха и стремления к святости жизни.
Кoe общение свету ко тме (2 Кор. VI. 14)? вопрошает Апостол, изрекая чрез cие закон духовных общений. Итак, кое общение Ангелу света с человеками тьмы греховной? Кое общение чистому духу с погрязающими добровольно в нечистотах плоти? Кое общение Ангелу доброму и святому с человеками, в которых добродетель подавляется страстями, которые святость почитают качеством, не для них назначенным?
Уготовляй себя к общению с Ангелами молитвою, и по крайней мере искренним желанием очищения и освящения сердца и жизни: и будь уверен, что Господь Ангелом Своим заповесть о тебе сохранити тя во всех путех твоих (Псал. ХС. 11), то есть, во всяких обстоятельствах жизни временной, а наипаче в пути спасения вечнаго. Аминь.
(Говорено ноября 29-го; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
И воста Иаков от сна своего, и рече: яко есть Господь на месте сем, аз же не ведех. И убояся, и рече: яко страшно место cиe, несть cиe, но дом Божий, и сия врата небесная. Быт. XXVIII. 16. 17.
В сих словах Праотца Иакова, и в приключении, которое заставило его сказать оныя, представляется один из самых древних примеров того, каким образом благодатное ощущение присутствия Божия, испытанное благочестивым человеком на некотором известном месте, пораждало мысль о святости того места и о Доме Божием, или о храме Божием. Да послужат нам оныя руководством к размышлению, полезному и благовременному по совершившемся ныне освящении храма сего.
Иаков был в пути, один со странническим жезлом своим; – и там, где оставило его заходящее солнце, и застигла ночь, он лег спать, вместо постели, на земле, вместо возглавия, на камне, вместо покрова, под высоким шатром неба. Не было там не только ничего похожаго на дом Божий, но и никакого признака или принадлежности человеческаго жилища.
Пробудился Иаков. Место все тоже; ничто не переменилось; ничего не прибавилось: но уже он находит там новое и великое; находит – присутствие Божие. Есть Господь на месте сем. С удивлением, или с некоторою скорбию, признается он, что до сих пор не знал сего. Аз же не ведех. Высокая нечаянность поражает его. И убояся, и рече: яко страшно место сие. Нет, восклицает он; это совсем не то, что вчера; несть сие, но дом Божий, и сия врата небесная.
И на сем месте, где мы стоим теперь, кто был вчера и смотрел только телесными глазами, тот видел только камень, дерево, металлы, краски, произведения земной природы, дела рук человеческих. Но теперь, кто пробужденным духом возстал, чтобы созерцать оком духовным, тот может и должен примечать, яко есть Господь на месте сем; должен знать и признавать, что сие есть дом Божий, и сия врата небесная.
Что ж за перемена там в очах Иакова? Что за перемена здесь в очах духовнаго человека?
На месте, где провел ночь Иаков, открылось ему присутствие Божие, в сновидении. Увидел он лествицу, которая утверждена была на земле, и возвышалась до небес; Ангелы Божии восходили по ней и нисходили, подобно как земные служители по лестнице ходят в высокий дом господина своего; на верхнем конце ея стоял Сам Господь, и благословил Иакова и потомство его. Когда Иаков проснулся: чудесная лествица еще стояла в его памяти и воображении над головою его. Когда он вновь возводил мысленный взор до верхней степени сея лествицы: ему представлялась там дверь невидимаго небеснаго дома, из которой исшел и явился Царь небесный благословить раба Своего на земли. Таким образом Иаков спал, и проснулся у крыльца Дома Божия. После сего, и ясно, и очень естественно его восклицание: несть сие, но Дом Божий.
А здесь? – Не видели ль, не слышали ль вы, как и здесь, хотя и несовершенствами плоти обложенные, однако же помилованные служители Божии быти, то восходя – в молитве, то нисходя – в видимом земном служении, уготовляли место сие Царю небесному, и возвещали Ему готовность: готов престол Твой? Как и здесь, ожидали Его присутствия, и призывали оное: воскресни Господи в покой Твой? Как и здесь, не однократно повелевали вратам взяти князи своя, то есть, открыться более и более в высоту, да внидет Всевышний Царь славы, Господь силы, с Своею невидимою славою, с сонмом небесных сил Своих? И что же наконец? Примечаете ли и вы здесь, что действительно пришел Царь славы, вошел Господь в покой Свой, седит Бог на престоле святем Своем? Видите ли духом и здесь духовную лествицу, которая соединяет землю с небом, создание с Создателем, человека с Богом, которой нижняя степень лежит на земле, дабы на ней могли стоять земные человеки; – которой посредствующия степени могут держать вас в духе над землею выше и выше, возводить ближе и ближе к небесам, и взаимно низводить небесныя силы в
помощь вам; – на горнем месте которой стоит Сам Господь, и речет мир на люди Своя, и на обращающия сердца к Нему! Познали ль вы здесь так верно, как верно знают то, что видят, – уведали ль вы присутствие Божие?
Иаков, когда уведал присутствие Божие на известном месте, тотчас ознаменовал сие ведение видимым твердым памятником, освятил его возлиянием елея, присвоил тому месту навсегда имя Дома Божия, и неоднократно потом приходил туда совершать служение Богу, по установлениям своего времени. И воста Иаков заутра и взя камень, его же положи тамо в возглавие себе, и постави его в столп, и возлия елей верху его. И прозва Иаков имя месту тому Дом Божий. И после путешествия в Месопотамию, возвратясь оттуда, постави Иаков столп на месте, иде же глагола с ним Бог, столп каменный, и пожре на нем жертву. Таким образом видимый освященный памятник, и нареченное на нем имя дома Божия, свидетельствовали, что Иаков обрел здесь невидимое, но действительное присутствие Божие. Должно ли по сему примеру заключить, что и наполняемый теперь нами Дом Божий то же самое свидетельствует о тех, которые некогда воздвигли оный и освятили, и о тех, которые взяв почти только камень древний, облекли его новым благолепием, и новым помазанием, и освящением в чин дома Божия возстановить споспешествовали? – Да будет, Господи!
Но – яже глаголю, всем глаголю: уведали ль вы действительно, яко есть Господь на месте сем? Или, как Иаков, получив ведение, с негодованием на себя признавался в своем прежнем неведении, так нам должно еще признаваться в нашем неведении настоящем: aз же не ведех?
В самом деле, должно признаться, что познание присутствия Божия на некотором определенном месте затрудняется не только неведением чувственнаго человека, который не умеет сквозь чувственное проникать в духовное, чрез земное восходить к небесному, но и другим познанием человека мыслящаго, – познанием вездеприсутствия Божия. Как познать присутствие Божие на некотором месте, где Божество также невидимо, как и везде? Как познать присутствие Божие на месте определенном, когда никакое место не может заключить в себе Его присутствия, и никaкоe место исключить из себя онаго не может? Само слово Божие иногда представляет присутствие Божие столь удаленным, что никому не можно достигнуть онаго. Царь царствующих и Господь господствующих, Един имеяй безсмертие, и во свете живый неприступнем, Его же никто же видел есть от человек, ниже видети может (1 Тим. VI. 15. 16). А иногда тоже слово Божие представляет присутствие Божие столь повсюду близким, что не можно быть вне онаго. Камо пойду от Духа Твоего? И от лица Твоего камо бежу? Аще взыду на небо, Ты тамо ecu; аще сниду во ад, тамо ecu. Аще возму криле мои рано, и вселюся в последних моря: и тамо рука Твоя наставит мя, и удержит мя десница Твоя (Псал. CXXXVIII. 7–10). Присовокупим еще некоторыя указания присутствия Божия в слове Божием. Иногда указует оно присутствие Божие на небесах небес, и как-бы совсем устраняет от земли. Нeбo небесе Господеви: землю же даде сыновом человеческим (Псал. СХIII. 24). Но иногда Сам Бог низводит присутствие Свое на землю, и полагает оное навсегда во храме Своем. Будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни (3 Цар. IX. 3). Наконец и еще меньшую и теснейшую обитель присутствию Божию, паче, может быть, вероятия многих, созидает слово Божие во внутренности человека. Вы бо есте Церкви Бога жива, яко же рече Бог: яко вселюся в них (2 Кор. VI. 16).
И так, Бог – в неприступном свете, Бог – во всем мире; Бог – на небесах; Бог – во храме; Бог – в человеке: – как же столь разные образы познания согласить в одном, самом с собою сообразном, ведении единаго присутствия Единаго Бога?
Не трудно на сие ответствовать вообще, что как Бог во внутренних Своих свойствах, силах и действиях есть непостижим и безконечен; таков же Он есть и во внешних Своих откровениях и явлениях: и потому нимало не странно, а весьма естественно, что откровения единаго присутствия Его непостижимо различны, и явления Его безконечно разнообразны, потому и не могут быть обняты одним каким-либо частным образом познания, но во всех возможных образах познания одно необъятное Боговедение таинственно проявляют, и проявляя, оставляют таинственным.
Но дабы неведущий не имел причины жаловаться, что ему неизвестное объясняют тем, что совсем недоведомо: испытаем, если можно, приблизить необъятное Боговедение к ограниченному познанию человеческому.
Слово Божие, явление Божества в мире, именно, Сына Божия, Которому особенно принадлежит исповедывать (Иоан. I. 18), то есть, открывать, являть невидимое Божество, – изображает подобием благотворно возсиявающаго солнца: возсияет вам, глаголет Бог у Пророка, боящимся имене Моего, солнце правды, и исцеление в крилех его (Мал. IV. 2). Подобно сему и в молитвах совершившагося ныне тайнодействия Бог прославляется, как солнце истиннаго дня. Воспользуемся сим естественным подобием для некотораго созерцания истины сверхъестественной.
Вы говорите: солнце на небе. Сие очевидно всякому. Но разсматривайте далее: что есть присутствие солнца? Присутствие вещи есть ея непосредственное отношение к другим, ея действование на другия вещи. Посему есть присутствие солнца повсюду, где оно действует своею силою света, теплоты, движения. И подлинно, когда ты, стоя на земли, видишь на небе светлый круг солнечный: тогда ты не можешь сказать, что солнце отсутствует; тогда и на земли есть для тебя присутствие солнца. Но и тогда, когда облака закрывают от тебя образ солнца, происходящий от него дневный свет не есть ли также действительное, хотя не столь явственное, присутствие солнца, которым и отличается день от ночи? И еще, когда таже солнечная сила, которая действует на всю подсолнечную вообще, особенным образом действует и оказывает свое действие в некоторой особенной вещи, например, во внутренности плода производит нежность, способность к питанию, вкус, зрелость: не есть ли и сие присутствие солнца в силе и действии?
Дерзнем теперь, поколику возможно, возвести сие подобие к тому, что выше всякаго подобия.
Как есть первоначальное и существенное присутствие солнца на небе, в светоносном круге онаго: так есть первоначальное и существенное присутствие Божества на небесах небес, в неприступном свете, в Его средоточной и всеобъемлющей вечности, для которой средоточие – везде, а окружия нет.
Как солнце, не оставляя места своего на небе, деятельно присутствует во всей подсолнечной, поколику всюду светит, греет, движет: так Бог, живя в неприступном свете на небесах небес, тем не менее истинно и действительно присутствует во всем мире, и невидимом и видимом, поелику носит всяческая глаголом силы Своея (Евр. I. 3).
Как для находящихся на земли есть особенное присутствие солнца, когда они, сквозь чистый воздух, видят светоносный круг его, и примечают, как оно восходит, идет и заходит: так для очищенных от мглы плотския душ есть особенное присутствие Божие, которое является им в чудных образах Божественнаго света, пред очами духа их открывающихся, преходящих и паки сокрывающихся. Так Исаия видел Господа, седяща на престоле высоце и превознесенне (Иса. VI. 1); так Иезекииль видел, над четырьмя
животными, и над огненными, одушевленными колесами, на подобии престола подобие яко вид человечь (Иезек. I. 26); так Иаков видел Господа на высоте лествицы в двери небес, и многие Святые многообразно.
Впрочем, как и те, от которых образ солнца закрывается туманом или облаком, по обыкновенному дневному свету, и по другим действиям солнца, познают его присутствие: так и те души, от которых или нижняя мгла собственной плоти заграждает, или высшее облако неисповедимых судеб Божиих закрывает чрезвычайный свет чудесных откровений и явлений Божественных, могут однако же иметь довольно ясное познание и живое ощущение присутствия Божия, по некоторому, не столь определенному, не столь поразительному, но для ока неослепленнаго, действительному и ничем непомраченному свету Божества, непрестанно светящему в происхождении, возрастании, совершении, сохранении, управлении, возобновлении тварей, особенно в дивном для внимательных наблюдателей провидении о человеке.
Далее, как есть некоторое внутреннее присутствие солнца в земном плоде, в который оно входит своею силою, и сообщает ему нежность, питательность, вкус, зрелость: подобным сему образом, – испытавший знает, а не испытавший для поощрения себя к опыту, может предварительно догадываться, что есть внутреннее присутствие Божие в человеке, котораго, по его свободному желанию, по его вере и любви, по молитве и преданности, Бог посещает Своею благодатною силою в сердце, внутренно умягчает, питает, услаждает, и действием духовнаго света и теплоты, – истины и любви, постепенно приводит к духовной зрелости, или совершенству.
Можно бы продолжать разносторонния применения взятаго нами уподобления: но лучше не простираться далеко на сем пути. Не все можно и должно изъяснять: многому должно только верить, потому что и можно только верить. Видимыя создания Божии, по слову Самого Создателя, представляют только задняя Его: лица же Его показать не могут. Свет сотворенных вещей есть не более, как тень Света несотвореннаго; а тень конечно не может быть так ясна, как свет. Имеют и твари свои таинства, которых действия не может не признать естествознание, встречаясь с оным в опыте, но которых истолковать оно не умеет. Можно ли же быть не довольну, если непостижимый Бог предлагает нам таинства, для которых пытливый разум тщетно изощряет свою проницательность? Не сего ли надлежало и ожидать от Непостижимаго Бога? – Если я укажу вам на зрелый грозд, и скажу, что в нем есть благословение солнца: вы должны мне поверить, потому что даже и по знамениям наружности можете приметить его зрелость, и можете в ней удостовериться вкушением, и при том знаете, что без солнца виноград не созреет: но тщетно стали бы вы требовать от меня изъяснения, или усиливались бы изъяснить сами себе, как солнце входит в ягоду, и малыя частицы земли, воды, воздуха, претворяет в кровь гроздову. Не испытуйте же таин Солнца духов, не требуйте отчета в действиях благодати Отца светов. Когда Евангелие и Церковь вводят вас в освященный храм, как в Дом Божий, приближают вас к его престолу, яко к престолу благодати, указуют вам на воду крещения или кропления, и сказуют, что есть над нею осенение Духа Божия; указуют на миро помазания, и образуют им печать дара Духа Святаго; указуют на тайнодействованные виды хлеба и вина, и возглашают: сие есть истиное Тело Господне, сия есть истинная Кровь Господня: веруйте не испытуя, приобщайтесь веруемому с любовию и преданностию; и вы обрящете в видимом невидимое, в чувственном духовное, в знамениях и видах истину и силу, в естественном свышеестественное, приближитесь к Божественному даже до причастия, как говорит Апостол, Божественнаго естества (2 Петр. I. 4); вкусите и увидите, только не оком тела, яко благ Господь, получите участие в блаженстве невидевших и веровавших.
Таковыми различными, но между собою согласными, и единое спасительное и блаженное ведение составляющими образами познания, если не всеми, то некоторыми, уведали ль мы, братия, присутствие Божие, не словесно и мысленно только, но действительно и опытно?
Кто истинно познал присутствие Божие во всем мире: тот над всем, происходящим в мире видит всемогущую, благую и праведную руку Божию: и потому на все, особенно важнейшия происшествия мира взирает с благоговейным вниманием; всякое благополучие в мире приемлет, как дар Божий, с благодарением; всякое бедствие в мире, как действие суда Божия, с покорностию, с терпением и упованием. Но если мы вообще к делам Божиим невнимательны, к благодеяниям Божиим неблагодарны, судам Божиим непокоривы; то не познали мы вседетельнаго присутствия Божия; несть Бога пред очима нашима.
Кто действительно познал присутствие Божие в человеке, и внутренно принял силу несозданнаго Солнца; в том непрестанно возрастает и созреваетплод духовный, любы, радость, миp, долготерпение, благость, милосердиe, вера, кротость, воздержание (Гал. V. 22). Напротив того, если мы еще любим и делаем грубыя дела плоти, темныя дела диавола, дела невоздержания, корыстолюбия, гордости, жестокости, ненависти: то не познали еще мы благодатнаго присутствия Божия; не вкусили еще силы грядущаго века; чуждо еще для нас реченное от Господа: царствие Божие внутрь вас есть (Лук. XVII. 21).
Кто живо познал и ощутил невидимое присутствие Божие в видимом храме и его священных знамениях и таинствах: тот со Псалмопевцем веселится о рекших ему: в дом Господень пойдем (Псал. CXXI. I); тот, согласно с чувствованием другаго церковнаго Песнопевца, стоя в храме славы Божией, на небеcu стояти мнит. Но если мы неохотно идем во храм, или даже удаляемся от него: то должно заключить одно из двух, или что мы совсем не знаем, яко есть Господь на месте сем, или что мы рабы неверные, бегающие от дома Господа своего. Если мы стоим во храме неблагоговейно и без внимания; то видно не разумеем мы, яко страшно месmo cиe: а оно, если страшно и для благоговейных, как подобное сему страшно было для Иакова; то колико должно быть cтpaшнее для виновных в безстрашии! Если мы стоим здесь с помыслами не о Божественном, а о человеческом, и занимаемся друг другом, как будто в доме человеческом: то не явно ли, что мы забываем достоинство Дoма Божия, и оскорбляем владычество Живущаго в нем?
Взыщите Господа, и утвердитеся; взыщите лица Его выну (Пс. CIV. 4), дабы Он исполнил вас радостию с лицем Своим.
Ищите присутствия Божия в мире – здравым и безстрастным разсуждением о делах Божиих; в сердце – верою, молитвою, чистотою, смирением; во хpaме – благоговением к святыне и таинствам, и глубоким вниманием Слову Божию.
Господи сил, с нами буди! Буди Господи, на месте сем; и мы неведущие да познаем Твое присутствие святое и освящaющee. Аминь.
(Говорена декабря 27; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Священным призванием и совершившимся ныне освящением приобщенный к собору сосвященноначальствующих и наставляющих в Церкви, по Ея же уставу, ты стоишь на краткое время здесь еще, как священноначальствуемый и церковнонаставляемый. Без сомнения, и ты не желал бы утратить сии минуты, и я призван споспешествовать, чтобы оне для тебя не были утрачены.
И без меня разумеешь, что совершилось ныне над тобою: но, по Апостольскому слову и примеру, и знаемое напомнить, мне убо неленостно, тебе же твердо (Фил. III. 1).
Исповедал ты ныне доброе исповедание, пред многими свидетелями. Исповедал святые догматы Веры, священныя правила Церкви, обязанности новаго твоего служения, Бога Помощника служению верному, Бога Отмстителя служению неверному. Сим ты утешил и облагонадежил о себе Церковь, оправдал твое избрание, поставил себе две крепкия опоры: надежду на Бога Помощника в подкрепление подвигов служения вернаго и ревностнаго, страх Бога Отмстителя противу колеблемости служения небрежнаго, или невернаго.
Среди высокой Трисвятой песни прияли мы тебя во Святилище, и, так сказать, во среду торжественнаго славословия Пресвятыя Троицы погрузили тайнодействие освящения твоего. Сим назнаменовано как то, что от славы Пресвятыя Троицы таинственно возсиявает свет благодати Святительския, так и то, что преимущественное назначение низпослания сея благодати есть служение таинству и славе Пресвятыя Троицы.
Преклонил ты среди нас колена пред Престолом невидимо присутствующаго Великаго Архиерея, прошедшаго небеса, пред Которым преклоняется всякое колено небесных, земных и преисподних. Поминай сие, когда будешь стоять на возвышенном месте, и представлять высокий образ Его для Церкви: – поминай, что можешь быть возвышен в Церкви Христовой потолику, поколику еси коленопреклонный раб Христов.
Словеса Святаго Евангелия приосенили твою главу. Да владычествует в тебе над всякою мыслию Слово Христово, над всяким мудрованием человеческим – Божия премудрость. Сила Слова Христова преподана тебе, как духовное оружие сильное Богом, на разорение твердем, да помышления низлагаешь, и всяко возношение взимающееся на разум Божий, и да пленяешь всяк разум в послушание Xpиcmoвo (2 Кор. X. 4. 5).
Что скажу о тайнодействии молитв и рукоположения сопастырей? Чин ли только это Церковный? Человеческое ли только служение? – Словом человеческим создать Строителя таин Божиих? Руками человеческими соделать дело Божие? Кто возмечтал бы сие? Кто на сие отверз бы несмысленно уста? Кто простер бы дерзновенно руку? Благословен Бог, дивный во Святых! Дух Святый постави Епископы вначале: Он поставляет их и до скончания века. Он дышал на Апостолов силою Своею в подобии дыхания бурнаго: и еще дышет в движении таинственных словес на тайнодействующаго и тайнодействуемаго. Он почил на Апостолах в огненных языках, и на учениках Апостольских – в рукоположении Апостольском: Он почивает и ныне на избираемых Им и освящаемых в таинственном рукоположении от освященных прежде преемством того же
Духовнаго рукоположения. Так веруешь ты купно с нами: и потому, когда и ты вознесешь тайнодейственный глагол, когда и ты прострешь тайнодействующую руку; всею силою веры и божественнаго желания предавай себя в смиренное орудие Духу Божию: и будешь низводить благодать, и будешь размножать живыя порождения Духа Божия и сосуды благодати.
Облачен ты в Святительския одежды и знамения. Да, это все знамения того, как должен ты со дня на день благолепнее и совершеннее облачаться в свойства и добродетели Верховнаго Святителя исповедания нашего, Ииcyca Христа, в Его премудрость, в Его ревность по славе Божией, в Его чистоту, в Его смирение, в Его человеколюбие, как подобает тебе и образ Божественной любви Его, и крест Его терпения существеннее носить в сердце, нежели на сердце.
После прочих, приими и знамение твоего более внешняго делания, – пастырский жезл. Да напоминает он тeбе и жезл Ааронов, прозябший с цветом и плодом, и жезл Моисеев, пресекший море. И твоего начальствования жезл да цветет и благоухает словом истины и благочестия, да изращает плоды дел благих, и да пресекает препоны, дабы открывать людем Божиим путь спасения.
Внимай себе и стаду: и Господь да пасет тебя и пасомых на месте злачне, на воде покойне да питает нас!
Наипаче молим, Боголюбезный Брат, творити молитвы о Благочестивейшем Самодержце нашем Николае Павловиче, благотворном Защитнике Святыя Церкви и Покровителе служащих Ей, и о всем Августейшем Доме Его, о мире и благосостоянии Святых Божиих Церквей и благоденствии Православной России, наконец и о тех, которые, по воле Божией, послужили твоему избранию и освящению.
(Напечатана в Хр. Чт. 1842 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Молим, не вотще благодать Божию прияти вам (2 Кор. VI. 1).
Апостол Павел, указав Коринфским ученикам своим на величайшее из благодеяний Божиих человеческому роду – на избавление от области греха чрез нисхождение в оную Единороднаго Сына Божия, дабы злотворную и смертоносную силу греха разрушить всепроницающею и всепобеждающею животворною и благотворною силою Божиею: неведевшаго бо греха по нас грех, то есть, жертву за грех, сотвори Богь Отец, да мы будем правда Божия о Нем; – указав, говорю, на сие величайшее из благодеяний Божиих, святый Апостол тотчас присовокупляет увещание, которому, по любви к увещаваемым и по сильному желанию, чтобы оное было принято, дает вид просьбы: молим, не вотще благодать Божию прияти вам.
Указанной Апостолом благодати Божией не все ли мы участники, братия –Христиане? Посему долг имеем и мы повторить вам слово Апостольское: молим, не вотще благодать Божию npиятu вам. Просим вас, чтобы благодеяния, которыя получили и получаете вы от Бога, получаемы были не напрасно. Окажите себя верными Его благодати, достойными Его благодеяний. Изъяснимся о сем несколько подробнее.
Человек живет непрерывными благодеяниями Божиими: он весь составлен из даров и благодеяний Божиих; он погружен в благодеяниях Божиих, как в бездне.
Бытие и жизнь человека, в своем начале, есть свободное даяние Творца, – дар, котораго никто не мог у Него вынудить, никто не имел права истребовать; следственно и продолжение бытия и жизни есть непрерывное продолжение тогоже даяния Божия. Жизнь временная есть ежеминутное благодеяние Божие. Безсмертие человека есть безсмертное, безконечное благодеяние Божие.
Разберем состав наш. Душа, основание жизни, есть дыхание Бога Творца. Тело, жилище и орудие души – дело рук Божиих. Ум, без котораго не существовали бы для тебя ни истина, ни мудрость, сердце, без котораго не было бы для тебя ни блага, ни блаженства, чувства, без которых вселенная, тебя окружающая, была бы для тебя закрыта и недоступна, – все сие не так же ли Божие дело, Божии дары тебе – ничтожеству? Точно, ты весь составлен из даров и благодеяний Божиих.
Осмотримся во вселенной. Кто положил под нами землю, которая нас держит над бездною, дает нам жилище, одежду, пищу? Кто пролил на земле воду, которая нас поит и омывает? Кто засветил в небесах светила, которыя дают нам возможность видеть вселенную с ея чудесами, которыя из мертвой земли вызывают для нас жизнь, красоту, благоухание, сладость, пищу, лекарство, и которыя нашу собственную земную жизнь питают тонкою, но не менее земной существенною пищею? Чей это воздух, которым мы дышем? Кто учредил нам день, который возбуждает нас к деятельности, и ночь, которая благоприятствует нашему покою? Кто дал злаку благодетельный для нас закон, – сверх немногаго числа семян, нужнаго для продолжения рода, производить преизбыточествующее множество, на хлеб нам? Кто заповедал древу, сверх нужнаго ему семеннаго зерна, приносить плод, нам, а не ему надобный? Кто велел гордому коню смиряться под нашею тяжестию, и смиренной овце, даже малому червю – прясть из своего тела нашу одежду? Кто, на случай скупости солнца, приготовил нам сокровища света и огня в кремне и стали, в дереве и масле? Не все ли сиe и прочее неисчислимое – Божие устроение, Божия собственность, и, когда предоставлено в пользу нашу, Божие нам благодеяние? Точно, мы погружены в благодеяниях Божиих, как в бездне.
Может быть, невнимательный к благодеяниям Божиим скажет: я пользуюсь тем, что в моей и в окружающей меня природе, посредством собственных моих усилий, либо при содействии других людей, обработал, изыскал, произвел, приобрел. Таковому ответствуем с Апостолом: ни насаждаяй есть что, ни напаяяй, но возращаяй Бог (1 Кор. III. 7). Cиe обличение ничтожности человеческих действий, в сравнении с благотворным содействием Божиим, столькоже справедливо буквально, в oтношении к обработыванию видимой природы, сколько иносказательно – в отношении к образованию духовнаго естества в человеке. Ты провел грубую борозду, или вырыл яму, бросил зерно или посадил корень и, может быть, еще брызнул водою, если это в небольшом саду. Какия ограниченныя, мертвыя, ничтожныя дела! Но что делает между тем небесный Земледелец? В зерне или корне Он уже приготовил неприметно, и тем более удивительно, все будущее растение и весь плод, котораго ты алчешь; в земле, в которую ты бросаешь семя, как в могилу, Он также приготовил для него матернюю утробу; далее Он повелевает солнцу своему, сквозь
темныя и холодныя глыбы, пробиваться светом и теплотою, и извлекать из погребеннаго семени росток, из ростка стебель, из стебля цвет и плод; для споспешествования сему Он опять посылает поочередно теплоту и холод, влажность и сухость, дожди и росы, ветры и тишину; и конечно не насаждающий и напояющий человек, но возращающий Бог, из однех и тех же – земли, воды, воздуха, света, производит в пшеничном колосе хлеб, а в виноградной ягоде – вино. Мы примечаем наши ничтожныя дела потому самому, что они ограниченны и малы, потому что начинаем их и оканчиваем, усиливаемся для них и устаем от них; и напротив не примечаем иногда благодеяний Божиих по тому самому, что они велики, потому что готовы без усилий, повсемственны, всегдашни. Надобно иногда временное и местное отъятие благотворной руки Божией, чтобы люди справедливее оценяли благодеяние Божие, которым долго без внимания пользовались. Голод изъясняет Божие благодеяние хлеба, тлетворное поветрие – благодеяние воздуха, засуха – благодеяние дождя, безведрие – благодеяние солнца, которое не дорого потому, что всеблагий Бог каждый день сияет им на злыя и благия.
При разсмотрении человеческих обществ, мысль о благодеющей руке Божией застеняется не редко мыслию о свободной воле человеческой. Но Бог, благодетельный Творец мира и человека, может ли не быть также благодетельным Творцем общества человеческаго? Ибо независимое от Него и неуправляемое Им общество человеческое препятствовало бы Ему исполнять благодетельныя намерения о мире и человеке, ограничивало бы Бога, что противоречит коренному понятию о Божестве.
Никто, признающий Бога Творца и Промыслителя, не станет спорить, что общество пчел или муравьев есть устроение Божие в природе, потому что никакие избранные члены улья не составляли для него постановления общественнаго, и никакой философ муравейника не вымышлял басни общественнаго договора. Чтож? Общество человеков менее ли достойно быть устроением премудраго Бога и всегдашним предметом Его благодетельнаго управления? Существует над человеками человеческое правление, – и сие нимало не противоречит тому, что каждый из них имеет, по естеству, свободную волю; равным образом существование сей свободы нимало не противоречит существованию верховнаго правления Божия и над родом человеческим, и над семейством, и над государством. Сие правление Божие не бездейственно от того, что невидимо, и средствами достигать своих целей оно, без сомнения, богатее всякаго правления человеческаго. Как же скоро верим, что мы и в общественном, также как в естественном состоянии находимся под всеблагим и премудрым управлением Божиим: то все доброе и благотворное в общежитии – добрые родители, благоразумные воспитатели, просвещенные наставники, правдивые судии, попечительные начальники, а наипаче мудрый и благодетельный Государь и его благословенные успехи в благих для государства намерениях, победа над врагом, уничтожение крамол, достижение, сохранение, утверждение мира, возвышение или ограждение общественнаго внутренняго благоустройства, – все сие умножает никогда нескончаемый счет даров и благодеяний Царя царствующих, Господа господствующих, Отца, из Негоже всяко отечество на небесех и на земли именуется. Милости Твоя, Господи, во век воспою (Еф. III. 15. Псал. LXXXVIII. 2), взывает Псалмопевец, и воспевает завет Божий Давиду, как Царю и родоначальнику, благотворный для царства и народа, и молит о возобновлении сих древних милостей Господних. Если кто думает при сем, что это было у Иудеев; то я говорю с Апостолом: или Иудеев Бог токмо, а не и языков? ей, и языков (Рим. III. 29). Не ужели Бог есть Бог царственно благодетельный только для Иудеев? право, и для Христиан; право, и для Россиян.
Сколь впрочем ни многи и велики благодеяния Божии человеку в жизни естественной и гражданственной, но преимущественно велики, важны, неисчислимы, неописанны благодеяния Божии, относящияся к жизни человека духовной и вечной. Первые два рода
благодеяний можно почесть только предуготовительными и споспешествовательными для последняго. Там даруется ничтожеству бытие и бытию благоустройство; здесь подается грешнику непорочность, осужденному – прощение, духовно-умершему – жизнь, погибшему – спасение и блаженство. Там сотворенное уготовляется и употребляется в пользу сотвореннаго; здесь Творец Сам приходит на помощь твари, служит ей, предает ей Самого Себя; Сын Божий не пощадевается, но за нас всех предается; плоть и кровь Богочеловека предлагается, как пища и питие, как врачевство, как источник жизни: сердце Божие отверзается; любы Божия изливается в сердца наши; Дух Святый подается; обители многи на небесах земнородным отверзаются, и в сердце человека обитель Божия сотворяется. Кто понимает, что душа человеческая может истинно жить только Богом, подобно как тело живет душею, но что Бог не может жить в душе нечистой; кто имеет довольно самопознания, чтобы примечать, как несчастно и как почти неизбежно обман змия и прельщение Евы повторяются в нас гордостию разума и похотию плоти; как всякое неправедное дело, даже всякое нечистое желание и лукавый помысл изгоняют душу из рая мирной совести; как, наконец, недостаточны одне собственныя усилия, чтобы возникнуть из ада совести раздраженной: тот может несколько понимать, как велико благодеяние благодатнаго искупления, очищения и прощения, как дивно также благодеяние сохранения человека в состоянии благодатном. Что же касается до высших даров благодати: просвещения, освящения, соединения с Богом, о сем и познавший прочия благодеяния Божии так мало может сказать, как видевший только мелкую милостыню, подаваемую нищим на крыльце, не может сказать о том, какие щедрые, драгоценные, сладкие дары во внутренности чертогов раздает Царь своим приближенным, домувладыка – друзьям своим, исполненный любви отец – своим присным чадам.
Останавливаюсь в изложении благодеяний Божиих не потому, чтобы уже довольно сказал, но потому, что никогда не льзя сказать довольно. Останавливаюсь и слушаю, что мне ответствует ваша совесть, что говорит ваше сердце?
Есть ли какое особенное отношение человека к Богу Благодетелю? Требуется ли какое соответствие благодеяниям Его. Или совсем никакого нет и не нужно? Не думаю, чтобы кто решился сказать сие последнее. И если бы нашелся таковый: то я усомнился бы, сердце ли у него в груди, а не твердый ли и холодный камень, либо какая-нибудь губа, жадно пьющая чужую влагу, без жажды, без вкуса и без насыщения; и разум ли у него в голове, или нечто худшее скотскаго инстинкта, потому что noзнa вол стяжавшаго его, и осел ясли господина своего (Иса. I. 3); безсловесныя познают человека по благодеяниям, и оказывают им соответствие.
Но если должно быть соответствие благодеяниям Божиим со стороны человека: то в чем оно состоять может? Заслуга, просьба, благодарность: вот три возможныя соответствия благодеяниям. Заслуга возможна между человеками, из которых один имеет нужду в услугах другаго, а другой может усердно представить первому свои услуги: но самодовольный Бог ни в чем не имеет нужды, и человек не имеет ничего представить Богу, что не было бы от Бога же полученным благодеянием; следственно здесь нет места заслуге. Просить от Бога благодеяний можно, и хорошо, если человек сие делает с доверенностию и со смирением. Но большая часть благодеяний Божиих бывает прежде нашего прошения, лучше нашего прошения и выше нашего понятия: не льзя просить того, что уже сделано, не льзя просить того, чего нет и в мысли. Посему остается самым употребительным способом соответствия благодеяниям Божиим – благодарность, истинная, как истинны благодеяния Божии, деятельная, как деятельно благотворит нам Бог.
И посему молим, не вотще благодать Божию прияти вам. Окажите себя верными благодати Божией в сердце, достойными благодати Его на самом деле. Сотворил ли с тобою Господь знамение во благо избавлением от беды или опасности: памятуй бывшее, положись на Господа в будущем, употребляй во благо настоящее. Простирает ли тебе Бог благодеющую руку в земных благах: простри благодарную твою руку на помощь нуждающемуся ближнему. Является ли над нами благодеющий промысл Божий в добром Государе, в правлении, споспешествующем тихому и безмолвному житию: вознесем нашу благодарность к Царю царствующих в радостных славословиях и в усердной молитве за помазанника Его, и явим плоды благодарности в ревностном исполнении всякой верноподданнической обязанности.
Обретаешь ли ты в сердце твоем дар благодати Божией, – прощение грехов, мир совести, радость спасения: благодари Бога твердою и непрестанно возобновляемою решимостию, убегать от грехов, глубоким внутренним вниманием к сохранению мира совести, скромным, но не леностным споспешествованием спасению ближних.
Почтил ли кого небесный Подвигоположник отличием креста, подвигами искушения, скорби, страданий: да помышляет и сей, что и наказание от всеблагаго Отца есть благодеяние, и даже избранный дар на пользу, да причастимся святыни Его (Евр. XII. 10), и потому да учится нетолько не роптать, не малодушествовать, не сетовать, но и благословлять имя Господне с Иовом, или благодарственно взывать с Псалмопевцем: благо мне, яко смирил мя ecu, да научуся оправданием Твоим (Псал. CXVIII. 71).
О всем благодарите: сия бо есть воля Божия о Христе Иисусе в вас (1 Сол. V. 18). Аминь.
(Говорено марта 25 в Чудове мон.; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Рече Мариамь: се раба Господня, буди мне по глаголу твоему (Лук. I. 38). Вот слова земныя, но которыя, подобно небесным, чище искушеннаго сребра, вожделеннее злата, ценнее драгоценных камней. Вот сокровище, котораго пять тысяч лет небеса искали на земле, и которое открыть послан был один из ближайших предстоятелей небеснаго Престола!
Подлинно, Архангел Гавриил не только принес Деве Марии слово Божественнаго благовещения, но и взыскал услышать от Нея слово соответствия. Когда он произнес только слово приветствия: радуйся благодатная: Господь с тобою, благословенна ты в женах: благовещение о Спасителе мира почти уже совершилось; потому что сим ознаменована и указана Матерь Господня. Но как Дева смутилась и, размышляя, молчала: то Архангел продолжил и усилил слово благовещения: родиши Сына; – Сей будет велий, и Сын Вышняго наречется; – Царcmвию Его не будет конца. Теперь благовещение со стороны Архангела решительно совершилось: но еще он не почитает дела своего
посольства конченным, потому что не то, котораго ждет, слышит слово: како будет сие, идеже мужа не знаю. – Наконец он разрешает вопрос: Дух Святый найдет на тя, – и получает взыскуемый ответ: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему. И вот искомое сокровище открыто. Радостным благовещением от неба приобретено благовещение от земли небу, взаимно вожделенное. Небесное посольство совершенно достигло своей цели. И отъиде от нея Ангел.
Чтож это значит? – что значит, чтo воплощение Сына Божия предваряется небесным благовещением, и что сие благовещение не только изрекается вседержавною волею Господа, но и взыскует соизволения рабы Его? Разве Вседержитель не властен действовать, не предваряя и не ожидая соизволения? Для чего так нужны небу сии земныя слова: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему? – Нужно cиe было и для достоинства Матери Господней, и для самаго дела воплощения Бога Слова.
Никто не станет сомневаться в том, что, для избрания быть Материю Господнею, требовалось в избираемой высочайшее, возможное на земли, достоинство. Но в чем состоять может достоинство существа разумнаго и свободнаго, если не в чистых и возвышенных воззрениях ума и движениях свободной воли? – Надлежало дать им место, чтобы основалось, утвердилось и, к утешению и назиданию нашему, явилось в Деве Марии достоинство Матери Господней. Ея смущение от высокаго Архангелова приветствия было движение души глубоко смиренной. Удержание сего смущения в молчаливом размышлении знаменовало мудрость, твердость и спокойное величие духа. В вопросе: како будет cиe, идеже мужа не знаю? – проявлялась неизменная любовь к чистоте девства. Наконец в решительном изречении: се раба Господня, буди мне по глаголу твоему, – изрекло себя послушание веры.
Если, как учит Апостол, верою вселяется в сердца Xpистос (Ефес. III. 17), уже приближившийся к человечеству и приобщившийся онаго воплощением: то колико превосходнейшая и крепчайшая вера потребна была Деве Марии, дабы первоначально воплощением вселился в Нее Сын Божий, так еще не близкий к человечеству, и по недоступной ни для какой твари высоте Своего Божества, и по причине средостения, которое грех поставил между Божеством и человечеством! И обрелась в Ней такая вера, и соделала для Нея возможным чистое и совершенное послушание, – призванию непостижимому послушание без сомнения, призванию безмерно-высокому послушание без превозношения. И сие послушание преклонило душу Ея под осенение Духа Святаго, соединило волю Ея с волею Божиею, отверзло сердце Ея для входа силы Вышняго; и Вечный Свет пришел и засветил в Ней жизнь, новую не только для земли, но и для неба, небесную в земной, вечную во временной, Божескую в человеческой, всеоживляющую в умирающей. И слово плоть бысть, и вселися в ны.
Дивна дела Твоя, Господи! Дивны Твоя тайны, Богородице! Кто слышит Твой тихий глагол в Твоей затворенной молитвенной храмине? Кто провидит, какия огромныя дела ведет за собою Твое малое слово? Мир ощущает ли сию минуту, в которую делается перелом всецелой судьбы его, в которую изменяются отношения между землею и небом? Знает ли мечтающий о всемирном владычестве Рим, что в одной из дальних областей его, некая дщерь царей, называющая себя рабою Господнею, изрекла приговор, который готовит миру новаго, лучшаго, высочайшаго Владыку, а Риму разрушение гордаго и своенравнаго владычества? Гадают ли славныя прорицалища языческих народов, что из уст безвестной Девы излетело прорицание, которое заставит их умолкнуть, низринет кумиры и кумирницы, прекратит кровавыя жертвы, уничтожит кровожадных жрецов? Домышляются ли мудрецы мира, что на глас Евреянки сходит с неба неведомая дотоле Премудрость, Которая обуит премудрость премудрых, и разум разумных отвергнет, но
младенцам откроет тайны, для мудрецов непостижимыя? – Чтo я говорю? – Иерусалим и колена Израилевы, которыя от дальних предков знают и хранят обетование Божие о великом Избавителе и Умиротворителе, и безпрестани день и нощь служаще надеются доити (Деян. XXVI. 7) до исполнения, – дослужились ли они до познания, что, пройдя обширную область обетования, в сей день или в сию нощь, внезапно приближились они к пределу исполнения, и что предел сей поставлен в Назарете? Книжники, которые столько раз читали в книге Исаии: се дева во чреве зачнет, и родит Сына, и наречеши имя Ему Еммануил, и едва ли не столько же раз недоумевали о сем, – думают ли они, что провиденная Пророком Дева, и уразумела уже cиe пророчество, и готовится исполнить оное? Знает ли хотя праведный Иосиф, уже не совсем чуждый тайнам Приснодевы, как обручивший Ее себе с тем, чтобы Ей пребыть девою, – знает ли, что в след за сим Она обручается Духу Святому, чтобы соделаться Материю Господа? В целом мире никому, кроме единыя, не ведомо благовещение Архангелово, когда оно совершается: а оно долженствует огласить весь мир, когда совершится. И услышав рано простыя, по- видимому, слова благовещения Мариина: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему, – кто исчерпал бы весь их разум, ощутил бы всю их силу? А их разум сливается с бездною разума Божия, и объемлет время и вечность; их сила сопрягается с силою Вышняго, и преобразит землю, и наполнит небо. – Смиритесь, пытливые изследователи! Чудитесь и радуйтесь, смиренные созерцатели! Брось, кичливый разум, ломкия оружия своевольнаго мудрования, и возлюби свободный плен веры!
Ты же, благомысленно ищущая своего спасения душа, вразуми себя словом и примером Преблагословенныя Девы, как высоко возводит, как многое совершает, как совершенно благоугождает Богу скромная и неблистательная, по видимому, добродетель, – послушание веры.
Послушание, по имени своему, есть последование тому, чтo слышим, как наставление, или как повеление. Но в высшем, существенном, духовном значении, под именем послушания разумеется последование воли человеческой, как сотворенной и зависимой, воле Божией, как творческой и вседержавной.
Из сего понятия тотчас открывается обязанность, польза и важность послушания.
Твари ли возставать против Творца? Рабу ли земному воздвигать мятеж против Небеснаго Владыки? Не совсем омраченный разум, не совсем ожесточенное сердце, общими силами, отражают сию нелепую несообразность. Разум и сердце согласно изрекают обязанность послушания воли человеческой воле Божией.
Воля Божия не погрешительна. Следственно послушание воле Божией должно предохранить или избавить человека от погрешностей и заблуждений.
Воля Божия всеблага. Следственно послушание воле Божией должно вести человека ко всякому благу.
Тварь без Творца есть ничто. Силою только Творца она есть нечто. Чтo же будет значить воля человека, если она не прилепится к воле Божией послушанием, если отторгнется от нея непослушанием?
Некогда первый человек блаженствовал: почему? – Потому что последовал всеблагой воле Божией. Он пал с высоты своего блаженства: каким образом? – Его воля отпала от воли Божией, и впала в чувственныя пожелания. Преслушание, грех, смерть: это звенья одной цепи; взявшийся за первое звено влечет сам к себе последнее, – и, о если бы всегда
не более, как только сам к себе! Напротив, ослушанием единаго человека грешни быша мнози (Рим. V. 19). Единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки вниде (ст. 12).
Надобно ли врачевать от всеобщей смертоносной болезни бедное человечество? – Можно догадаться, что весьма нужный врачебный прием должно составлять то качество, утрата котораго была началом болезни, то есть послушание. С сим точно врачевством и пришел на землю Небесный Врач. Смотрите, как Он, будучи Сам безболезнен, в Самом Себе приготовляет врачевство для больнаго рода человеческаго, и как врачует его, – именно послушанием. Смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Фил. II. 8). Послушанием Единаго праведни будут мнози (Рим. V. 19). Аще и Сын бяше, обаче навыче от сих, яже пострада, послушанию, и совершився бысть всем послушающим Его виновен спасения вечнаго (Евр. V. 8. 9).
Есть послушание любви, послушание страха, послушание веры. В начале человек жил, как сладкою пищею, послушанием любви к Богу всеблагому и всесовершенному. Но после того, как сию блаженную жизнь отравил он вкушением запрещеннаго, ему нужно, как врачевство, иногда не без горечи, употреблять послушание страха пред Богом, праведным Судиею, и потом послушание веры в Бога и Христа, Помилователя, Исцелителя и Спасителя, дабы наконец, по мере исцеления, вновь питаться сладкою и безсмертною пищею, – послушанием любви. Так от послушания зависит духовная жизнь человека и Христианина; почему слово Апостольское и нарицает Христиан чадами послушания (1 Петр. I. 14).
Если бы мысль питаться и жить послушанием показалась кому только представлением воображения, изысканным и преувеличенным, а не представлением ума, почерпнутым из существа дела: таковый пусть вспомнит изречение непогрешительнаго Учителя, в слове Котораго не льзя предполагать изысканности или преувеличения. Аз есмь лоза, вы же рождие; и иже будет во Мне и Аз в нем, той сотворит плод мног: яко без Мене не можете творити ничесоже (Иоан. XV. 5). Как это сделать, чтобы человек был во Христе, и Христос в человеке, чтобы человек соединился со Христом, подобно как с виноградною лозою ветвь ея? – Не иначе можно, как послушанием веры, свободною преданностию сердца и безмолвно покорной воли человека вседействующей воле Христовой. Таким oбрaзoм послушание веры действительно вводит в человека силу и жизнь Христову, почему и деятельность такого человека нередко бывает далеко возвышеннее и могущественнее обыкновенной, свойственной человеку, деятельности.
Неразумевающий, или ищущий отговорки может сказать: как можно даже жить, то есть, непрестанно заниматься послушанием воле Божией? Не ужели не оставить места своей воле, которая от природы есть, и которой уничтожить не можно? И можно ли в каждую минуту знать волю Божию? Счастливы избранные, к которым для сего Бог посылал Своих вестников; но и для избранных такие случаи были редки. – Кто говорит таким образом, тот доказывает не то, что дело совершеннаго послушания не удобно, а то, что не упражняющийся в деле, не знает, как оно делается.
Если искренно желаешь знать волю Божию: есть и для тебя Ангел, который близок и готов. Это твоя совесть. Внимай совести твоей; не заглушай тонкаго гласа ея шумом страстей твоих: и будет открываться тебе воля Божия; и будешь на пути послушания.
Есть и более удостоверительное, и более полное возвещение воли Божией, которое можешь читать в священных книгах, слышать в церкви, видеть в примерах Святых.
Внимай сему; и воля Божия более уяснится тебе; и послушание сделается более удобным и верным.
Все в мире происходит под управлением Провидения Божия, и следственно все по воле Божией, поколику не по воле человеческой. Итак во всем, что тебя постигает, можешь познавать волю Божию. Приходит благополучие, и благовествует тебе волю Божию, чтобы ты благодарил Бога. Приходит бедствие, и возвещает тебе волю Божию, чтобы ты терпел. И послушание может являться не только в том, чтобы действовать по воле Божией, но и в том, если не действуешь против воли Божией, и наипаче, если безропотно страждешь по воле Божией. Умей вестнику высшаго жребия сказать смиренно: буди мне по глаголу твоему. Но учись также и при виде креста сказать великодушно: не якоже аз хощу, но якоже Ты, Отче небесный!
Впрочем, хотя истина и добродетель доступны всем: однако никак не излишни, а часто необходимы особые учители, по роду знания, особые руководители, по роду подвигов. Так и для успеха в духовном послушании, поколику можешь, поколику внутренно чувствуешь особенную нужду, избери себе особеннаго наставника, сведущаго и опытнаго в сей науке, благословеннаго на сие служение, котораго слово сильно жизнию, светло молитвою, охранено от заблуждения смирением. Покори ему свою волю ради Бога: и воля Бога небеснаго сойдет к тебе на землю, и твое простое земное послушание будет достигать до неба, по реченному к истинным и законным наставникам от Дающаго пастырей и учителей: слушаяй вас, Мене слушает.
Правда, послушание Богу посредством человека издревле вынесло свои училища из жизни обыкновенной, отделило их от общежития мирскаго, создало себе особыя обители, в которых и приносило, и приносит свои плоды для неба и для земли. Но наука, которую преподавать удобнейшим признано в тишине загородной, должна ли потому считаться совсем ненужною и безполезною для города?
Сыны века сего желают все больше и больше простора собственной воле. К чему сие ведет? – Не к тому ли, чтo некогда предсказывал Пророк: будут людие, аки жрец, и раб, аки господин, и раба, аки госпожа: будет купуяй, яко продаяй, и взаим емляй, аки заимодавец (Иса. XXIV. 2)? Но что будет во время сего неограниченнаго простора собственной воли? – Пророк сказует: се Господь разсыплет вселенную, и опустошит ю. То есть, Он попустит своеволию наказать самому себя теми безпорядками, которые оно производит.
И после всех временных наказаний, знаете ли, что даст пищу адскому огню? Ничто более, как собственная воля с ея порождениями, то есть, грехами. Отложите собственную волю; и ад не найдет в вас для себя пищи. Восприимите волю Божию, и приимете в себя небо, доколе оно вас в себя приимет. Где воля Божия, там небо.
Но легко ли разстаться с свободою, которая человеку естественна? – Кто требует от тебя, чтобы ты разстался с свободою? Бог даровал тебе свободу, чтобы ты свободно сделал выбор между злом и добром, между тварию и Творцем, между собою и Богом. Если изберешь себя, тварь, зло: пойдешь в плен самолюбия, тварей, зла. Если изберешь, и непрестанно будешь избирать добро, Бога, и Его волю: не утратишь, а утвердишь и разширишь свою свободу. Идеже бо Дух Господень, ту свобода (2 Кор. III. 17).
Но легко ли иногда преломить собственную волю? – Иногда трудно, иногда легко, смотря потому, как ты сам себе делаешь сие трудным, или легким. Когда ты хочешь исполнить волю возлюбленнаго отца или матери: не легко ли тебе забывать свою волю, не приятно
ли даже приносить ее в жертву. Кто препятствует тебе посредством веры и любви сделаться сыном Божиим, и сделать себе сладостным послушание воле Отца небеснаго?
Отче наш, иже ecu на небесех! Да будет воля твоя во всех нас! Аминь.
(Говорено 11 апреля в Успенском Соборе; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1842 год>
Христос воскресе!
Христова Церковь торжественнейшим образом огласила ныне слух наш высочайшим из благовестий: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово, и так далее. И как мы знаем ея обычай – Евангельским чтением ознаменовывать таинство дня, и подават нам предмет благоговейнаго размышления и духовнаго поучения: то что теперь должен я делать?
Стараться ли мне восторгнуть ваши души от земли, вознести превыше солнца и звезд, вести на небеса небес, мимо низших и высших чинов Ангельских, до крайних высот сотвореннаго, туда, где нет времени, потому что там открыта не преходящая и не делящаяся вечность, где пространство изчезает в безпредельности, откуда обратным взором удостовериться можно, как не преувеличено, как даже слабо выражение Премудраго, что якоже стражик в превесах, тако весь мир пред Богом, и яко капля росы утренния, сходящия на землю (Прем. ХI. 23)? Требовать ли, чтобы вы стали на страже созерцания со святым Евангелистом Иоанном, выше, нежели стоял на своей страже Пророк Аввакум: поелику Пророк созерцал Сына Божия в явлении Его воплощения, а Евангелист созерцает Его в таинстве Его Предвечнаго рождения? Беседовать ли к вам о начале, в возвышеннейшем значении сего слова, о начале всякаго начала, как изъяснился Царь Пророк (1 Пар. ХХIХ. 12), о начале, которое далеко предшествует началу времени и всего, что во времени, – о начале, от котораго все начинается в самой вечности, но которое никаким дальнейшим началом, равно как и концем, не ограничивается? Искать ли мне слов, дабы, сколь можно ближе к вашему разумению, и изрещи вам Слово, которое не только человеческий, но и Ангельский ум постигнуть, и язык изъяснить, не достаточен, – Слово, которое изрек единственно, и вечно изрекает, или раждает Един вечный Отец Слова, и которое Само изрекло все прочия существа, не именовательно к слышанию и познанию, но существенно к бытию и благобытию? Пересказывать ли, как-нибудь простее, выспреннее сказание верховнаго Богослова, что в начале бе Слово, то есть, Оно не началось, так чтобы вы могли представлять Его некогда не бывшим, но в довременном и вечном начале всегда было, равно как всегда есть и всегда будет, поелику есть присносущно: что Слово бе у Бога, то есть, Единородный Сын, сый в лоне Отчи, рождением Своим не отделился и не отлучился от Бога Отца, но есть единосущен Отцу и Святому Духу; что Бог бе Слово, то есть, имя Бога в том же истинном смысле, в каком принадлежит Богу Отцу, равномерно принадлежит и Сыну Божию, подобно как и Духу Святому, впрочем, так, что в трех Божеских Ипостасях един токмо есть Бог по существу;
что сим ипостасным Словом Божиим сотворено все без изъятия, земное и небесное, видимое и невидимое; что в Нем заключается жизнь, или источник жизни всего живущаго, и наипаче живущаго духовною и безсмертною жизнию; что сия источная жизнь всегда была и есть светом для человеков, который сиял для них в раю, не совсем скрылся от них на земли, не угашен язычеством. Хотя им не усмотрен и не принят, знаменовал себя тенью в законе Моисеевом, зарею – в Пророках, доколе наконец, как солнце и день, явилось воплощенное Слово, с полным светом истины, с животворящею и чудодействующею силою, и в Его жизни, проповеди, деяниях, даже в вольном страдании и смерти, наипаче же в воскресении – видехом славу Его, славу, яко Единороднаго от Отца, исполнь благодати и истины?
Видите, что я едва только покушаюсь богословствовать под руководством Святаго Иоанна Богослова: и, может быть, в немногом, чтo я сказал, уже много дерзновения для немощи моего слова и, не прогневайтесь, может быть, и для немощи вашего слуха. И между богодухновенными Евангелистами не одному ли сыну громову дано так торжественно возгреметь благовестием пренебесной славы Бога Слова?
Впрочем, как слыша звуки грома, хотя мы не разумеем их так ясно и раздельно, как некогда тот же сын громов разумел таинственные гласы седми громов, однако чувствуем, что они нам возвещают величие Божие: так, слыша высокие глаголы Святаго Иоанна о Боге Слове, хотя мы не достигаем совершеннаго их разумения, и по недостатку чистоты ума, и по недостижимой высоте самаго предмета, тем не менее можем чувствовать, что ими нам возвещается, Божественное само в себе, спасительное для нас, величие Господа нашего Иисуса Христа. И сего довольно.
Можно удивляться и недоумевать, как это случилось, что Богомудрая Наставница наша, Святая Церковь, на сей день веселия назначила нам из Евангелия столь трудный урок. В день воскресения не ближе ли было бы беседовать из Евангелия собственно о воскресении, в день радости всеми способами возбуждать и питать радость? – Радость не была ли первым порождением воскресения, хотя в то же время действовал и страх от внезапнаго явления чудес? – Пришедшия видети гроб, но получившия весть о воскресении Господа, со страхом и радостию велиею текосте возвестити учеником Его (Матф. ХХVIII. 8). Не повелел ли Сам Воскресший радоваться в день воскресения? – Се, Иисус срете я, глоголя: радуйтеся (9)! Чтo было с Апостолами, когда они увидели Воскресшаго и удостоверились в Нем Его крестными ранами? – Возрадовашася убо ученицы, видевше Господа (Иоа. ХХ. 20). Да и Церковь не признает ли ныне, более нежели когда-либо, владычество радости, наполняя почти все Богослужение торжественным песнопением, преимущественно пред чтением и учением?
Говорю сие не с тем, чтобы входить с Материю-Церковию в состязание о ея уставе, но чтобы дать вам способ лучше уразуметь ея устав, и тем лучше исполнить его.
Какая же была мысль Матери-Церкви, по которой она среди радости призывает чад своих к трудному размышлению о высокой истине, или к высокому созерцанию таинства истины? – Без сомнения, не уместным сие признала бы она, если бы предполагала в нас радость, ниспадающую в чувственность, смешанную с суетою, разсеянную, шумную: а если признала сие уместным, то, без сомнения, в том предположении, что праздничная радость наша должна быть духовная, чистая, мирная, возвышенная; ибо такая радость не только не препятствует основательному и глубокому размышлению, но и делает человека более обыкновеннаго способным к высокому созерцанию. Евангельская история представляет убедительные сего примеры. Когда будущая матерь Предтечева и будущая Матерь Господня, узрев друг друга, возрадовались чистою радостию, и радость праведной
Елисаветы сообщилась и младенцу во чреве ея: какое было последствие сих трех радостей? – То, что обе матери пришли в божественный восторг, и обе пророчествовали. Когда Фома, долее других Апостолов неверием лишенный радости воскресения, вдруг обильно почерпнул ее из ран Воскресшаго: как действовала в нем сия радость? Она разрешилась Богословием. Отвеща Фома, и рече Ему: Господь мой и Бог мой (Иоа. ХХ. 28)! И это весьма естественно: ибо ничто так прямо не ведет к мысли, к вере и к удостоверению о Божестве Иисуса Христа, как Его воскресение.
Итак, мы несколько дознали теперь, какова должна быть настоящая радость наша, дабы она соответствовала и достоинству своего предмета, и намерению Матери-Церкви. О чада светообразная Церковная! Умейте пользоваться светом, который так обильно изливает на вас Воскресший Господь! Если не так легко уметь хорошо богословствовать: кажется, не трудно, по крайней мере, уметь хорошо радоваться. Внимайте себе, и тщательно наблюдайте, чтобы праздничная радость ваша была духовная, чистая, мирная, возвышающая души ваши.
Когда, от мудрых, может быть, дев наведавшись о минуте, благоугодной Небесному Жениху, в полунощи, со светильниками, вы окружили Его чертог, наполнили Его храм; похищенные у сна часы и начатки дня посвятили и посвящаете славословию, Евангелию, Таинству, слову истины: сим являете вы знамения радости духовной и чистой. Когда подаете друг другу целование мира, не устраняя никого, к вам приближающагося: вот признак радости мирной. Когда всякия уста, всякое ухо исполнены именами Христа и воскресения: охотно признаю сие выражением радости, возвышающей души ваши туда, где царствует Воскресший. До сих пор, кажется, все хорошо. Святое утро озарено светом радости святой.
Но сей ночи и сего утра будет ли достоин день, и вечер, и седмица, которую Церковь определила для радости Воскресения? Радость духовную не поглотит ли вскоре веселие чувственное? То, что для души вашей собрали вы во храме, вне храма не разсеет ли суета без остатка? После зрелища священнаго, небеснаго, Божественнаго, не понадобятся ли вам низкия зрелища мирския, на которых игрушка-вещь, и, что еще хуже, игрушка- человек, будут играть вниманием вашего ума, и движениями вашего сердца, на которых разновидно олицетворенныя, – страсть, безумие, порок, оспоривать будут друг у друга ваше время, ваши похвалы, ваши деньги, – может быть, те деньги, в которых отказано бедному? Не сие ли Пророк называет посрамлением радости? Посрамиша, говорит, радость сынове человечи (Иоил. I. 12).
Советую и молю, благоговейно чтимую в начале радость не посрамлять в последствии. Прилично ли обращать в игру и забаву такую радость, которая нам приобретена жертвою и страданием? Пасха наша за ны пожрен бысть Христос. Темже, заключает Апостол, да празднуем не в квасе ветсе, ни в квасе злобы и лукавства, но в безквасиих чистоты и истины (1 Кор. V. 7. 8). Яко во дни, благообразно да ходим: не козлогласовании и пиянствы, не любодеянии и студодеянии, не рвением и завистию, но облецытеся Господем нашим Иисус Христом (Рим, ХIII. 13. 14). Довольно у Него света и нетленной радости для всех и каждаго, чтобы никто не имел нужды, мимо Его, преследовать призрачный блеск, и безсмертной душе искать пищи в тлении. Ищите же радости всегда в истинном Ея источнике. Радуйтеся всегда о Господе, и паки реку: радуйтеся (Фил. IV. 4). Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1843 год>
Молю убо вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше. Римл. XII. 1.
Указанием на щедроты Божии Святый Апостол возбуждает в Христианах усердие приносить Богу нескудные и достойные Его дары благодарности. Долг праведный, и очевидно для всех и каждаго обязательный: потому что и все мы вообще, и каждый в особенности, пользуемся щедротами Божиими.
Имея пред очами Царственнаго Мученика, жертву некогда оплаканную, но и ныне еще живую, Царству и людям благотворную, помыслим, братия, о должной и от нас Богу жертве, руководствуясь Апостольским увещанием: молю вас, братие, щедротами Божиими, представите телеса ваша жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение ваше.
Говоря о жертве, первоначально братиям церкви Римской, – людям, недавно вступившим в Христианство из Иудейства и язычества, Святый Павел, со свойственною Богомудрому наставнику мудростию, применяется к понятиям о Богослужении, какия имели они до Христианства, дабы легким образом их возвести от образнаго, несовершеннаго, или даже суетнаго, к истинному и совершенному, от наружнаго ко внутреннему, от чувственнаго к духовному. Прежде, – как бы так говорит он им, – вы приносили в жертву емные плоды и плоть безсловесных животных: теперь вы знаете, что Бог не приимет от дому твоего тельцов, ниже от стад твоих козлов (Псал. XLIX. 9); ни от рук человеческих угождения приемлет, как-бы требуя что, Сам дая всем живот, и дыхание, и вся (Деян. XVII. 25): принесите же Ему лучшую жертву – ваше тело, или лучше сказать, самих себя: представите телеса ваша жертву. Прежде для жертвы вашей вы убивали живущее и разрушали бездушное; ныне научитесь служить Богу не разрушением твари Его, но сохранением ея, или даже возрождением в лучшую жизнь: представите телеса ваша жертву живу. Прежде вы наблюдали, чтобы ваша жертва была из рода чистых животных, и не имела на себе никакого телеснаго порока; отныне наблюдайте, чтобы тело ваше, как жертва Всесвятому, не было повреждаемо или оскверняемо душевными пороками и страстями нечистыми: представите телеса ваша жертву святу. Как прежния жертвоприношения ваши вы учреждали, в самом язычестве не по своему одному произволу, а в Иудействе точно по установлению Божественному: так и жертвоприношение тела вашего совершайте по воле Божией, дабы во всем благоугождать Единому Богу: представите телеса ваша жертву благоугодну Богови. Как посредством жертвоприношения безсловесных животных и вещей безчувственных совершалось чувственное, наружное Богослужение, у Иудеев несовершенное и только предуготовительное, а у язычников совсем суетное и безплодное: так напротив посредством непрестаннаго жертвоприношения разумнаго существа вашего, вы, Христиан, совершайте духовное Богослужение, приличествующее Богу Духу, внутреннее, достойное Испытующаго сердца и утробы, деятельно словесное, открытое Богом Словом,
прямо к Нему ведущее, и с Ним соединяющее: представите телеса ваша жертву Богови, словесное служение ваше.
Братия Церкви Христовы, в ней рожденные, воспитанные и наставленные! Не напрасно ли мы расточаем слова, думая объяснять вам изречение, которое Апостол к нововступившим в Церковь написал, как само по себе ясное и вразумительное? Или напротив, – пусть каждый по сему примечает за собою, – довольно ли углублен разум его в тайне Христовой; – или само по себе ясное учение Апостольское, и после некотораго усилия объяснить оное, для некоторых из нас еще кажется темною загадкою? – Что подлинно значит принести тело свое в жертву? Не значит ли cиe претерпеть мученичество: так как в сем точно разуме тот же Апостол в другом послании написал о себе: аз уже жрен бываю (2 Тим. IV. 6)? Но мученичество видимое не есть общий жребий всех Христиан, во всякое время: а заповедь о жертве дает Апостол всем Христианам, не изъемля никого, и не ограничивая времени. Мученичеством умерщвляется тело: а заповедь Апостольская требует его в жертву живую. На мученичество должно быть предану от других, как и Апостол говорит о себе, что он жрен бывает, а не сам себя приносит в жертву: напротив того в заповеди своей он требует, чтобы вы сами себя приносили в жертву: представите телеса ваша жертву. – Что значит притом, что он повелевает принести в жертву телеса наши, когда Дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом достоит кланятися (Иоан. IV. 24)? Сей последний вопрос несомнительно, думаю, разрешится для каждаго, если вспомним, как тот же Апостол в другом месте подобным образом говорит: или не весте, яко телеса ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть (I Кор. VI. 19)? А еще в другом месте о сем самом предмете объясняется так: не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас (I Кор. III. 16)? Из сличения сих изречений ясно усматривается, что когда Святый Павел храмом ли Духа Святаго, жертвою ли, называет телеса наши, тогда он разумеет не одно тело, но всего человека в целом его составе; и следственно предметом Христианскаго жертвоприношения полагает и душу и тело вместе. – Как же должны мы соделать жертвою и душу и тело наше?
Жертва существует прежде, нежели становится жертвою: жертвою делает ее назначение. Агнец на пажити не есть жертва: тот же агнец, когда приведен ко олтарю, становится жертвою. Посему и человек доколе ходит в мире, поникши к земле, собирая и поглощая пажить земных благ и чувственных удовольствий: дотоле он, и тело его, не есть жертва Богу; в сем случае он или бывает жертвою тварей, работая, вместо Бога, богатству, боготворя чрево, или напротив поставляет себя идолом, и требует себе в жертву всего, что земля производит. Таким образом, Христиане, одним именем не превозноситеся, и не обольщайтесь наружностию. – Кто не живет истинно по-Христиански: тот находится в состоянии нравственнаго идолослужения. Но когда дух Христов, дух покаяния и благодати, берет человека с пажити мира, обращает и влечет к Богу, а человек, веруя, повинуется сему влечению; вменяет за уметы, и оставляет позади себя все, что привлекало его в мире; всецело посвящает Богу и душу, и тело, и дела, и желания, и помышления; решается, с безропотностию агнца, ведомаго на заклание, и действовать и страдать, и жить и умереть для Ииcyca Христа: с сего времени он, пользуясь духовною силою священнодействий и таинств видимаго, изобразительнаго храма, невидимо входит, и сам таинственно зиждется, в храм духовен, и вступает в чин живой жертвы Божией. Хотя разныя жертвы скинии Моисеевой или храма Соломонова, в своих образах, в тени, в гадании, представляли первоначально единую, существенную, всеспасительную крестную жертву Господа нашего Ииcyca Христа: впрочем, по причастию и подражанию сей всеобщей жертве, и над каждою живою жертвою Христианскою в некотором степени, и с применением к особенному ея состоянию, может и должно совершаться то, что некогда представлялось жертвами прообразовательными. Ты закалаешь твою жертву, когда духом умерщвляешь плоть со страстями и похотями; омываешь ее, когда оплакиваешь прежние
грехи твои; возжигаешь ее, когда огнь любви Божией объемлет и наполняет сердце твое так, что силою онаго темныя стихии ветхой плотской жизни разрешаются и очищаются, и сквозь них проникает новая, светоносная, горе идущая жизнь духа. Ты приносишь фимиам, – одну из самых внутренних жертв, проникающую во Святая Святых, и усовершающую многия другия жертвы, – когда приносишь молитву: так еще во дни теней и гаданий разрешал сие священное гадание тот, который воспевал: да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобoю, Господи! Приносишь в жертву главу, когда пленяешь разум твой в послушание веры, и умом твоим предаешься Богомыслию. Приносишь рамо, когда благодарственно приписываешь Богу силу, тебе дарованную. Приносишь тук, когда посвящаешь Богу твою радость и веселие. Приносишь агнца, когда ходишь в незлобии. Приносишь птенца голубинаго, когда хранишь чистоту. Приносишь работнаго тельца или юницу, когда ревностно подвизаешься для Бога, или благодушно трудишься в пользу ближняго.
Ho будь внимателен, чтобы жертва твоя была истинно живая, святая, благоугодная Богу. Если вера твоя остается без дел, и потому мертва есть; если велеречиво мудрствуешь о возрождении, о созерцании, о таинственности, но не радишь о исполнении заповедей Божиих, не поступаешь по установлениям матери-Церкви, как свойственно сыну послушания: то жертва духа твоего не есть живая; ты думаешь покланяться Богу духом, но не покланяешься Ему истинною. Если дела твои не одушевляются верою, и потому кровь Христова не очищает совести твоей от мертвых или умерщвляющих беззаконных дел (Евр. IX. 14); если и в тонких, чистых, и наиболее свойственных духовному Богопоклонению образах, коими облекается оно в Христианстве, ты не почерпаешь для себя духа и силы; приносишь фимиам, но не приносишь молитвы; возжигаешь свещу, но не горишь духом, слышишь премудрость Божественную в церковном чтении и пении, но не воспеваешь в сердце твоем Господеви; покланяешься телом, но не сокрушаешься духом: то жертва тела твоего не есть живая. Ты имеешь один образ благочестия, за что отвержены Иудеи, а не силу (2 Тим. III. 5) онаго, которою спасаются Христиане. Кто приносит во святый храм Божий сердце, отягченное объядением и пиянством, плоть с неукрощенными похотями, уста лживыя и язык уязвляющий: тот вместо агнца или голубя, животное нечистое или змию хочет принести в жертву. Кто храмлет на оба колена, преклоняется то к Богу, то к миру, в одной добродетели стоит, а в другой колеблется или безпечно падает: тот приносит в жертву хромое. Кто не старается успевать в познании Сына Божия и Его спасительнаго учения, и думает угодить Богу, как случится: тот приносит в жертву слепое. Кто мнится служить Богу, но тайно ищет в том своей выгоды, или славы человеческой: тот святотатственно служит себе и людям, а не Богу жертву приносит. Все таковыя жертвы как не могут назваться святыми, так не могут и быть благоугодны Богу.
Христиане! Еще с той минуты, как мы крещены во имя Отца и Сына и Святаго Духа, сим самым действием обречены мы в жертву Богу Триипостасному. Сочтемся с собою, сколько раз потом сия непокорная жертва отторгалась от своего жертвенника и убегала из храма; сколько раз вновь уловляема была благодатию Божиею, возвращаема покаянием, и опять рвалась и убегала! Может быть, столько раз, что мы не найдем тому и счета. Долго ли же так будет? Когда наконец решительно, невозвратно и совершенно представим мы телеса наши жертву живу, святу, благоугодну Богови, словесное служение наше? Молил бы я вас о сем страхом суда Божия; молил бы чаянием собственнаго вашего блаженства; но, повинуясь Апостолу, наипаче молю вас, братие, щедротами Божиими. Молю щедротами Бога, от не сущих сотворшаго нас, и образом Своим почтившаго, покорившаго нам тварь, и даже предавшаго ее в повиновение суете нашей, дабы мы не имели никакого предлога отказать Ему в чем либо. Молю щедротами Бога, тако возлюбившаго миp, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть в жертву, да всяк веруяй в Онь, взаимно представив
себя в жертву Ему, не погибнет, но имать живот вечный (Иoaн. III. 16). Молю щедротами помазавшаго нас Бога, Иже и запечатле нас Себе, и даде обручение Духа в сердца наша (2 Кор. I. 21. 22). Молю щедротами Господа нашего Иисуса Христа, давшаго нам плоть Свою и кровь Свою, высочайшую, животворящую жертву спасения. Бог вседовольный предает все, и Самого Себя, в жертву для человека: человек ли ничтожный не представит всего себя единожды на-всегда в жертву Богу?
Господь же да помянет всякую духовную жертву вашу, братия Христиане, и внутреннее всесожжение ваше тучно пред Ним да будет (Псал. XIX. 4). Аминь.
(Говорено июня 25; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1843 год>
Споспешествующе же и молим, не вотще благодать Божию прияти вам. 2 Кор. VI. 1.
Если воспоминаемое рождение главы семейства обычай делает праздником семейственным, и даже простирающимся далее пределов семейства: то кольми паче прилично и справедливо, чтобы воспоминаемое рождение Царя Благочестивейшаго, составляло праздник, празднуемый Царством, освящаемый Церковию. Такой праздник имеем мы ныне, Благоверные Сыны России.
Но что в сем случае значит: праздновать? Быть праздным от дел и работ? – Это праздник для вещества, по своей природе коснаго и лениваго, а не для духа, по существу своему деятельнаго. Предаться безотчетно увеселениям? – Называют и это праздником: но это праздник чувств и воображения; а чувства и воображение, занятое чувственными образами, составляют только низшую область человеческаго существа. Какое же достоинство имел бы праздник, в котором бы не участвовало высшее и лучшее в человеке? Чтобы праздновать достойно человека, надобно праздновать разумно. Чтобы праздновать достойно Христианина, должно праздновать духовно.
Разсмотри блага, которыми пользуешься под скипетром Богохранимаго Царя: безопасность, мир, благоуправление, просвещение, покровительство и споспешествование всему доброму и полезному, человеколюбивое призрение безпомощных, готовую помощь в бедствиях внезапных; помысли, как рождением Царя Сотворивый грядущая рано посеял семя наших благ, как благопромыслительно сохранил и возрастил оное, и ко времени приготовил действительный плод; благоговеющим умом, благодарным сердцем, вознеси благодеяния к верховному их Подателю, и как соображение настоящаго с прошедшим дано тебе для приготовления будущаго, то радуясь Богу Помощнику нашему, приими псалом (Псал. LXXX. 2. 3), не только радостный, но и молитвенный: укрепи Боже сие, еже соделал еси в нас. Дни на дни Царевы приложиши, и лета Его до дне рода и рода
(Псал. LXVII. 29. LX. 7). И во грядуще время помяни нас Господи во благоволении людей Твоих, посети нас спаceниeм Твоим (Псал. CV. 4).
Так заботясь дать нашему празднику чин, достойный благодеяний Божиих, не только настоящих и прошедших, но и будущих, услышал я в нынешнем церковном чтении глас Апостола, который в нашу радость всевает новую заботу. Молим, говорит, не вотще благодать Божию прияти вам. Благодать Божия, в слове Апостольском означает высшую степень даров и благодеяний Божиих. Итак если благодать Божия может оказаться вотще принятою: то конечно тоже может случиться и со всяким благодеянием Божиим. Есть о чем позаботиться, хотя бы о сем и не молил Апостол. Но молит он, и тем налагает и на нас обязанность молить вас о внимании к его наставлению. Молим не вотще благодать Божию прияти вам.
Если принять в разсуждение существенное свойство благодати Божией: то едва вероятным представляется, чтобы она в ком либо могла оказаться вотще принятою, даже по принятии безплодною. Она есть благая сила, действие, дар Бога всемогущаго, вечнаго, вездесущаго: какая же другая сила довольна будет противоборствовать ей? Какое время может исключить ее? Какое существо может быть ей недоступно? Если в состоянии природы Бог так объемлет и проницает человека Своим действием, что, по выражению Апостола, Сам дает всем живот и дыхание и вся, и что мы в Нем живем, движемся, и есмы (Деян. XVII. 25. 28): что сказать о состоянии благодати? Тот самый служитель благодати, который внушил нам опасение, чтобы она не оказалась вотще принятою, сказует, что преимущественно в Христианстве открыта и дарована благодать Божия всем человекам, в достаточной ко спасению мере: явися благодать Божия спасительная всем человеком; что умножившийся до явления благодати грех не поставил преграды ея действию, а только послужил к торжественнейшему открытию ея победоносной силы: идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать (Рим. V. 20); что благодать уже совершила спасение наше, и во Христе уже имеем мы в самом действии не только то, чему веруем, но и то, чего надеемся: Бог богат сый в милости, за премногую любовь Свою, ею же возлюби нас, и сущих нас мертвых прегрешеньми сооживи Xpиcmoм; благодатию есте спасени, и с Ним воскреси и спосади на небесных во Христе Иисycе (Еф. II. 7). Сие сказал я не с тем, чтобы воспрекословить Апостолу, или поставить его как будто в противоречие самого с собою, но для того, чтобы кто не почел самую благодать недостаточествующею или изнемогающею, если она иногда окажется вотще принятою; чтобы кто не дерзнул сетовать на Бога там, где надлежит обличать и исправлять человека; чтобы никто не колебался в уповании на благодать Божию. Нет, возлюблении, говорю словами другаго Апостола, препоясавше чресла помышления вашего, трезвящеся, совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым (1 Петр. I. 13).
Но как же подлинно может случиться, чтобы благодать Божия, столь обильная, столь могущественная, столь действенная, быв при том уже принята человеком, оказалась вотще принятою, безплодною? – Поелику благодатное Божие царство есть тайна, для естественнаго разума неудобопостижимая, и потому сама премудрость Божия, беседуя о нем употребляла в пособие притчи и подобия, взятыя из царства природы: то мы воспользуемся некоторыми из оных, дабы устранить недоумение, и приближить к разумению истинное учение.
Притча говорит: подобно есть царствие небесное сокровищу сокровенну на селе, еже обрет человек, скры, и om радости его идет, и вся, елика имать, продает, и купует село то (Матф. XIII. 44). Примечайте: сокровище готово, достаточно для обогащения, владеющий полем имеет и сокровище, в нем скрытое, но, без старания обрести оное, –
тщетно имеет, другой знает о сокровище, но также без попечения, без пожертвования, без решимости продать все, чтобы купить поле, и воспользоваться сокровищем, – тщетно знает.
Благодать есть сокровище готовое, довольное для обогащения каждаго и всех, но сокрытое, – где? на каком поле? – Мало ли где! На пример, на поле уединения и благоговейнаго безмолвия, на поле целомудрия и воздержания; только продай все, чтобы возобладать таким полем, и найдешь сокровище. Но наипаче близкое, и для всех доступное поле, в котором сокровенно положено сокровище благодати, есть Церковь. Какое сокровище сокрыто в ея священных собраниях! В них сокрыто присутствие Самого Христа Господа, по собственному Его уверению, что идеже еста два или трие собрани во имя Его, ту есть и Он посреде их (Матф. XVIII. 20); а в Нем вся сокровища премудрости и разума сокровенна (Кол. II. 3), равно и сокровища всех прочих даров духовных и Божественных. Какое сокровище в молитвах, славословиях Церкви! В них дышет благодать Пророков, Апостолов, Святых; в них наипаче, Сам Дух Святый ходатайствует о нас воздыханиями неизглаголанными (Рим. VIII. 26), как сказует Апостол. Какое сокровище в ея чтениях Евангельских! Есть бо, говорит Афанасий Великий (в послании к Маркеллину), в словесех писаний Божественных Господь, Егоже стерпети не могуще (духи тьмы), вопияху: молю тя, да не прежде времени мучиши нас. Таже сила, которая, исходя в слове Христовом, прогоняла бесов, исцеляла недуги, воскрешала мертвых, просвещала светом Божественным, пребывает и ныне в Его слове, в Его Евангелии. Какое сокровище в Таинствах, и наипаче в таинстве Тела и Крови Господней! В нем сокрыта вечная жизнь, с ея неисповедимыми благами, по реченному от Господа: ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, имать живот вечный. Надобно только уметь воспользоваться толикими сокровищами, надобно усвоить их себе, а для сего надобно продать или отдать за безценок, пренебречь, отвергнуть, вся, елико имаши, именно, твое самоугодие, твои страсти, твои порочные навыки, твои плотския желания, твою леность, твою невнимательность, твою разсеянность. Но если кто священных собраний удаляется; молитвам и славословиям Церкви не внимает; если тогда, как здесь сила Божия движется в слове Евангелия, иных леность едва еще допускает двигнуться из дома ко храму; если тогда, как совершается глубокое таинство, иной из предстоящих разсеянными помыслами, поверхностными взорами, бродит по внешности святилища, или, вместо спасительнаго собеседования с Богом, празднословит с человеком: то златоносное поле для таковых еще чужое; они еще не обрели сокровеннаго в нем сокровища, или обретеннаго не умеют взять; и даже хотя, по видимому, его имеют, но имеют вотще, или только мнятся имети.
Могу и должен указать вам, братия Христиане, как и себе, еще, кажется, более близкое поле сокровища. Это самое сердце Христианина; это наш внутренний человек. Если крещение Христианина есть рождение водою и духом, как и действительно есть, по слову Христову; а рождение не иное что есть, как начатие новой жизни; и следственно Христианин в крещении получает новую жизнь, и конечно ту, о которой сказал Апостол: живу не ктому аз, но живет во мне Xpиcmoc: то помыслите, какое сокровище в нас положено святым крещением, какую благодать мы в нем прияли! Мы прияли в нем начаток жизни Христовой в нас, или, как выражается святый Павел, начаток духа. Что-ж? Обрели ль мы, братия, сие сокровище? Воспользовались ли им? Ощущаем ли в себе сию новую жизнь, которая, как жизнь Христова, должна быть несравненно сильнее ветхой жизни Адамовой? Возрастаем ли в сей новой жизни? Достигаем ли в меру возраста исполнения Xpиcmoвa? Блажен, кому при сем самоиспытании не зазрит сердце, и кто имеет о сем не льстящее, но успокоивающее свидетельство в себе! Сокровище благодати, на поле сердца обретенное молитвою и верою, приобретенное самоотвержением, умноженное любовию, искушенное огнем креста, да соблюдает он бдительно в неослабевающем подвиге и смирении!
Для подобных же мне, для которых самая благодать не безопасна, потому что в ней находят повод к небрежной безпечности, привожу на память другую притчу. Человек некий отходя призва своя рабы, и предаде им имение свое: и овому убо даде пять талант, овому же два, овому же един, комуждо противу силы его (Матф. XXV. 14. 15). Продолжение известно: получившие более, полученное умножили деланием и оборотом, и приобрели новое благоволение господина своего; а получивший один талант, закопал его в землю, и за лукавство и леность лишился последняго и подвергся тяжкому осуждению. Человек в сей притче означает Бога Творца и Промыслителя, Который рабам своим, то есть, всем человекам дает различные дары, естественные и благодатные, внутренние и внешние; в особенности же Богочеловека Христа, Который, отходя от земли на небо, восшед на высоту, даде даяния человеком (Еф. IV. 8), как то, дары Святаго Духа, Евангелие, Таинства, и вообще вся Божественныя силы, яже к животу и благочестию (2 Петр. I. 3). Сии различные таланты даются нам, по притче, комуждо противу силы его, а по изъяснению Апостола, по мере дарования Христова, то есть, вполне удовлетворительно для потребностей нашей жизни, которыя предведение Божие определяет, и щедрота Божия наполняет. Смотрите же. Правда, что все зависит от дарованных талантов, без которых рабы, как были, так и остались бы ни с чем. Но не одно получение талантов, а делание и приращение вводит в радость Господа. И удивительно, что те, которые более имеют, более стараются приобретать; а получивший менее совсем не старается. Не указывает ли сие на нас, которые часто говорим, что мы не Апостолы, не Святые, не Праведные, не имеем их благодати, и тем думаем извинить у себя недостаток подвигов и добродетелей? Не то же ли это, как если бы мы сказали: пусть получившие пять, или два таланта, трудятся, чтоб приобресть другие пять или два; мы получили один, и потому нам позволительно меньше заботиться; довольно, если возвратим полученный; можно и в землю зарыть его. – Видите, как принятый уже талант или дар Божий благодатный, или же и естественный, может оказаться вотще принятым, и не только вотще, но и к осуждению принявшаго: ибо Раздаятель прозорлив, и, после крайняго милосердия, совершенно правосуден; не попустит, чтобы дар Его был расточен безвозмездно, и чтобы под личиною немощи укрылись лукавство и леность, но наконец отымет пренебреженный дар, и неключимому рабу оставит только тьму кромешную.
Если cии размышления возбуждают нас к попечению о том, чтобы не вотще благодать Божию прияти нам: то могут оне указать также и на способы удовлетворить сему попечению. Поколику благодать Божия невидима и сокровенна, должно прилежно искать ее благоговением веры к Богослужению, к Слову Божию, к Таинствам; и усвоять, чрез пожертвование всякой собственности поврежденной природы, самоугодия и плотоугодия. Поелику же дары благодати Божией, и вообще дары Провидения Божия, имеем в руках наших, должно делать в них, употреблять таланты в оборот, совершать при помощи благодати благия дела, и приобретать добродетели. Приявший начаток духа во Христе, да питает его духовною деятельностию, и да возращает его до меры совершенства. Получивший дар крепости да умножает подвиги, полезные и спасительные. Кому духом дадеся слово премудрости и разума: да делает в сем таланте, и приобретением его да будет распространение спасительной истины между человеками. Если кому дарован крест и скорби (поелику и cиe может быть даром (Фил. I. 29) благодати): да делает в сем таланте, и лихвою его да будет терпение непобедимое и упование не посрамляющее. Подобное должно происходить и с талантами, обращающимися в области природы и в домостроительстве временнаго жития и общежития человеческаго. Кому вверены обильные таланты начальства: да делает в них, и приобретением его да будет безопасность и спокойствие подвластных, защищение обиженных, избавление бедствующих, обезсиление зла. Кому достался скромный талант подчиненности, хотя бы то было даже на низших степенях общественной жизни: и сей, не унывая, да делает в нем, неуклонно и добросовестно исполняя обязанности своего звания; и в мале верный с великими призовется в радость Господа своего. Кто большим числом считает у себя таланты богатства и изобилия: да делает в них, и да приобретает обильнейшую лихву в молитвах нищих, в благословениях сирых и вдовиц. И общим для всех нас талантом Провидения Божия, – под сению Престола Богохранимаго Царя, тихим и безмолвным житием, да пользуемся, братия, так, чтобы преуспевать во всяком благочестии и чистоте, да и во грядущее время, по дару того же Провидения, и мы о Царе своем и о нас Царь наш, можем радоваться совершенною радостию, доколе наконец и в вечную радость Господа нашего внити сподобимся. Аминь.
(Говорено 5-го июня в Троицкой Лавре; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1843 год>
Аминь, аминь глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам. Доселе не просисте ничесоже во имя Мое: просите, и приимете, да радость ваша исполнена будет. Иоан. XVI. 23. 24.
Молитва есть одна из высших потребностей души человеческой, одна из существенных принадлежностей Богопочтения. Душа, погруженная в чувственность, разсеянная в мире, омраченная грехом, не чувствует, что, по своему началу, она есть дыхание из уст Божиих: но сила сего чувства, без ея ведома, возникает из ея глубины, и движет сердце к Богу, хотя бы то было к неведомому, или только погрешительно знаемому. Потому во всяком Богослужении, от духовнаго до чувственнаго, от просвещеннаго до невежественнаго, сущность и душу обыкновенно составляет призывание Божества, и следственно молитва. Хотя в учреждениях ветхозаветных важнейшую торжественность Богослужения составляли жертвы: но жертва была всегда или посредницею, или представительницею молитвы, и восходящий дым сожигаемой жертвы представлялся колесницею, на которой молитва хотела достигнуть до неба.
Но дело молитвы, для всех времен всегдашнее, для всех человеков общее, научились ли наконец человеки делать, всегда в совершенстве, всегда с полным успехом? – Кто не знает, что нет!
С утешением вижу себя среди собора приносящих молитвы истинному, в Троице Единому Богу, по Богопреданному церковному чину, при предстательстве совершеннаго молитвенника, Преподобнаго Отца нашего Сергия. Просил он, и приял вожделенное для души своей, и радость исполненную небесную: и еще просит, и приемлет полезное для притекающих с верою к его предстательству. Как-бы лествицу здесь утвердил он и для неокриленных молитв наших, которыя полагаем здесь при святых мощах его, и которыя он своими молитвами подъемлет, подкрепляет, очищает и возводит в пренебесный мысленный жертвенник Господень. И конечно нет здесь недостатка в опытных свидетелях
исполненных молитв. Но при всем том не льзя не признаться, что и здесь не все просят, и приемлют, и потому не всех радость исполнена.
Что же в сем случае делается с обещанием, которое так уверительно изрек Господь и Спаситель наш: аминь, аминь глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам; – просите, и приимете, да радость ваша исполнена будет? Не ужели cиe обещание остается без исполнения? Или оно не к нам относится?
Не должно, братия, сомневаться в том, что и к нам относится обетование Господа о благоуспешности молитвы. Он дал оное в числе Своих последних завещаний, когда оставлял мир, и, путем креста и смерти, отходил к Отцу Своему; и Он Сам изъяснился, что блага, тогда им завещанныя первоначально Апостолам, должны принадлежать не им одним, но и всем в Него верующим словесе их ради. Все Христиане суть наследники оных. Но должно заметить, что с обещанием Господа о благоуспешности молитвы соединено учение о способе молитвы, и поощрение к упражнению в ней. Кто верно следует учению, и возбуждается поощрением к молитве: в том верно исполнится и обетование о молитве.
Важное для благоуспешности молитвы учение заключается в том, чтобы она приносима была во имя Господа Ииcyca. Елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам.
Уже Апостолы не один год были учениками Господа Иисуса, уже были от Него научены молитве Господней, и нам от них известной, когда Он открыл им, чего еще им не доставало, чтобы молитва их была решительно успешна: доселе не просисте ничесоже во имя Мое. Так с ними случилось, может быть, потому, что до сих пор они видели в Нем более учителя и благодетеля человечества, нежели Ходатая Бога и человеков: ибо в сем последнем качестве открылся Он наипаче Своими страданиями, смертию и воскресением. Но как бы то ни было, если Апостолы не вдруг научились приносить молитву во имя Господа Ииcyca: поспешим ли мы похвалиться, что довольно успели в сем учении? В незнаменательном, по видимому, молчании, которым столь обыкновенно встречает Небо наши стужающия ему прошения, не скрывается ли чаще, нежели мы думаем, кроткое обличение Серцеведца Иисуса: доселе не просисте ничесоже во имя Мoe?
Что такое – просить во имя Господа Иисуса? – Просто сие для простых, искренних и смиренных сердец, и, без изследовательнаго изъяснения, или понятно для них, или ощутительно. Миро излиянное имя Твое (Песн. I. 2), Господи Ииcyce! Когда изливается миpo: его благоухание распространяется, и непритупленное или неподавленное обоняние, без искусства и усилия, получает ощущение услаждающее и ободряющее. Когда имя Господа Ииcyca изливается в молитве: от него распространяется благоухание Святаго Духа; и не отягченное земными пристрастиями сердце, не заглушенное страстями чувство внутреннее, легко и просто приемлет ощущение благодати, услаждающее и возвышающее. Так верующая душа, во имени Господа Ииcyca, и чрез то во благодати Духа Святаго, приближается к Отцу Небесному, и со дерзновением вопиет Ему: Авва Отче; и с детскою простотою сказует Ему свои прошения; и Он благоприемлет ея прошения, сопутствуемыя ходатайством Его Единороднаго Сына и Единосущнаго Духа.
Так может, и должно быть со всеми, по силе имени Господа Ииcyca, которая для всех одна и та же: но не так бывает со многими, по их собственным расположениям, поколику сердце их одебелело, поколику душа их возмущена, и внутренное чувство заглушено страстями, поколику их собственное мудрование не повержено пред благодатию Божиею. Для таких людей сила Иисусова имени есть, как благоухание миpa пред поврежденным чувством, в заключенном сосуде. Потребно искусство, потребно усилие, чтобы очистить
чувство, чтобы открыть сосуд Божественнаго миpa, – искусство благоговейнаго размышления; – усилие внимания в молитве.
Помысли, бедная душа, что без общения с Богом блаженна быть ты не можешь; но и доступ иметь к Богу сама собою также не можешь. Рай, в котором некогда ходил Бог, и беседовал с человеком, грехом утрачен, и правосудием Божиим от тебя затворен. Можно было и в раю сделаться грешником, и за то быть изгнану из него: но войти в него грешником не можно. Пламенное оружие Херувима заграждает от тебя вход его; проклятие гремит против тебя; закон осуждает тебя. С другой стороны ты не имеешь силы сама собою исторгнуться из области тьмы: потому что наследственным и произвольным поползновением продана под грех; а как область греха принадлежит к владычеству имущаго державу смерти, то ты ли, порабощенная, преодолеешь своих поработителей? Ты ли, проданная, искупишь себя от рабства? Что даст человек измену за душу свою (Матф. XVI. 26)?
Но после сего, помысли, бедная прежде, и уже почти блаженная душа, что сделал для тебя Единородный Сын Божий Иисус Христос. Он сошел с небес, чтобы к тебе приближить Божество, к которому без сего ты не могла бы приближиться. Дивно и непостижимо приобщился Он твоего сотвореннаго естества, твоей плоти и крови, кроме греха, дабы Своим крайним снисхождением положить основание твоему восхождению, да возможешь благодатно и спасительно быть причастницею Его Божественнаго естества, Его животворящей плоти и крови. Будучи безгрешен, Он взял на Себя твои грехи, со грехами всего мира, чтобы тяжесть их не подавила тебя и всего мира. Понес на Себе заслуженную тобою клятву, осуждение, смерть, мучение, и тем заслужил и приготовил тебе благословение, оправдание, жизнь, блаженство. Чрез смерть и чрез самый ад прошел Он для тебя, чтобы отвсюду тебе открыть новый и живый путь, и Своим воскресением и вознесением отверз тебе не только райския, но и небесныя двери, ниспослав также и свет, и силу свыше, для твоего восхождения по стопам Его. Как сокращение Своих для тебя дел, как залог Своих даров, как ключ к сокровищам благодати, дал Он твоей вере, любви и надежде Свое Божественное имя и сказал: елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам.
Сими и подобными помышлениями вразумляй себя, Христианская душа, какия для тебя блага заключает в себе имя Господа Ииcyca, и отверзай чувство твоего сердца, чтобы оно могло усладиться Божественным благоуханием сего мира uзлияннаго. Уразумей, что истинно молиться Отцу Небесному во имя Господа Иисуса, значит, не устами только произносить звуки сего имени, но наипаче к Самому именуемому возводить внимание ума, обымать Его верою, и любовию приимать Его в свое сердце. Молиться Богу Отцу во имя Ииcyca Христа, значит верою и желанием облекаться во Христа, то есть, в Его послушание Отцу Своему, в Его страдания, для нас очистительныя, в Его животворящую смерть, в Его оправдание и освящение, в Его Божественную за нас заслугу, в Его силу, свойства и пример, сими святыми и освящающими облачениями покрывать и преобразовывать наше недостоинство, и таким образом с упованием приступать к Вечному Отцу, не могущему ни в чем отказать добродетелям и заслугам Своего Единороднаго Сына, в Котором почивает Его вечное благословение. Таким собственно молитвенникам принадлежит, и, по мере их веры и верности, верно в них исполняется непреложное обетование Господа Ииcyca: аминь, аминь глаголю вам, яко елика аще чесо просите от Отца во имя Мое, даст вам.
Обещание успеха в молитве, столь великолепное, от Обещателя, столь могущественнаго, столь вернаго, Который не только ручается за исполнение обещания, но и деятельно ходатайствует об исполнении онаго, – такое обещание не есть ли вместе и поощрение к
молитве, столь сильное, что не нужно никакое дальнейшее о сем напоминание, или настояние? Так бы кажется, надлежало быть: но, видно, не то провидит Обещатель; и, не довольствуясь обещанием, как-бы опасаясь, чтобы оно не осталось без внимания и употребления, еще поощряет к молитве прямым повелением и настоятельным увещанием: просите, и приимете, да радость ваша исполнена будет.
Подлинно, есть в природе человеческой странная двоякость и противоречие направлений: с одной стороны, чувство нужды в Божественном и желание общения с Богом, с другой, какая-то тайная неохота заниматься Божественным, и наклонность убегать от собеседования с Богом. И не трудно понять, от чего это так. Первое из сих направлений принадлежит природе первозданной, а последнее природе, поврежденной грехом. Это есть продолжение доныне того движения, которое оказалось в Прародителях по первом нарушении заповеди Божией. Услышаста глас Господа Бoга ходяща в раи по полудни, и скрыстася Адам же и жена его от лица Господа Бога.
О чада, уже не столько Адамовы, сколько Божии во Христе! Мы слышим глас Господа, уже не обличением греха смущающий, хотя впрочем и cиe не столько тяжко, сколько благодетельно, не проклятием гремящий, хотя впрочем и страх у Него есть средство спасения, но кротко и любезно призывающий нас, идти и брать у Отца Небеснаго блага, которыя мы грехом утратили. Не ужели не последуем гласу Господню?
Если бы царь земный повелел провозгласить, что кто придет, и произнесет пред ним имя возлюбленнаго сына его, тот получит из его сокровищ богатый дар: думаете ли, что нужно было бы уговаривать рабов его, дабы они сим воспользовались? Как побежали бы все! Как старались бы упредить друг друга, пока неистощились царския сокровища! Но вот Царь Небесный, чрез Единороднаго Сына Своего, провозгласил, что всяк просящий во имя сего Сына, властен получить из Его неистощимых и нетленных сокровищ все, чего желает, все, чем безсмертная душа может обогатиться и сделаться блаженною на веки. Что ж? Все ли бегут к Нему? Все ли возносят имя Сына Его, и вместе с сим свои прошения и молитвы? Нет! Вот Он подтверждает Свое обетование, повелевает, убеждает: просите, и приимете. Что теперь? Все ли одумались? Все ли восчувствовали свою небрежность, безразсудность, неблагодарность? Все еще нет! – Teбе, Господи, правда, нам же стыдение лица (Дан. IX. 8).
Почудимся братия, Божиим щедротам и долготерпению. Устыдимся нашей лености и невнимания. Воздвигнем себя к духовному деланию, возбуждая ум от невнимания, собирая от разсеяния, очищая от помыслов лукавых и суетных, и сердце от страстей и порочных желаний. В молитве терпите, бодрствующе в ней со благодарением. И все, еже аще что творите словом или делом, вся во имя Господа Иucyca Хpиста, благодаряще Бога и Отца тем (Кол. IV. 2. III. 17). Перестанем препятствовать, но потщимся содействовать исполнению в нас Господня повеления и обещания: просите и приимете, да радость ваша исполнена будет. Аминь.
(Говорено в Успенском соборе, сентября 11; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1843 год>
Известен вам тот обычай Святыя Церкви, что при наступлении праздника, еще в начинательном вечернем Богослужении, раскрывает она Священное Писаниe, и в нем показывает зеркало и образ того, что составляет предмет праздника. Например, празднуя память Праведника, она провозглашает из священной книги: память праведнаго с похвалами (Притч. X. 7). Таким образом духовная законность праздника утверждается словом Божиим; сущность или таинство праздника изъясняется, и радость праздника получает новый свет.
В настоящий праздник не могли мы сего исполнить до настоящей минуты: потому что сие торжество, хотя предварительно призываемое нашими желаниями, объемлемое надеждами, тем не менее, по свойству предмета, внезапно нас посетило. Исполним же теперь хотя отчасти церковный обычай: покажем вам зеркало и образ настоящаго торжества в священных книгах.
Бысть слово Господне к Нафану: иди и рцы рабу Моему Давиду: – возставлю семя твое по тебе, иже будет от чрева твоего, и уготоваю царство его, и управлю престол его до века. – По всем словесем сим, и по всему видению сему, тако глагола Нафан к Давиду. И вниде царь Давид, и седе пред Господем, и рече: возлюбил мя ecи даже до сих. И мала cия пред Тобою суть, Господи мой Господи, и глаголал ecи о доме раба Твоего вдалеко. – И что приложит Давид еще глаголати к Тебе? И ныне Ты веси раба Твоего, Господи мой Господи. И раба Твоего ради сотворил ecи, и по сердцу Твоему сотворил ecи все величество сие сказати рабу Твоему, величия ради Твоего, Господи мой Господи. Несть бо ин, якоже Ты, и несть Бога разве Тебе во всех, яже слышахом ушима нашима. И кто якоже людие Твои Израиль, язык ин на земли? Яко настави их Бог еже избавити cебе людей, еже положити Тебе имя, еже сотворити величие и просвещение (2 Цар. VII. 3. 4. 12. 13. 17–23).
Приметим в сем священном сказании, во-первых, что унаследование потомства Давидова на престоле Царства Израильскаго было делом особеннаго непосредственнаго Провидения Божия; во-вторых, что Давид узнал и принял сие устроение Божие со смиренным благоговением; в-третьих, что радость о даровании ему царственнаго потомства прежде всего принес он во храм Божий в жертву Богу, в благодарственной молитве; в-четвертых, что Божие благодеяние потомственнаго унаследования на престоле Давид относил не только к себе и к роду своему, но и ко всему народу Израильскому.
Какое это светлое зеркало настоящаго царственнаго торжества! Какой прекрасный образ прекраснаго события в царском Всероссийском Доме!
Если мудрый, крепкий духом и благочестивый царь есть крепкое основание народнаго благоденствия в роде, в котором Он царствует; если достойный наследник престола обезпечивает сие благоденствие для следующаго рода: то благословенное рождение Наследника Наследнику Престола простирает радостныя надежды Царя и Царства до третияго и четвертаго рода. И кто же дал сей вожделенный дар Царю нашему, Россияне? Кто, как не Тот, Которому отверзшу руку всяческая исполняются благости, и особенно, Которым царие царствуют? Хотя никакой Нафан не явился сказать Царю нашему: узриши Сына Сына Твоего: тем не менее сие есть Божие дело, Божий дар. Какая мать, могла когда-либо сказать: буду иметь плод? Какой отец мог сказать: буду иметь сына? – По сему-то Слово Божие признает детей не столько достоянием родителей, сколько
собственностию Божиею: се достояние Господне сынове, мзда плода чревняго (Псал. CXXVI. 3). Итак, хотя не слышимо, но тем не менее действительно, Господь рек благоверному Цесаревичу: будет Тебе сын. Господь рек благочестивейшему Царю: yзришu сына Сына Твоего. И видит Он; и радуется с Ним Россия.
Общею с Царством радостию радуется и Церковь; потому что надежды благочестиваго Дома Царева суть надежды и Церкви. И в особенности радуется она о том, что Царская радость, подобно как радость Давидова, прежде всего идет во храм, является пред Богом, приносит молитвенную жертву. И поелику Благочестивейший Государь высокими обязанностями Своими увлечен на cиe время от Своей столицы к одному из пределов обширнаго Царства: то единодушная с Ним как во всем, так и в благочестии, Царица непосредственным Своим словом призвала к благодарной молитве верноподданных, и по особенному благоволению, особенно в сем призвании воспомянула вас, Церкви, и чада первопрестольной столицы!
Не имею нужды более возбуждать радость. Она полна и совершенна, без сомнения, во всех нас. Одно напомнить я должен: будем внимательны, да будем достойны радости, которою нас ущедряет Божие Провидение. Делами и жизнию веры в Бога и верности Царю тщательно да охраняем с нашей стороны благоденствие, которое благость Божия упрочивает для нас благословениями Своими над Царским Домом. Аминь.
(Говорена 2 октября; напечатана отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1843 год>
Пред лицем Бoгa мира, видя собор сынов брани, что помыслит, что скажет Церковь, служительница Бога мира?
Не будет ли тем сильнее вопиять к Богу о мире, чем явственнее напоминает о брани, cиe множество испытанных в искусстве брани, и среди мира и отдыха к брани готовых?
Когда наконец, по пророчеству, раскуют мечи своя на орала, и копия на серпы, и не возмет язык на язык меча, и не навыкнут к тому ратоватися (Ис. II. 4)?
И кому не приятен, кому не желателен мир, не исключая и сынов брани?
Однако – Господь, нарицаемый Богом мира, не нарицает ли Себя также Господом воинств?
Не Бог ли научает руки верных Своих на ополчение, персты на брань (Псал. CXLIII. 1)?
Авраам, образец кроткой веры, не воевал ли за своих родных и за союзных Царей?
Не войной ли, по повелению Божию, народ Божий приобрел землю обетованную?
Не Ангел ли Божий сделал гумно Гедеона военноучебным поприщем, и сильным небесным словом образовал его для победы над Мадианитами?
Дух Божий, Который носился над Давидом от дня помазания его, не управлял ли рукою его, не только тогда, когда он извлекал из десятострунной псалтири пророчественные звуки, но и тогда, когда он победоносно стрелял в Голиафа, хотя не из лука стрелою, а камнем из пращи?
Равноапостольный Царь Константин, для чего первее всего употребил крест Христов, только что им познанный? – Для брани и победы.
Итак – Бог любит добродушный мир: и Бог же благословляет праведную брань. Ибо с тех пор, как есть на земли немирные люди, мира не льзя иметь без помощи военной. Честный и благонадежный мир большею частию надобно завоевать. И для сохранения приобретеннаго мира надобно, чтобы самый победитель не позволял заржаветь своему оружию.
И так, Православные воины, словом Давидовым говорит вам Святая Церковь, приглашая в тоже время и вас говорить с нею: благословен Господь Бог наш, научаяй руки ваши на ополчение, персты ваши на брань!
Любит мир Самодержец России: но по сему самому крепко стрежет его стражею сильнаго вернаго, искуснаго воинства.
Любит Он мир Царства, и мир Своих воинов: и потому-то ускорил Он вам переход от военных подвигов к мирным занятиям, хотя впрочем еще находит нужным сохранить в вас искусство брани: потому что в мире надобно сеять, на случай нужды, семена побед.
Мирные сыны брани! Уразумейте, возчувствуйте, оправдайте Царское о вас попечение.
Некогда в Иерусалиме одни и те же люди, в одно и то же время, должны были строить городския стены, и ежеминутно быть в готовности отразить врагов: единою рукою своею творяху дело, а другою держаху мечь (Неем. IV. 17). И сей сугубо тяжкий подвиг перенесла и совершила любовь к отечественному граду. Вы можете обеими руками, безопасно, безпрепятственно, делать предоставленное вам дело поселянина или гражданина: делайте мирное дело ваше спокойно, трудолюбиво, честно, для довольства и блага вашей собственной жизни: но не забывайте и вашего меча, который может еще понадобиться Отечеству. Дух порядка, совершеннаго повиновения, точности в исполнении должнаго, который составляет одно из отличительных достоинств военнаго звания, сохраняйте и в гражданском положении вашем, и легким способом добраго примера простирайте его на других.
Не забывайте, что добрый воин, лев против врагов, должен быть агнцем между своими. Живите кротко и любовно: а гнев и грозу берегите для врагов Отечества.
Наипаче не забывайте, что добрый воин Царя Благочестивейшаго должен быть равномерно добр воин Иисус Христов. Надобно ли в подтверждение сего вновь напоминать вам о древних победоносцах и уверять вас Апостольским словом, что они верою победиша царствия (Евр. XI. 33)? – Вы это ближе и простее знаете из деяний наших предков, наших Царей, наших избранных вождей.
Тот воин истинно не победим, которому венец мученичества за Веру, Царя и Отечество, так же любезен, как и венец победы.
Тот лучший слуга Царев, и надежнейший защитник Отечества, кто в верном Богу сердце, в чистой совести носит верную надежду Отечества небеснаго.
Воины Христиане! Се Царь предводит вас не к подвигам бранным, но к Самому Источнику побед и мира, представляя вас, и Сам предстоя с вами Господу сил, в молитве и благодарении. Какая для вас награда! Какое утешение для Церкви! Какая душа не возвысится, в след за сим высоким призванием? – Горе сердца! Да исправится молитва, яко кадило! Да пройдет небеса! Да приимут ее Архистратиги небесных Сил, и принесут к престолу Царя царствующих! Господи, спаси Царя! Господи сил с нами буди! Господи, на людех Твоих благословение Твое. Аминь.
(Говорено декабря 6; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1843 год>
Тако да просветится свет ваш пред человеки. Матф. V. 16.
Свет, достойный внимательнаго зрения, исходит из сих слов Евангелия. В них является Законоположитель и Распорядитель света. Он отдает свет как-бы в собственность некоторым людям: свет ваш. Он указывает способ не только пользоваться светом, но и светить другим: тако да просветится свет ваш пред человеки. Он предлагает сие дело света, не как дар, который можно получить, но как обязанность, которую должно исполнять, и которую следственно можно исполнить, потому что Премудрость не повелевает невозможнаго: да просветится свет ваш пред человеки.
Что ж это за свет? Кто сии счастливые, на которых возлагается прекрасная обязанность распространять свет? Не счастливо ли было бы, если бы и мы нашлись в числе их?
Господи Ииcyce! Ты еси верховный Свет мира, по Твоему собственному слову: Аз есмь свет миру (Иoaн. VIII. 12). Посли нам внутренно свет Твой и истину Твою, чтобы мы могли найти, возбудить, удержать и употребить по воле Твоей свет, которому Ты повелеваешь просвещаться пред человеками.
Чтобы узнать, кто сии люди, которых Евангелие призывает светить прочим человекам, надлежит обратить внимание на обстоятельства, в которых Господь изрек заповедь света: да просветится свет ваш пред человеки. Евангелист Матфей описывает сии обстоятельства так: узрев же народы, взыде на гору, и седшу Ему, приступиша к Нему
ученицы Его: и отверз уста Своя, учаше их (V. 1. 2). Итак поучение Христово было к ученикам Христовым; и конечно высокая заповедь, светить человекам, относилась преимущественно к высшему разряду сих учеников, то есть, к двенадцати Апостолам, так как без сомнения, к ним относится следующая часть поучения Христова: вы есте свет мира: не может град укрытися, верху горы стоя (14). Апостолы стояли на горе учения, которую теперь видим, и просветились светом закона духовнаго потом на горе Фаворе, – и постигли свет молитвеннаго созерцания, потом на Сионе, – и озарились светом воскресения, на Елеоне, – и возводили очи к свету обожения человечества во Христе, наконец паки на Сионе, – и наполнились светом Духа Святаго. Так возвысясь в духе, они уже не могли укрыться в естественной простоте своей и необразованности. Молнии света, не убивающия, но животворящия, проливались из них не только на землю Иудейскую, но и на языческий мир, лежащий в сугубой тьме неведения и пороков, и преобразовали его в мир света, в мир истины и добродетели, в мир Христианский.
Так это дело Апостольское, а не наше? – помыслит, может быть слышащий. Следственно дело света – не наше дело? –
Удержим помысл, без нужды торопливый. Возвратимся к зрелищу Христа, учащаго на горе.
Узрев же народы, взыде на гору, и седшу Ему, приступиша к Нему ученицы Его, и отверз уста Своя, учаше их. Учениками язык Апостольский часто называет не одних Апостолов, но и всех, с верою слушающих и приемлющих учение Христово. Что и в сем обширном смысле можно и должно принять наименование учеников, употребленное в приведенном теперь сказании Евангелиста, в том удостоверяет замеченное им обстоятельство: узрев народы. Если бы поучение Господа относилось только к двенадцати Апостолам: для чего бы Евангелисту сказывать, что оно началось, когда Господь узрел народы? Странно вообразить человеколюбиваго Ииcyca, узревшаго народы, оставившаго их без внимания, и отверзшаго уста Своя только для двенадцати человек. Не так поступал Он обыкновенно. Что нужно было говорить собственно для Апостолов: то говорил Он им особо без народа: особь учеником Своим сказаше вся (Марк. IV. 34). А когда видел пред Собою народ, не пренебрегал его, и не лишал спасительнаго слова: виде Иисус народ мног и милосердова о них, – и начат их учити много (Марк. VI. 34). Итак нет сомнения, что и тогда, как Господь, узрев народы, поучал на горе, проповедь Его не к одним Апостолам относилась, но касалась и каждаго из народа, кто имел уши слышать, и сердце веровать.
Теперь найдено, что, если мы и не Апостолы, а принадлежим только к народу верующих: тем не менее и для нас есть доля в нагорной проповеди Христовой; и нам нечто сказано в сих словах: да просветится свет ваш пред человеки; дело света духовнаго нам не чужое.
Слышащие сие, не пожелают ли услышать и то, как можем мы участвовать в распространении света, и не только услышать, но слышимое и творить по возможности? – О, если бы сие слово встретилось с сим желанием, котораго оно и домогается! – К разрешению же предложеннаго теперь вопроса мы тотчас притти можем, не чрез трудное изыскание, но чрез простое продолжение слов поучения Христова.
Тако да просветится свет ваш пред человеки. – Каким образом? – Господь продолжает: яко да видят ваша добрая дела.
Вот очень простая тайна света! Добрая дела – вот свет, который всякой издавать может! Добрый пример – вот способ, которым каждый может распространять свет между другими! И вот явственная черта Божественности учения Христова, что она, восходя
превыше высокаго созерцания, в то же время низходит до самаго простаго разумения, и всякому доступнаго исполнения!
Чтобы распространять между человеками свет, или иначе сказать, истину и добро, для сего, кажется, мы не знаем более открытых способов, как три следующие: слово, власть, пример. Слово действует убеждением, власть – праведно употребляемым могуществом, пример располагает к подражанию. Не всем дается дар и право действовать словом разума и премудрости; ко власти, особенно высшей и обширнейшей, немногие призываются Провидением; но все могут действовать добрым примером, между тем как и особенной силе слова или власти он сообщает от себя новую силу. По сему судите, как важен добрый пример.
Если служитель слова скажет вам: будьте благочестивы, человеколюбивы, воздержны; но если его наставления не написаны в книге собственной его жизни: то весь плод поучительнаго слова может заключиться в ответном слове: врачу, исцелися сам (Лук. IV. 23). Не говорю, чтобы так и должно было: но так всего скорее случиться может. – Впрочем Господь повелевает принимать справедливыя и полезныя слова и от тех, которых дела словам не соответствуют: вся убо, елика аще рекут вам блюсти, соблюдайте и творите; по делом же их не творите, глаголют бo, и не творят (Матф. XXIII. 3). Но кто творит то, чему поучает: у того дело его и малому слову сообщает великую силу. Свет слова без силы дел, есть блеск без жизни, скоро преходящий: свет добрых дел продолжает нередко светить и тогда, когда слово угасло, и за смертию делателя простирает долгую и широкую зарю. Так – просвещался ли бы пред нами свет Святителя Николая, посредством Его слова, которое скрылось в сердцах Его современников, и не перешло в книги, чтобы дойти до нас? – Но благодатныя и чудесныя дела Его сострадательной, неистощимой, безпредельной любви к человечеству, какую светлую, долгую, широкую зарю простирали и простирают по векам и странам вселенныя!
Повеления власти во многообразии своем очевидно не всегда могут быть сопутствуемы примером повелевающаго, который один не может употребить себя во все дела и должности, распределенныя по разным степеням и разрядам подчиненности. Но где власть и подчиненность могут итти одним путем, как, например, в истине веры, в добре нравственном, в делах человеколюбия и милосердия: там предшествующий пример власти, как сильно, и вместе как приятно увлекает за собою подчиненность! Как вода с высших мест сходит на низшия, не всегда удерживаясь даже преградами: так нравственный дух высших состояний в обществе чрез подражание переходит в низшия, не смотря на некоторыя преграды, поставляемыя различием званий. Благочестие и человеколюбие владеющих и начальствующих, как солнце, без усилия сильно распространяет свет свой в круге подвластных. Счастливы подвластные и подчиненные, которым для того, чтобы одушевляться любовию к истине и добру, к правде и милосердию, ревностию к своим обязанностям, неутомимостию в подвигах, – надобно только взирать на поставленную над ними власть, и изучать ея действия!
Не сомневаюсь, что теперь моему слову вторят мысли предстоящих: счастливы мы, которым здесь – не притча только, но и живыя дела Царскаго человеколюбия светят и говорят: иди, и ты твори такожде (Лук. X. 37). Потому-то, благодарение Богу, и часты у нас дела и учреждения человеколюбия.
Но что еще скажем более близкое к тем, которых состояние подобно не граду, стоящему верху горы, но, может быть, только хижине под горою? Не ужели может и их свет просвещаться пред человеки? – Почему не так? И малый светильник в хижине увидит блуждающий странник, и пойдет на его свет, и найдет в хижине спасение от холодной
ночи или зверя, и успокоится в безопасности, и обрадуется странноприимству. И скромное доброе дело человека невиднаго в мире, если одушевлено добрым и святым намерением, есть дело света, которое и действует в сем качестве на видящих, привлекая к добру; и даже, под управлением Провидения, простирает иногда свое действие на неизмеримую даль. Посмотрите на указанную Сердцеведцем вдовицу, которая по избытку благочестиваго усердия, последния две лепты положила в сокровище храма. Какое маленькое доброе дело? Но пред сколькими уже миллионами человеков просветилось оно, и еще будет просвещаться в Евангелии, уча одних делать добро и при малых способах, а других, и в малых делах, и в малых людях, высоко ценить доброе чувство и святую мысль.
И вот поощрительный пример и для вас, благолюбивыя вдовицы, избранныя и избираемыя в человеколюбивое служение болящим. Не блистательное дело, посидеть у одра болящаго, верно подать ему врачевство, послужить его покою, сказать ему слово утешения: но если сие одушевлено будет чувством Христианской любви, святою заботою и молитвою о мире души болящаго: то будет ваше скромное дело делом света для ближняго, и вашу совесть озарять будет светом внутренняго утешения.
И никто из нас, братия, да не уклоняется от заповеди всеобщаго Светодавца и Световодителя. Каждый да творит добро по возможности, и да светит делами света, если не на ряду с великими светилами, то хотя между малыми звездами. Хорошо быть хотя малою искрою в том Божием небе, где и малая искра светлее и прочнее здешняго солнца. Тако да просветится свет ваш. Аминь.
(Говорено декабря 23; напечатано отдельно и в собраниях 1844 и 1848 гг.).
<1843 год>
Всади их во внутреннюю темницу, и ноги их заби в кладе. В полунощи же Павел и Сила молящеся пояху Бога: послушаху же их юзницы. Деян. XVI. 24. 25.
Вот и мы молящеся поем Бога, если не в самой темнице, то близ самой темницы, и ради темницы, и слушают нас юзницы.
Помышляя о том, что здесь ныне совершилось, хочу радоваться, радостию человеколюбия: но несколько и страшусь, страхом Божиим.
Если бы кому пришло на мысль, во дворе темничном построить царский дом: кто не сказал бы, что это несообразно с достоинством дома царскаго? Как же дерзнули мы во дворе темничном устроить дом более, нежели царский, – дом Божий?
Чистота и святость принадлежат дому Божию преимущественно пред всяким другим местом, хотя впрочем не лишенным своей чистоты. Напротив того темница, и особенно темница осужденных, не есть ли такое место, куда общество человеческое повергает от себя нравственную нечистоту? Итак сохранится ли чистота, не оскорбится ли святость дома Божия, когда мы поставляем его в соприкосновенности с темницею осужденных?
Правила Святых удаляют от святых Христовых Таин, и едва допускают переступать чрез праг святаго храма, людей, обремененных тяжкими грехами, доколе не очистят их совести покаяние, слезы и время, иногда довольно продолжительное. И не удивительна сия строгость, когда и человеческий закон тех же людей, за те же грехи, которые он, обнаружив, называет преступлениями, удаляет от домов и селений непорочных граждан, даже навсегда. Как же теперь святый храм, со святыми Тайнами, сам пришел к сим людям, которым строгость священных правил не дает права приступать к святым Тайнам, и едва позволяет входить во храм?
Милостив буди к немощным служителям Твоея святыни, Единый Святый, Единый Господь, Иисус Христос, если мы не довольно строго удаляем от святыни Твоея то, что ея недостойно; если, научась от Апостола Твоего, поминать юзники, аки с ними связани (Евр. XIII. 3), мы хотим разделить с ними, что только знаем утешительнейшаго для себя, – именно, благодать святаго храма, и спасительное общение, или по крайней мере, благотворную близость животворящих таин. Не в темницу ли, не к осужденным ли, не к изгнанникам ли, не к узникам ли пришел и Сам Ты на землю, чтобы основать Твой живый храм, Твою святую Церковь! Ибо, что такое вся земля, после рая, как не пространная темница? Что человек вообще, как не осужденный преступник райскаго закона, изгнанник рая, пленник греха, узник бренной плоти, отягощающей душу? И не гнушалась чистота Твоя; не чуждалась святыня Твоя. Ты пришел; и в сей темнице, для сего преступника, изгнанника, пленника, узника, поставил Твой Голгофский крестный жертвенник; Твоим страданием и смертию совершил на нем Твою вселенскую Божественную литургию; принес Твою вечную жертву, которая одна и та же, и здесь, и ныне, совершается. И кто были ближайшие к сему Твоему жертвеннику? – Разбойник одесную; разбойник ошуюю. Если сия близость шуяго возбуждает негодование: то какое утешение подает близость деснаго, который и крестныя жертвы Твоея верою приобщился, и Тебя прославил, и сам спасся, и самым безнадежным грешникам подал пример и надежду спасения! И ныне, Господи Ииcyce Xpиcтe Боже наш! Святый и освящающий, Архиерей, и Жертва, Спаситель грешных, Взыскатель погибших, Датель благодати и славы! Да не удалится и от здешняго жертвенника святыня Твоя; да почивает на нем благодать Твоя. И если между приближающимися к нему, пред зрящим на сердца оком Твоим, явятся и разбойники, или такие, которые не лучше разбойников: взыскуй и обретай между ими подобных благоразумному распятому с Тобою разбойнику. Пронзай души их взором Твоего всеведения и правосудия, да уязвятся сердца их спасительною скорбию покаяния. И когда от сокрушеннаго сердца возопиют к Тебе: помяни их во царствии Твоем памятию милосердия; даруй им благую надежду; и скоро начни отверзать им тайную дверь рая – в умиротворенной совести.
А вы, которых закон и правосудие сделали чуждыми для нас, но которых еще братиями называть побуждает нас любовь Христианская! Поймите любовь сию, в ея опытах, которые перед вами.
За чем пришли к вам, узникам, сии люди свободные, обилующие, люди почетных званий? Как вы с удовольствием изторглись бы из вашея темницы: так они с удовольствием отторглись от своих дел и занятий, и поспешили к вам, в темницу. Не имеют ли они в вас какой нужды? – Без сомнения, никакой. Какая же сила привлекла их сюда? – Сила любви Христианской. Видно, могущественна сия сила; видно, приятно следовать ея влечению. По любви Христианской, они находят приращение своего благополучия в том, чтобы сострадать вашему несчастию, чтобы трудиться для ваших нужд, чтобы по возможности, облегчать ваши тягости, наипаче же, чтобы указать вам единственное верное средство для вашего примирения с вашим жребием, – в вашем внутреннем примирении с самими собою и с Человеколюбцем Богом.
Для чего так торжественно явился среди вас и Церковный Собор, и так близко к вам водворил святыню храма Христианскаго? Почему правосудие Церковное не так для вас решительно и неумолимо, как гражданское, хотя Церковь требует не только непорочности во внешних отношениях, но и во внутренней святости, и потому, могла бы строже судить виновных? Почему тогда, как гражданское общество изгоняет вас, Церковь как-бы гонится за вами. Одно изъяснение сих неожиданностей – любовь Христианская. Даже и грозною строгостию церковных правил не иной кто вооружил служителей веры, как любовь, по реченному Апостолом: страхом спасайте от огня восхищающе: любовь же повелела и умягчать строгость правил: милуйте разсуждающе (Иуд. I. 22. 23). Любовь во Христе избрала и провозгласила сей неожиданный образ действования: не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние (Матф. IX. 13). Прииде cын человеческий взыскати и спасти погибшаго (Матф. XVIII. 11). Та же любовь и ныне, от девятидесяти девяти овец незаблуждших, идет искать одной заблуждшей.
Братия, и в сем уничиженном состоянии вашем, нам ради Христа возлюбленные! Не будьте к сей любви невнимательны и холодны. Если есть в вас некоторое расположение к благодарности, как оно есть в общей природе нашей: не ужели вы попустите себе оказаться не добрыми для тех, которые так деятельно добры для вас? Не ужели не захотите доставить некоторое утешение тем, которые заботятся о вашем утешении? Заботьтесь же сколько-нибудь и вы, чтобы доставить им утешение, котораго они ищут, – в вашем нравственном и духовном улучшении.
Когда примечаете близ себя, что Христианство раскрывает в людях способность находить благополучие в том, чтоб итти в темницу, заботливо заниматься осужденными; догадайтесь из сего, что есть в Христианстве сила, и в самих осужденных, и в самих заключенных в темнице, или странствующих в изгнание или заточение, открыть способность к благополучию, котораго и темница не помрачит, которое и на пути в изгнание, назади не останется. Источник сей победоносно благотворной силы есть благодать Божия; хранилища благодати суть Слово Божие, Церковь и ея Таинства; средства привлекать и приобретать оную суть сердечная молитва, поучение Слова Божия, благоговейное участие в церковном Богослужении и, в установленном порядке, общение таинств, с верою и любовию.
Не удивился бы я, если бы вы стали жаловаться, как трудно вам возвышать дух ваш, из- под тяжести бедствия. Не оспориваю сей трудности: но утверждаю, что есть верная возможность преодолеть ее; и чтобы доказать сие несомненными опытами, указываю вам на темницу, или, если угодно, и на несколько темниц и изгнаний, или заточений, которыя несравненно тяжеле вашей темницы и вашего изгнания, но которыя не препятствовали возвышаться духу, когда он того желает.
Апостолы Павел и Сила, в городе Филиппах, за проповедь Евангелия, и за изгнание духа пытливаго, возмутившимся народом битые, израненные, отданы в темницу под крепкую стражу. Темничный страж, не довольствуясь заключением их во внутреннюю темницу, ноги их заби в кладе. Что же они делают, – изнуренные биением, страждущие от ран, не могущие дать удобнаго положения телу, от стесняющей ноги обоих колоды, – что делают они тогда, как и не изнуренные уступают немощи тела? – Полунощи Павел и Сила молящеся пояху Бога. Может быть, вы думаете, что Апостольский только дух мог быть так возвышен и не преодолеваем ни бедствием, ни немощию. Не совсем так. По гласу молитвы Апостольской, и прочие заключенные в той же темнице, не только не Апостолы, но, по всей вероятности, даже не Христиане (потому что это было в языческом городе), возвысились духом и над бедствием, и над немощию плоти, не предались сну в полунощи: послушаху их юзницы. И видно, сильно их объял восторг молитвы Апостольской: потому что и чудо над ними совершилось: всем юзы ослабеша.
Кто не слыхал о юном, невинном Иосифе, отторгнутом от отца, проданном братьями в плен и в рабство, увлеченном в дальнюю страну, к иноплеменникам, оклеветанном, вверженном в темницу? – Знаете конечно и то, что столько бедствий не могли унизить духа юноши, ни поколебать его добродетели, но и в рабстве она была свободна, и в темнице просияла. Не видите ли, что и в темнице, и в заточении можно находиться, без упадка духа, не без надежды, и даже с достоинством и славою?
Осмотрите еще одну темницу и узы, которыя должны показать вам, что темница и узы не только не погубляют невиннаго, но еще могут споспешествовать спасению виновнаго, если он благоразумно ими воспользуется. Манассию, виновнаго в отступлении от Бога, и в других тяжких преступлениях, яша во узах, и связаша его оковы ножными, и отведоша его в Вавилон. И егда озлоблен бысть, взыска лице Господа Бога Своего, и смирися зело пред лицем Бога Отец своих, и помолися к Нему, и послуша его (2 Парал. XXXIII. 11–13).
И так, если вы не можете, как Иосиф, сделать свою темницу, изгнание, заточение, почтенными и славными посредством невинности и непоколебимой добродетели: по крайней мере, как Манассия, старайтесь сделать ваши бедствия и трудности спасительными для вас, посредством покаяния, исправления жизни и безропотной покорности закону, власти и судьбе Божией.
Что скажу наконец соединенным подвижникам Христианскаго человеколюбия, посетителям темниц, попечителям их обитателей и пресельников? Что в особенности соработникам дела благочестия, которое ныне запечатлела благодать? – Не многое потребно слово там, где уже довольно дела благонамеренно совершилось или совершается. Не обидлив Бoг забыти дела вашего и труда любве, юже показасте во имя Его (Евр. VI. 10). Любовь Божия да не престает одушевлять и услаждать ваш труд. Имя Господа Ииcyca да исполняет силою слова и действия вашего человеколюбия. В благоуспешном утешении бедствующих, в обращении заблуждающих, в радостном о сем свидетельстве совести вашей, да является вам и в темнице Тот, Который отъял оть нея поношение, и украсил ее, Своим уверением, что Он в ней был: в темнице бех. Аминь.
В отд. изд. за сим словом помещена следующая молитва заключеннаго в темнице:
Господи Боже, Создателю и Спасителю мой, благословенно да будет имя Твое святое!
Благодарение и слава Тебе, Господи, о всех благих, яже приях от Тебе в житии сем.
Ныне же скорбь и болезнь обретох и имя Твое призываю.
Поношения нападоша на мя. Положиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней. Скорблю о сем, и по сей скорби разумеваю, яко согреших пред Тобою, и по грехам моим приидоша на мя беды. Ибо праведники Твои не унывающе и в темницах пояху Тебе, и во страданиих радовахуся.
И аще беззакония назриши Господи, Господи, кто постоит? Яко несть человека, иже не согрешит.
Но Ты, Господи, грехи всего миpa носиши и покаянием очищаеши. Верую, яко и мене гpешнагo не отвержеши от лица Твоего. За весь мир Единородный Сын Твой излия Свою Божественную кровь. Верую, яко и мене от грехов моих омыти может и хощет.
Сего ради с Давидом глаголю: исповем на мя беззаконие мое, Ты же, яко благ, остави нечестие сердца моего.
Страшуся суда и осуждения человеческаго, но наипаче да будете мне в страх Твой неумытный суд и вечное осуждение.
Аще неправда возстанет на мя: дерзаю словом Давидовым молитися Teбе: услыши, Господи, правду мою и вонми суду моему, и правдою Твоею избави мя.
Аще же неправду сотворих, милосердием Твоим неправду мою уврачуй.
Не попусти уклонитися сердцу моему во словеса лукавствия, к сокрытию истины и к ложному оправданию.
Помози мне и уразумети и возненавидети неправду мою, возлюбити же правду и во истине обрести облегчение душе моей.
Облегчи бремя бедствия моего. А еже понести мне суждено, да понесу с терпением ради очищения грехов моих и ради умилостивления Твоего правосудия.
Аще и стыд покрыет мене пред некими человеки, да потерплю со смирением, да умилостивлю Тебе, Господи, да не постыжден буду пред лицем всего миpa на страшном суде Твоем.
Прихожду к Тебе скорбный и печальный, не лиши мене духовнаго утешения.
Прихожду к Тебе омраченный, яви мне свет упования спасения.
Припадаю к Тебе изнемогший, возстави и утверди мене благодатию Твоею.
Паче же всего даруй мне желание и помози мне, Господи, творити во всем Твою волю, да в мире совести прославлю имя Твое святое Отца и Сына и Св. Духа. Аминь.
(Напечатана в Твор. Св. Отц. 1844 г. и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1843 год>
Приидите возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему: предварим лице Его во исповедании, и во псалмех воскликнем Ему. Пс. XCIV. 1. 2.
Праздновать праздник дело столь обыкновенное, и столь, по видимому, простое, что не легко придет кому нибудь мысль подозревать себя в неумении праздновать. Вид пришедших на сей праздник, если не обманываюсь, более показывает удовольствие, что празднуют, нежели заботу, так ли празднуют.
Но не случалось ли вам когда нибудь читать, или слышать в церковном чтении, что говорил Бог чрез Пророка Исаию некоторым празднующим о некоторых праздниках? – Праздников ваших ненавидит душа моя (Иса. I. 14)! Незаботливо ли это для празднующих? Что может быть несчастнее праздников, которые Бог ненавидит? И что это за несчастные праздники? Не Вааловы ли? Не Молоховы ли? Не другие ли идольские и языческие? – Совсем нет! Бог негодует на праздники Иудейские, истинному Богу посвященные, и даже Самим Богом установленные. Новомесячий ваших, и суббот, и дне великаго не потерплю; поста, и праздности, и новомесячий ваших, и праздников ваших ненавидит душа Моя. И пусть бы так уничижаемы и отвергаемы были праздники Иудейские тогда, как сень законная прешла, и явилась благодатная истина; тогда как загадочныя жертвы овнов и тельцов разгаданы крестною жертвою Христовою, и безполезно стало повторять загадку разгаданную; тогда как ветхий Завет уступил место новому, храм Иерусалимский Церкви Христианской, служение Богу обрядовое поклонение духом и истиною. Но нет! Бог чрез Исаию возгремел против праздников Иудейских, когда Закон Моисеев господствовал, ветхий Завет был в своей силе, храм Иерусалимский стоял, и праздники Иудейские столько же важны были для истинной церкви Иудейской, как нынешние наши праздники для истинной церкви Христианской. Так посему может случиться, что и на наши праздники падет подобный приговор: не потерплю; – ненавидит душа Моя? – Да. В сем-то и состоит забота.
Итак видите, что стоит труда подумать, как праздновать праздник, и так ли, как должно, мы празднуем.
Вслушайтесь же внимательно, как Пророк Давид, во псалме, и созывает на праздник, и вместе поучает праздновать. Приидите возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему: предварим лице Его во исповедании, и во псалмех воскликнем Ему.
Первое наставление: приидите.
На сие вы можете сказать, что если это есть заповедь праздника, то вы правы пред нею; потому что пришли на сей праздник, и притом шествием торжественным и благоговейным. Не оспориваю сего утешения вашего.
Но иные, может быть, скажут, разве непременно надобно куда нибудь итти, чтобы возрадоваться Господеви? Разве нельзя праздновать и дома сидящему? Не стану спорить и против сих вопросов. Однако Пророк Давид не пустое же сказал слово: приидите. Чтоже он думал? Чего требовал?
Дабы возрадоваться Господеви, дабы праздновать праздник Божий, надобно, чтобы человек был в некотором сближении с Богом. Бог всегда близок к человеку, по Своему вездесущию: но человек не всегда близок к Богу, по своей ограниченности, невниманию, разсеянности, по занятию земными предметами, по склонностям и действиям Богопротивным. Итак надобно выйти умом из земных помыслов и воспоминаний, сердцем из забот и пристрастий, телом из работ и дел, чтобы без преград и препятствий приближиться к Богу, предстать Ему, и праздновать в Его присутствии.
Некоторые, вышед из жития греховнаго, из работы дел неправедных, из пристрастий, вырвавшись даже из невинных, по видимому, естественных привязанностей к родству, к семейству, к дружбе, к вещам и занятиям необходимым для временной жизни, идут и приходят к Богу ежедневно, ежечасно, непрестанно, поучением в слове Божием, псалмопением, внутреннею и во время внешних занятий молитвою, возвышенным Богомыслием и созерцанием, так что по истине вся жизнь их составляет один путь Господень (Деян. XVIII. 26). Таких я не призываю более никуда; они в своем уединении, в какой нибудь хижине или пещере, празднуют с Богом и Ангелами праздники, более совершенные, нежели мы в наших торжественных собраниях. Я молил бы только их, посещать, хотя иногда, наши священныя собрания, не столько по надобности в том для них, сколько в благодеяние нам, чтобы их присутствием разширялось наше общение со Святыми, чтобы их крепкая, небопроходная молитва пролагала удобную стезю немощной молитве нашей. Знаю, по примерам и преданиям, что они и делают сие, по внушению водящаго их Духа Божия; и мысль, что такие люди скрываются во многолюдных церковных собраниях, и тайно, неведомо нам, но сильно и благопоспешно помогают молитвам нашим, – сия мысль есть одна из тех, кои делают более вожделенными сии собрания, сами по себе важныя.
А вам, люди обыкновенные, которых душа в дни работные глубоко погрязает в делах и работах, а в неработные легко предается дремоте праздности, или разсевается в суетных увеселениях, которых внимание, по нуждам, по привычкам, по пристрастиям, так много занято земными предметами, что они стоят около вас, как преграда между вами и Богом, – вам настоятельно говорю я с Давидом о днях Господних: приидите возрадуемся Господеви; выдьте, как можно, хотя на сие особенное время, из обыкновеннаго вашего положения, неблагоприятнаго для души; оставьте позади себя ваши дела, ваши заботы, все, что вас привязывает, или разсевает, или смущает, или огорчает, или раздражает; приидите, в каждый из таких дней, в одно из тех освященных мест, где все вам напоминает, все дает чувствовать, что вы предстоите Богу: где слово Божие глаголет; где Дух Божий дышет; где Голгофская жертва Христова возобновляется; где благодать отверзает объятия молящимся; где Ангелы сослужат тайнодействующим человекам, и человеки тайно изобразуют Херувимов.
Дабы впрочем не затруднить еще один разряд людей, – тех, которые, по немощи, по нужде, по долгу повиновения, во времена священныя принуждены оставаться в домах, при делах мирских, – скажем и для них: по крайней мере, когда услышат они возвышенный голос колокола, возвещающий высокую минуту безкровной Жертвы, пусть пошлют в Церковь благоговейную мысль, благочестивое желание; пусть освятят себя знамением Креста, как-бы вместе с предстоящими алтарю: Ангел храма встретит их и вдали, причислит к действительно предстоящим, и вознесет на олтарь Господень память их.
Второе наставление Пророка: возрадуемся Господеви.
Праздник без духовной радости, без сердечнаго в нем участия, без внутренняго чувства, есть тело без души.
Но должно испытывать и поверять чувство, и различать виды радости. Ленивый работник бросил работу, и рад, что настал праздник: он радуется своей лености, а не Господу. Легкомысленная женщина облеклась праздничным убранством, и с удовольствием начинает праздничный день: она радуется своей суете, а не Господу. Ядца и пийца видит, или воображает праздничное пиршество, и весел заранее: он радуется своему чреву, а не Господу.
Нет! Если и тогда, как от вчерашней работы еще болят у тебя члены, ты охотно идешь во храм, и не боишься утомления; если твои чувства, мысли, сердце так заняты Богослужением, что ты не развлекаешься посторонним, и забываешь внешнее: то я верю, что ты радуешься Господеви.
Если же и по выходе из храма ты остаешься внутренно довольным так, что не привлекаешься удовольствиями чувственными; вносишь мир твоей души в мир твоего дома, и распространить твое утешение желаешь разве только в духовном общении, либо в благотворении к ближнему: то я еще больше верю, что ты возрадовался Господеви. Ибо когда радость Господня, утешение внутреннее, духовное, посещает и наполняет сердце: тогда человек находит себя духовно услажденным и насыщенным так, что алкание внешних услаждений утихает и престает; тогда опыт лучшаго и высшаго показывает ему, как ничтожен их вкус, как низко погружение в них, как отвратительно их излишество; тогда если радость духовная возбуждает и движет его, то движет, по свойству своему, к делам духовным и Богоугодным.
Дай нам такую радость, скажут, может быть, некоторые; научи нас так радоваться. – Желал бы я сего, братия, для вас, и для себя: только сомневаюсь, можно ли научить радости, как науке; можно ли раздавать оную, как раздают пищу за столом. Но за то можно иметь радость, и без прошения у других, и без научения другими. Посмотрите на младенца, когда он видит свою мать, и бросается в ея объятия: не видите ли, что он весь радость? А его никто не учил радости; и он не просил ея у матери. Будьте и вы, яко дети, как и учил быть Христос Господь (Матф. XVIII. 3), – так просто, так совершенно предавайтесь Богу, так всецело повергайтесь в объятия благодати Его: радость Господня, от одного взора матери – Благодати, сама собою родится в сердце простом и чистом. Если же сердце ваше не обретает радости духовной: то не безполезно вспомнить закон и предел, который Бог положил радости. Hесmь радоватися нечестивым, глаголет Господь (Иса. XLVIII. 22). Предел, за который не переступает радость Господня, есть тот, за которым начинается область нечестия или беззакония. Итак, если сердце твое не обретает радости духовной: то внемли себе, как говорит Моисей, примечай за собою, испытывай себя, да не будет слово тайно в сердце твоем беззакония (Втор. XV. 9), не кроется ли в нем противный благочестию и добродетели помысл, страсть, намерение, дело нечистое, неправедное, злое, чем сердце осквернено, загромождено, заграждено, и сделано не доступным чистой и святой радости. В таком случае путь к радости о Бозе, есть печаль яже по Бозе, которая покаяние нераскаянно во спасение соделовает (2 Кор. VII. 10), и таким образом сеющии слезами радостию пожинают: чего ради и Псалмопевец радости в самую средину радостнаго псалма своего всевает слезы, как семя чистой радости: восплачемся, говорит, пред Господем, сотворшим нас (Псал. CXXV. 5). Впрочем, испытывай себя, сказал я, не в слове ли беззакония кроется причина отсутствия радости: а может случиться и то, что она медлит явиться, ожидая мановения Благодати, испытующей твою преданность и упражняющей твое терпение, или просто требуя возбуждения свойственным Ей образом.
Сюда относится третие празднственное наставление Пророка, которое заключается в следующих воззваниях: воскликнем Богу Спасителю нашему; предварим лице Его во исповедании, и во псалмех воскликнем Ему.
Он указывает здесь на средство возбудить священную радость, и, когда она возбудится, так как она по существу своему жива и деятельна, дать ей приличное упражнение.
Когда вы приходите пред Бога, чтобы возрадоваться Господеви, чтобы праздновать праздник Его: не стойте пред Ним, как истуканы, с холодным равнодушием, без
упражнения вашего внимания, без возвышения вашего сердца; вспомните, что предстоите Богу, вашему Творцу, вашему ежеминутному Хранителю и Промыслителю, вашему вечному Спасителю; взирайте к Нему вашим умом; взывайте к Нему вашим сердцем; Церковь вам предшествует в сем своими молитвами и песнопениями; дайте свободно входить Ея гласам и воскликновениям в ваше сердце; пусть оне там отдаются и производят духовный отголосок. Воскликнем Богу Спасителю нашему.
Может быть, призываемый воскликновениями Бог не вдруг даст ощутить душе Свою благодатную к ней близость: сие да не воспящает нас. Иногда Он предваряет наши призывания и ожидания Своим утешительным посещением: но если иногда и не так; то мы предварим лице Его во исповедании, – во исповедании нашей немощи, а Его силы, нашего недостоинства, а Его благодати, нашей скудости, а Его великодаровитости, Его безчисленных благодеяний, и нашего, по крайней мере, искренняго желания быть Ему благодарными.
Господь наш не одобряет мнения тех, которые, взывая к Богу, мнят, яко во многоглаголании своем услышани будут; и заповедует молящимся не лишше глаголати (Матф. VI. 7. 8). Однако не должна же, и не может молитва быть слишком кратка, потому что к сильному и действенному слову молитвы нужно иногда не малое молитвенное приготовление, и потому, что надобно наконец дойти до исполнения также собственно Евангельской заповеди: непрестанно молитеся (2 Сол. V. 17). Посему мы должны, с Церковию, не только возсылать к Богу краткия, горящия воззвания и воскликновения, но и возносить к Нему псалмы, – протяженныя, усугубляемыя, постоянное стремление к Богу выражающия, молитвы и славословия. И во псалмех воскликнем Ему.
Но надобно, может быть, и мне в учении о празднике и молитве нелишше глаголати, дабы не прейти меру неутомленнаго внимания вашего. Сказанное доселе уже дает вам некоторый способ приметить недостатки, какие могут быть в вашем праздновании, дабы позаботиться о восполнении недостающаго и о исправлении неправильнаго.
Признаюсь, меня не все радует, что вижу я в наши праздники.
Что значит столь приметный иногда в праздничных церковных собраниях недостаток безмолвия и благоговейнаго внимания? Если бы помнили все, что пришли пред Бога, и предстоят лицу Его: то никто не осмелился бы, и не захотел бы здесь обращаться от Бога к человеку, и входить в празднословие или распри; народ никогда не был бы около святилища в безпорядочном и шумном движении, подобно волнам, которыя движет не дух разумный, а ветер непостоянный.
Что значит так близко иногда к Скинии Господней являющееся на праздник новое поселение оных недобрых скиний, приготовленных для служения лакомству или пиянству, для суетных зрелищ, для игр, свойственных детям, но которыя не дети учреждают, и которыми не дети занимаются? Не то ли сие значит, что многие приходят искать веселия плотскаго и греховнаго там, где надлежало им обретать и вкушать радость духовную и святую? А такие праздники не суть ли те самые, которые Бог ненавидит? Праздников ваших, глаголет, ненавидит душа Моя; бысте Ми в сытость, ктому не стерплю грехов ваших. То есть: Бог ненавидит, не самые праздники, но грехи, которыми оскверняются праздники, а за тем уже и празднование, грехами оскверняемое, и потому недостойное Божества.
Ни идолослужители бывайте, говорит Апостол, яко же нецыи от них, то есть, принадлежавших к Церкви Ветхозаветной, яко же есть писано: седоша людие ясти и
пити, и восташа играти (1 Кор. X. 7). Видите ли, что праздновать лакомым ястием, неумеренным питием, суетными играми, значит праздновать по-идолослужительски? Хорошо ли же вам начинать день празднованием Христианским, а оканчивать идолослужительским?
Христиане! Христиански да празднуем праздники наши в радости духовной, в молитвах и псалмопениях Господу, в мирном покое или в делах благих и благотворных, да будут празднования наши Богу благоугодны, и для нас благословенны и спасительны. Аминь.
(Говорено февраля 12; напечатано в Твор. Св. Отц. 1844 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
И рече к ним: желанием возжелех сию пасху ясти с вами. Лук. XXII. 15.
Одною из принадлежностей праздника обычай полагает праздничную трапезу. Празднику духовному духовная и трапеза, без сомнения, преимущественно приличествует. Но и телесной праздничной трапезы не отвергает праздник, даже духовный: потому что мы не безтелесны; потому что нас учат прославлять Бога, не только в душах, но и в телесех наших, и, аще ямы, аще пием, и сие в славу Божию творити (1 Кор. VI. 20. X. 31). Была некогда, и ныне есть, торжественная трапеза, телесная, только не просто телесная, которой желал вкусить, и не стыдился изъявить сие желание даже Неимеющий нужды ни в какой трапезе, потому что Сам дает пищу всякой плоти (Псал. CXXXV. 25). Желанием, говорит, возжелех cию пасху ясти с вами.
Ныне мы празднуем блаженную память Святителя и Чудотворца Алексия. Какою же трапезою почтим сей праздник? Попечению о трапезе телесной не противоречит ли постное время? Трапезе духовной не воспрепятствует ли наша духовная скудость? – Затруднение прекращает сей же самый чин церковных времен, который ныне преимущественно вам открывает торжественную, не только духовную, но и Божественную трапезу, и конечно нет другаго дня в году, в который бы столь многие, присные Богу, наслаждались Божественною трапезою, как в нынешний.
По увещанию Евангельскому не станем пещися и молвити о мнозе (Лук. X. 41): но, как добродушно угощенные весело беседуют, обращаясь наипаче к угостителю; так и мы со всеми приобщившимися ныне трапезы Господней, и радостною мыслию, и благодарным сердцем, и прославляющим словом, да обращаемся к Великому Угостителю, Который воистинну сотвори вечерю велию, и зва многи (Лук. XIV. 16). И те, которые не
последовали еще сему зову, да слышат наше радостное исповедание, и да поревнуют нашему благополучию: да приидут, и вкусят, и видят, яко благ Господь (Псал. XXXIII. 9).
Если бы человек, высший тебя званием, тобою и всеми чтимый по достоинству и добродетели, к которому войти в близость и знакомство ты и сам себя не удостоил бы, сверх чаяния, взыскал тебя, принял дружелюбно, и пригласил к своему столу: как охотно ты поспешил бы на сей зов, с какою радостию возвратился бы, с каким удовольствием говорил бы в кругу искренних твоих о угостителе и угощении. Что сказать, если бы так поступил Царь, и притом не с каким нибудь избранным служителем своего царствия, но с рабом, и еще с виновным, и достойным осуждения смертнаго? Но как еще малы сии примеры для уподобления тому, что происходит между Христом и Христианином! Царь небесный, Сын Божий и Бог, не только посылает Своих рабов и служителей, но и Сам сходит на землю, для тебя и для меня, – ибо как для всех человеков без изъятия, то конечно и для тебя и для меня, и все равно, как еслибы именно и единственно для тебя и для меня, – для нас, рабов низшей и малой области безмернаго царствия Его, и притом для рабов греха, для потомков преступника Адама, которые в беззакониях зачинаемся, во грехах раждаемся, живем естественно не лучше своего рождения, потому что жизнь наша еще в прародителях, не хотевших довольствоваться благословенною райскою пищею, отравлена хищным вкушением запрещеннаго плода, – для нас приходит Небесный Угоститель, и не только питающую и услаждающую, но и врачующую и животворящую трапезу Сам учреждает, Сам призывает к ней, и Сам преподает нам то, что уготовал нам в пищу и питие. Приимите, глаголет, ядите. Пийте от нея вcu. Глаголет, и ныне, и для нас, то, что некогда изрек Апостолам: потому что слово Его безсмертно и всегда действенно. – Здесь можно спросить, что достойнее удивления, счастие ли тех, которые вняли сему гласу Его, или невнимание тех, которые сами себя лишают сего счастия?
И что предлагает нам на Своей трапезе Небесный Угоститель! – Все, что нашли бы вы на самой великолепной трапезе царя земнаго, избранныя произведения земной природы, многодельным искусством устроенныя в пищу и питие, которыя однако изящны только до употребления, а после употребления идут в тление, наравне с черствым хлебом нищаго, – все сие было бы недостойно Царя веков нетленнаго (1 Тим. I. 17), Который и трапезою Своею нетление распространять желает. Что ж? Не соберет ли Он всего, что, еще прежде тления греховнаго, Сам, как Творец, положил в природе вещей, способнейшаго к питанию и услаждению? Не извлечет ли из глубины ея всех сокровищ благотворной и врачебной силы, которых так малые виды, веками, с трудом, на угад, отыскивают врачи земные? – И сие было бы недостаточно, и для щедрости Учредителя таинственной трапезы, и для потребности причастников ея: потому что Божественная только пища может истинно питать, и только Божественное врачевство врачевать болящую душу человека, которая по началу своему есть дыхание жизни от уст Божиих. Но как Божественное, по существу своему, не может не быть сокровенным для человека: то надлежало еще изобрести средство соделать Божественную пищу и врачевство удобообретаемыми и удобоприемлемыми для человека в простоте веры. И таким образом Сын Божий предлагает нам в таинственную пищу и питие, и во всецелебное врачевство, под видами хлеба и вина, Свое Божественное тело и Свою Божественную кровь. Ядите, глаголет, cиe есть тело Мое. Пийте от нея вcu, сия есть кровь Моя.
Может быть, вам представится нечто подобное сей трапезе в том, когда мать питает младенца млеком своим, которое только на время сего питания отделяется из ея тела и крови. Но как мало и сие подобие пред великим таинством! Мать преподает младенцу только избыток своего тела, приготовленный для сего природою, – преподает без труда, и даже к облегчению своему от избытка, который мог бы обременить ее. Наш Божественный Питатель преподает нам самое тело Свое, – всецелое тело Свое, –
преподает со сладостию любви, без сравнения превышающей материнскую, но притом преподает нам тело Свое, горьким и смертным страданием уготованное нам в пищу. Сие есть, глаголет, тело Мое, еже за вы ломимое. Cия есть кровь Моя, яже за вы и за многия изливаемая. Как пшеница страждет в жерновах, и под рукою хлебоделателя, и в разженной пещи, да будет хлеб, укрепляющий сердце человека; как кровь гроздова страждет в утеснении точила, да будет вино, веселящее сердце человека: так благоволил воплощенный Сын Божий предать тело Свое на разнообразныя страдания Елеонския, Иерусалимския и Голгофския, допустил многострадально источить кровь Свою в предкрестных и крестных мучениях, дабы в них уготовать нам пищу и питие жизни и врачевания, безсмертия и блаженства.
Таинство тела и крови Христовы так дивно и непостижимо, что Богомудрые отцы наши, как бы опасаясь за простоту и твердость нашея веры, желают, как-бы некими подпорами, подкрепить ее своими Богомудрыми разсуждениями. Понеже, разсуждает Св. Иоанн Дамаскин, Адам сей, то есть, вторый Адам, Иисус Христос, духовен есть; подобаше и рождению быти духовному, и пищи таковой же: обаче, поелику сугуби и сложни есмы, то подобает и рождению быти сугубому, и пищи сложной. Сего ради рождение убо нам водою и духом, си есть святым крещением, дадеся; пища же есть самый хлеб животный, Господь наш Иucyc Xpистoc, с небесе сшедый. И далее: како дудет Мне сие, глаголет Святая Дева, понеже мужа не знаю? И отвеща Ей Гавриил Архангел: Дух Святый найдет на Тя, и сила Вышняго осенит Тя. И ты такожде вопрошаеши ныне: како хлеб бывает тело Христово, и вино и вода кровь Xpиcmoвa? И аз же тебе глаголю: Дух Святый снисходит, и сия творит, паче слова и разума. Подобно и Святый Иоанн Златоуст увещавает: да повинуемся во всем Богу, и ничтоже вопреки да глаголем, аще и сопротивно быти видится нашим помыслом и зрениям глаголемое; но да будет и помысла и зрения нашего истиннейшее Его слово. Тако и в maинcmваx да творим, не на предлежащая токмо взирающе, но глаголы Его содержаще: слово бо Его непогрешительно, чувство же наше удобь прельщаемо есть; слово Его никогда же изменяется, чувство же наше часте соблазняется. Егда убо слово рече: сие есть тело Мое; и да повинуемся, и да веруем, и мысленными то да зрим очима. Ничто же бо чувственно предаде нам Xpиcmoc, но чувственными убо вещми, вся же мысленная.
Поелику назначение настоящей жизни нашей таково, что мы должны, как изъяснился Апостол, верою ходить, а не видением (2 Кор. V. 7): то и благодатные дары, подаваемые нам в приобщении трапезы Господней, благодатное питание, врачевание, укрепление, просвещение, отражение зла, нетление, также наиболее верою постигаются и упованием объемлются, превыше видения и ощущения, хотя впрочем, по мере веры, по мере потребности, по мере внимания, достоинства, чистоты, и в ощущении опытном и в явственном действии познаются многими многообразно. По многоразличной силе Божественной пищи и пития, по многоразличной премудрости и благости Божественнаго Питателя, ощутительный плод вкушения трапезы Господней является верующим – то неизреченною радостию в сердце, то сладкою тишиною в душе, то светлостию в уме, то глубоким миром в совести, то утишением обуревавших искушений, то прекращением страданий душевных и телесных, а иногда и совершенным исцелением, то живейшим ощущением любви к Господу, или умножением ревности и силы к духовным подвигам и добродетелям. Но каковы бы ни были наши собственные в сей тайне опыты; скажу паки со Святым Златоустом: да будет и помысла и зрения нашего истиннейшее слово Господа нашего. После того, как Он рек: ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, и Аз в нем; ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, имать живот вечный (Иоан. VI. 56. 54); – как дерзнем мы, хотя и недостойные причастники Его плоти и крови, – как дерзнем отрицать то, что Он в нас, и мы в Нем, и что мы в Нем имеем живот вечный, если только сами не удалимся от Него, если только сами не повергнем себя паки в смерть греховную?
Одно из приятнейших удостоверений, как о необходимости для нас, так и о спасительной благотворности трапезы Господней, имеем мы в том, как сильно желал ея Сам Господь наш. Ибо, что значат слова Его к Апостолам: желанием возжелех сию пасху ясти с вами? Ветхозаветной ли пасхи так сильно желает Он? Но она до сих пор была обыкновенна, как совершаемая ежегодно, а отныне должна совершенно прекратиться, когда прообразование должно уступить место пришедшей истине. Итак, нет сомнения, что Он пламенно желает пасхи новозаветной, – той пасхи, в которой Сам Себя приносит в жертву, Сам Себя предлагает в пищу. Желанием, говорит, возжелех сию пасху ясти с вами, прежде даже не прииму мук, – после прообразовательной истинную, не только осязаемую, но и созерцаемую, не только вещественную, но и духовную, и Божественную, не только закланную, но и живую, и животворящую, начинаемую прежде мук, дабы она была всегдашнею свидетельницею предуведения и свободнаго приятия мук, но уже заключающую в себе спасительное действие креста для всех времен, как свойственно действовать вечному началу. Желанием любви и милосердия возжелех сию пасху ясти с вами: потому что в ней запечатлевается вся Моя к вам любовь, и вся ваша истинная жизнь и блаженство.
Братия, сопричастники трапезы Господней! Если Господь, по Своей неизреченной любви, так пламенно желал ея не ради Себя, но ради нас: как пламенно должны желать ея мы, по любви и благодарности к Нему, и для нашего собственнаго блага и блаженства! Да согреваем нашу хладность пламенем любви Христовой. Да не разленимся,возбуждает Святый Златоуст, толикия сподоблени бывше любве и чести. Не зрите ли отрочат, с коликим усердием емлются сосцу, с коликим устремлением водружают тамо уста? С толиким и мы да приступаем к трапезе сей, и к сосцу чаши духовныя, паче же и со множайшим желанием да привлечем, яко ссущие младенцы, Духа благодать. Аминь.
(Говорено марта 26; напечатано в Твор. Св. От. 1844 года и в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
Возрадовашася убо ученицы, видевше Господа. Иоан. ХХ. 20.
Видеть Господа, без сомнения, есть радость, ни с чем не сравнимая. Ангелы на небесах не знают высшаго блаженства, как видеть Господа.
Радость видеть Господа воскресшаго в учениках Господних имела еще особенную силу потому, что они пред тем с высоты радости внезапно низринуты были в бездну печали, а теперь из бездны печали также внезапно вознесены на степень радости, высший прежняго. Чем более радовались они прежде, когда в Божественнных словах и чудесных деяниях Господа Иисуса начинали видеть славу Его, славу яко Единороднаго от Отца (Иоан. I. 14), когда и вси людие радовахуся о всех славных, бывающих от Него (Лук. ХIII. 17): тем более должны были печалиться, когда Он был предан в руки врагов, осужден, поруган, умучен, умер, только от неожиданнаго сострадания получил честное
погребение, и даже во гробе преследован врагами. Но чем глубже и мрачнее сия печаль: тем торжественнее вновь возсиявшая над нею радость, когда в тайное, по причине страха, собрание учеников сквозь затворенныя двери, прииде Иисус, победоносный над смертию, и следственно, над всем, что враждебно Ему и Его последователям, приявший всякую власть на небеси и на земли, подающий Духа Святаго, действительно начинающий царство Небесное на земли, котораго близость возвещал дотоле.
И мы ныне продолжаем сию радость первых учеников Христовых: потому что и мы ученики Христовы, хотя, может быть, последние, и, может быть, еще более последние по достоинству, нежели по времени.
Не льзя ли же и нам увидеть Господа воскресшаго, чтобы возрадоваться о Нем полною радостию? Или, если не льзя: то можем ли мы радоваться о Нем полною радостию?
На сей последний вопрос имеем утешительный ответ из уст Самого Воскресшаго. Когда Фома, не смотря на достаточныя свидетельства о совершившемся воскресении, никак не хотел обойтись без видения Господа воскресшаго: тогда Господь, хотя снисшел к дерзновенному требованию,однако не одобрил сего требования. Он позволил Фоме и видеть Себя, и осязать язвы крестныя: но в тоже время похвалил тех, которые не требуют видения: блажени не видевшии и веровавше (Иоан. ХХ. 29). Вот прекрасный жребий, который ничто не препятствует нам взять! Мы можем веровать в Господа воскресшаго не видя Его, и быть блаженными, а следственно и полную радость иметь. В блаженстве заключается полная радость. Апостол Петр в своем послании говорит именно о радости не видящих и верующих, и при том не только как о возможной, но как действительно принадлежащей Христианам: Его же, то есть, Христа, не видевше любите, и на Него же ныне не зряще, верующе же, радуетеся радостию неизглаголанною и прославленною (1 Петр. I. 8).
Какой, Братия, краткий путь к благополучию! Какой легкий способ сделаться блаженным! Не видя Христа, веруй в Него, люби Его, и радуйся, и будь блажен!
Но как не льзя не признать, что достижение видения веруемаго должно возвысить радость верующих; то не вдруг отказаться можно и от другаго вопроса: не льзя ли и нам, в день воскресения, достигнуть видения Воскресшаго, подобно как сего достигли Апостолы, хотя не довольно скоро, – сущу позде в день той? Не дерзнем требовать сего упорно, как Фома, ни угрожать неверием за отказ в видении; потому что сия угроза не угрожала бы никому, кроме самого угрожающаго. Но нет ли кого нибудь, к кому бы, как некогда благочестивые Еллины к Филиппу, могли мы обратиться с смиренною мольбою: господи, хощем Иисуса видети (Иоан. ХII. 21)? К кому лучше, если не к Матери-Церкви? И слышите ли? Она уже ответствует на желание наше, и не только нам обещает видение Воскресшаго, как возможное, но и возвещает, как уже действительное. Она поет: воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу. Если мы видели воскресение; то видели и Воскресшаго: потому что воскресение видимо только в Самом Воскресшем. Если положим, что Матерь-Церковь имеет в виду преимущественно достойных и совершенных чад своих, и в их-то лице говорит так уверительно: мы видели воскресение, то нам, несовершенным и недостойным, остается по крайней мере надежда, что и мы того же можем сподобиться, если поревнуем и потрудимся сделаться достойными и совершенными.
Дабы слово Церкви о видении воскресения не казалось противоречащим приведенному нами Апостольскому слову о веровании без видения, изъяснимся.
Иное дело, при достаточных основаниях к верованию, требовать видения как-бы в задаток, чтобы потом веровать. Это не сообразно с самым существом и с достоинством веры, подобно как и между людьми, худо верят, когда требуют задатка. Это дерзость. Это почти неверие, хотя, может быть, не совсем чуждое желания веровать. Сие не одобрено в Фоме. Иное дело веровать без видения, и в следствие послушания веры, как дар, как награду, как подкрепление, как живительное врачевство, получить видение. Так Первомученик Стефан веровал, исповедал веру пред гонителями, предал себя смертной опасности за веру, и тогда виде славу Божию, и Иисуса стояща одесную Бога (Деян. VII. 55). Есть же и такия видения, которых не искало желание, не призывала вера, но посредством которых Божие предведение и милосердие ищет будущаго сына веры. Так Господь явился в отверстых небесах, чтобы светом видения ослепить Савла-гонителя, и переродить его в Павла-Апостола.
Иное дело видеть оком телесным, иное духовным. О чувственном видении Христа говорит Апостол: не зряще, верующе же, радуетеся. О духовном, конечно, видении говорит Церковь: воскресение Христово видевше, поклонимся Святому Господу Иисусу.
Есть, по выражению Апостола, дух откровения, который дается не одним Пророкам и Апостолам. Есть просвещенныя очеса сердца, которыми внутренний человек, в состоянии своего здравия и совершенства, смотрит в невидимое Царство благодати, подобно как внешний человек, телесными очами, в видимое царство природы. Апостол Павел, в послании к Ефесеям, простирая речь вообще к верным о Христе Иисусе, сказует, что приносит о них следующую молитву: да Бог Господа нашего Иисуса Христа, Отец славы, даст вам духа премудрости и откровения, в познание Его, просвещенна очеса сердца вашего (Ефес. I. 17. 18). Из сего видно, вопервых, что дара созерцания духовнаго может сподобиться каждый истинно верующий, во-вторых, что одно из средств к достижению сего дара, есть молитва.
Когда воплощенный Сын Божий оставлял земную жизнь, и Апостолам надлежало лишиться сладкаго видения Его: тогда, в предварительном попечении о вознаграждении сего лишения, Он предложил и обещал им замен естественнаго видения в созерцании благодатном; и по сему случаю изрек общий для всех закон и чин созерцания: имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя: а любяй Мя, возлюблен будет Отцем Моим: и Аз возлюблю Его, и явлюся Ему Сам (Иоан. XIV. 21). Опыты любящих Господа показывают, что Он является им, смотря по их потребности и способности, иногда образно и лицезрительно, в Своем обоженном Человечестве, а иногда не изобразительно, однако тем не менее существенно и действительно, подавая им Свой мир, превосходящий всяк ум, Свою радость, неизглаголанную и прославленную, Свой внутренний благодатный свет, зарю дня невечерняго, отсвет славы вечной.
Теперь видите ли путь к видению Христа воскресшаго? – Имейте заповеди Его, соблюдайте их, любите Его живою и деятельною любовию: и Отец Его возлюбит вас, и Он возлюбит вас и явится вам Сам. Это так верно, как верно слово Христово.
Не сим ли путем, то есть, не путем ли живой любви достигли видения воскресшаго Христа все те, которых в Евангелии видим достигшими сего в самый день воскресения?
Что влекло Мироносиц с ароматами ко Христу, когда у них еще не доставало веры в воскресение; потому что миро и ароматы для мертваго, а не для воскресшаго тела? Что иное, как не любовь ко Христу, которая не умерла в них с Его смертию? Она влекла их ко гробу Его, и в тоже время привлекала к себе любовь Его, и Он явился им Сам.
Что собрало Апостолов и заключило в одну храмину, в день воскресения, которому вера и в них уже позже сего пробудилась? Страх ли Иудейский? – Правда, что страх заставил их запереть двери храмины: но если бы главный действователь был страх от врагов, то он не допустил бы их составить собрание, в котором они удобнее могли быть примечены врагами, нежели порознь; он разсыпал бы их врознь, по разным тропинкам к личной безопасности. Нет! Любовь к Распятому, пробудившаяся ранее веры, собрала во едино расточенных овец пораженнаго Пастыря, и боязливыя воздыхания сей любви услышала Его любовь, и Он явился им Сам.
Не та же ли любовь к Распятому являлась и в печальных взорах путешественников в Еммаус, и в их неудержимом собеседовании о приключениях, о которых и воспоминать было тяжко, и говорить не безопасно? Любовь, мимо познания, обрела Возлюбленнаго близ себя и ощутила близость Его в пламенеющих сердцах, прежде нежели онема отверзостеся очи, и познася има в преломлении хлеба (Лук. XXIV. 31. 35).
Братия! Приимите сии Евангельския указания. Ищите Господа воскресшаго живою верою и деятельною любовию. По подобию собрания Апостольскаго, с любовию ищите Его в собрании Церковном. По подобию путешественников Еммауских, с любовию ищите Его в собеседовании о Нем, в доме, или на пути, с благочестивым другом, или хотя только с своею душею. По подобию Мироносиц, с любовию ищите Его в делах сострадания и благотворения. И да возлюбит и Он вас, да просветит очеса сердца вашего, и во святом созерцании, в чистой радости, в блаженстве мирной совести да явится вам Сам. Аминь.
(Напечатано в Твор. Св. От. и в собр. 1848 г.)
<1844 год>
Видевше же народи, чудишася, и прославиша Бога, давшаго власть таковую человеком. Матф. IX. 8.
Евангелие, в повествовании о исцелении разслабленнаго, предлагает нашему вниманию и размышлению Божественныя действия Христа Спасителя, и различныя о них суждения людей, которые были свидетелями оных. Разсматривание Божественных действий должно подать нетленную пищу духу, а разсмотрение различных суждений о сих действиях может составить предохранительное врачевство против суждений дерзновенных и ложных, и потому вредных.
Первое в разсматриваемом теперь повествовании Божественное действие Христа Спасителя есть явление Божественной власти Его в прощении грехов. Рече разслабленному: дерзай, чадо, отпущаются ти греси твои. Не словом только явил Он власть cию, но и доказал ее словом и делом. В основание доказательства положил Он следующий вопрос: что есть удобее, рещи: отпущаются ти греcu, или рещи: востани и ходи? Ответ на сие не был произнесен: он остался в совести слышавших вопрос. Не могли они не признать, что власть и сила человеческая недостаточна для того, чтобы сказать разслабленному: вocmaни и ходи, и тем произвесть исцеление; должны были признать, что
для сего потребна власть и сила Божественная, равно как и для того, чтобы сказать грешнику: отпущаются ти греси, и тем действительно очистить душу. Власть Божественная в обоих случаях одна, с тою разностию, что не так очевидна в действии прощения грехов, которое простирается на душу, как в исцелении тела, которое подлежит чувствам. И так Христос Спаситель исцелил словом разслабленнаго, и тем явил и доказал Свою Божественную власть прощать грехи.
Можно спросить: что было радостнее для разслабленнаго, услышать: отпущаются ти греси, или услышать: востани и ходи? – Я думаю, что слово прощения было для него столько радостнее, сколько душа и ея здравие важнее тела и его здравия. И сию–то высшую радость предлагаю, братия, и вам. Ибо Господь для того так торжественно явил над разслабленным Свою Божественную власть прощать грехи, что бы ею не один он воспользовался, но и все мы.
Кто бы ты ни был, слушающий сие, безгрешен ли ты? Полагаю, что ты сего не скажешь о себе. И если бы кто сказал сие о себе: общее удивление не замедлило бы опровергнуть нелепость. А если ты не безгрешен, то конечно грешен; если грешен, то виновен; если виновен, то достоин наказания, во всяком случае не малаго и не краткаго, потому что безмерно высоко и вечно величество Божие, которое оскорблено грехом. Что же тебе делать? Перестать грешить? – Если и можешь, и решишься, однако тем себя не избавишь. И перед человеческим судом тать или убийца, который перестал похищать и убивать, не перестает быть достойным наказания. Что же тебе делать? Делать добро? – Хорошо. Только добро, которое ты делаешь сегодня, ты и обязан сегодня делать, и следственно сим не заглаждаешь зла, сделаннаго вчера, хотя, может быть, частию исправляешь оное. Усугубить усилия делать добро? Прекрасно. Только и сим не заплатишь вполне за зло, сделанное прежде: потому что каждый день ты обязан делать добро полною мерою данных тебе сил, и следственно не можешь сделать ничего излишняго против даннаго тебе урока, что мог бы обратить себе в заслугу сверх обязанности, и в искупление своих прежних грехов. Притом люди, более нас опытные в борьбе против греха и в подвиге для добродетели, сказывают, что человек, от прародителей поврежденный грехом, и усиливший повреждение грехами произвольными, не имеет довольно собственных сил, что бы освободиться от греха, и в совершенстве делать добро. Аз, признается Апостол Павел, плотян есмь, продан под грех. – Еже хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе не обретаю (Римл. VII. 14. 18). И как тот же Апостол сказует, что оброцы греха смерть (Рим. VI. 23); что открывается гнев Божий с небесе на всякое нечестие и неправду (Рим. I. 18): то не печально ли, не страшно ли, даже не отчаянно ли положение грешника само в себе? Подлинно, и печально, и страшно, и отчаянно было бы оно, если бы не явился Бог – Слово, с словом прощения: отпущаются ти греси. Сие сказано грешнику, и притом разслабленному, и он исцелен: дабы уразумел грешник, что Христос не только дарует прощение прежних грехов, но с тем вместе и силу, чтобы противоборствовать греху и делать добро впредь. Какое утешение! Какая радость! Да утешатся уязвленные печалию греха! Да воздвигнут главы свои пораженные страхом суда Божия! Да восприимут отчаянные надежду! Да радуются верующие! Да прилепятся неотторгаемо сердца наши ко Христу Спасителю благодарною любовию!
Другое Божественное действие Христа Спасителя в разсматриваемом нами Евангельском повествовании есть проявление всеведения. Когда некоторые, не познавшие Божества Его, услышали Его слова: отпущаются ти греси; тогда они подумали, что Он приписывает Себе власть, Ему не принадлежащую, и, что еще хуже, сию невежественную мысль усилили в себе до укоризны: сей хулит. Открыто сие сказать, вероятно, не осмелились они пред множеством народа, который благоговел к учению и чудесам Иисуса. Но Господь не попустил, чтобы их несправедливость и дерзость укрылась за оградою хитрости. Вскую вы
мыслите лукавая в сердцах своих? сказал Он, и самым сим обличением опроверг их несправедливое мнение, и сообщил им познание, котораго им недоставало, именно, что Он есть Сердцеведец Бог.
Подумайте, каково было сие проявление всеведения для тех, над которыми оно себя ознаменовало. Им казалось не безопасным обнаружить пред народом свои неблаговидные помыслы. Как же они должны быть смущены и поражены, когда то, что хотели скрыть, внезапно сделалось явным; когда обнаружились не только их помыслы, но и то унизительное для них обстоятельство, что они были неискренни и малодушны; когда, наконец, чудесными словами и действиями Господа Иисуса доказано, что их помыслы были не только неосновательны, но и преступны!
Братия! Христос и Евангелие имеют ныне дело не с книжниками и народом Иудейским, но с нами. Помыслим о действии всеведения для нас самих. Не входят ли иногда и в наши сердца такие помыслы, которых обнаружение унизило бы нас пред очами благомыслящих, – помыслы неправеднаго или пристрастнаго суждения, ненависти, зависти, гордости, незаконнаго вожделения, и не обезпечиваем ли мы себя тем, что это не обнаружено? Как обманываем мы в сем случае сами себя! Если мы допустили в сердце лукавый помысл, и не отвергли его, или еще питаем его: то мы уже унижены сами в себе, пред внутренним в совести зерцалом человеческаго и христианскаго достоинства. Но сего не довольно: есть свидетель сокровеннаго, несравненно более важный и грозный. При самых тайных помыслах наших присутствует всеведение Божие. Очами, тьмами тем светлейшими солнца, проницает оно нас, и говорит тогда: вскую вы мыслите лукавая в сердцах своих? Если мы не слышим обличения сего: тем не менее оно истинно, и тем хуже для нас, оглушенных шумом лукаваго помысла. Придет время, когда обличающее всеведение явится всем и пред всеми, когда, то есть, приидет Господь, иже во свете приведет тайная тмы, и объявит coвеmы сердечныя (1 Кор. IV. 5). Тогда поздно будет укрываться от стыда вечнаго, и тщетно тогда постыжденные и устрашенные начнут глаголати горам: падите на ны, и холмом: покрыйте ны (Лук. ХХIII. 30). Начнем же лучше ныне решительнее изгонять из сердец наших помыслы, которые, наконец, постыдили бы нас пред лицем неба и земли. Господи, не закосни, взором Твоего всеведения не только обличать в нас, но и удалять от нас помыслы, Твоего зрения недостойные!
Третие в разсматриваемом нами повествовании Божественное действие Христа Спасителя есть чудо исцеления. В разсуждении сего достойно примечания, что слово Господне исцеляющее явилось и воздействовало не прежде, как вслед за словом Господним прощающим грехи. Видно, есть связь между болезнию души и болезнию тела, видно, исцелению тела воспрепятствовал бы грех в душе, если бы человек не был очищен от него. Надлежало отнять болезнь души, чтобы она перестала заражать и тело. Надлежало удалить нечистую тьму души, чтобы всечистый свет Божественный приближился и исцелил тело.
Не приходит ли вам иногда на мысль жалеть, что в наше время благодатныя исцеления и подобныя особенныя благодеяния Божии не так часты, или не так явственны, как видим в Евангелии? – Теперь имеем мы случай указать, куда надлежит обратить сие сожаление. Оно должно быть обращено на нас самих, на недостаток в нас веры и очищения от грехов. Гpеcu ваши разлучают между вами и между Богом (Иса. LIX. 2), сказует Пророк. Всемилосердый Бог хощет приближиться к вам и благотворить вам: но грехи ваши, как мгла, облежат вас и не приемлют благотворнаго света Божия. Подвизайся ревностно в очищении души твоей от греха; достигай того, чтобы во глубине души твоей возглаголало
животворящее слово: отпущаются ти греси: тогда не преминут являться тебе и другия особенныя благодеяния Божии, часто, явственно, чудно.
Мне остается еще обратить внимание на различныя суждения людей о действиях Христа Спасителя, теперь нами разсмотренных.
Вот одно суждение: видевше народи, чудишася, и прославиша Бога, давшаго власть таковую человеком. Вот другое суждение: сей хулит. И чье же это суждение? – Книжников, людей, которых, по нынешнему, надлежало бы назвать образованными, просвещенными, учеными! Какая нечаянность! Простой народ, хотя еще не познает Бога в лице Иисуса, однако в Его чудесных действиях признает силу Божию, и прославляет Бога: а люди образованные, при виде тех же самых действий, обвиняют Иисуса в богохулении. От чего это? От того, что народ, хотя не просвещенный, искренно следовал внушению здраваго смысла и доброй совести; а просвещенных ослепила гордость. Они не старались из существа дел Божиих почерпнуть истинное познание, но хотели своему мнимому знанию подчинить дела Божии; они мечтали, будто Бог не должен и не может действовать иначе, как по законам, какие заблагоразсудит Ему предписать мудрость иудейских книжников.
Думаете ли, братия, что сей несчастный пример должен просто пройти мимо нас, и нам не нужно из него взять никакого урока? – Я не так думаю.
Кто не любит света? Кто позавидует мраку? – Но что говорит истина? – Бе свет истинный, иже просвещает. Следственно есть и ложный свет, который блещет поверхностно, а не просвещает внутренно. И так не может ли случиться и между нами, как случилось некогда в Иудеи, что прельщенные светом, блещущим поверхностно, не узнают и не примут света, просвещающаго внутренно? Не могут ли встретиться и ныне люди, которые не называются, правда, и, вероятно, не пожелали бы назваться книжниками, но которые, над какою-нибудь темною книгою, в тумане воображения, увидев призрак истины, вследствие того почитают себя способными произносить суд над таинствами Веры, над мудростию Церкви, над делами Провидения Божия в роде человеческом? – Что подобныя опасения не излишни, и внушаемая ими осторожность благопотребна, в том уверяет меня Апостольское слово. Не к иудейским книжникам, но к Христианским уже мудрствователям, следственно и ко мне и к вам, простирает Апостол увещание: глаголю благодатию, давшеюся мне, всякому сущему в вас не мудрствовати паче, еже подобает мудрствовати, но мудрствовати в целомудрии, то есть, с благоразумною осторожностию, не выходя из пределов смиренномудрия, коемуждо якоже Бог разделил есть меру веры (Рим. ХII. 3).
Христе, Свете истинный! Просвещай нас Твоим светом, вразумляй Твоим словом, руководи Твоею премудростию Дух смиренномудрия даруй нам, да низлагает Он в нас всякое возношение, взимающееся на разум Божий (2 Кор. X. 4. 5). Да познаем, как недостаточна и ненадежна мудрость мира, которая заботится украсить ум, но не улучшает сердца, которая богата мыслями и словами, но скудна делами, которая легко все судит и осуждает, но никого спасти не может. Тебе да исповедуем, Тебе да последуем, Твоим спасительным делам да чудимся, Тебе да прославляем, Христе, Божия сила и Божия Премудрость! Аминь.
(Говорено сентября 25-го в Троицкой Лавре; напечатано в Твор. Св. Отц. 1844 г. и в собраниях 1848 г.)
<1844 год>
Ты убо злопостражди, яко добр воин Иисус Христов. 2 Тим. II. 3.
Часто слышим здесь песнопение, в котором Церковь, восхваляя Преподобнаго Сергия, как подвижника добродетелей, с сим вместе именует его истинным воином Христа Бога, и в изъяснение сего присовокупляет, что он на страсти подвизался, – страстям и вожделениям противоборствовал, и побеждал их силою ума, помощию Божиею, оружиями, духовной брани свойственными.
С каким расположением должны мы слушать похвалу истинному воину Христа Бога? Так ли, как не редко похвалы воинам и победителям слушают люди, не бывшие и не думающие быть ни победителями, ни воинами? Или как нововступившие и вступающие в воинство внимают славе много подвизавшихся воинов и победителей, чтобы перенимать их искусство, чтобы возбуждать свою ревность к бранным подвигам?
Святая Церковь, провозглашая подвиги и добродетели Святых, обыкновенно не о том заботится, чтобы к их небесной славе присовокупить не нужную для них, ничтожную земную славу, а о том, чтоб нас обучать подвигам и поощрять к добродетелям. Чему же научает нас, и чего требует от нас показуемый образ истиннаго воина Христова?
Хвалебное представление Святаго мужа в образе воина Христова заимствовано, без сомнения, от святаго Апостола Павла, который в послании к Тимофею пишет: ты убо злопостражди, яко добр воин Ииcyc-Христов.
Тимофей, которому дано сие наставление, или заповедь, чтобы злопострадать, как надлежит доброму воину Иисус-Христову, был один из учеников святаго Павла, заслуживший особенное у него доверие, и получивший от него в управление Церковь Ефесскую. Из сего можем заключить, что наставление сие достойно приятия и для людей преимущественнаго достоинства. Но не должно думать, что сие относилось исключительно к одному лицу, к которому писано, или только к званию, в котором сие лицо находилось. Нет, сие более или менее относится и к каждому Христианину. В сем удостовериться можно другим изречением того же Апостола к тому же Тимофею, в другом послании. Да воинствуеши, пишет он, доброе воинство, имея веру и благую совесть (1 Тим. I. 18. 19). Не каждый ли Христианин должен иметь веру и благую совесть? Но как сие относит Апостол к доброму воинствованию: то ясно, что и к доброму воинствованию обязывается каждый Христианин, а следственно и к злостраданию, какого требует святый Павел от добраго воина Иисус-Христова.
Для большаго в сем удостоверения приведем еще учение того-же Апостола, котораго он уже не чрез пример одного лица, нo прямо ко всем Христианам простирает. Приимите, говорит, вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют, и вся содеявше стати. Станите убо препоясани чресла ваша истиною, и оболкшеся в броня правды, и
обувше нозе во уготование благовествования мира: над всеми же восприимше щит веры, в немже возможете вся стрелы лукаваго разжженныя угасити: и шлем спасения восприимите, и меч духовный, иже есть глагол Божий (Ефес. VI. 13–17). Видите, что всех нас записал Апостол в воинскую службу Христову, и всем раздает оружие по роду сей службы.
Посмотрим несколько ближе на сии оружия, которыя Апостол называет Божиими, потому что не человеческим искусством и силою они устрояются, но благодатию Божиею нам даруются.
Воин препоясуется, чтобы связать одежду, скрепить тело, и тем крепче и свободнее действовать. Вашим препоясанием должна быть истина. Познавайте истину, держитесь истины, связуйте истиною ваши мысли, склонности, желания. В сем препоясании вы можете духовно действовать крепко и свободно, не разслабевая – леностию, не претыкаясь – соблазном, не колеблясь – лжеучениями, и не падая – в грех и в порок.
Воин облекается в броню, чтобы оружие врага не могло ранить его, хотя бы и приразилось к нему. Вашею бронею да будет правда, честность, добродетель. Правая совесть сохранит вас внутренно невредимыми, хотя бы внешно и приразилась к вам клевета или несправедливость.
Воин, обуваясь, становится готовым невредимою ногою идти против врага. Вам, вместо обувения, да будеть готовность идти не для того, чтобы нападать и поражать, ибо не в сем состоит ваше воинствование, но чтобы благовествовать мир – мир Христов, побеждающий всякую вражду и брань.
Воин берет щит, чтобы не допускать до своего тела стрел врага. И в вас невидимый враг направляет стрелы, острыя и уязвляющия, разжженныя и палящия, – то более невидимыя стрелы богоборных мудрований и сомнений, воспламеняющихся страстей и вожделений, то более видимыя стрелы наветов, поношений и самых гонений от врагов истины и добродетели, но если сердце ваше покрыто щитом веры: то и острыя стрелы не пронзят его, и палящия, не повредив, угаснут.
Воин шлемом охраняет голову от ран, особенно в сей части тела опасных. Охраняйте и вы ваш ум шлемом спасения, или, как полнее изъяснился Апостол в другом послании, шлемом упования спасения (1 Сол. V. 8). Какия бы ни встретились с вами трудности или опасности: упование на Бога не должно допустить до души вашей духа уныния, за которым могло бы последовать и смертоносное отчаяние.
Воин, поражая врага мечем, приводит в бездействие и его силу, и силу оружия его. Так, и еще более победоносно действует меч духовный, который есть слово Божие. Сим оружием сам Началовождь наш Господь Иисус выдержал образцовое для нас сражение, и одержал благотворную для нас победу над начальником зла. Писано есть, говорил Он, не о хлебе едином жив будет человек. – Писано есть: не искусиши Господа Бога твоего. – Пиcaнo есть: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому послужиши (Матф. IV. 4. 7. 10). И троекратно мечем духовным пронзенный враг в изнеможении оставил место сражения. Вооружайся и ты, Христианин, мечем духовным, глаголом Божиим; держи его в твоей памяти и в твоем сердце; обучи себя обращать его острие против всякаго глагола беззакония: и никакое зло не будет для тебя непобедимо, ни какая сила врага страшна, ни какая хитрость его не проницаема, и все оружия его сокрушатся и упразднятся.
Но возвратимся к заповеди наставника Христовых воинов, которая подала нам случай обозреть их оружия.
Злопостражди, говорит, яко добр воин Иucyc-Xpиcmoв. Что значит: злопостражди? Значит ли: заставляй сам себя страдать, как то делают некоторые в избытке ревности бичеванием, или другим неестественным изнурением и даже искажением тела? – Но известно, что Апостол не одобрял непощадения тела (Кол. II. 23). Значит ли: сделайся мучеником? – Но сего нельзя решительно предписывать, как не состоящаго во власти воина Христова.
Мысль, заключенную Апостолом в слове: злопостражди должна изъяснить его уподобительная мысль о воине. Чем отличается звание воинов и приобретает преимущественное пред другими званиями право на уважение и почести? – Особенными трудами, лишениями, подвигами, соединенными с готовностию пожертвовать жизнию за исполнение своего долга. Подобное сему в воине Христовом Апостол называет злостраданием.
Среди покоя других, воин бодрствует на страже. Он жертвует своим покоем, чтобы охранить безопасность, чтобы замышляемому врагом нападению не уступить нечаянности, которая во много крат увеличила бы опасность. Надобно и тебе, Христов воин, с трудом бодрствовать на страже твоея веры и благия совести, на страже твоего и других спасения. Предавшись дремоте безпечности и мечтам чувственности, падали даже избранные подвижники веры и добродетели, внезапно уязвленные стрелами лукаваго. Надобно тебе постоянно иметь в мыслях и в действии повеления твоего Началовождя: бдите и молитеся, да не внидете в напасть (Матф. XXVI. 41).
Воин, то в трудных походах, то в продолжительных сражениях, должен переносить холод, не погоду, зной, голод, жажду, утомление, боль, и все сие побеждать силою духа, без чего не совершить бы ему подвига, и не победить бы врага. Подобно сему и Христианин должен уметь переносить трудности, лишения, скорби, чтобы совершить духовные подвиги, чтобы приобретать победы над страстями. Глад и жажду чувственных желаний он должен не столько удовлетворять, сколько преодолевать и умерщвлять. Он должен отвергать удовольствия, которыя развлекают и ослабляют дух, и еще решительнее те, которые оскорбляют нравственное чувство и совесть. Он должен охотно переносить скорби, начиная от скорби покаяния, чтобы превозмогать искушения, чтобы приобретать добродетели.
Только совершенная готовность пожертвовать жизнию за Царя своего делает воина безстрашным и непоколебимым в бранном подвиге, способным к победе, достойным венца, только совершенная готовность пожертвовать всем, когда нужно, и самою жизнию за Царя-Христа, за сохранение веры в него, за соблюдение заповедей его, делает Христианина добрым воином Ииcyc-Xpиcmoвым, способным неколебимо стоять против врагов видимых и невидимых, победить все сопротивное, достигнуть венца нетленнаго. Сие значат слова Христовы: иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю (Матф. X. 39).
Если бы кто стал жаловаться, что правила Христианскаго самопожертвования строги и тяжки; то продолжая следовать уподобительному разсуждению Апостола, я сказал бы ему: как же не тяготятся руководствоваться подобными правилами самопожертвования воины Царя земнаго? Прекрасно и приятно всем пожертвовать Царю и отечеству: но менее ли достойны пожертвований наших небесный Царь и небесное отечество? Напротив того, и самопожертвование ради царя земнаго ни чем лучше не облегчается и не поддерживается, как самопожертвованием ради Царя небеснаго, имеющим непреложное
обетование жизни вечной и венца безсмертнаго. Иже погубит душу свою Мене ради, обрящет ю.
Если правила самопожертвования для веры и добродетели тяжки: изобретите мне другия – легкия, дайте мне нетрудную добродетель, и я вам отдам на суд ея достоинство. Если воин не переносил трудностей брани, если не стоял в сражении глаз против глаза со смертию: станете ли вы хвалить его твердость и мужество? Если Христианин не стоял против искушений с готовностию все претерпеть, чтобы только не изменить своему званию: как припишите вы ему сильную и высокую Христианскую добродетель? Кто не переносил скорбей и бед, у того как найдете вы терпение?
И так уразумеем, что трудности, лишения, самопожертвование составляют преимущество и некоторую потребность добродетели, частию для того, чтобы она могла иметь достоинство, возвышенность, право на чести и награду, частию даже для того, чтобы могла существовать. Так, без сомнения, мыслил Апостол и о вере, когда особенным явлением спасения в некоторых Христианах признавал то, что им даровася, еже о Христе, не токмо еже в Него веровати, но и еже по Нем страдати (Фил. I. 29).
Братия! Дар совершенно пострадать и умереть за Христа и Его веру есть дар высокий для высоких душ. Поревнуем, чтобы хотя низшия степени сего дара не были нам чужды! Когда нам предлежит подвиг веры, дело правды, но для сего надобно употребить трудныя усилия, или понести лишения, или подвергнуться опасности пререканий от людей холодных к вере, преследования от враждебных правде: непоколеблемся избрать трудную возвышенность духа, предпочтительно пред нетрудной низостию. Возбудим себя увещанием Апостольским: ты убо злопостражди, яко добр воин Иисус-Христов. С пожертвованием собственнаго покоя, выгоды, удовольствия, безопасности, совершим подвиг веры, правды, добродетели, – и он верно соблюдет нам венец правды, его же воздаст Господь, праведный Судия, всем возлюбльшим Его! Аминь.
(Говорено сентября 28; напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
Ты воскрес ущедриши Сиона: яко время ущедрити его, яко прииде время. Яко благоволиша раби Твои камение его: и персть его ущедрят. Псал. CI. 14. 15.
Что это за камни Сиона, о которых благоволят рабы Господни? – Что за персть, которая им любезна? – Это камни и персть разрушеннаго Иерусалима, и особенно разрушеннаго древняго святаго храма Иерусалимскаго. Пророк смотрит на сии развалины во времена пленения Вавилонскаго; смотрит в то же время на душевныя расположения народа
Иудейскаго: и на сем воззрении основывает надежду новаго благоволения Божия к Иерусалиму и храму.
Ты воскрес ущедриши Сиона. То есть: Бог умилосердится над Иерусалимом, и возстановит Свой храм.
Пророк дерзает даже определить, что cиe должно совершиться вскоре. Якo время ущедрити его, яко прииде время.
Но почему он знает, что cиe будет, и должно быть вскоре? – Яко благоволиша раби Твои камение его, и персть его ущедрят. То есть: поелику Иудеи, своими душевными расположениями, являют теперь себя достойными наименования рабов Божиих; поелику они даже пред развалинами храма Божия благоговеют к его древней святыне; с любовию, с умилением взирают на самые камни и персть, как на остатки святилища, в котором обитала благодать Божия: то должно уповать, что Бог вскоре умилосердится над Иерусалимом, возстановит храм Свой, и вновь будет обитать в нем Своею благодатию.
Надежда сия самым делом исполнилась при Первосвященнике Иисусе и Князе Зоровавеле.
Но уместно ли говорю я о судьбе столь великаго храма, когда думаю о судьбе столь малаго храма, как сей, в котором теперь мы находимся? – Думаю, что не совсем неуместно. Тот и другой суть храмы Единаго истиннаго Бога: потому естественно предполагать некое в судьбе их единство, хотя и при разности многих обстоятельств. Притом и малый храм Христианских таинств и Христианской истины не слишком мал пред великим храмом сеней и гаданий.
Двести двадцать семь лет стоял сей древяный храм, быв создан Лаврою Преподобнаго Отца нашего Сергия, в начальствование Преподобнаго Отца нашего Дионисия; и тогда еще представлен в покровительство Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, в память славнаго Ея Успения, дабы, по сей памяти, Она со благоволением призирала на него, как- бы на Свою Гефсиманию. Время, с своим законом истления, осторожно прикасалось к тленному веществу, на котором положено было благословение Святых. Но как человек иногда сам не довольно бережет то, что бережет для него природа и Провидение: то наконец храм сей обречен был опустению, а в след за тем и конечному разрушению огнем. В cиe время воспомянули мы древних почитателей древняго Иерусалимскаго храма: и как они благоволиша камение его; так и нам самое древо сего нашего храма, и некоторые в нем останки древних священных изображений, показались драгоценными, достойными благоговейнаго сохранения. Но как уже не можно было сохранить сей храм на прежнем его месте: то здесь, древнее купно и новое, мы обрели место Господеви, селение Богу Иаковлю (Псал. CXXXI. 5).
Боже Отец наших! Ты воскрес ущедриши Сиона. Ты воскресишь во храме сем древнее благословение, и ущедришь его новою благодатию. Да будет, Господи!
Но что далее будет с сим обновленным храмом, и с новыми окрест его смиренными жилищами? – Ты веси, Господи! Будет то, чему повелит быть Твое вседетельное Слово, которое нарицает не сущая, яко сущая, возсозидает разрушенное, возставляет падшее, возвышает смиренное, воскрешает умершее, спасает погибшее. Будет то, что испросят молитвы Святых и Преподобных Отец наших, Сергия, Никона, Михея, Иоасафа, Серапиона, Максима, Дионисия, и прочих сподвижников их и сообитателей в земной, и в
небесных обителях. Будет то, чему не воспрепятствуют быть наши грехи, наши немощи, наше недостоинство.
Некто из Отцев вопросил некоего великаго из Отцев: какое есть доброе дело, которое бы мне сделать, так чтобы оно было делом моей жизни? Авва ответствовал: не все дела равны для всякаго. Книги говорят, что Авраам был страннолюбив, и Бог был с ним. Илия любил безмолвие, и Бог был с ним. Давид был смирен, и Бог был с ним. Итак в чем душа видит для себя хотение Божие: то и делай. Наипаче же храни сердце свое.
Кто хочет подражать Авраамову страннолюбию, Давидову смирению: тот, как самые сии примеры показывают, может упражняться в сих добродетелях повсюду: на пути, в доме, в деревне, в городе, на престоле. Так ли легко найдет себе открытое и нестесненное поприще тот, кто изберет делом жизни своей Илиину любовь к безмолвию? Где теперь Илиин Кармил, или Хорив? Где Иоаннова пустыня? Где дикия места Палестинския и Египетския, которыя чудным образом угождающая благодати природа сделала неспособными для обыкновенных селений человеческих, чтобы сберечь для жительства земных Ангелов? Сонмы сих Ангелов переселились в сродное небо; земныя жилища их, едва не без остатка, пришли в запустение; и на поприще духовнаго безмолвия вновь рыщет одинокий зверь, или скитается полудикий человек. Переселилась любовь к безмолвию и в наши страны, и избрала для себя пещеры, леса, места, удаленныя не только от жилищ, но и от путей человеческих, чего близкий пример имеем в Преподобном Сергии: но как, по непреложному слову Христову, не может град укрытися верху горы стоя (Матф. V. 14); то высоко возрастшая и созревшая любовь к безмолвию, обыкновенно не оставалась сокрытою; привлекала учеников, почитателей, посетителей; и от самаго множества любителей или почитателей безмолвия, кроме других причин, почти по необходимости, стало тесно безмолвию. Между тем и пустыни наших стран, по самой природе, менее южных удобныя для безустройственнаго пустынно-жительства, с течением времени сделались для него менее прежняго пространными и свободными, по действию распространившагося народонаселения.
Чего жe по сему ожидать? Путь Илии, путь Иоанна Крестителя, путь Антония Великаго, должен ли увидеть себя оставленным, и возрыдать, подобно как некогда, по сказанию Иеремии, путие Сиони рыдали, яко несть ходящих по них в праздник (Плачь Иерем. I. 4)? Мир, вероятно, не почел бы сей потери тяжкою: но не так думать поучает опыт веков. Никто в городах и селениях Израилевых не нашел столько силы, – один Илия в пустыне нашел столько силы, – чтобы одному, одною силою духа, победоносно сражаться с господствовавшим в его время идолопоклонством. Пустыня, а не вселенная, должна была уготовать Иоанна, чтобы он сделался способным уготовать путь Господень для спасения вселенной. Глубокая пустыня и совершенное безмолвие воспитали Антония, до возраста великаго, чтобы он мог потом духовно родить, так сказать, племя и поколение земных Ангелов, пустынножительствовавших, общежительствовавших, священноначальствовавших в Церкви. Сказанное теперь о Святом Антонии можем сказать в другой раз, если на место его имени поставим имя Святаго Сергия.
Итак, если для любви к совершенному безмолвию и в обителях часто бывает тесно, и в диких пустынях не совсем свободно, а доставить ей благоприятное для нея убежище должно быть полезно и ныне, как полезно было прежде: то где мы поселим ее ныне, в сем веке молвы многия? Не будет ли, может быть, ей приятно поселиться в малой, простой, уединенной, от молвы по возможности огражденной обители, под тению обители великой, подобно как некогда безмолвствующий Варсанофий Великий обитал в совершенном уединении, под тенью обители аввы Серида?
Прииди благословенная любовь к безмолвию Илиина, Иоаннова, Антониева, Сергиева! Скрывайся от молвы: но не скрывайся от ищущих путей твоих и следов твоих, – твоих правил и твоих примеров. Являйся иногда и неищущим, способным принять тебя. Ты устраняешь человека от видения других, и тем удобнее даешь ему увидеть самого себя; а сподобивыйся увидети себе, по слову одного из твоих таинников, лучший есть сподоблшагося увидети Ангелов (Исаак. Сир. сл. 41). Ты пресекаешь беседы с человеками, и тем искреннее вводишь в беседу со Христом. Ты затворяешь дверь внешния храмины, и отверзаешь внутреннюю храмину сердца. Ты подаешь, и научаешь употреблять оружие против страстей. Ты собираешь разсеянные помыслы. Ты погружаешь ум во глубину писаний, и почерпаешь свет. Ты совершенствуешь покаяние. Ты обретаешь источник слез. Ты возводишь к чистой молитве. Ты учишь молчанию, которое есть таинство будущаго века (Исаак. Сир. сл. 42).
Не для всех равно призываю любовь к безмолвию. Жизнь безмолвия не для многих. Но посещение безмолвия для всякаго должно быть вожделенно. Кто не упраздняет себя, хотя однажды в день, хотя на непродолжительное время, от всякаго внешняго земнаго занятия, попечения, пристрастия; и не вводит своей души в благоговейное безмолвие пред Богом: тот еще не познал пути мира для души своей. Ибо тако глаголет Господь: упразднитеся, и разумейте, яко Аз есмь Бог (Псал. XLV. 11). Аминь.
(Говорено Ноября 1-го; напечатано в Твор. Св. От. и в собр. 1848 г.)
<1844 год>
Самуил спаше в Церкви Господни, идеже кивот Божий. И воззва Господь: Самуиле, Самуиле. И рече: се аз. 1 Цар. III. 3. 4.
Благоволением и отеческою благопопечительностию Благочестивейшаго Самодержца уготованный, обновляем ныне мы дом учения и жительства для детей Церкви, уготовляемых на служeниe Церкви, и не только дом, но и храм Божий, в ближайшей сопредельности, под одним кровом с домом учения и жительства.
Благословен Бог, дающий еже хотети и еже деяти о благоволении (Филип. II. 13), давший державной и священной власти благочестивое попечение о потребном для священнаго служения, вместе с человеколюбивым попечением о вспоможении служителям Олтаря в воспитании детей, да, облегченные от близкой сердцу заботы, с радостию бдят о душах (Евр. XIII. 17) паствы духовныя, да творят молитвы за Царя (1 Тим. II. 1. 2), при всегдашнем непреложном долге верности и любви, с новыми свободными движениями сердца благодарнаго!
Дети! спросите родителей, или отцев их: с такою ли, как ныне, многообразною заботливостию были они призреваемы, когда, полувеком ранее, проходили поприще, вами теперь проходимое? Из неблагоустроенных жилищ не редко целыми поприщами измеряли мы неблагоустроенный путь до дома учения; и случалось, что только в поучении нашем разгорался огнь (Псал. XXXVIII. 4), когда в согревающем или освещающем огне нуждалась учебная храмина. Воспоминаю сие не для того, чтобы возбуждать упреки прошедшему, которое имеет свои добрыя и достопочтенныя воспоминания, но чтобы отдать справедливость настоящему. Вам предоставляется жилище, устроенное покойно, благолепно, величественно; и нам открывается совсем новая надобность напоминать вам, чтобы вы были в нем, как обласканные, но скромные гости, и чтобы не слишком привыкали утешаться оным. Надлежит вам помышлять и приучать себя помышлять с любовию, что, после сего, можно сказать, вельможескаго дома, множайшим из вас должно будет вновь обитать в смиренных жилищах, посещать убогия хижины; и к сему должно вам перейдти не с чувством тяготящей нужды, но с чувством священнаго и вожделеннаго долга.
Но теперь мы во храме: и о храме наипаче прилично теперь помыслить.
Когда думаю, что здесь водворяются дети, которыя некогда, прошед состояние детства, быв образованы учением, испытаны в познаниях, нравах и жизни, должны будут со страхом вступить в служение храму; и когда вижу, что храм уже сам приближился к ним, вступил в их жилище, водворился посреди их: дивлюсь снисхождению благодати, утешаюсь близостию святилища для уготовляемых к особенному освящению; но утешение переходит в заботу. Как воспользуемся мы сим снисхождением благодати, сею близостию святыни? Не столько ли же страшна ея близость, сколько утешительна?
Возжелал некогда муж по сердцу Божию, Давид, приближить к себе священный Кивот Завета Божия, не в самый дом свой, а только в свой град: но когда церковнослужитель Оза, дерзновенным, хотя и благонамеренным, прикосновением к святыне, извлек от нея себе, вместо благословения, смерть; убояся Господа Давид в день той, глаголя: како внидет ко мне кивот Господень (2 Цар. VI. 9). И только по времени, после новых особенных знамений благодатнаго снисхождения, возобновил и исполнил свое благочестивое предприятие. Храм истины и таин христианских заключает в себе или не меньшую, или даже большую святыню, нежели прообразовательный Кивот Завета Ветхаго. И так есть причина и обитателям сего дома убояться Господа в день сей, и рещи: како вниде к нам храм Господень? Как будем мы жить в такой близости к святыне Бога, который наипаче в приближающихся к Нему освящается, и как свет, просвещающий достойных, но и как огнь, попаляющий недостойных.
Чада! Не позволяйте себе забыться и потерять внимание к близкому храму Божию. Помните о нем со страхом: впрочем так, чтобы страх сей не отражал вас от дома Божия, а отражал от вас все недостойное дома Божия. Помышляйте, что Ангел храма видит вас и слышит, и берегитесь того, от чего с негодованием отвратился бы его небесный взор, чем оскорбился бы его чистый слух. Сердце обращенное к Богу, воля покорная заповедям Его, ум направленный к истине, жизнь тихая, обращение кроткое и миролюбивое, слово разсудительное и чистое, послушание начальству совершенное, любовь к делу своего звания, труд неленостный, покой умеренный, веселие невинное, – вот что может соседствовать с домом Божиим, без оскорбления его достоинства; и при сем, под его сению и при его свете, конечно, лучше, нежели где–либо, может юность расти духовно, процветать и приносить плод во спасение.
Сколько близость храма Божия страшна, по неприкосновенной святости Живущаго в нем: столько-же должна быть и вожделенна, по щедроподательной благодати Живущаго в нем.
Чтобы страх святыни растворить и усладить надеждою благодати, указую вам на отрока, который жил не только близь храма, но во храме, и даже спал во храме, и не только не осужден за дерзость, но и обрел высокое благодатное дерзновение пред Богом. Самуил спаше в Церкви Господни, идеже кивот Божий. И воззва Господь: Самуиле, Самуиле. И рече: се аз.
Чтобы воспользоваться сим примером, надобно его верно выразуметь. Не крайняя ли это, по видимому, небрежность, что был допущен, и позволил себе отрок Самуил, спать в Церкви Господни, идеже кивот Божий? И для служения туда входить Закон предписывал только Первосвященнику и Священникам: а Самуил не принадлежал и к низшему чину Левитов, которые, притом, не в отроческом, а уже совершенном возрасте вступали в служение храма. Если положить, что это была небрежность, принадлежавшая к числу безпорядков, которые допустил во храме слабый Первосвященник Илий, и которые привлекли внезапную гибель ему и детям его: то как могло случиться, что Самуил не подвергся с ними прещению Божию, а напротив, посещен особенным благоволением Божиим? Выход из темноты сих недоумений на свет истины можно найти в следующих словах дееписания: прежде неже угасе светильник Божий, и Самуил спаше в Церкви Господни. К чему здесь упоминается о горящем светильнике Божием? Думаю, к объяснению того, по какому случаю Самуил спаше в Церкви Господни. Видно, по особенной любви к святыне, рано в нем усмотренной, сверх обычая был он или послан, или допущен охранять светильник Божий, всю ночь горевший во храме: служение, для котораго могло бы недостать на целую ночь бдительности одного человека, кольми паче бдительности отрока. Но видно, любовь ко святыне храма и к молитве была в отроке Самуиле сильнее сна; и он, при светильнике Божием, бодрствовал, служил, благоговел, молился, один во всю ночь, не много уступая немощи природы и подкрепляя себя кратким только сном, совместным с неослабным охранением светлости светильника Божия. Теперь понятно, каким образом сон отрока Самуила во храме не только не был осудителен, но и сделался путем для откровения Божия. Это не была небрежность, оскорбляющая храм, но любовь к его святыне, свято почивающая.
Вспомним при сем, что Самуил, в последствии времени Пророк, составил род духовнаго училища или образовательнаго общества сынов пророческих. Вероятно, что сему учреждению обязано своим образованием не малое число пророков следующаго затем времени: так как с сего времени являются они у народа Божия в большем числе, нежели прежде. Но где училище, в котором образовался сам образователь пророков – Самуил? Не можем указать инаго, как только храм Божий. В храме с младенчества пребывал он, и не внешним учением образовался, но, посредством благоговения и веры, напитался Духом Живущаго в нем так, что еще в юности явился уже и сам храмом Духа Святаго, Господа, глаголавшаго пророки.
Чада храма, чада учения! Приимите наставление от Пророка Самуила. И вы водворяетесь, частию для учения, частию и для жительства почти в преддверии храма. Любите и вы храм и его служение, питайтесь Духом Живущаго в нем, посредством благоговения и веры. Если тебе падет жребий, хотя только чтением, или пением, или возжением светильника, или уготовлением кадила, служить храму: исполняй cиe с благоговейным вниманием, с усердием, с радостию; вспомни, что одно из сих простых служений образовало некогда светильника Церкви, что служение светильнику Божию засветило в Самуиле пророческий свет.
Имеете наставников, учение, книги. Это – сокровище для юности. Но земное учение требует помощи небеснаго Наставника, подобно как семя и прозябение требует солнца, чтобы возрасти и принести плод. Господь дает премудрость, и от лица Его познание и разум (Притч. II. 6). К Нему возводите взор ума, к Нему простирайте воздыхания сердца, когда приступаете к учению, или когда встречаете трудности в учении. К Нему возносите благодарное сердце, когда разумеваете учение и обретаете успех. Наипаче же храните чистоту и непорочность сердца, дабы не затмеваясь входил в душу свет Божий. Яко в злохудожну душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху (Премудр. I. 4). Блажени чистии сердцем: яко mии не только премудрость Божию, но и самого Бога узрят (Матф. V. 8). Аминь.
(Говорено декабря 3 дня; напечатано в Твоp. Св. От. и в собрании 1848 г.)
<1844 год>
И Аз же тебе глаголю: яко ты еси Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей. Матф. XVI. 18.
Каждый раз, когда освящается храм, и о нем приносится молитва, да сотворит Бог до века непоколебимым, провозглашаются слова Христовы, обещающия непоколебимость Церкви Христовой.
Что помышляли богомудрые Отцы наши, когда предписали нам соединять таким образом, с молитвою о непоколебимости храма, обетование о непоколебимости Церкви? – Без сомнения, они думали, что cиe обетование может подкрепить cию молитву. Храм освящается и бывает богохраним не ради себя, но ради собирающейся в нем Церкви, то есть, большаго или меньшаго собора Православных Христиан, с их Священноначалием; почему храм и называется также Церковию. Следственно, чтобы с надеждою молиться о непоколебимости храма, для сего нужно иметь основание в надежде видеть непоколебимою Церковь, и сего-то основания, сего утверждения надежды ищем в обетовании, которое дал Господь Церкви Своей, что и врата адова не одолеют ей.
Но когда имеем непреложное обетование Господне о непоколебимости Церкви; то нужна ли уже молитва о сем? Однако мы молимся о сем, и кроме настоящаго случая, как например, когда поем утверждение на Тя надеющихся, утверди, Господи, Церковь. И что не излишня сия молитва, в том печальную уверенность доставляет нам действительно случившееся падение некоторых даже великих Церквей. Где, например, Церковь Африканская, в которой некогда так светло сиял Священномученик Киприян, и которая сообщила Вселенской Церкви не мало достопамятных Соборных Правил? – Она разрушена так, что и останков ея не видно. Если же самый опыт свидетельствует, что и
великая Церковь не безопасна от падения и разрушения: то куда относится обетование: врата адова не одолеют ей? И на чем утверждаться может безопасность чад Церкви? – Сии вопросы не могут быть посторонними ни для кого из нас: потому что мы в Церкви, как в Ноевом ковчеге; если ковчег сокрушится и погрузится в бездну, что может удержать нас над бездною?
Не охотно вхожу в разсуждение о предмете спорном. Знаю совет святаго Павла: не словопретися ни на куюже потребу, на разорение слышащих (2 Тим. II. 14). Но знаю и то, что сей мирный увещатель иногда сам принужден был входить в спор, не на разорение, но для назидания слышащих, когда видел, что молчание было бы хуже спора. Случилось, что и Первоверховному Апостолу Петру, впрочем, конечно, без нарушения единства веры и любви, воспрекословил Первоверховный Апостол Павел. В лице, говорит, ему противустах, яко зазорен бе (Гал. II. 11). Желательно употреблять слово Господне, преимущественно как светильник для путей познания и для путей жизни, как пищу для души: но не напрасно представляется оно и под образом меча духовнаго (Еф. VI. 17); необходимо иногда употреблять его на разсечение хитросплетений, которыя угрожают опутывать души сетьми не Апостольскими.
На вопрос: каким образом Церковь Христова непоколебима и неразрушима, когда некоторыя Церкви очевидно поколебались и разрушились? – Православная Восточная Кафолическая Церковь ответствует: Церковь Христова непоколебима, во-первых, в самом Иисусе Христе, на Котором, как на вечном основании, на веки утверждена, и с Которым, как тело с главою, соединена союзом безсмертной жизни; во-вторых, она непоколебима в своем вселенском единстве, не так, чтобы никакая часть, большая или меньшая, не могла отпасть от сего единства, но так, что, не смотря на отпадение иногда некоторых частей, всегда остается единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь, сохраняющая чистое исповедание веры и учение жизни, неповрежденное Священное Писание и священное предание, и непрерывное преемство Священноначалия и таинств.
Cиe разрешение вопроса так прямо и близко выводится из Священнаго Писания, что для удостоверения довольно почти только повторить слова Христовы, и прочитать некоторыя свидетельства Священных писателей.
Созижду, глаголет Господь, Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей.
Апостол Павел Церкви Коринфской об основании Церкви пишет: основания инаго никтоже может положити, паче лежащаго, еже есть Ииcyc Христос (1 Кор. III. 11). Заметьте, что Апостол не только признает Ииcyca Христа первоначальным и незыблемым основанием Церкви, но и отрицает возможность другаго подобнаго основания; и как он пишет, между прочим против тех, которые говорили: аз же Кифин, то в общем изречении его заключается и сия частная мысль, что Кифа, то есть Апостол Петр, не может быть признаваем первоначальным и незыблемым основанием Церкви, хотя впрочем он и может и должен быть признаваем вторичным, на Христе утвержденным, и во Христе только не поколебимым основанием, но в сем положении уже не один, а со всеми Апостолами и Пророками, по другому изречению Святаго Павла: наздани на основании Апостол и Пророк, сущу краеугольну самому Ииcусу Христу (Еф. II. 20).
К Христианам Ефесским тот же Апостол о Церкви и о Христе пишет: и Той дал есть овы убо Апостолы, овы же, Пророки, овы же благовестники, овы же пастыри, и учители, к совершению святых, в дело служения, в созидание тела Христова, – да возрастим в Него всяческая, иже есть глава Христос, из Негоже все тело составляемо и счиневаемо приличне, всяцем осязанием подаяния, по действу в мере единыя коеяждо части,
возращение тела творит в создание самаго себе любовию (Ефес. IV. 11. 12. 15. 16). Изображение Церкви сколько живое, столько же глубокое и знаменательное! Если Церковь должна быть телом Христовым: то сим должна быть, без сомнения, едина Вселенская Церковь: потому что никто никогда не приписывал Христу многих тел. Если Вселенская Церковь есть тело Христа, Сына Божия: то сие тело, без сомнения, есть всегда чистое, всегда здравое, никогда не разрушимое; потому что противное сему было бы недостойно Сына Божия. Если из Него все тело Церкви Вселенския, составляемо и счиневаемо приличне всяцем осязанием подаяния, возращение творит: то, без сомнения, от Него исполняется оно не иным чем, как только жизнию, силою, светом, чистотою, нетлением. Если в созидание сего тела Христова даны Апостолы, Пророки, благовестники, пастыри, учители: то пастыри и учители, или иначе, Священноначалие Церковное, должны сохраняться в Церкви непрерывно, так как непрерывно должно продолжаться созидание тела Христова. Как телу, растущему и продолжающему жить, некоторыя вещества принадлежат только временно, и по времени, даже во множестве, отделяются от него, не препятствуя тем его возрастанию и совершенству: так возрастанию и совершенству тела Церкви не препятствуют, хотя бы и многочисленны были, люди, которые во время веруют, и во время напасти, или другаго рода искушений, отпадают (Лук. VIII. 13), которые от нас изыдоша, но не беша от нас (1 Иоан. II. 19).
Сие учение о непоколебимости Церкви имеет то преимущество очевидной истины, что его большею частию не отвергают и разномыслящие с нами; а усиливаются только прибавить к оному то, чего мы не говорим, и чего не говорили Евангелисты и Апостолы.
Говорят на Западе: Церковь непоколебима, во-первых, во Христе, во-вторых, определительно и почти единственно, в Апостоле Петре, в-третьих, в его преемнике, котораго еще называют видимою главою ея; и к сему присовокупляют, что единственно на сих опорах может безопасно быть утверждено спасение Христиан.
Что думать о двух последних прибавочных частях учения? Нужны ли оне? Согласны ли с учением Апостолов и Апостольской Церкви, которое мы пред сим изложили?
Божественный Петре! первоначальный чистый исповедник единаго Имени, о Немже подобает спастися нам! Благослови нас единое спасительное имя Христа, Сына Бога живаго, единыя Главы единаго тела Церкви, превозносить, согласно с тобою, над всяким именем человеческим.
Если, по строгому суждению Апостола Павла, основания инаго никтоже может положити паче лежащаго, еже есть Иисус Христос: то каким образом думают приложить еще другое и третье основание?
Если, по дальнейшему изъяснению того же Апостола, мы наздани на основании Апостол и Пророк, сущу краеугольну самому Иucycy Христу: то для чего хотят извергнуть из сего основания одиннадцать Апостолов, и вместо их положить не принадлежащаго к лику Апостольскому?
Если, по Апостольскому же слову, к совершению святых, в созидание тела Христова, даны, между прочим, Апостолы, многие – для множества призываемых к вере, все купно и непосредственно приявшие благодать от Христа и от Духа Святаго: то какая разность в том, что из их преемников одному преподал освящение Петр Первоверховный, другому Иаков или Иоанн, на равне с Петром мнимии столпи быти (Гал. II. 9), иному не разнствующий (6) от сих Павел, по древнему признанию Церкви, купно с Петром Первоверховный, иному Андрей Первозванный, и так далее? Чтобы поставить Тимофея
Епископом в Ефесе, Павел не требовал Петра, подобно как и Петр Павла, чтобы поставить Марка Епископом в Александрии. Тимофей и его преемники так же твердо назданы были на основании Апостола Павла, как Марк и его преемники – на основании Апостола Петра. Когда же Петр сделался единственною опорою непоколебимости Церковной? Когда, кто, и где, в таком же смысле, сделался преемником Петровым? Священное Писание не показывает нам сего. Напротив того, Писание и предание показывают, что, после мученической кончины Святаго Петра, долго еще пребывали, и своим Апостольским достоинством первоначальствовали в Церкви – великий таинник Христов Иоанн Богослов, и Симон сродник Господень, Епископ Иерусалимский. И сколь верно то, что они не имели нужд в Римском Епископском престоле, столь же несомнительно и то, что Римский Епископский престол вместе с прочими преклонял свое достоинство пред их Апостольским первоначалием. И далее в течении времени предание церковное представляет нам не одного и единственнаго преемника Петрова, но трех, в трех разных местах. Доказательство на сие можем взять из сокровищ древности у тех самых, которые сему ныне прекословят. Святый Григорий Двоеслов, занимавший в священноначалии место, которое ныне хотят представить единственным престолом Апостола Петра, в послании к Евлогию, Патриарху Александрийскому (Париж. изд. 1675 г. Том. 2, кн. VI. Посл. 37), пишет: хотя многие суть Апостолы, однако в отношении к начальствованию единый престол Первоверховнаго Апостола возымел силу в общем уважении, – единый в трех местах. Ибо он возвысил престол, на котором и почить и настоящую жизнь окончить благоволил, – то есть престол Римский. Он украсил престол, на который послал ученика Евангелиста, – то-есть престол Александрийский. Он укрепил престол, на котором седмь лет возседал, хотя после и отшел от него, – то есть престол Антиохийский. Единаго, продолжает Святый Григорий, и единый есть престол, на котором, по власти Божественной, три Епископа ныне председательствуют. Услышав о наименовании вселенскаго Патриарха (впрочем для почести только употребленном на Востоке), тот же Св. Папа устрашился обширности знаменования сего имени, и возревновал за честь всех Патриархов, а не одного западнаго. Он писал к Патриархам – Евлогию Александрийскому и Анастасию Антиохийскому (кн. IV. Посл. 36), так: если попускают сие говорить не возбранно: то сим честь всех Патриархов отрицают. Вот учение Восточной Церкви о патриарших престолах, в устах Патриарха Западной Церкви! Потому что в его время Восток и Запад были едино, как повелел им Вечный Восток свыше.
Если Слово Божие знает единую токмо Главу Церкви – Христа: то по какому праву человеческое мудрование хочет, сверх сей Божественной Главы, дать сему безсмертному телу еще другую главу – смертную?
Если Вселенская Церковь, по слову Господню, должна быть такова, что и врата адова не одолеют ей: сообразно ли с сим давать ей такую главу, при которой врата адовы могли бы обезглавить Церковь?
К чему послужило Монофелитской ереси, вопрошает ученый Богослов и Епископ новаго Запада (Боссюэт. слов. о единст. Церк.), то, что она по нечаянности похитила Папу? На сие древний и новый Восток ответствует: да, немного приобрела Монофелитская ересь, похитив Папу Гонория: потому что Папа не есть глава Церкви; потому что, при впадении его в ересь, Православная Церковь сохранила, на защиту истины, не зависящих от его власти, других Патриархов и Соборы. Но если бы ересь похитила действительно главу Вселенской Церкви; если бы ересь приобрела себе вселенскую главу и ея власть: что было бы тогда с достоинством и непоколебимостию Церкви?
Благословен Пребожественный Основатель Церкви, который не вверил ея безопасности одному человеку, смертному и, кто бы ни был, не безгрешному. Не сказал Он Петру, следственно не сказал и никакому его преемнику: врата адова не одолеют тебя. Но сказал о Своей Церкви: врата адова не одолеют ей, хотя бы многократно одолели того или другаго человека, хотя бы одолели долженствовавшаго быть опорою для многих, только не для всей Церкви.
Кто приемлет в особенное замечание то, что Слово Господне об основании Церкви обращено к Апостолу Петру, и к одному ему: тот пусть вникнет в обстоятельства, в каких сие произошло. Петр один, предваряя прочих Апостолов, исповедал Христа новым исповеданием Христианским: Ты ecu Христос, Сын Бога Живаго: и потому один, преимущественно пред другими Апостолами, услышал новое слово Христа о Церкви: и Аз же тебе глаголю; и, на первоначальном всеобщем камне основания – Христе положен первым из последующих, меньших камней основания, то есть Апостолов, и притом не столько сам он, сколько его вера и его исповедание. Так слово Христово толкует Св. Златоуст: на сем камени созижду Церковь мою, сие есть, на вере исповедания (на Матф. Бесед. 54).
Те, которые ревнуют о Св. Петре более, нежели он того от них желает, пусть послушают сего первоверховнаго Апостола более, нежели своего или посторонняго мудрования. Св. Петр не на Петре, но на Христе основать и утвердить вас желает. К нему же, говорит, приходяще, Камени живу, от человек убо уничижену, от Бога же избрану, честну, и сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен (1 Петр. II. 4. 5). Св. Петр знает одно только имя, без котораго нельзя спастися, – имя Христа, а не три имени – Христа, Петра и преемника Петрова. Hесть бо, говорит, иного имени под небесем, даннаго в человецех, о немже подобает спастися нам (Деян. IV. 12).
Христос, Камень живый, – вот, братие, первоначальное, глубочайшее, единое, всеобщее, вечно неколебимое, все на Себе носящее, Основание, на котором должны мы утверждать наши сердца, нашу веру, нашу жизнь, нашу надежду спасения, назидаясь последовательно на основании Апостолов, Пророков, Пастырей и Учителей Православной Вселенской Церкви! В сем Основании наша непоколебимость; в сем наша безопасность. Если же не тщимся на сем Основании утверждать нашу веру и нашу жизнь: то никакие мнимые столпы, никакия опоры человеческаго мудрования и силы не могут поддержать нашей храмины, зиждемой на песке мнений, предубеждений, страстей, угрожаемой неизбежно разрушением велиим.
Если дивимся тому, какая великая благодать и сила дана Петру в слове Господнем: ты ecu Петр, и на сем камени созижду Церковь Мою, то помыслим о том, как сия благодать приобретена. Она приобретена не от плоти и крови заимствованным, но от Отца Небеснаго, внутренно явленным, от полной души происшедшим, искренним, несомненным, безбоязненным, исповеданием веры: Ты ecu Христос, Сын Бoга Живаго. Дело созидания Церкви Вселенския превыше наших усилий и забот, хотя впрочем не должно быть чуждо для наших молитв: но есть часть сего дела, ближе касающаяся до каждаго из нас, и требующая полной заботливости нашей; это – дело созидания той Церкви, о которой написал Апостол: вы есте церкви Бога жива – дело духовнаго созидания нашей душевной храмины, устроение спасения души нашей. Велик благодатию Петр для Церкви великой: для сей малой церкви надобно, чтобы каждый из нас был хотя малым, – но и не слишком малым, – подражателем Петру и преемником его благодати. Надобно, чтобы и ты был учеником Христовым, то есть, употреблял все возможныя для тебя средства приобретать верное познание Бога и Христа. Надобно, чтобы и ты молитвою испрашивал от Отца Небеснаго явления сего познания в живом ощущении
сердца. Надобно, чтоб и твоя душа исполнялась верою во Христа, Сына Бога живаго. Надобно, чтоб и ты искренно, несомненно, безбоязненно исповедывал Христа, Сына Бога живаго, когда нужно, словом, а всегда жизнию, как твоего Учителя и Спасителя; чтоб и ты старался во всем поступать по Его учению и по Его заповедям. И если когда, по немощи, или неосторожности, будешь погружаться в искушения, как Петр в волны, надобно, чтоб и ты, как он, немедленно к Христу же простирал руки с покаянием, молитвою и надеждою. Только при таковых расположениях и делах веры и тебе принадлежать будет участие в данном Петру обетовании: созижду в тебе Церковь Мою, и врата адова не одолеют ей! Аминь.
(Говорено в Мариинской церкви Императорскаго Вдовьяго Дома, декабря 6; напечатано в собрании 1848 г. и в Твор. Св. Отец.)
<1844 год>
Блажени милостивии: яко тии помиловани будут. Матф. V. 7.
Мысль о милосердии естественно представляется душе там, где она осуществлена в деле, и является даже взору.
Царское милосердие воздвигло и наполнило сей пространный дом, и поддерживает его в благоустройстве. Царское милосердие, вместе с благочестием, создало сей храм, и постоянно дает ему средства сохранять свой чин и благолепие, подобающее святыне. Царское милосердие взыскало сих вдовиц, призрело, успокоило; и, не довольствуясь непрерывными делами милосердия над ними, производит, так сказать, второе поколение дел милосердия чрез них, образуя избираемых из среды их, и употребляя для человеколюбиваго и благочестиваго попечения о болящих.
При сих видах какое сердце не умягчится? Кто не благословит, во первых, венценоснаго милосердия, и потом всякаго милосердия? Кто не пожелает милосердым всякаго блага?
Будем же довольны! Милосердым обещается не только благо, но и блаженство. Истина непреложная обещает сие. Блажени милостивии, глаголет Господь.
Найдя таким образом утешение в изречении, которое произнесено для наставления, не оставим онаго без употребления и в отношении к наставлению.
Как приятно Небесный Учитель преподает начатки Своего учения! Не стесняет свободы ученика строгим повелением. Не устрашает угрозами. Не ведет темными стезями умствования. Указует то, чего все ищут, – блаженство; потом указует путь к блаженству – в добродетели милосердия: и предоставляет тебе самому решить, что тебе делать.
Неужели ты не пожелаешь блаженства? А если желаешь блаженства: то неужели откажешься вступить на путь блаженства, посредством добродетели милосердия?
Если бы остановило тебя недоумение, каким образом сей путь может привести тебя к сей цели, какое может быть отношение между милосердием твоим к другому, и между блаженством твоим собственным: разрешение сего недоумения уже приготовил Небесный Учитель, дополнив Свое изречение: Блажени милостивии, яко mиu помиловани будут.
От кого помилование Господь обещает милостивым? От человеков ли? – Случается, что сделавший дело милосердия для другаго сам встречает нужду в милосердии другаго: и верное в правде и милости Провидение Божие награждает милосердие человеческое другим чсловеческим же милосердием. Но сего не довольно, чтобы сделать милостиваго блаженным. Сие последнее может сделать только Божие милосердие: и точно, милосердие Божие для сего нужно.
Если человека разсматривать, как тварь: что значит он вне Божия сотворения и хранения? – Ничто. Как его ничтожество не имеет никакого права на бытие: так и его бытие не имеет никакого права на блаженство. Только по благости Божией человек существует: только по милосердию Божию он может быть блажен.
Если же сверх сего принять в разсуждение, что нынешний человек есть сын Адама, согрешившаго, повиннаго, осужденнаго; что все мы раждаемся во грехах, и что, по слову праведнаго Иова, никто же чист от скверны греха, аще и един день житие его на земли (Иов. XIV. 4. 5): то нельзя не заключить, что не только мы не имеем права на блаженство, но что вечное Правосудие имеет на нас право к наказанию; и следственно, чтобы открыть нам путь к блаженству, для сего нужно не просто милосердие, которое милует и ущедряет ничтожных и неимущих, но именно помилование, которое щадит виновных.
Человек, никогда не безгрешный, и, если ты не ожесточен и не безчувствен, всегда больше или меньше уязвляемый печалию греха! Утешься. Тебе предлагается помилование. Грешник, никогда неблаженный! Возрадуйся. Тебе предлагается блаженство. Возмись за руководительную нить, которая должна привести тебя к помилованию и к блаженству. Сия руководительная нить есть милосердие. Блажени милостивии, яко тии помиловани будут.
Позволишь ли себе еще недоумевать, каким образом к твоему помилованию, или освобождению от греха, может послужить твое милосердие к другому? – Познай себя несколько глубже. Свойство греха есть уклонять душу от Бога, как истиннаго всеобщаго средоточия и полноты, образовать для нея ложное средоточие в ея самости, заключать ее во тме чувственности, в грубости вещества, и все влещи к ней посредством самолюбия, самочестия, своекорыстия, самоугодия и самоуслаждения. В сем положении душа не приемлет света милующей благодати, подобно как света солнечнаго не приемлет заключенная отвсюду храмина. Если отворишь дверь или окно, хотя бы то было не ради солнца, а по другой причине: ты откроешь тем не менее вход солнечному свету. Так, если движением противоположным самолюбию, самочестию, своекорыстию, самоугодию, самоуслаждению, снисхождением к уничиженному, состраданием к бедствующему, желанием утешить его и помочь ему, отверзешь свою душу: то хотя ты отверзаешь ее человеку, тем не менее она отверзается неприметно и для Бога, источника любви и милосердия. Свет милующей благодати входит, и помилование начинается.
Впрочем, кто может достаточно изъяснить действие милующей благодати Божией, которая, как все Божие, непостижима? И нужно ли сего требовать? Когда милосердый
Заимодавец обещает тебе простить тьму талантов долга, с условием, чтобы ты простил своему должнику сто пенязей, или дал несколько пенязей не одолжившему тебя: надобно ли останавливаться и разыскивать, для чего нужно сие условие? Не благоразумнее ли поспешить оказать малую милость, чтобы воспользоваться милостию великою? Когда врач дает тебе целебное предписание: надобно ли тебе входить в тонкое изследование способа, каким действовать будет врачевство? Сие изследование, по всему вероятию, не удовлетворило бы тебя, и остановило бы врачевание. Исполни с доверием предписание знающаго: и получишь здравие, и силу врачевства опытно узнаешь. Господь и Судия неба и земли обещает тебе Свою великую милость с условием твоей малой милости ближнему: не испытуй таин Его милосердия; поспешай, и верно твори дела возможной тебе малой милости, и уповай на Его милость великую. Врач небесный дает тебе не трудное врачебное предписание, не кровь избыточествующую или неправильно движимую из тела твоего источить хощет, но избыток твоего внешняго достояния, тлеющий без движения, или в суетном употреблении погибающий, хощет привести в полезное движение, обратить чрез тебя в пользу других членов единаго человечества, и тем уврачевать твою душу, чтобы она не болела грехом, чтобы она не была жестка, темна, мертва без любви, потому что не любяй брата пребывает в смерти (1 Иоан. III. 14). Здесь ли неудомевать? Здесь ли останавливаться? Здесь ли откладывать? Поспешай, пока есть время милости или милования, пока не настало время неумытнаго суда; буди милостив; твори дела человеколюбия, какия можешь: и помилован будешь, и блажен будешь. Блажени милостивии, яко тии помиловани будут. Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
И се един некий приступль, рече Ему: учителю благий, что благо сотворю: да имам живот вечный. Матф. XIX. 16.
Иметь живот вечный, наследовать безсмертную и блаженную жизнь на небесах, конечно лучше, нежели получить, какое бы то ни было, сокровище или преимущество на земли. По сему никто не должен быть равнодушен к вопросу: каким бы образом вернее и удобнее достигнуть вечнаго живота; особенно, когда видим, что к сей цели многие идут разными путями, а кто лучше достигает ея, не легко усмотреть, потому что сие открывается совершенно, только за пределами видимаго.
И так не напрасно приходит на помощь сей заботе Евангелие. В нем слышали мы ныне и этот занимательный вопрос: что благо сотворю: да имам живот вечный? и ответ на него, сколько достойный внимания, по предмету, столько же достойный доверия, по лицу Ответствователя, Который не с удовольствием принял наименование Учителя благаго, произнесенное в смысле обыкновенной ласки, но Которому подобает сие наименование в высоком смысле Его собственнаго изречения: никто же благ, токмо един Бог.
Какой же это ответ? – Аще ли хощеши внити в живот, соблюди заповеди.
Опасаюсь, что сей краткий и простый ответ не успокоит многих испытателей, как он не успокоил единаго некоего, вопрошателя Евангельскаго.
Соблюди заповеди! – Только? – скажут, вероятно, некоторые. Для вопроса, столь не объятно великаго, и для любомудрых труднаго, какое малое, и даже для детей не новое, разрешение! Может быть, в след за Евангельским вопрошателем, предложат и cиe возражение: вся сия сохраних от юности моея, но притом чувствую, что еще не докончал, не довольно приготовил себя к вечной жизни.
Такия помышления располагают к особенному размышлению о важности, значении и употреблении правила: аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди.
Если царь издал закон: не должны ли все подданные исполнять оный в точности? Поелику в неисполнении царскаго закона заключается противление царской власти, оскорбление царскому величеству, вред обществу, для блага котораго закон постановлен, и самому нарушителю закона, полезнаго для всех и каждаго. Притом власть, которая нашла нужным постановить закон, находится к необходимости поддерживать его в исполнении, а следственно и наказывать нарушителей онаго. Что сказать о заповедях Божиих, о сих законах Царя царствующих? Колико еще выше и сильнее здесь долг, и благоговения к Законодателю, и повиновения закону! Колико еще больший предстоит страх вреда от нарушения закона, и праведнаго за то наказания!
Добрый подданный, которому сказал бы кто нибудь: исполняй царские законы, позволил ли бы себе дать на сие такой отзыв, что это совет не очень важный? Кольми паче ты, сын царствия Божия, или желающий быть таковым, когда слышишь наставление: соблюди заповеди Божии, дерзнешь ли помыслить, что это наставление не высокой важности?
Если Учитель благий, или точнее, самоблагий, Который есть самая премудрость Божия, дает тебе наставление: соблюди заповеди: что может быть вернее сего наставления? Если Он cиe наставление соединяет с условием: аще хощеши внити в живот; и следовательно в соблюдении заповедей указует тебе путь к вечной, блаженной жизни: что может быть важнее сего наставления?
Если сие наставление кажется тебе малым: вспомни, что сказал Господь о малых заповедях: иже аще разорит едину заповедей сих малых, и научит тако человеки, мний наречется в царствии небеснем (Матф. V. 19). А что значит: мний во царствии небеснем? изъяснит нам cиe святый Златоуст. Егда, говорит, слышиши меньшаго во царствии небеснем, ничто же ино разумей, разве геенну и муку: царство бо Он не наслаждение весть нарицати токмо, но и время воскресения, и пpuшecmвиe оно страшное. – Во оно время мний будет, cие- есть, отверженный, последний. Последний же всячески в геенну впадет тогда (Бесед. 16 на Матф.). Если таким образом нарушение малой заповеди низводит до геенны: то, напротив, соблюдение малой заповеди и малаго наставления предохраняет от геенны. И малаго ли внимания достойно то, что предохраняет от безмерных и безконечных зол?
Просты заповеди, которыя Господь предложил, как средство для достижения вечной жизни: не yбиeшu, не прелюбы сотвориши, не украдеши, не лжесвидетельствуеши, чти отца и матерь, и возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе. Подлинно, и детям, по устроению Отца светов, не неизвестно cиe учение. Чтож? Менее ли потому оно важно? Не тем ли паче и премудро, и сильно? Сколько мудрецы мира мучили и мучат себя и других, изследованиями о блаженной жизни! Кого научили они жить? Кого сделали блаженным? Их учение конечно не для детскаго разумения и деятельности: потому что их собственное
разумение никогда не выходит окончательно из борьбы с недоразумениями; их собственная деятельность не помнит их учения. Вот ничтожность важности человеческой! Напротив того, вот величие простоты Божией: Бог изрек не многия, простыя заповеди, и в них преподал учение жизни, которое и для мудрых глубоко–знаменательно, и для детей доступно, и неведущих просвещает, и просвещенных руководствует, и души человеческия очищает, и общества человеческия охраняет, и временную жизнь благоустрояет, и для вечной образует.
Менее ли величественно солнце от того, что светит и долинам, как горам, и хижинам, как чертогам, и насекомым, как планетам? Так, менее ли заповедь Господня светла от того, что просвещает очи душевныя и детей, как отцев, умудряет и младенцев (Псал. XVIII. 8. 9), как старцев?
Но какое действительно значение в отношении к жизни вечной имеет правило: соблюди заповеди? Евангельский юноша не обинуясь говорил о них: вся сия сохраних от юности моея. Но между тем конечно не далеко прошел он по пути к жизни вечной, когда еще и не знал его; ибо только незнающему свойственно спрашивать, как он спрашивал: что благо сотворю, да имам живот вечный? Где же плод хранения заповедей? –
В разсуждении сего необходимо заметить, во-первых, что этот человек напрасно хвалился; он не испытал глубины своего сердца, и сказал неправду, когда сказал: вся сия сохраних от юности моея. Уличить его не трудно. Если бы он подлинно сохранил заповедь: возлюбиши искренняго твоего, яко сам себе: то ближнему своему желал бы довольства и обилия столько же, сколько самому себе, и тогда не трудно было бы ему разделить свои стяжания с нищими. Но он не мог принудить себя к тому, и от Учителя вечной жизни, а с тем вместе и от пути вечной жизни, отъиде скорбя: бе бо имея стяжания многа. Итак, если он не далеко прошел по пути к вечной жизни: то потому, что не далеко прошел по пути заповедей. Не заповеди были для него безплодны; но он не довольно трудился, чтобы возделать и собрать плод.
Во-вторых, истинный разум Господня изречения: аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди, надлежит определить строгою точностию его выражений. Не сказал Он: исполни заповеди; поелику ведал, что для сего не достало бы сил человеческой природы, которая от прародителей повреждена грехом, и которой прилежит помышление прилежно на злая от юности (Быт. VIII. 21). Но сказал: соблюди заповеди, то есть, не теряй их из вида, не оставляй без внимания, имей всегда пред очами, сообразуй с ними свои действия, сколько разумеешь, и сколько можешь. Не сказал также: соблюди заповеди, и внидешь в живот; ибо ведал, что человек не достигнет жизни вечной одним соблюдением заповедей, которых не может исполнить в совершенстве. Но сказал: аще хощеши внити в живот, соблюди заповеди; то есть, желающему достигнуть вечной жизни нужно начать и продолжать сие дело соблюдением заповедей, хотя впрочем не одно сие нужно, и не сим одним совершится сие дело.
В чем же должен состоять плод соблюдения заповедей? – В том, что поколику соблюдаешь их, и, по возможности, действительно исполняешь; потолику очищаешь себя от всякия скверны плоти и духа, и уготовляешь себя к принятию Божией благодати: а поколику на пути заповедей изнемогаешь, претыкаешься, падаешь в мертвенное состояние греха, потолику испытываешь свою немощь, смиряешь свой помысл, ощущаешь потребность искупления от грехов, и вышней помощи к благоделанию, побуждаешься прибегнуть от закона к благодати: глубоко и внутренно познаешь достоинство и силу заслуг и благодеяний Иисуса Христа, Его страдания и смерти, для нас умилостивительной и очистительной от грехов, Его воскресения, для нас
жизнеподательнаго, прилепляешься к Нему верою, надеждою, любовию, благодарностию, желанием последовать Его учению и примеру. К сему точно хощет вести посредством заповедей Господь наш, когда после начальнаго наставления: соблюди заповеди, предлагает другое совершительное: гряди в след Мене. Ибо и сие последнее, так же как первое, относится не к одному Евангельскому юноше, но ко всякому, кто хощет внити в живот. Частно же к нему относился только совет, долженствовавший очистить его сердце от усмотренной в нем Сердцеведцем страсти к богатству: продаждь имение твое, и даждь нищим.
Из сего явствует, что правило: соблюди заповеди, имеет значение средства не единственнаго и окончательно достаточнаго, впрочем существенно нужнаго и действительнаго для приобретения вечнаго спасения.
После сего не без особенной заботы должно спросить: употребляем ли мы cиe средство соответственно потребности его и достоинству? Знаю, что истинно подвизающимся в делании по заповедям, смирение не позволит похвалиться: вся сия сохраних от юности моея. Но не много ли и таких, которым возбранит сие обличающая совесть? Не видим ли нередко, что заповеди Божии нарушаются безпечнее и дерзновеннее, нежели человеческие законы? Говоря сие, не виновность против законов облегчаю, но тяжесть виновности против заповедей Божиих взвешиваю. Помышляют ли нерадящие, что значит их нерадение? Если верный во словесех, и неизменный в обетованиях Своих Господь желание и надежду вечнаго живота связал с соблюдением заповедей: то не хотеть соблюдать заповеди не значит ли не хотеть внити в живот?
Если ты не думаешь обманывать себя безплодным желанием и неосновательною надеждою, а искренно хощеши внити в живот: то также искренно и деятельно соблюди заповеди. О всяком деле, предприемлемом, не спрашивай прежде, будет ли оно приятно, выгодно, безопасно, похвально пред людьми, но прежде и паче всего испытывай, будет ли оно угодно Богу, не будет ли противно Его заповедям. По всяком деле, сделанном, не хвали себя в похотех души твоея, но испытывай вновь, не нарушена ли в нем какая заповедь Божия, и успех восписуй содействующей и покрывающей благодати, а в претыканиях и падениях с покаянием и верою взывай к благодати милующей и возставляющей и с новою бдительностию поставляй твою совесть на стражу хранения заповедей, да возможешь наконец со дерзновением веры рещи Господу: се возжелах заповеди Твоя; в правде Твоей живи мя (Псал. CXVIII. 40); и будет тебе по вере твоей, и пo верности твоей. Аминь.
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
Помяни, яко смерть не замедлит. Сир. XIV. 12.
Это не праздничное слово в праздник, подумают, вероятно, некоторые, услышав сказанное теперь. Для чего уменьшать светлость праздника мрачною мыслию о смерти, к нам поспешающей?
Мне, братия, не так думается. Может быть, и в светлое время мрачных видов, и в праздники печальных мыслей достойны мы по делам нашим, согласно с древним прещением Божиим: зайдет солнце в полудне, и померкнет на земли в день свет, и превращу праздники ваша в жалость, и вся песни ваша в плачь (Амос. VIII. 9. 10).
Как бы то ни было, Богопросвещенный мудрец, котораго книгу Апостольская Церковь предала и сохранила нам, для нашего наставления, подает нам сей совет: помяни, яко смерть не замедлит. Не благоразумно было бы, совет мудреца отвергнуть, даже без разсмотрения. И если вы не думали бы заняться мыслию о смерти ныне, потому что она вам представляется мрачною, то есть, страшною или печальною: то я думаю напротив, что по сей-то именно причине всего лучше заняться оною ныне, когда смерть является нам не страшною или печальною, но радостною и торжественною, не разрушительницею жизни, но руководительницею к вечному животу, когда она дышит на вас не тяжким воздухом тления, но благоуханием нетления, когда непосредственно за темною дверию гроба отверзает светлую дверь неба, когда, как вы слышите в церковной песни, живот предобручает смерть, когда она, чтобы не тревожить вас даже звуком своего имени, преобразилась и переименовалась в успение, то есть, успокоение, мирному сну подобное, и в преставление, то есть как-бы легкое перестановление от места на место, от места в мире видимом в состояние мира невидимаго. И что значит, что смерть сделалась предметом праздника? – Торжественно возвещаем в Церкви смерть Господню, как спасительную и живоносную для всех нас: торжественно воспоминаем и смерть Матери Господа, как в высоком степени для нас поучительную и утешительную. Показав нам гроб Христов, с отваленным камнем, с однеми погребальными пеленами, в оном оставшимися, и возвестив, что Христос воста от мертвых, начаток умершим бысть (1 Кор. XV. 20), – Святая Церковь, как-бы заботилась, чтобы наша вера и надежда не утомились долгим ожиданием последующаго за сим начатком воскресения умерших: и потому она приводит нас к другому гробу, также в третий день после погребения отверстому, и уже праздному от тела, в нем погребеннаго, и как-бы указуя, говорит нам: вот и действительный, скорый, очевидный в лице Матери Господней опыт воскресения, котораго Христос был начаток; благодатию Сына Своего и Бога, Она так совершенно созрела на земли для неба, что и тела Ея не могла удержать земля до времени общаго воскресения: зрите праздный гроб Ея, и радуйтесь упованием жизни за гробом.
Теперь мысль о смерти, омрачаемая страхом и печалию от нашего несовершенства и немощи, освещена радостию надежды от силы и благодати Божией. Итак можно размышлять о смерти не смущенно: а размышлять о ней нужно.
Дабы доказать, что всякому человеку нужно не поздное помышление о смерти, для сего довольно взять в разсуждение обыкновенное правило благоразумия. Оно требует, чтобы мы старались по возможности предусматривать будущие случаи, особенно важные или трудные для нас, и заблаговременно соображать и употреблять средства и способы, как бы встретить оные с пользою для себя, или по крайней мере с безопасностию. Земледелец прежде посева думает о жатве, и приспособляет посев к получению жатвы, сколь можно более обильной. Летом помышляет он о зиме, и заботится, как бы обилием лета наполнить скудость зимы. Не больше ли нужно всякому помыслить и позаботиться о том, как бы не пропустить лета жизни, и приготовить потребное на безплодную и суровую зиму смерти, как бы в сей смертной жизни произвести добрый и благонадежный посев, дабы в решительное время воскресения и суда, пожать, как изъясняется Святый Иоанн
Дамаскин, класы присно-живопитания, или, если угодно, дабы самим нам прозябнуть, возрасти, процвести и созреть доброю пшеницею, которую жатели Ангелы соберут в житницы небесныя.
Но мы часто позволяем себе небрежность в соблюдении правил благоразумия, думая, что некоторая на время небрежность еще не беда. Посему надобно настоятельнее доказать вам, как необходима для нас мысль о смерти, и как опасно пренебречь и потерять ее. Так она необходима, что не только земная, смертная, но и райская, безсмертная жизнь не могла стоять без мысли о смерти. Бог сотворил человека в совершенстве, достойном Всесовершеннаго Творца; ввел его в рай сладости; дал ему плод древа жизни, для нетления; от опаснаго древа познания добра и зла предохранил его заповедию, не вкушать от плода онаго. Но сего было не довольно. Райская жизнь не была бы безопасна. Для ея охранения нужно было поставить грознаго стража – помысл смерти. В оньже аще день снесте от него, смертию умрете (Быт II. 17), сказал Господь: и райская жизнь была безопасна, доколе стоял подле ея помысл смерти. Но как скоро успел исконный человекоубийца лукавством своим удалить от человеков мысль о смерти: «не смертию умрете» (Быт. III. 4): тотчас и убил грехом жизнь райскую. Подивимся, братия, чудесам премудрости Божией, и оплачем наше безумие. Дух злобы и зависти, погрузив себя в смерть чрез отступление от Бога, умышляет смерть человеку: Бог провидит; и помысл смерти, в намерении врага губительный, в познании человека обращает в орудие предохранительное и спасительное. А человек ищет миновать приставленный к нему от Бога помысл смерти, чтобы достать минутное чувственное удовольствие: успевает избавиться от неприятной мысли о смерти, и впадает в действительную смерть. Cия книга бытия человека! Что было с Адамом, тому естественно быть и с нами: потому что мы естественные наследники Адама, если благодать и вера не сделают нас наследниками Богу и сонаследниками Христу. Человек, наследственно склонный ко греху, будет ли тверже против искушения, нежели человек, еще безгрешный, искушаемый ко греху, если отвергнет помощь, которая и для сего была необходима? – Конечно, нет! Итак если ты подкрепишь и оградишь себя благоразумным и благочестивым помышлением о смерти, как бдительною стражею: то, без сомнения, оно поможет тебе охранить себя, хотя не совсем от смерти, которая преступлением Адамовым уже вошла в мир и во всех человеков, впрочем от всего, что соделывает смерть страшною, бедственною, в полном смысле смертию. Но если, пренебрегая и отражая от себя мысль о смерти, мимо ея будешь устремляться только за удовольствиями чувственными, за приобретениями земными, за мечтами твоего воображения: то наконец, вместо страха от одной мысли о смерти, котораго ты убегал, внезапно и неизбежно встретишься с ужасами действительной смерти, не телесной только, которая есть более призрак смерти, нежели самая смерть, но и смерти второй, духовной, вечной, идеже червь их не умирает и огнь не угасает (Марк. IX. 44).
Из сего размышления может возникнуть вопрос: будет ли мысль о смерти, которую некогда Сам Бог поставил оградою противу вторжения в мир греха и смерти, – будет ли она довольно сильна и полезна, когда грех и смерть уже вошли в мир, и в нем царствуют? – На сие решительный ответ дает нам тот же благочестивый мудрец, котораго словами призвал я вас к настоящему размышлению о смерти. Во всех словесех твоих, говорит он, поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши (Сир. VII. 39). Много сказано: впрочем, если бы кто вздумал возразить, что слишком много: таковый скорее обнаружил бы неопытность своего мудрования, нежели опровергнул бы учение мудреца.
Если подлинно во всех словесех твоих будешь ты поминать последняя твоя, то есть, при всем, что думаешь, говоришь, делаешь, будешь воспоминать и принимать в разсуждение смерть, и последующия за нею, воскресение, суд, вечное осуждение, вечное блаженство;
если таким образом всякую твою мысль, желание, намерение, начинание, поступок, дело, предварительно будешь разсматривать и испытывать при свете вечности: то вера и благодать не дадут ли своим средствам более силы и действия к предохранению и спасению, нежели сколько силы и действия иметь могут прелести греха к соблазнению и погублению? Не исчезнет ли обаяние греховнаго, чувственнаго удовольствия, если ему противупоставятся последняя его, – безобразие разрушения, смрад гниения, червь могильный, тлящий и истлевающий, и наконец червь адский, никогда не усыпающий? Превозношение гордаго не падет ли, руки любостяжательнаго, жадно простирающияся, чтобы захватывать, на право и на лево, правильным приобретением и неправильным хищением, не опустятся ли, если укажут ему на немногие лакти земли, которыми вскоре ограничатся его владения, с тем, чтобы здесь можно было попирать его? Какой огонь страсти или нечистаго желания не угаснет пред силою неугасающаго огня геенскаго?
И если силен смертный помысл, вооруженный страхом, противу зла: то еще в высшем степени силен он, озаренный надеждою, в пользу добра, в подкрепление подвигов, собственно Христианских. Спасительная смерть Богочеловека дает новое значение смерти человеков, верующих в Него: ибо теперь смерть проникнута жизнию. Сквозь язвы Распятаго Христа струится свет безсмертия, и в смертную жизнь, и в самую область смерти; и сыны света возбуждаются, и с легкостию идут на трудныя дела света, к которым призывает их Евангелие. Вы должны распять плоть, и жить духом, заповедует оно. – Повинуемся, ответствуют они; потому что сеяй в плоть от плоти пожнет истление, а сеяй в дух от духа пожнет живот вечный (Гал. VI. 8). Да умрете миру, и да живете Богу. – Да будет; потому что мир преходит и похоть его, а творяй волю Божию пребывает во веки. Да распнетеся со Христом. – И сие вожделенно: аще бо с Ним умрохом, с Ним и оживем; аще с Ним страждем, с Ним и прославимся (2 Тим. II. 11). Умейте быть блаженными в изгнании за правду, в поношении, в страдании за Христа. – И сие возможно: потому что недостойны страсти нынешняго времени к хотящей славе явитися в нас (Рим. VIII. 18).
Мне кажется, братия, настоящими размышлениями дал я вам некоторый способ усмотреть надобность и духовную, далеко простирающуюся, пользу, а следственно и обязанность, поминать последняя. Итак время бы мне умолкнуть. Но поелику мы так часто теряем или отлагаем сие полезное памятование, чтобы беззаботнее наслаждаться благами настоящей временной жизни: то надобно еще показать вам, как вредно действует забвение последних даже на видимыя блага настоящей временной жизни.
Иерусалим пал. Иеремия сидит над развалинами его, и в плаче размышляет о причинах его падения. Какую же, думаете, Пророк открыл причину бедствия Иерусалима? – Может быть и не одну; но, как важную, заметил он ту, что Иерусалим не помнил последних своих. Не помяне последних своих, и низведеся пречудно (Пл. Иер. I. 9). Так, когда обыкновенным течением земных тленных вещей не вразумляются человеки поминать последняя; когда не внемлют вразумляющему о сем кроткому слову спасения, и грех умножается: тогда не хотящий вечной смерти грешника Бог, тяжко слышащим человекам возвещает последняя их, гласами громов, – событиями грозными, потрясающими, разрушительными.
Братия, общники смертности и безсмертия, да не отлагаем благомысленно поминати последняя, яко да не согрешаем, и спасемся, временно и вечно. Аминь.
(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
Не дивися, яко pеx ти: подобает вам родитися свыше. Иoaн. III 7.
Не удивительно, если рождение некоторых людей, которых жизнь особенно угодна Богу, и благотворна для прочих человеков, и предусматривается с обещанием радости, и воспоминается праздником. Так о рождении Великаго Предтечи Господня предрек Ангел: мнози о рождестве его возрадуются (Лук. I. 14). Но когда видим, что и день рождения каждаго человека обычай делает праздником личным или домашним: тогда раждаются помыслы недоумения, и даже удивления.
Рождение, за которым следует убегающая жизнь и неизбежная смерть, достойно ли быть предметом праздника? Человек, говорит Иов, рожден от жены малолетен, и исполнь гнева (Иов. XIV. 1): это ли праздновать? В беззакониих зачат есмь, говорит Давид, и во гресех роди мя мати моя (Псал. L. 7): что тут праздновать? – Блажен, кто может праздновать то рождение, которым восполняются недостатки, исправляются несовершенства, прекращаются бедствия сего перваго рождения, – рождение новое, рождение духовное, рождение свыше.
Подобает вам родитися свыше: сказал Господь Никодиму в ночной, уединенной с ним беседе. Не сказал: надобно тебе родиться вновь, хотя говорил с одним только человеком; но сказал: подобает вам: дабы видно было, что речь идет не о потребности сего или другаго человека в особенности, но что изрекается закон всем вам, которые желаете быть истинными учениками небеснаго Учителя Ииcyca Христа. Подобает вам родитися свыше.
Учение Господне о возрождении человека странным показалось Никодиму, хотя ему нельзя приписывать ни неблагонамеренности, поелику он признал Божественное посланничество Ииcyca по Его чудесам, – ни грубой необразованности, потому, что был Князь и Фарисей. Сперва возстал в нем чувственный разум, разсуждающий о предметах по понятиям телеснаго только мира, и вопросил: како может человек родитися, стар сый? еда может второе внити во утробу матере своея и родитися? А когда сие грубо- стихийное мудрование опровержено понятием о высшем рождении водою и духом: тогда еще вступил в состязание разум философский, и требовал объяснения и доказательства: како могут cия быти? Не бывает ли подобнаго сему и ныне? Что такое возрождение? Что за мысль – человека в течении его бытия, производить вновь, тогда как он, без сомнения, должен оставаться одним и тем же лицем? К чему сие изысканное мудрствование, сия непонятная таинственность? Не довольно ли быть просто добрыми Христианами? Такия слова против глубокаго Христианскаго учения не вырываются ли у некоторых, как камни, бросаемые наудачу, без сознания, что ими поразить желают? Знайте же, что дело идет не о произвольно-возносящемся мудрствовании, поелику с Апостолом, и я желаю всякому сущему в вас не мудрствовати паче, еже подобает мудрствовати (Рим. ХII. 3); не о пристрастии к темной таинственности, которую впрочем, не знаю, кто захотел бы предпочесть ясности возможной; не об уклонении от простоты, о которой со Апостолом, и я забочусь, да не како истлеют разумы ваша от простоты, яже о Христе (2 Кор. XI. 3): но дело идет о том, чтоб или приобресть, или утратить царствие Божие. Возрождение требуется не для того, чтобы сделаться мудрецом или таинственником, но для того, чтобы
приобресть Царствие Божие. Если ты удаляешь от себя мысль о возрождении: то удаляешь от себя возможность видеть царствие Божие. Аще кто не родится свыше, не может видети Царствия Божия, глаголет Господь. Итак повторяю: блажен, кто может праздновать свое рождение свыше.
На сие вы можете сказать: почему же нам и не поздравить себя с блаженством возрождения, когда мы рождены водою и духом во святом крещении? – Вот мысль, достойная внимательнаго изследования, в учении о возрождении.
Различим крещение водою и крещение духом, как различает их Сам Иисус Христос в Своем изречении к Апостолам: Иоанн убо крестил есть водою, вы же имате креститися Духом Святым (Деян. I. 5), и спросим: крещение, котораго мы сподобились, есть ли только крещение водою? – Нет без сомнения. Если бы оно было только крещение водою: то почти не разнилось бы от простых очистительных омовений, употреблявшихся во времена ветхаго Завета; оно было бы обряд, и не заслуживало бы наименования Таинства, которое отличительно дает оному Церковь; владычественное имя Отца и Сына и Святаго Духа представлялось бы в Крещении странно бездейственным; утверждать, что мы крестились во имя Святаго Духа, но не крестились духом, было бы непримиримое само в себе противоречие. Елицы во Xpиcma крестистеся, сказует Апостол, во Xpиcma облекостеся (Гал. III. 27): без сомнения, сего не может сделать вода, но разве дух. Если же крещение наше есть более, нежели крещение только водою: то нельзя не признать, что оно есть крещение водою и духом, или, по слову Господню, рождение водою и духом, и по выражение Апостола, баня пакибытия (Тим. III. 5); одним словом, возрождение. Итак подлинно во святом крещении мы сподобились возрождения, порождени, как изъясняет Апостол, не от семене истленна, но неистленна, словом живаго Бога, и пребывающа во веки (1 Петр. I. 23), – силою имени Отца и Сына и Святаго Духа.
Что ж? Итак подлинно есть Царствие Божие внутрь нас? – Должно быть так. Итак мы блаженны? – Пусть и сие скажет о себе, кто может; а я не смею, потому что вижу слишком много такого, что сему противоречит; вижу более явлений и дел человека невозрожденнаго, ветхаго, нежели возрожденнаго, новаго, более бедности Адамовой, нежели блаженства Христова.
Посмотрите, какими чертами описывает истинно возрожденных Священное Писание.
Всяк рожденный от Бога, греха не творит, яко семя Его в нем пребывает; и не может согрешати, яко от Бога рожден есть (1 Иoaн. III. 9). То есть: благодать Божия, как семя, как начало новой жизни в человеке, одушевляя его верою и любовию к Богу, непрестанно производит в нем добрыя помышления, намерения и дела; и потому совсем не сродно ему делать грех и находить в нем удовольствие. Всякой ли из нас крещенных отважится сказать о себе, что он таков?
Всякий рожденный от Бога побеждает мир (1 Иоан. V. 4). Всякой ли из нас чувствует себя таким победителем? Не многих ли из нас побеждает корысть, или слава, или суета мира, и влекут в плен его прелести?
Вы, пишется к возрожденным, помазание имате от Святаго и весте вся (1 Иоан. II. 20). И не требуете, да кто учит вы, яко то само помазание учит вы о всем (27). Укажите мне здесь хотя одного из сих ведущих вся, чтобы мне научиться от него разрешению трудностей излагаемаго теперь учения.
Мы стали теперь между противоположностями. С одной стороны есть причины думать, что мы причастны духовнаго возрождения чрез святое крещение; с другой есть признаки, по которым не льзя не признаться, что в нас большею частию не достает свойств и действий человека возрожденнаго. Как же изъяснить и согласить сии несообразности?
Здесь приличествует слово притчи Господней: подобно есть царствие небесное сокровищу сокровену на селе (Матф. XIII. 44). Село, или поле, изображает человека. Глубина, в которой скрыто сокровище, означает сердце или внутренность человека, более или менее открытую верою. Сюда в таинстве крещения Дух Божий, дышущий идеже хощет, дхнул невидимо, и внес в Своем дыхании сокровище, нетленное семя возрождения, новую жизнь от Бога. Итак сокровище положено, и точно есть на поле нашем: но каждый ли из нас сделал с своей стороны то, чего далее требует притча? Обрел ли оное глубоким самопознанием и вхождением внутрь себя? Скрыл ли от невидимых татей, смирением? Продал ли вся, елика имать, отвергся ли мира и плоти, отдал ли без остатка страсти и пожелания, чтобы взять внутреннее сокровище и употребить к своему блаженству? Если мы ничего такого не сделали; если совсем не позаботились проникнуть, чтo скрыто на нашем поле; если мы только на поверхности его пасемся чувственным удовольствием, как безсловесное злаком; если скрытое сокровище глубже и глубже зарываем уметами и дрязгом помыслов и дел суетных, нечистых, беззаконных: то сокровище лежит, но мы им не пользуемся; нетленное в нас семя не прозябает, не цветет, не плодоносит; духовная жизнь наша или в зародыше, или в обмороке; надобно желать, чтобы о нашем возрождении вновь попекся кто-нибудь, как Святый Павел о возрождении, крещенных еще прежде, Галатов, когда он писал к ним: чадца моя, имиже паки болезную, дондеже вообразится Xpиcmoc в вас (Гал. IV. 19). То есть: как раждающая мать, нахожусь я в подвиге и страдании, дабы споспешествовать вашему духовному рождению, и притом уже не в первый раз: сперва сие было нужно, когда надлежало посредством веры и крещения положить в сердцах ваших начаток духа; но когда вы, наченше духом, ныне плотию скончаваете (Гал. III. 3), то потребен новый болезненный подвиг, дабы погребенное под преобладающею плотию духовное сокровище открыть, дабы задержанный росток духа возрастить до приношения плодов духовных, дабы впечатленный в душу крещением образ Христов прояснить и проявить во всех ея способностях, силах, расположениях и делах Христоподобных и Богоугодных. Паки болезную, дондеже вообразится в вас Христос.
Кто соглашается с сими размышлениями в том, сколь важно и необходимо для истиннаго Христианства возрождение; а между тем в своей жизни, делах и совести не обретает успокоивающаго свидетельства, что он действительно пользуется плодами возрождения; тому надлежит не без заботы подумать, в каком же он состоянии находится, и к чему сие ведет. Суд Христов произнесен и, верно, не переменится. Как судил Он в безмолвную ночь в присутствии одного Никодима: так же будет судить и в славный последний день в присутствии всех Ангелов и всех человеков: не рожденный свыше, не может видети Царствия Божия!
Иные думают: можно ли определить все шаги к Царствию небесному? Может быть, спасемся как-нибудь и мы. – Это походит на то, как если бы кто, приметив трудность и неизвестную надежду земледелия, сказал: может быть, родится хлеб и без возделывания и без посева. Сеяй в дух, говорит Апостол, от духа пожнет живот вечный (Гал. VI. 8). Если не сеем: то верно и жать нечего будет.
Иной напротив, скажет: хорошо же; я непременно буду сеять в дух, и сделаюсь возрожденным. – Нет, возлюбленный! И это не есть надежный путь. Ни безпечное: может быть, ни самонадеянное: непременно, негодятся в делах духа. Кто как будто на
заказ думает сделаться возрожденным: тот всего скорее сделается мечтателем. Не может младенец родиться, когда и как захочет: родить его должна мать, по порядку природы. Равным образом не может человек возродиться, когда и как захочет: возродить его должен Дух Божий, по порядку благодати.
Между крайностями безпечной недеятельности и самонадеянной предприимчивости лежит скромный, но деятельный путь духа, который указует Апостол следующими словами: со страхом и трепетом свое спасение содевайте (Фил. II. 12). Содевайте спасение, а не думайте, что оно соделается само собою, но содевайте со страхом и трепетом, не полагаясь на то, что делаете сами, и остерегаясь непрестанно, чтобы не противиться действованию в вас Божию. Бог бо есть действуяй в вас, и еже хотети, и еже деяти о благоволении (13).
Хотите ли знать в особенности о возрождении, что наиболее зависит от нас, и что наиболее нужно с нашей стороны? Посмотрите, по указанию Апостола, на образ возрождения, представленный в рождении естественном. Не одна раждающая болезнует родами, но и раждаемое болезнует и плачет. Вот живая притча для учения о возрождении. Болезнуй о ветхой, плотской жизни, от которой ты еще не разрешился; плачь о грехах своих, не только потому, что ад угрожает тебе за них, но еще более потому, что ты Богу, тебя сотворившему, и тебя любящему, не был верен, что пред Христом, за тебя пострадавшим, явился неблагодарен, что Святаго Духа опечалил; плачь слезами сердечными, слезами печальной любви; найди себе пищу в сих слезах, по написанному: быша слезы мне хлеб день и нощь (Пс. XLI. 4). Печаль бо, яже по Бозе, покаяние не раскаянно во спасение соделовает (2 Кор. VII. 10) – покаяние не словесное только, но деятельное, не кратковременное, но решительное и постоянное, то, которое в крещенных Церковь знаменательно называет вторым крещением, и следственно существенною принадлежностию возрождения, то, о котором радость бывает на небесах.
Познайте, ищущие быть чадами Божиими, духовный вкус чистой, Божественной печали, и познаете возрождение, и вкусите новую жизнь, на радость себе и Небу, на радость полную, неотъемлемую во веки. Аминь.
(Напечатана в собраниях 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
Прежде даже не помолишися, уготови себе, и не буди, яко человек, искушая Господа. Сир. XVIII. 23.
Как приятен вид нивы, покрытой колосьями, которые зыблет тихий ветер, и полнота плода клонит долу: так приятен вид Церкви, наполненной молящимися, в которых веяние Духа Божия производит кроткия движения сердец, и которых, плодотворное в них, благочестие преклоняет пред Богом и Его Таинствами. Не из воображения беру я сей образ, но из Евангелия. Оно, изъясняя себя и свое действие, уподобляет учение семени, проповедующаго – сеятелю, слушающих – земле возделываемой, а уверовавших – земле
возделанной и насеянной, которая плодит прежде траву, потом клас, таже исполняет пшеницу в класе (Map. IV. 28).
Но должно признаться, что таже притча, которая, как чистое зеркало, усугубляет приятность того, чтo вижу пред собою в церкви, не позволяет мне безпечно предаться приятности сего видения. Земля плодит прежде траву, потом клас, таже исполняет пшеницу в класе. Итак есть не только трава без колоса, потому что молода; – есть души еще младенчествующия в Христианстве, и потому не приносящия плода духовнаго; но есть и клас без зерна; – есть души, которыя имеют наружный образ благочестия, без внутренней силы онаго. Колос без зерна походит на колос полный; образ благочестия походит на истинное благочестие: как это обманчиво! Чем долее колос не наполняется зерном, тем он ближе к состоянию конечной пустоколосицы, в которой ничего не найдется для житницы; – чем далее человек остается при одном поверхностном образе благочестия, не исполняясь возраждающею силою онаго, тем он ближе к конечному закоснению в сем состоянии духовнаго безплодия, в котором ничего не найдется годнаго для царствия небеснаго: как это опасно! А при том вот что наиболее внушает заботу: колос не виноват, если небо и земля не наполнили его зерном: но чтобы человек исполнен был плодов благих, для сего Небо всегда готово с своими благодатными влияниями; он сам виновен, если нерадит привлекать оныя верою, молитвою, всецелым преданием себя влияниям Неба.
«Что ж делать? Я молюсь, и призываю влияние Неба. Не в моей то власти, чтобы молитва моя исполнилась». – Не сие ли думают некоторые, и, может быть, многие? В ответ на сие предлагаю наставление Мудраго о том, что состоит в нашей власти, дабы молитва наша была Богоприятна. Прежде даже не помолишися, уготови себе, и не буди, яко человек, искушая Господа.
Нечего дивиться, если не успешно делается такое дело, к которому приступают, как случится, на удачу. Если хочешь победоносно сражаться: приготовься приличным вооружением себя, и обучением искусно владеть оружием. Если хочешь переплыть реку: приготовься снятием с себя одежды, которая связала бы тебя, отягчила и погрузила в глубину. Подобно сему, если хочешь молиться с пользою и успехом: прежде даже не помолишися, уготови себе.
Но в чем состоять может приготовление к молитве?
Скажем ли: должно знать Бога, не токмо, как сотворившаго нас в начале, но и как пекущагося о нас ежедневно, ежечасно?
Скажем ли: должно веровать, что Божие о нас промышление совершается, не только посредством законов, данных от Бога природе всех существ, но и независимо от законов природы, всевластною и вседействующею волею Божиею, что воля Божия, по человеколюбию, преклоняется к нашей воле, чтобы ее исполнить; что Бог не только позволяет, но и хощет, чтобы мы возносили к Нему наши непорочныя желания в молитве?
Скажем ли: должно уповать, что не смотря на ничтожность нашу по самой природе, не смотря на недостоинство наше, по причине греха, Бог, по безпредельному милосердию Своему, не отвергнет и нашей молитвы, как уверяет нас непреложное слово Господне: аще вы лукави суще умеете даяния блага даяти чадом вашим, кольми паче Отец ваш небесный даст блага, – даст Духа Святаго, – просящим у Него (Матф. VII. 11. Лук. XI. 13)?
Скажем ли: должно, по изречению и примеру Давида, предзреть Господа пред собою (Пс. XV. 8), с твердою уверенностию представлять себе, что Бог, невидимо, но действительно присутствует при нашей молитве, нас видит, слышит, испытует наше сердце, чтобы дать нам по сердцу нашему?
Все сие должно быть уже известно каждому молящемуся. Это такия приготовительныя к молитве расположения, без которых не только молитва не может быть успешна, но и едва ли может быть молитва.
Есть еще некоторыя приготовления к молитве, которых потребность может быть не примечена, или забыта, без которых молитва может начаться и продолжаться, но не может иметь истиннаго и полнаго успеха.
Одно из таких приготовлений к молитве есть прощение врагам и примирение со всеми ближними нашими, то есть, со всеми человеками. Ибо что говорите вы в той молитве, которая ни для кого не может быть чуждою, и в которой ничего не можно переменить, потому что образ молитвы, преданный Самим Господом, без сомнения, есть и сам в себе совершен, и каждому молящемуся приличен? – Вы говорите: остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; то есть: прости нам грехи наши, как и мы прощаем всякому оскорбившему нас. Если вы говорите cиe без особеннаго внимания, без предварительнаго испытания своего сердца: то легко может случиться, что во время молитвы вашей, в нем таиться будет вражда, или огорчение на ближняго, и следственно слова уст: как мы прощаем, так прости нам, от состояния сердца, по необходимости, получат превратный смысл: как мы не прощаем, так и нам не прости. Чтобы предохранить себя от сей погрешности, которая, очевидно, испровергает действие молитвы, нужно тщательно испытывать миролюбивое расположение нашего сердца; одно мысленное испытание онаго не надежно; тогда только можем быть уверены, что мы с своей стороны совершенно примирились с ближним нашим, если самым делом исполнили все для нас возможное, чтобы и с его стороны примирение совершилось. Сия предосторожность, сие приготовление к молитве так нужно, что даже начатую без онаго молитву Господь повелевает прекратить, и обратиться к приготовлению. Аще, говорит, принесеши дар твой ко Олтарю, и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред Олтарем, и шед прежде смирися с братом твоим (Матф. V. 23. 24).
Приметим, как строга заповедь примирения. Помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: сие случается иногда так, что ты не находишь в себе никакой вины против сего брата. Но Господь и сего случая не изключает из обязанности искать примирения прежде молитвы: шед прежде смирися с братом твоим. Какая нужда в сей строгости? – спросит иной. Почему не могу я совершить своей молитвы, не заботясь о том, как расположен ко мне брат? – На сии вопросы я могу ответствовать просто: не знаю. Заповедь Господня ни мало не потеряет от того своей силы. Если бы твой заимодавец прощение такого долга, за который ты мог бы умереть в темнице, предлагал тебе под условием, чтобы ты простил маловажный долг твоему должнику: безумно было бы не принять сего легкаго и выгоднаго условия потому только, что ты не догадываешься, почему оно предложено. Подобно сему, когда Бог прощение грехов, за которые подлежал бы ты вечной смерти, обещает тебе, под условием, чтобы ты простил ближнему какое-нибудь оскорбление, примирился с ним после какого-нибудь недоразумения: безумно было бы лишать себя великаго прощения Божия, потому только, что ты не догадываешься, для чего так настоятельно требуется твое малое прощение ближнему, или примирение с ним.
Какая нужда, говоришь ты, в сей строгости, с которою требуется от тебя подвиг примирения? – Нужда так не малая, как никогда не бывают малы намерения Божии.
Строгость сия есть милость, и притом бoльшая, нежели ты воображаешь. Ты хочешь быть благополучен, и о том хочешь молиться. Бог хощет более; Он хощет, чтобы благополучны были все Его создания, поколику оне сие принять могут; посему хощет Он, чтобы по возможности благополучен был и ты, но также и брат твой, который имать нечто на тя, и который от того безпокоен, или, что тоже, не благополучен. Если ты с любовию и смирением будешь искать примирения с сим несчастным братом: то ты его сердце, в которое вонзилась вражда или досада, освободишь от сей занозы; оно сделается и спокойнее, и чище прежняго; таким образом ты будешь служителем Провидения Божия в деле благополучия твоего брата. Видишь ли, какая важная и прекрасная нужда требует от тебя подвига примирения, и какая в строгости сего требования заключается милость?
Почему, говоришь ты, не могу я совершить моей молитвы, не заботясь о том, как расположен ко мне брат? – Потому, что если ты не заботишься о брате, который имат нечто на тя, то ты не заботишься о спокойствии его духа, и о чистоте его сердца, и следственно о его благополучии; если не заботишься о его благополучии, то ты его не любишь; не любяй брата, по свидетельству возлюбленнаго ученика истинной любви, пребывает в смерти (1 Иоан. III. 14); мертвый ничего делать не может; следственно ты, будучи мертв духовно, яко не любяй, не можешь и духовнаго дела молитвы совершить, как должно. Таже не любовь, которая не отверзает сердца твоего к ближнему, держит оное заключенным и для Бога. Шед смирися с братом; положи в сердце твое искру чистой любви; сия искра поможет, да исправится молитва твоя, яко кадило пред Богом.
Другое, важное для успеха в молитве, приготовление к оной есть восприятие искренняго желания и твердаго намерения оставить всякий грех, которому мы подвержены, и жить по воле Божией. Обратися ко Господу, поучает Премудрый, и остави грехи; помолися пред лицем, и умали претыкания; восходи к Вьшнему, и отвратися от неправды, и зело возненавиди мерзость (Сир. XVII. 21 – 23). И Апостол основание духовнаго здания Божия в человеке означает сею верною отличительною и охранительною печатью: да отступит от неправды всяк именуяй имя Господне (2 Тим. II. 19). Как-бы так сказал он: если ты именуешь имя Господне во исповедании, в призывании, в молитве, и отступаешь от неправды; то в тебе есть твердое основание, и верное знамение новаго, спасаемаго человека, котораго Бог возсозидает благодатию Своею из ветхаго, погибающаго: а если ты не отступаешь решительною волею от неправды, то хотя ты и призываешь имя Господне; основание твое не твердо, знамение твое сомнительно, и молитве твоей столько не достает силы, сколько не достает чистоты. Уклоняяй ухо свое не послушати закона, говорит Соломон в притче, сам и молитву свою омерзил (Притч. XXVIII. 9). Посему не удивительно, если Господь не преклоняется к такой молитве соизволением на просимое, и даже отвращается от нея. Что мя зовете, Господи, Господи, и не творите, яже глаголю (Лук. VI. 46)? – Пророк Исаия, слышав конечно жалобы Иудеев на безуспешность их молитв, вот как вразумляет их о причине сей безуспешности: еда не может рука Господня спасти? или отягчил есть слух Свой, еже не услышати? Но греси ваши разлучают между вами и между Богом; и грех ради ваших отврати лице Свое от вас, еже не помиловати. Руце бo ваши осквернены кровию, и персты ваши во гресех, устне же ваши возглаголаша беззаконие, и язык ваш неправде поучается (LIX. 1–3).
Какая же мне надежда, скажет грешник, если самая молитва, которою желаю испросить прощение греха, не приемлется Богом? – Ответствую ему: надежда твоя есть сия самая молитва, но соединенная с покаянием неизменным, с решительным оставлением греха. – Но как мне освободиться от греха без помощи благодати Божией, которую желаю приобресть молитвою? – То правда, что не льзя освободиться от греха, без благодати Божией: но и благодати Божией не свойственно, освободить тебя от греха без воли твоей; потому что благодать не хощет сделать принуждения твоей воле; не хощет отнять у тебя
прекрасный дар свободы, который ты так худо употребил, продав себя в рабство греху, за скоропреходящее и обманчивое удовольствие. Сделай же свое, малое; и тогда молись, и благодать сотворит с тобою свое великое. Оставь грех, решительным желанием не делать его более: и тогда молись, и благодать самым делом освободит тебя от его владычества. Оставь грех вольный; и тогда молись, и благодать избавит и предохранит тебя от греха невольнаго, и соделанный невольный грех в вину тебе не поставит. Оставь грех сердцем, – не люби, а возненавидь оный; оставь грех умом, – старайся и не думать о его прелестях; и тогда молись; и благодать поможет тебе стяжать чистое сердце, чистый ум, чистую душу и тело, чистую жизнь.
Кто, не уготовав себя предварительно таковыми расположениями, приступает к молитве, кто просит от Бога милостей и благодеяний, не подумав о том, как бы завтра не оскорблять Его грехами, в которых виновен пред Ним сего дня: тот по истине, как изъяснялся Премудрый, есть яко человек, искушаяй Господа. Ибо если бы вместе с словами молитвы обратить в слова и то, что кроется в сердце молящагося без желания своего исправления: то чтобы это было? «Господи, прости мне грехи, которыми я оскорбил Тебя, но я не намерен прекратить подобныя оскорбления; исполни мое желание, но я не обещаюсь исполнять Твою волю». Если бы с подобными речами обратился кто к земному властелину или судии: не всякий ли здравомыслящий принял бы cиe не за просьбу, а за безразсудное покушение вывесть из терпения и раздражить? Кольми паче предстоящий Богу с словами уст молитвенными, и с расположениями сердца мятежными, есть дерзновенный искушаяй Господа, до чего простираться может Его долготерпение. Оно простирается уже очень долго, если такой молитвенник не поражается правосудием Божиим. А отсюда конечно еще не очень близко до благодатнаго приятия и исполнения молитвы.
Христианин! не буди яко человек искушаяй Господа. Не принеси злобы пред лице Всеблагаго, нечистоты пред лице Всечистаго. Прежде даже не помолишися, уготови себе. Наполни елеем светильник, чтобы он горел ясно и долго. Наполни миром сердце, чтобы молитва твоя была светла и постоянна. Ускори позаботиться, чтобы удалить от духовнаго кадила смрад жития нечистаго и неисправимаго. Будь верен и тщателен в сих начальных приготовлениях к молитве и Дух Божий, который есть Дух молитвы, ходатайства за тебя воздыханиями неизглаголанными, наставит тебя в дальнейшем совершении сего духовнаго делания, да принесешь плод Богови, собираемый в живот вечный. Аминь.
(Напечатана в coбpанияx 1844 и 1848 гг.)
<1844 год>
Темже царство непоколебимо приемлюще, да имамы благодать, ею же служим благоугодно Богу, с благоговением и страхом. Евр. XII. 28.
Сии увещательныя слова написал Святый Апостол Павел к Христианам из Евреев; а глаголавший в Нем Дух Святый преподал в них наставление Христианам всех народов и времен, следственно и нам.
Как увещание простирает Апостол не ко властям, а ко всем Христианам без различия: то из сего должно заключить, что принятием непоколебимаго царства означает он участие не во власти царской, а в преимуществах и благах непоколебимаго царства.
Благодать, о которой говорит здесь Апостол, не как даруемой от Бога человеку, а как воздаваемой человеком Богу, очевидно есть благодарность.
По сим замечаниям разум Апостольскаго наставления есть следующий. Если благость Божия дарует нам участие в преимуществах и благах непоколебимаго царства: то мы должны иметь в сердце благодарность к Богу, и, по чувству благодарности, должны Ему служить благоугодным Ему образом, с благоговением и страхом.
Следуя сему Апостольскому побуждению к благодарности пред Богом, долженствующей обратиться в служение Богу, не оставим, братия, без особеннаго внимания, какого качества от нашего благодарнаго служения Богу требует Апостольское слово. Да служим, говорит Апостол, благоугодно Богу с благоговением и страхом.
Надобно несколько более углубиться в основание, на котором утвердил Апостол сию заповедь. Сперва сказал он Христианам: приступисте к Сионстей горе, и ко граду Бога живаго, Иерусалиму небесному и тмам Ангелов, торжеству и Церкви первородных, на небесех написанных: потом на сей мысли основал заключение: темже царство непоколебимо приемлюще, да имамы благодать, ею же служим Богу. Из сего видно, что неопределенным наименованием царства непоколебимаго Апостол указует собственно на царство небесное и вечно блаженное. И если сие царство имеем мы в виду; и даже приемлем оное, и тем побуждаемся к благодарности и благодарному служению пред Богом: то, кажется, всего ближе было бы требовать, чтобы мы служили Богу с надеждою, с радостию, с веселием. Но не так разсуждает Апостол. Он говорит: да служим благоугодно Богу с благоговением и страхом.
Еще более удивиться можно сему разсуждению Апостола, если вспомним, что он в другом случае страх полагает принадлежностию рабскаго состояния человеков, живших под законом ветхаго Завета, как-бы чуждаго Христиан, сущих под благодатию новаго Завета. Не приясте, говорит, духа работы паки в боязнь, но приясте духа сыноположения (Рим. VIII. 15). И еще: Не даде нам Бог духа страха, но силы и любве и целомудрия (2 Тим. I. 7). Подобно и другой Апостол говорит о страхе, как о несовершенстве, от котораго можно наконец освободиться: совершенна любы вон изгоняет страх; яко страх муку имать; бояйся не совершися в любви (1 Иоан. IV. 18).
Как же согласить сии различныя воззрения на один предмет? И не должно ли опасаться, что стремящиеся к совершенству любви оставят позади себя страх, и следственно нарушат заповедь о служении Богу со страхом, или, напротив, держащиеся страха задержат себя в восхождении к совершенству любви?
Cии вопросы показывают, что не к юным только детям обращать можно сие приглашение венценоснаго наставника: npиидите чада, послушайте Мене, страху Господню научу вас (Псал. XXXIII. 12).
Не думаю, чтобы нужно было учить, что есть вообще страх Божий. То, что довольно ясно по простому ощущению опытному, не редко становится темнее от искуственных определений. Если вы знаете, что такое страх раба пред царем, обвиненнаго и повиннаго пред нелицеприятным судиею: то увеличив меру даже до безмерия, вы можете понять, что такое должен быть страх человека пред Богом.
В отвращение недоразумений, необходимо нужно различить особенные виды, в которых сей страх является, и степени, по которым он восходит или нисходит, в различных людях, или же в различных внутренних состояниях одного и того же человека. Чтобы различение не было произвольным, заимствуем оное из самаго Апостольскаго слова. Не приясте духа работы паки в боязнь: итак есть вид страха, который можно назвать рабским, а сему противоположить можно страх сыновний. Страх рабский, при служении Богу, есть внутреннее расположение души, которая боится Бога, карающаго грех, и потому отвращается и убегает греха, и всего Богу неугоднаго. Страх сыновний есть внутреннее расположение души, благоговейно любящей Бога, как всеблагаго отца, и по любви боящейся оскорбить Его. Высшая степень сыновняго страха есть страх чистый, совершенно проникнутый любовию, и освобожденный от рабской боязни. Напротив того, нисшая степень рабскаго страха есть страх раба лукаваго и лениваго, – такое внутреннее состояние человека, в котором он боится не столько Бога, сколько мучения за грех, и потому хотя отчасти служит Богу по наружности, но внутренно не ненавидит греха, не подвизается против него для добродетели, и готов предаться ему, как скоро может представить его не так тяжким, чтобы за него угрожала вечная казнь.
После сих различений не трудно уже определить и взаимно согласить истинный смысл разнообразных священных изречений относительно страха Божия в человеке. Если Апостол говорит нам Христианам, что не даде нам Бог духа страха: то, без сомнения, он разумеет здесь страх рабский, или, по собственному его выражению, дух работы в боязнь, а не страх сыновний, который не чужд дарованному нам духу сыноположения, потому что есть одно из движений сего самаго духа. Подобным образом, если другой Апостол сказует, что совершенна любы вон изгоняет страх: то и сей говорит о страхе рабском; страха же сыновняго и чистаго не имеет нужды изгонять любовь, которая сама в нем действует. Чистое не подлежит отвержению, почему и говорит писание о страхе Господнем чистом, что он пребывает в век века (Псал. ХVIII. 10).
Остановиться на степени страха однех наказаний, без сомнения, было бы низко для Христианина: он должен подвизаться, чтобы очищать свой страх, и от рабскаго восходить к сыновнему. Но и напротив, если бы кто сказал: хочу водиться духом сыноположения и не забочусь о страхе; или: предаюсь любви совершенной, и отлагаю страх: таковый, в дерзновенном возношении помысла, был бы недалек от падения. Бог даровал тебе духа сыноположения; но не сказал тебе: не имей более страха. И возлюбленный ученик Христов, провозвестник любви совершенной, не уполномочивает тебя изгонять из сердца твоего страх, а только открывает тебе тайну совершенства, что совершенная любовь, когда приходит, сама изгоняет страх без твоего усилия, без твоего участия, и, может быть, даже без твоего ведома, и то, может быть не на-всегда; потому что, между тем как любовь изгоняет страх, да насладится человек торжеством благодати, смирение обратно призывает страх, да не забудет облагодатствованный своего недостоинства. И если ты удалишь от себя страх: то кто же приведет тебя к любви? Потому что, как сказует Премудрый, страх Господень на стезях любления поставляет (Сирах. I. 13).
Кто принес на землю, и даровал человекам сыноположение Божественное? Не единородный ли Сын Божий, Который для сего и воплотился, и кровию Своею написал нам отпущение из рабства греха, отягченнаго страхом смерти, в свободу чад Божиих? Что
ж? Освободил ли Он нас и от обязанности страха пред Богом? Напротив, Он проповедал ее сильнее и настоятельнее, нежели кто-либо из учеников Его. Не убойтеся, глаголет, от убивающих тело, и потом немогущих лишше что сотворити. Сказую же вам, кого убойтеся: имущаго власть по убиении, воврещи в дебрь огненную. Ей, глаголю вам, Того убойтеся (Лук. XII. 4. 5).
И так уже не станем удивляться, что Святый Павел, который и совершенную любовь знал, и сыноположение проповедывал, тем не менее заповедывал служить Богу, со страхом. Позаботимся же еще больше о исполнении сей заповеди, нежели о ея изследовании. Исполнение паче изследования должно показать ея достоинство, силу и благотворность.
Если страх Божий предводит вас на служение Богу во храм: он не укоснит принести вас сюда, как на крилах; поставит вас здесь точно пред лицем Божиим; отверзет ум ваш для глубокаго внимания Слову Божию, сердце для принятия благодати Тайнодействия; он не позволит мыслям и взорам блуждать по земле, когда они должны быть устремлены к небу, откуда испрашивается и приходит помощь, не допустит вас утратить блаженную беседу с Богом ради празднословия с человеком; он соделает ваше в Богослужении участие и Богу благоугодным, и душе вашей сладостным и питательным.
Если страх Божий от храма сопровождает вас в жизнь домашнюю и общественную: он будет для вас верным стражем от опасных встреч, твердою стеною против враждебных стрел, скромным ходатаем высоких благ.
Опасаешься ли обаяния греха? – Страх Господень отреяет грехи (Сирах. I. 21).
Ищешь ли премудрости? – Начало премудрости страх Господень (Притч. I. 7); и не только начало, но и исполнение премудрости, еже боятися Господа (Сирах. I. 16).
Угрожаешься ли бедою или смертию? – Боящийся Господа ничего убоится, и не устрашится; Той бо надежда ему (Сирах. XXXIV. 14). Страх Господень источник жизни, творит же уклонятися от сети смертныя (Притч. XIV. 27).
Кто есть человек бояйся Господа? – ищет Пророк, как ищут человека, которому спешат объявить щастливую весть; – кто есть человек бояйся Господа? Законоположит ему на пути, его же изволи. Душа его во благих водворится, и семя его наследит землю. Тайна Господня боящимся Его, и завет Его явит им (Псал. XXIV. 12–14).
Только при страхе Божием благозаконен подвиг, верна надежда, безопасна радость. Посему сказано: работайте Господеви со страхом, и радуйтеся Ему с трепетом (Псал. II. 11).
Если вы даже святые: то и святым вам сказуется: бойтеся Господа вcu святии Его (Псал. XXXIII. 10). Если же не дерзаете сего достоинства приписать себе: то тем паче со страхом и трепетом свое спасение содевайте (Фил. II. 12), творяще святыню в страсе Божии (2 Кор. VII. 1). Аминь.
<1811 год>
(Напечатано в собраниях 1844 и 1848 гг.)
Бысть же ходящим им, и Сам вниде в весь некую: жена же некая именем Марфа прият Его в дом свой. Лук. X. 38.
Блаженна ты, не славная и совсем неизвестная по имени весь: ибо Христос, Господь славы, посещает тебя. Благословен ты, не богатый, вероятно, дом: ибо Христос, богатый милостию входит под кров твой. Закхей погибал от страсти любостяжания: но как скоро посетил дом его Христос, в тот же самый день спасение сему бысть (Лук. XIX. 9). Будет спасение и дому Марфы, приявшей Спасителя, будет, без сомнения.
Блаженно и всякое место или дом, которыя удостоиваются посещения Божественнаго. Наипаче же блажен человек, достойно приемлющий Божественное посещение. Ибо если посещает место невместимый Бог: то для того, чтобы посетить человека, и в его душе устроить Себе обитель.
И что значит, что Евангельское повествование о посещении Христовом, так часто провозглашает пред нами Церковь? Не хощет ли она возбудить в нас жажду Божественных посещений? Не хощет ли вразумить нас, как можно привлекать, и как достойно принимать оныя?
О Высокая Дверь посещений Божественных, живый град живаго Бога, первенствующая обитель Христа! Mapия, блаженная паче той, которая избрала благую часть, ибо Ты избрала, или лучше, Тебя избрало, всецелое и всесовершенное благо, Тебя прежде всех, но и ради всех, во тме седящих, посетил есть Восток свыше, и не только посетил, но и обитал в Тебе, и под сению Твоею, Верховный Посетитель душ! Дверию гроба отходя от нас, чтобы взаимно посетить Его, и обитать с Ним в Его славе, оставь нам за Собою отверстыми двери милосердия. Воспомяни Ему о смиренной веси на распутии мира, которая однако же принадлежит к Его царству, о утлой хижине в юдоли тления, которую однако же Он Сам, и для Себя Самого, построил. Да не вотще жаждет душа благодатнаго посещения Его, да не вотще приидет посещающая благодать в душе, не умеющей сретить и принять.
Мне слышится, что душа говорит: о если бы только посетил меня Бог Своим благодатным посещением! Как бы уже не принять Его мне с благоговением, с усердием, так, как благоугодно Посещающему?
Вопреки сему, гораздо справедливее можно сказать: о, если бы только ты был способен, расположен, готов принять достойно благодатное посещение! Возможно ли, чтобы не посетил тебя вскоре Бог, Который, по созерцанию Иова, внимает умом к человеку, посещение творит ему по всяко утро, и во всякое мгновение испытует его (Иов. VII. 17. 18).
Но что препятствует человеку с успехом искать Бога, и достойно принимать Его благодатныя посещения? – Евангельское повествование о Марфе, приявшей Господа в дом свой, к вразумлению нашему показывает, что наиболее препятствует в том попечение житейское, или привязанность к земному.
Марфа уже не искала только, или желала посещения Христова, но и получила оное. Пpият Его в дом свой. Она приняла Его с благоговением: ибо и Господом нарекла Его, и от Него просила повеления сестре своей, будучи властна сама распоряжать в своем доме. Господи, не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави? – Рцы убо ей, – Марфа приняла Господа с усердием: ибо тщательно готовилась угостить Его, как поступил и Авраам во время бывшаго ему посещения Господня. Марфа же молвяше о мнозе службе. Не располагает ли сие думать, что приняла она Христа достойно и благоугодно Ему? – Не спешите мнением решительным. Подождите суда Христова. Что же глаголет Господь? – Не одобряет приема, который делала Ему Марфа, и дарует преимущественное благословение Марии, на которую Марфа жаловалась. Что сему причиною? В чем укорить можно Марфу? Она укорена в житейском попечении. Марфо, Марфо, печешися, и молвиши о мнозе.
Если таким образом уже принятому благодатному посещению повредило житейское попечение, и более или менее похитило плод онаго: не больше ли еще может оно препятствовать и вредить тем, которые только еще начинают искать Бога и благодати Его?
При внимательном разсмотрении Евангельскаго повествования можно различить некоторыя особенныя действия, которыми житейское попечение препятствует человеку благоугождать Богу, и приобретать благодать Его, или сохранять приобретенную. Оно развлекает и смущает. Отуманивает око ума в усмотрении света истины. Обезсиливает волю в избрании лучшаго.
Житейское попечение развлекает и смущает. – Посмотрите на Марфу. Христос в ея доме, – Тот, для Котораго множество народа бегало по селениям и по пустыням, чтобы увидеть Его, чтобы услышать слово Его. – Тот, Котораго мнози пророцы и царие восхотеша видети и не видеша (Лук. X. 24), – Котораго день, знакомый уже с Божественными посещениями Авраам рад был видеть, и когда увидел только издалека, возрадовался (Иoaн. VIII. 56), искомый, вожделенный, для Марфы близок, видим, слышим. Что же Марфа? Радуется ли о Нем? Наслаждается ли Его лицезрением и слышанием глаголов Его? – Сомнительно. У нея иное занятие, иныя мысли и чувствования. Она думает и заботится о муке и елее, о хлебе и рыбах. Божественнаго Учителя истины, Подателя благодати, почти нет для нея: Марфа же молвяше о мнозе службе. Негодование на сестру, неразделяющую сей заботы, обращает наконец ее к Господу: но и у Него ищет она помощи для того только, чтобы увеличить заботу и развлечение, и вовлечь в тоже других. Ставши же рече: Господи, не брежеши ли, яко сестра моя едину мя остави служити? Рцы убо ей; да ми поможет.
Помысли, Христианин, что Христос Господь, или действительно посещает дом души твоей, или стоит у дверей, и ожидает, чтобы ты приял Его в дом свой. Если это кажется не довольно вероятным: не нашим словом уверяем тебя. Слыши, как Он сам возвещает о себе всем нам: се стою при дверех, и толку: аще кто услышит глас Мой, и отверзет двери, вниду к нему, и вечеряю с ним, и той со Мною (Апок. III. 20). Скажем ли на сие: не видим Тебя, Господи, стояща; не слышим Твоего толцания? – Неуместный спор! Господь не обманывает нас; оправдится Он во словесех Своих (Псал. L. 6). Как же случается, что Он стоит при дверех, а мы не видим; толцет, а мы не слышим? – Так, как случилось подобное сему с Марфою. Житейское попечение влечет нас от предмета к предмету, от занятия к занятию, от заботы к заботе: и как заботы наши большею частию не так бывают успешны, как мы желали бы; то неудача смущает нас, недостаток помощи огорчает, препятствие от других раздражает; желания и страсти шумят как ветры, как волны; мы мятемся всуе; волнуем сами себя, к собственному вреду и опасности; обуреваемая внешно и внутренно
душа не примечает кроткаго присутствия, не слышит тихаго гласа вожделенной и спасительной благодати.
Житейское попечение отуманивает ум пред светом истины и благодати. – Такое затьмение ума Господь обличает в Марфе, когда сказует ей, что едино есть на потребу. Как прежде сего вразумления не уразумела она, сама собою, сей истины, если не глубоко, по крайней мере в простом и открытом значении слов? Положим, что не вдруг могла она возвыситься к постижению того, каким образом единое на потребу есть Бог, и Его слово, и Его царствие, по реченному: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих (Матф. IV. 4); и еще: ищите прежде царствия Божия, и сия вся приложатся вам (Матф. VI. 33). Но прияв Xpиcтa в дом свой, и следственно имея о Нем некоторое познание предварительно, как не поняла она по крайней мере того, что для Рекшаго: Мое брашно есть, да сотворю волю Пославшаго Мя (Иoaн. IV. 34), для Постившагося четыредесять дней и нощей, для Питающаго многия тысящи народа немногими хлебами, не суть на потребу многие роды пищи и пития? Как не догадаться бы ей, что Пришедший в мир, да свидетельствует истину (Иоан. XVIII. 37), Нарицающий Себя хлебом животным, Призывающий к Себе жаждущих, не тем благоугождается, чтобы Ему в изобилии предлагали брашно гиблющее, но разве тем, чтобы от Него приимали брашно не гиблющее, воду живую, слово истины и спасения? – Нет! Не поняла сего пекущаяся о мнозе; – не поняла потому самому, что пеклась о мнозе; потому что привычка житейским заниматься, о житейском заботиться, как свинец, отягчала крило ума, и не допускала возвыситься к разумению духовному.
Не так ли некоторые и между нами, Христиане, хотя и бывают под одним кровом со Христом, как то действительно бывает во храме Его, хотя почти видят Его в таинстве, хотя слышат Его в Евангелии, не умеют однако толикими благами пользоваться и наслаждаться? Евангелие для нас не довольно понятно; таинство весьма закрыто; молитва утомительна. Не знаем, как находят в Евангелии Божественный свет, в таинстве Божественную силу, в молитве Божественную радость, блаженство, небо. И почему не дается нам духовный разум и чистое созерцание? – Потому что житейское попечение связует наш ум, обременяет его тяжкими земными пристрастиями, покрывает его мглою помыслов чувственных, суетных, нечистых; из орла, которому надлежало бы в чистом воздухе зреть на Солнце истины духовной и Божественной, превращает его в крота, роющагося в земле, в прахе и тлении дел мирских, плотских, чуждых для духа.
Житейское попечение обезсиливает волю в избрании лучшаго. – Мария благую часть избра, глаголет Господь. Избрала же она то, чтобы седши при ногу Ииcycoвy, слышати слово Его. Как не избрала и другая сестра сей благой части? Разве не желала она приближаться ко Ииcycy? Но cиe желание оказалось в ней еще прежде, нежели в Марии, когда Марфа прият Его в дом свой. Почему же одно семя желания не одинаково произрасло и принесло плод? – Потому, что в сердце Марии оно расло свободно: а в сердце Марфы заглушали оное плевелы житейскаго попечения. Молвяше о мнозе службе. Волею духа стремилась она ко Господу, и привлекала Его к себе: но склонностию к житейскому отвлекалася от духовнаго Ему благоугождения к телесному служению, и не достигала близости к Нему благодатной.
И во всякое время, и повсюду можно примечать, как различно действует в душах желание благодати и спасения, соответственно тому, бывает ли оно в них свободное, полное и единичное, или в действии своем разделяется, воспящается, ослабляется каким-либо желанием земной природы и склонностию житейскою. Видим людей, которые в продолжении многих лет все только начинают дело спасения своего, а не возводят онаго к совершенству; долго ищут Бога, и не находят; видят некоторую зарю благодати над
собою, и не могут дождаться, дондеже день ея озарит сердце. От чего сие? – От того, что начинают дело спасения, но, по пристрастию к земному и житейскому, не совсем оставляют дела погибели; ищут Бога, но не хотят потерять тварей, ждут утешения благодати, но не хотят разстаться с утешениями растленной природы. Видим напротив и таких, которые позже других приступают служить Богу, и более других в том успевают. Блудный сын упреждает старшаго брата в благодати Отчей. Магдалина из глубины греховной, и почти адской (поелику часть ада в ней обитала), восходит на степень равноапостольной. Савл гонитель внезапно преображается в Павла Апостола. Мытари и любодейцы варяют в царствии Божии (Матф. XXI. 31) мнящихся быть природными сынами сего царствия. Каким образом совершаются такия чудеса? – Сильным, решительным, все земныя желания побеждающим и умерщвляющим желанием благодати и спасения.
Посему слово Божие сильно возстает против смешения житейских попечений и пристрастий с желаниями и стремлениями духовными. Никтоже может, говорит оно, двема господинома работати (Матф. VI. 24). Итак, если ты раб житейскаго попечения: то как можешь быть в тоже время рабом Божиим? – Идеже есть сокровище ваше, ту будет и сердце ваше (Матф. VI. 21). Итак, если твое сокровище – то, чего ты желаешь, что любишь, о чем страстно печешься, находится на земли: то как может быть, чтобы сердце твое обрелось на небеси у Бога? – Никтоже, воин бывая, обязуется куплями житейскими; да воеводе угоден будет (2 Тим. II. 4). Итак, если ты сознаешь внутренно, что твое душевное расположение крепко еще привязано к житейскому: то как можешь льстить себе мыслию, что ты угоден Вождю Христу, победителю мира?
Внимательный к спасительным путям Божия провидения не без страха усмотрит, как иногда Сам Бог, приготовляя человека к особенному Своему посещению, или дарованию благодатному, рукою крепкою и мышцею высокою расторгает узы, привязывающия его к земному и житейскому. Каких дивных посещений сподобил Бог Авраама! Но и каких для того потребовал от него лишений! Изыди, сказано ему, от земли твоея, и от рода твоего, и от дому отца твоего (Быт. XII. 1). Почему бы, кажется, не прийти на Иакова и Божию посещению и благословению, когда благословлял его Исаак в своем доме? – Но взят он из объятий благочестивых родителей; с опасностию, без помощи, без сопутника, приведен в незнаемое место; преклонил утомленную голову на пустынный камень, и – здесь нашел для себя и дом Божий, и посещение Божие, и могущественное благословение Божие. Какой путь довел Иосифа до благодати тайноведца, и до славы спасителя? – Путь Египетский, странничество, рабство, темница. Когда и где наиболее открылся Бог народу Израильскому? – Тогда, как он был отторжен от Египта, и еще привязан к земле обетованной, – там, где земля не привлекала его ничем земным, и во всем отсылала его к Небу.
Чего мы ждем, когда медлим отрешаться от пристрастий житейских? Того ли, чтобы Бог привлек нас к Себе рукою крепкою, особенным сильным влечением, как Авраама? – Но не дерзновенно ли, не мечтательно ли было бы такое ожидание? Или того, чтобы Бог низвел на нас высокую мышцу, и невольными лишениями, бедами, скорбями, поражениями, сокрушил блестящия оковы, в которых содержат нас мир и плоть? – Но ждать ли сего надобно, или по возможности предупреждать cиe? – Разумным ли и свободным существам, подобно тем, имже несть разума, дожидаться, пока броздами и уздою челюсти их востягнеши не приближающихся к Тебе?
Перестанем, братия, медлить и отлагать; поспешим облегчать себя от бремени, котораго тягость не довольно, может быть, знаем, потому что без него ходить еще не испытали, – от бремени житейских пристрастий. В обыкновенных делах и упражнениях жизни отложим попечение излишнее, многозаботливое, суетное, происходящее от неумеренных желаний, от неосновательнаго суждения о вещах, от недостатка веры в Бога и упования на Его Провидение. Поколику же призываемся особенно к делам Божиим, к молитве, к поучению в слове Божием, к духовным подвигам для обретения благодати Божией, – всякое ныне житейское отложим попечение, да пpиимем в душе и в сердце посещение Господне, и в нем познаем и обрящем и единое на потребу, и благую часть, которая не отъымется от нас во времени и в вечности. Аминь.
(Говорено Февраля 12-го в Чудове Монастыре; напечатано в Твор. Св. Отец 1845 г. и в собрании 1848-го года.)
<1845 год>
Не мнози учители бывайте, братие моя, ведяще, яко большее осуждение приимем: много бо согрешаем вси. Иак. III. I. 2.
К единому от богопросвещенных Учителей Церкви Российския, уже несколько веков безмолвствующему и покоющемуся, собралось ныне здесь множество учеников. Или он, и безмолвствуя, еще учит, и покоясь, еще действует? По истине, и теперь учит он, вере и жизни, сильнее слова, примером веры, Богом оправданной, и жизни, Богом прославленной. И теперь действует он для нас, пред Богом, своими о нас молитвами, а пред нами благодатным дарованием, по которому в самом теле его, как в чистом сосуде духа, вместо обыкновенных человеческих немощей, имеем мы открытыя святыя мощи, – возвышенныя силы, которыя, подобно вещественному благоуханию, простирают сокровенное действие на чувство веры, возвышают наши собственныя силы, и производят благотворныя перемены.
Итак, не напрасно, братия и соученики, собрались мы почтить Учителя. Но если праведно чтить избраннаго Евангельскаго учителя: то праведно и то, чтобы чтить вообще достоинство Евангельскаго учителя. Чтить учителя, и не чтить учительства, была бы несообразность. Таким образом, чрез самое настоящее собрание наше, мы для себя изрекаем обязанность чтить достоинство Евангельскаго учителя.
Один из способов сего почтения указует нам Святый Апостол Иаков, когда говорит: не мнози учители бывайте.
Если ты уважаешь власть: то не дерзнешь произвольно принять ее на себя, или вмешиваться в дела ея; напротив того со всякою готовностию исполнять будешь обязанности подчиненнаго. Подобно сему, если ты чтишь достоинство учителя, установленное в Церкви Христовой: то не должен ты произвольно вступать на место учительское, или прибегать к учителям, которых никто не поставил, и к пророкам,
которых Бог не посылал; но должен в кротости и послушании проходить звание ученика Евангельскаго, под руководством поставленных от Бога и Церкви учителей. Страшись быть учителем и сам для себя, а тем более, без высшаго призвания, учить других, или переучивать учителей, от Бога и Церкви поставленных. Не мнози учители бывайте. Наставление, может быть, более нужное для многих, нежели как с перваго взгляда кажется.
Страсть быть и слыть учителями была господствующая в Иудейских книжниках и фарисеях. Они, как обличает Господь наш, любят зватися от человек: учителю, учителю (Матф. XXIII. 7). Против сей страсти Ииcyc глагола к народом и учеником Своим, то есть ко всем Своим последователям: вы же не нарицайтеся учители: един бо есть ваш Учитель Христос: вcu же вы братия есте (ст. 8). Заповедь строгая, сколь высоко возносящая звание учителя в лице Христа, столь же неудобосообщимым делающая оное для христиан.
Однако видим, что и в Христианской Церкви некоторые называются учителями. Ап. Павел и сам себя называет учителем языков, и вообще сказует, что положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе пророков, третие учителей (1 Кор. ХII. 28). Как же согласить сие с заповедию Господнею? Не трудно, если точнее придержимся силы слов Апостольских и Христовых.
Богодухновенный Апостол, без сомнения, не погрешает, когда свидетельствует, что Бог положил в Церкви учителей. Он свидетельствует о истине, когда говорит: поставлен бых аз проповедник и Апостол, истину глаголю о Xpиcmе, не лгу, учитель языков в вере и истине (1 Тим. II. 7). Но и Господь не служение учительское отвергает; ибо не говорит: да не будет учителей. Это даже не возможно; потому что, когда есть ученики, то по необходимости должны быть и учители; и как все Христиане суть ученики, и в начале не иначе назывались, как учениками, то по необходимости должны быть и учители христианские, и особенно после того, как Единый Учитель вознесся на небо.
Не нарицайтеся, глаголет, учители: един бо есть ваш Учитель, Христос. Для себя ли ревнует Он о имени учителей? Конечно, нет. Ибо Он превыше всякаго имени. Но наше мудрование смиряет, превозношение низлагает, дерзость обуздывает, своеволие отсекает, осуждает и запрещает самопоставленное и самоназванное учительство. Не нарицайтеся учители: не восхищайте сего звания сами себе; не вызывайтесь учить, когда вы не призываетесь к сему. А если и будете к сему призваны; если Бог поставит, если священный закон наречет вас учителями: и тогда не возноситесь званием, которое только по дару и по причастию вам принадлежит, поелику первоначально и существенно един есть ваш Учитель, Xpиcmoc. Почитайте себя не более, как братиями тех, которые называют вас учителями; будьте слуги, а не властители учения и учеников: болий в вас да будет вам слуга (Матф. XXIII. 11).
Видно, что, не смотря на сие благовременное предостережение, фарисейская страсть к учительству, чрез принятых в Христианство из Иудейства, вскоре прокралась и в Христианскую Церковь, когда Апостол Иаков возобновляет против нея увещание к христианам своего времени: не мнози учители бывайте, бpатиe моя.
Увещание cиe не того требует, чтобы не было большаго числа учителей. Ибо и во всяком обществе, и наипаче в Церкви, которая есть училище премудрости Божией в тайне сокровенной, множество людей просвещенных и способных преподавать другим спасительныя наставления, не может составить обременительнаго излишества. Нет сомнения, что Апостол, увидя множество таковых, не запретил бы им учить, подобно как
Моисей не запретил Елдаду и Модаду пророчествовать; и даже сказал бы вместе с ним: кто даст всем людем Господним быти пророки, или учители, – егда даст Господь Духа Своего на них (Числ. XI. 29)? Но должно взять в разсуждение то, что истинно духовные люди и достойные учители почти не могут являться в виде избыточествующаго множества: ибо как первый степень их достоинства есть познание своего недостоинства, и высший степень их мудрости есть смирение, то, доколе можно, скрываются они в числе учеников, и никогда по своей воле не умножают собою числа учителей. Так Моисей и Иеремия, даже тогда, как сам Бог посылает их проповедовать, еще уклоняются от сего. Избери могуща иного, егоже послеши, говорит Моисей (Исх. IV. 13). Не вем глаголати, говорит Иеремия (Иер. I. 6). В Апостолах видим готовность быть ловцами человеков, и проповедывать царствие небесное: но ни в одном из них не видим того, чтобы он сам себя представил к званию Апостола, не говорю, поставил себя в оное. Таким образом, если не искать учительства духовнаго, и даже уклониться от него, есть черта не раз ознаменовавшая самых достойных онаго: то усильно искать и домогаться онаго, конечно, есть признак весьма неблагоприятный. Следственно, увидев многих, торопливо занимающих, или произвольно себе поставляющих седалища учительства духовнаго, мы могли бы не без основания сказать всем им: остерегитесь; ваше смешанное множество, ваше своевольное искание достоинства учительскаго показывает, что вы идете не по пути Пророков, не по следам Апостолов, не по стопам истинных учителей церковных. Сие обличение заключил Апостол в своем увещании: не мнози учители бывайте.
Люди, которые предприемлют учить, не быв призваны к тому, думают оправдаться тем, что хотя дерзновенно их предприятие, но дело их спасительно. Апостол разрушает сию мечту самонадеяния, вводя их в познание самих себя, и представляя им последствия их самоуправной деятельности. Ведяще, говорит, яко большее осуждение приимем: много бо согрешаем вcи.
Примечайте здесь кротость и смирение истиннаго учителя. Тогда, как он творит дело учителя, он поставляет себя рядом с учениками. Тогда, как имеет нужду обличить грехи других, и произнесть на них осуждение, сии чужие грехи, чужое осуждение он приемлет на себя самаго: осуждение npиимем; – согрешаем вcu. Но между тем, как он смягчает обличение, оно тем большую силу получает для разумевающих. Если Апостол, по делу учительства, поставляет себя под страхом осуждения, в ряду с людьми много согрешающими: то как должно быть страшно дело cиe для всякаго другаго!
Чтo сотворю, о Единый Учителю? Если учу, и согрешаю: страшусь, что большее осуждение прииму. И напротив, горе мне есть, аще не благовествую: ибо строение ми есть предано (1 Кор. IX. 16. 17). О Судие, праведно строгий к учителям, более нежели к ученикам! Егда хощеши осудити недостоинство: пощади повиновение Твоему устроению, закону и преданию!
A те, которых владычественная судьба Божия не послала учить, которых власть церковная не поставила наставниками, как дерзают учить и представлять себя наставниками? Чем могут извинить сию дерзость пред верховным Учителем и Судиею? Как не подумают, что много согрешаем вcu? Могут ли они надеяться, что не повредят делу учительства своими грехами, от которых не очищены в сем деле избирающею благодатию, не ограждены послушанием закону избрания? Действуя по своемудрию и своеволию, могут ли они быть в мире с мудрствующими о Господе и правимыми волею Божиею? А потому, не станут ли разделять, вместо того, чтобы приводить в соединение веры, распространять соблазны, вместо назидания, возмущать мир Церкви? И какому за сие осуждению подвергнут себя, какому других совращаемых, или соблазняемых, и опять какому себя за них!
Сколь не напрасны cии опасения, Церковь дознала многими печальными опытами. Для краткости приведу один пример, который много скажет внимательному. В послании Святаго Апостола и Евангелиста Иоанна читаем следующее: писах Церкви; но первенстволюбец их Диотреф не приемлет нас. Сего ради аще прииду, воспомяну его дела, яже творит, словесы лукавыми укоряя нас; и не доволен бывая о сих, ни сам приемлет братию, и хотящим возбраняет, и от Церкве изгонит (3 Иоан. I. 9. 10). Слышите ли? Диотреф не приемлет Иоанна! Диотреф, о котором неизвестно, была ли в нем какая искра здраваго понятия о вере и Церкви, и котораго имя дошло до нас только по милости человека, им пренебреженнаго, – Диотреф не приемлет Иоанна, избраннаго между Апостолами, Богослова по превосходству, тайновидца и главу пророков Новаго Завета, не уважает его послания, порицает его, не приемлет приемлемых Апостолов, запрещает другим принимать их, и из Церкви изгоняет их! Кто бы сему поверил, если бы не сам Апостол повествовал о сем? Видите, какия богопротивныя дела, какие разрушительные безпорядки производит в Церкви желание быть первым по собственному счету, и похищаемая независимость от поставленных учителей, мнящаяся быть довольною для себя и других! Судите по сему, как нужно и как важно предостережение Апостольское: не мнози учители бывайте.
Но здесь нет ни какого Диотрефа, думают, вероятно, некоторые из слушающих, и мы не ищем быть учителями других. К кому же относится обличение и предостережение? – Ко многим, братия, и к вам самим, которые так думаете.
Ученику свойственно принимать для себя всякое слово учения, как земля принимает всякую каплю дождя и всякое зерно семени. Если вы не стараетесь прилагать учения к себе, а простираетесь в пытливое изыскание, кстати ли оно преподается, и к кому мимо вас относится: то вы слушаете учение не просто, как ученики, а более как учители или судии. В сем случае не излишне для вас предостережение: не мнози учители бывайте. Не учите учащаго, как ему лучше учить; не судите других судом слышимаго учения; слушайте учение с ученическою простотою и смирением, для вашего внутренняго назидания.
Вы не домогаетесь сделаться самопоставленными учителями на каком нибудь учительском месте: осмотритесь, однако же, не сделались ли уже вы такими в ваших мнениях и в ваших правилах, или, что не лучше, не избрали ль таких учителей в руководство жизни вашей. Чьи вы ученики после того, как не принадлежите к училищам детским или юношеским? Преданные ли ученики Отцев наших? Или сие кажется уже не благовременным, потому что новый век провозглашает себя мудрейшим прежняго? Прилежные ли вы ученики слова Божия? Или сие училище представляется довольно посторонним для занятых много человеческою мудростию, либо человеческою суетою? Послушные ли вы ученики Церкви? Или находите нужным сокращать ея уроки, потому что с ними не согласуется учение, которое преподает дух мира? Но как дух мира и дух века чужды единства, которое свойственно только духу Божию, и дают столько учений и учителей, сколько голов, более или менее, мыслящих: то даже не избежно, чтобы, по духу мира и века, каждый был учителем сам себе, и в то же время имел несчетное множество учителей, противоречащих друг другу. Что может быть сего несчастнее? Помыслите же, как верно обличение, и как нужно увещание Апостольское: не мнози учители бывайте, бpamиe моя, много бо согрешаем вси. Изберите себе лучше не многих надежных и между собою согласных учителей: спасительное слово Xpистово, святыя правила Церкви, опытную мудрость благочестивых и богопросвещенных Отцев наших!
Здесь нет Диотрефа: но, к прискорбию Церкви и священноначалия, вы можете не далеко отсюда встретить более, нежели одного Диотрефа, и притом имеющаго последователей,
не смотря на то, что он давно обличен словом Апостольским. От нас изыдоша, но не беша от нас, обличает Апостол Иоанн отступивших от единства верования и от послушания Церкви. Не видим ли и ныне людей сего рода? От нас получили они начало веры и таинств, – от нас изыдоша, но уже не хотят быть нашими. Без призвания, без благословения, как кому вздумалось, поставляют себя учителями, и, чтобы прикрыть неблагообразие самочиния, отвергают Церковь, от которой получили все, что имеют, или мнятся иметь. Первенстволюбец Диотреф не приемлет нас. – Дух явственно глаголет, и предрекает чрез Апостола Павла, о внемлющих духовом лестчим и учением бесовским, в лицемерии лжесловесник, сожженных своею совестию, между прочими ложными учениями и заповедями, возбраняющих женитися (1 Тим. IV. 1–3). И, не смотря на cиe предварительное обличение, духи лестчие являются, лжесловесники не стыдятся проповедывать, будто в нынешнее время совсем уже нет благословеннаго брака, будто теперь уже не Бог печется о продолжении рода человеческаго; возстают против брака усильнее, нежели против того, чтo осуждается законом брака, а иные против истинных законов и брака и девства вооружаются не только лжеучением, но и железом. Сколь ни ясны здесь черты духов лестчих и учений бесовских: однако находятся внемлющие им. Многие самопоставленные учители умножают толки лжеучений; а неразсудительные последователи умножают лжеучителей. Встречаясь с теми и другими, припоминайте, братия, для себя и для них, предостережение Апостольское, столь бедственно ими пренебреженное: не мнози учители бывайте, ведяще, яко большее осуждение приимем.
Помните, что положи Бог в Церкви первее Апостолов, второе пророков, mpemиe учителей. И никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон (Евр. V. 4), по богопреданному чину. Только званные Богом учители верно приводят к Богу. Аминь.
(Говорено марта 25-го; напечатано в Твор. Св. Отц. 1845 г. и в собрании 1848 года.)
<1845 год>
И рече им: сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом. Марк. IX. 29.
По установлению Церковному, освященному примерами, правилами, древностию, мы находимся теперь на поприще поста. Дабы проходить оное благодушно и благонадежно, не нужно ли нам возбудить и направить себя размышлением, для чего введены мы на cиe поприще, и какое значение, достоинство, сила и цель подвига, нам предложеннаго?
К размышлению о сем именно ныне располагает нас одно из Евангельских чтений настоящаго дня.
И нынешний праздник не будет оскорблен постным словом: поелику и он оказывает уважение посту, разрешая оный только частию, а частию сохраняя. И если духовные цветы, которыми украшается нынешний праздник, суть добродетели пресвятыя и преблагословенныя Приснодевы: то и добродетель поста принадлежит к украшениям нынешняго праздника. Ибо что значит, что во время пребывания пресвятыя Девы при храме Иepyсалимском, как сказует благочестивое предание, Ангел приносил Ей пищу? – Служебнии дуси, в служение посылаемии за хотящих наследовати спасение (Евр. 1. 14), не посылаются с светлаго неба на сию темную землю без нужды. Не постящийся, без сомнения, сам попечется для себя о пище, не только необходимой, но и обильной и приятной, и потому не требует Ангельскаго попечения. Но кто, пренебрегая и отвергая требования плоти, приближается к жительству безплотных, к тому и безплотные взаимно приближаются, и, дабы подвиг поста не преступил за пределы, полагаемые немощию телесной природы, когда нужно, приходят напомнить подвижнику, что время помочь телу, и предлагают готовую сверх-естественную пищу, вместо не готовой естественной. Таким образом питание пресвятыя Девы Ангелом свидетельствует о Ея упражнении в посте. Предание, известное нам чрез блаженнаго Иеронима и Святителя Димитрия, определяет даже с подробностию, как располагала Она свой день, и когда прекращался ежедневный Ея пост. От утра даже до третияго часа дне стояше на молитве; от третияго же даже до девятаго в рукоделии или чтении книг упражняшеся. От девятаго же часа паки начинаше свою молитву, от неяже не преставаше, дондеже являшеся ей Ангел, от егоже рук пищу взимати обыче (Чет. Мин. Ноемвр. 21).
Итак возвратимся к вопросу: для чего пост? К разрешению сего могут вести обратные вопросы: Для чего постилась пресвятая Дева Мария каждый день до вечера? Для чего постился Моисей на Синае три раза по сороку дней? Для чего постился Илия сорок дней на пути к Хориву? Для чего вся жизнь Иоанна Крестителя была не что иное, как непрерывный великий пост? Для чего постился даже Адам в раю? Для чего и сам Господь наш Иисус Христос постился четыредесять дней в пустыне? Для чего правило Апостольское (69) к отлучению от общения церковнаго присуждает того, кто не постится во святую четыредесятницу пред пасхою, или в среду, или в пяток, кроме препятствия от немощи телесныя? – Если и не отвечать на сии обратные вопросы: в них уже содержится сильный ответ против вопроса первоначальнаго. Указанные теперь образцы и законодателей подвига только наименовать – значит уже представить достаточное ручательство, что сей подвиг имеет не маловажное значение, не малое достоинство и силу, и употребляется, как бы нечто необходимое, на пути к весьма высоким целям.
Но не откажемся от некотораго разсмотрения предложенных вопросов, каждаго порознь.
Для чего ежедневно постилась пресвятая Дева Мария? – Не льзя сказать, чтобы это было для приготовления к высокому званию Матери Господней, по Ея намерению, поелику, при Ея вступлении в подвиг поста, сия тайна еще не была Ей открыта; но без сомнения можно сказать, что это было действительное приготовление к званию Матери Господней, по устроению Божию. Сама ли собою вошла Дева Мария в подвиг поста, пренебрегая телесное, потому что стремилась к духовному, или введена была в оный сокровенным или открытым внушением Ангела, Ея хранителя: но конечно не случайно, а по особенному усмотрению и предуготовлению для служения великой тайне воплощения Сына Божия избрана Дева постящаяся.
Сей пример безпримерен и безподражателен. Однако мы можем из него вывести для себя верное заключение, что если совершенный пост пресвятыя Девы Марии был благопотребен и полезен на пути к Ея безпримерно высокому избранию, то наш, хотя
несовершенный, пост может быть благопотребен и полезен на пути к обыкновенному для всех истинных христиан благодатному избранию.
Для чего постился Моисей на Синае? – Священныя книги сказуют, что он постился сорок дней, в первый раз, для принятия от Бога Закона, во второй раз, для умилостивления Бога, прогневаннаго идолопоклонством Еврейскаго народа и угрожавшаго наказать оный совершенным истреблением, в третий раз, для высокаго благодатнаго боговидения и для вторичнаго получения от Бога скрижалей Закона и Завета, вместо разбитых.
И сей пример далек от подражания. Однако и он может нам дать поучительные выводы. Если великий четыредесятидневный пост Моисея был ему споспешником в принятии закона Божия для целаго народа Еврейскаго, и можно сказать, для всего последующаго рода человеческаго; то наш, хотя не по достоинству называемый великим, хотя малый пост, может нам быть споспешником в углубленном и живом познании закона Божия, по крайней мере каждому для себя; так как, напротив, насыщенное чрево, по признанию даже внешних учителей, не благоприятствует учению и мирскому, кольми паче духовному и божественному. Если соединенный с молитвою пост одного Моисея был успешным ходатаем для испрошения от Бога прощения целому народу в тягчайшем грехе: то не может ли твой благоговейный пост быть полезным ходатаем для испрошения прощения грехов, по крайней мере одному тебе? Если протяженный пост Моисея был путем к чудесному боговидению, какое только достижимо для живущаго в теле: то наш посильный пост, облегчая сердце от отягощения чувственнаго, утончая от одебеления плотскаго, не может ли приготовить нас хотя к начаткам благодатных ощущений?
Для чего постился Илия сорок дней на пути к Хориву? – Сей пост мог бы показаться ненамеренным делом случайной необходимости: потому что Пророк путешествовал по местам пустынным. Но Ангел дает нам разуметь, что это было дело не случая, а распоряжения, и притом небеснаго распоряжения. Пророк, видно, и сам не много заботился о пище; и, после того, как иде в пустыню дне путь (3 Цар. XIX. 4 и сл.), не ужинав, ляже, и успе под садом. И се Ангел Господень коснеся ему, и рече ему: востани, яждь и пий. Пророк вкусил ячменнаго опреснока и воды, приготовленных ему Ангелом, так не много, как свойственно любителю поста; и почувствовал нужду дополнить прерванный сон: Возвратився успе. И что же? Обратися Ангел Господень вторицею, и коснеся ему, и рече ему: востани, яждь и пий, яко мног от тебе путь. Что была за надобность будить Пророка, уснувшаго тотчас по принятии пищи, и вновь заставлять его принимать пищу? Если Ангел заботился о его пропитании; то мог бы после, благовременнее, на пути явиться ему с своим ячменным опресноком и корчагом воды, если нужно, и не однажды. Видите, что Ангел не пир дает Пророку, а распоряжает пост. Подкрепи, говорит, себя пищею сильнее, потому что тебе долго надлежит остаться без пищи, тебе предлежит четыредесятидневный путь, и с тем вместе четыредесятидневный пост. Куда же привел Илию четыредесятидневный путь и четыредесятидневный пост? – К чудесному боговидению, подобно как и Моисея.
Таким образом пост в лице Илии представляется не только добровольным подвигом Пророка, но и непосредственным последованием небесному руководству. Братия! на небесах знают, что делают, и для чего повелевают. Видно, есть особенная надобность в посте для особеннаго приближения к Богу. Можно и нам несколько понять сию надобность. Если, как говорит Премудрый, тело тленное отягощает душу (Пр. Сол. IX. 15), то судите, когда она способнее возвышаться к небесному и сообщаться с Божественным, тогда ли, когда тленное отягощающее обильно получает приращение тяжести и тления, или тогда, когда оно, по возможности, облегчается и утончается, посредством благоразумно размеренных лишений?
Для чего строго постную жизнь вел Иоанн Креститель? – Не погрешим, если скажем, что это была его свободная склонность: ибо никто не принуждал его к посту. Но надобно также вспомнить, что сия склонность его была предвидена, предопределена и предсказана еще до его рождения, и притом в связи с его величием. Будет, говорил Ангел Захарии, велий пред Господем, и вина и сикера не имать пити (Лук. I. 15). Ангел удаляет от Иоанна вино и сикеру, как бы предполагая, что оне унизили бы наибольшаго в рожденных женами, и призывает пост, чтоб сей поддержал его величие. И для чего это? – Без сомнения для того, чтобы он достойным образом приготовлен был к высокому служению – быть предтечею Христа, крестителем воплощеннаго Сына Божия.
Думаете ли, братия, что сей чрезвычайный пример не представляет ничего к подражанию для нашей обыкновенной жизни? – Да. Чтобы простерть бренную руку, коснуться главы крещающагося во Иордане Сына Божия, тогда как Дух Святый видимо сходит, и осеняет Его, – как очищен долженствовал быть Иоанн, дабы не опален был неприступным огнем Божества! И может ли с кем другим встретиться что либо, сколько нибудь подобное? Не может? – Осмотримся однако. Не приближаешься ли ты непосредственно ко Христу, или не приближается ли Он к тебе, не прикасается ли к тебе, не входит ли в тебя, не исполняет ли тебя, в причащении тела и крови Его? Подумай же, было ли бы то излишне, или тяжко, если бы тебя, как Иоанна, постом и молитвою целой жизни приготовляли к сему Божественному общению? Итак, не говорю, не справедливо ли, – не весьма ли снисходительно Матерь-Церковь требует от тебя приготовления к сему великому Таинству постом не строгим, в течение не многих дней?
Дохожу до важнейших вопросов: для чего постился Адам в раю? Для чего постился Христос четыредесять дней в пустыне? Соединяю сии вопросы: потому что между ними есть глубокая связь.
Если бы вам сомнительным показалось, подлинно ли Адам в раю постился: то довольно напомнить вам, что вы почитаете постом, и притом не малым, когда вам велят употреблять в пищу только произрастения земли, а мяс и рыб не касаться. Сие самое было постоянным законом райской жизни. Приметьте здесь, что много ли, мало ли, только ближе к райской жизни пост, нежели мясоед.
Но кроме сего, была в раю особая заповедь поста: от древа, еже разумети доброе и лукавое, не снесте от него (Быт. II. 17). Не станем пытливо изследовать глубину сей заповеди: то несомненно по слову Божию, что постоянство в ея соблюдении должно было решительно утвердить Адама на пути жизни райской, духовной, небесной; напротив того, прельщение запрещенною ядию, нарушение заповеди дало в нем сильный перевес чувственному над духовным, низвергло его из райской жизни в земную, и низринуло бы во ад со всем потомством, невозвратно, если бы сего низвержения не остановил и не обратил к возвышению Сын Божий, став семенем жены и в Своем лице вновь поставив человечество в невыдержанное Адамом испытание, сделавшееся более трудным на земле, нежели было в раю. Таким образом несоблюдение первым Адамом легкаго поста в раю надлежало второму Адаму исправить выдержанием на земли строгаго поста, и с тем вместе отразить и низложить нашего превозмогшаго искусителя. И вот почему Ииcyc ведяшеся Духом в пустыню, дний четыредесять искушаем от диавола, и не яст ничесоже во дни тыя (Лук. IV. 1. 2).
Христиане! Христос, как на Голгофе, так и в пустыне искушения, пострада по нас: нам оставль образ, да последуем стопам Его (1 Петр. II. 21). После сего можно ли недоумевать, для чего пост? – Он для того, что Христос нам оставил образ поста, да последуем стопам Его. Если пост Христов был звеном в цепи Его Богочеловеческих
деяний, для спасения всего рода человеческаго: то надлежит и у нас посту быть звеном в цепи христианских деяний, к нашему собственному спасению.
После сего не удивительно и то, что Апостольская Церковь приняла пост в число своих постоянных учреждений, и что Апостольския правила употребление поста тесно связуют с церковною христианскою жизнию, и тех, которые не хотят соединиться с Церковию в подвиге поста, кроме случаев препятствующей немощи, признают недостойными общения церковнаго.
Нe достанет ми повествующу времене, если бы я стал еще указывать на подвиги поста в житиях Преподобных и Святых, которые, не довольствуясь обыкновенным снисходительным правилом поста, разнообразно усиливали сей подвиг до ближайшаго уподобления посту Илиину или Иоаннову. Их опытная мудрость, их чудесная жизнь, их прославленная святость свидетельствуют, что их подвиг был как правилен в начинании, так и благотворен для последствий.
Важность подвига постнаго в некоторых особенных случаях открывает нам происшествие, предложенное благоговейному вниманию нашему ныне в Евангелии. Апостолы, после того, как Господь даде им силу и власть на вся беcы, и недуги целити (Лук. IX. 1), после того, как они прохождаху сквозе веси, благовествующе и исцеляюще всюду (6), встретили одержимаго мучительным духом немым, и не могли освободить страждущаго, доколе Господь Иисус не употребил Сам Своей Божественной силы и власти. После чудес, уже обыкновенных для них, внезапная недействительность данной им силы побудила их вопросить Господа, почему не могли они изгнать духа немаго. На cиe Господь ответствовал: сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом. Как важно здесь значение, как велика сила поста, соединеннаго с молитвою! Не видно, чтобы Господь, дая власть Апостолам изгонять нечистых духов и исцелять недуги, требовал от них поста. Он не возлагал на них строгаго поста при Себе, а отлагал оный до времени Своего страдания. Еда можете сыны брачныя, дондеже Жених с ними есть, сотворити поститися? Приидут же дние, егда отъят будет от них Жених, и тогда постятся в тыя дни (Лук. V. 34). И видно, Апостолы чудодействовали, не употребляя усиленнаго подвига поста и протяженной молитвы; а просто именем Христовым и данною им властию повелевали, и повеленное исполнялось. Но видно также, в страждущем от духа немаго необыкновенно велика была сила зла; и потому для победы над нею потребен был высший степень силы благодатной и благотворной. Какия же кроме веры, уже действовавшей в Апостолах, могут быть средства и пособия для достижения высшаго степени благодатной и благотворной силы? Господь предлагает молитву и пост. Сей род ничимже может изыти, токмо молитвою и постом.
Видите ли благопотребность и пользу поста, соединеннаго с молитвою? Апостолам он нужен: нам ли не нужен? Чудотворцам он помогает: можем ли мы пренебрегать его помощию? Победе над мучительным и преобладающим духом зла он способствует: не ближе ли способствовать будет к укрощению плоти, воюющей против духа?
Дабы подвизающиеся в посте не погрешали в сем подвиге, и немощные в сем подвиге, без чрезмерных усилий, приобретали плод онаго, для сего предлагаю вам довольно напитать ваш ум постною, но сладкою и питательною церковною песнию: постимся постом приятным, благоугодным Господеви. Истинный пост есть не одно уменьшение пищи и пития, но злых отчуждение, воздержание языка, ярости отложение, отлучение похотей, оглаголания, лжи и клятвопреступления: сих оскудение пост истинный есть и благоприятный. Аминь.
(Напечатано в Твор. Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 г.)
<1845 год>
Христос воскресе!
Уже провели мы несколько торжественных и знаменательных часов величайшаго из праздников. Приходит на мысль спросить: довольно ли поняты нами самыя первыя минуты сего торжества? Возвратимся от сего светлаго дня к прошедшей, сперва темной, а потом не менее дня светлой ночи, и размыслим о том, что происходило.
В полночь поспешила собрать нас Церковь для начатия торжества. Почему так? – Потому, что желательно было, сколько можно, сблизить начинательное время празднования с временем празднуемаго, то есть, воскресения Христова. Время сие не совершенно нам открыто. Когда Мироносицы, при восхождении солнца, пришли ко гробу Господню: он уже был открыт, и Ангелы возвещали воскресение Христово, уже совершившееся. Гораздо ранее потряслась около гроба Господня земля, Ангел отвалил от гроба камень, и светом своего явления привел в ужас и тем удалил стражей, чтобы открыть Мироносицам и Апостолам свободный доступ ко гробу. Еще ранее совершилось воскресение, поелику оно совершилось еще при запечатанном гробе, как свидетельствует хранительница Христовых Таин святая Церковь; но только не прежде полуночи, поелику оно, по предречению Господню, долженствовало быть тридневное, и потому войдти хотя в первые послеполуночные часы дня после субботнаго. В сих-то часах сокрытую, безпримерно высокую и чудесную минуту воскресения желали мы уловить началом нашего торжества, чтобы праздник, по возможности, составлял едино с празднуемым событием, так как и празднующие призываются быть едино с Творцем праздника.
Непосредственно пред вступлением в торжество Христова воскресения мы воспели песнь тридневнаго погребения Христова. Для чего сие? – Во-первых, и здесь порядок воспоминаний следовал порядку воспоминаемых событий: поелику воскресение Христово явилось из состояния тридневнаго погребения Христова. Во-вторых, пред самою радостию возбужденная благочестивая печаль должна была приготовить к более правильному и ясному сознанию и живому ощущению следующей за нею Божественной радости.
К торжеству приступили мы песнию, в которой исповедали, что воскресение Христово Ангелы поют на Небесах; потом и себе просили благодати славить оное чистым сердцем; и сия песнь вначале возглашена в затворенном олтаре, когда церковь еще молчала. Чтo значит сей чин? – И здесь видно последование событию. Ангелы узнали и прославили воскресение Христово прежде человеков: ибо человеки узнали оное вначале от Ангелов. Небо не отверзлось видимо для земли, когда Христос отверз оное невидимо, силою креста Своего, и, вместе с воскресением Своим, ввел в оное Патриархов, Пророков и Святых ветхозаветных, при славословии Ангелов. Верою, а не видением знаем мы сей торжественный крестный ход Церкви Небесной: и, чтобы наше знание о нем было не слишком темно, и образовательное подражание оному в Церкви земной не слишком
мертво, для сего имеем нужду просить от Христа Бога благодати и чистаго сердца; потому что чистые сердцем Бога узрят (Матф. V. 8).
Испросив от Самого воскресшаго Христа помощь, чтобы достойно славить Его, мы начали славить Его весьма необыкновенным чином. Оставив олтарь и храм, мы остановились в ночи, на западе, пред затворенными вратами храма; и там возгласили первое славословие Пресвятой Троице и Христу воскресшему. Кадило и крест отверзли нам врата храма; и тогда из тьмы внешней вошли мы в его внутренний свет, и неудержимо предались восторгам праздника. Здесь видны такия необычайности, что их надлежало бы признать несообразностями, если бы не предположить в них сокровеннаго и глубокаго знаменования. Какое ж это знаменование? – То самое, которое мы отчасти уже указали. В видимых действиях Церкви земной по возможности начертан образ невидимаго торжества Церкви небесной.
Это есть древний и высокий закон церковнаго Богослужения, чтобы в нем представлялись образы небеснаго. Так святый Апостол Павел о ветхозаветных священниках пишет, что они образу и стени служат небесных (Евр. VIII. 5). Христианская Церковь ближе к небесному, нежели ветхозаветная. Ветхозаветная представляла большею частию образы нисхождения небеснаго на землю, – воплощения Сына Божия: Христианская, после сошествия Его на землю, наипаче должна представлять то, как он, по выражению Пророка, восшел на высоту, пленил плен (Пс. LXVII. 19), или, яснее сказать, пленников и рабов ада уловил и извел в свободу и блаженство, приял даяния в человецех, то есть, Своею крестною заслугою приобрел человекам право на благодатные дары Духа Святаго.
Воскресение и восхождение Христово началось не от гроба только, но и от ада: ибо, по крестной смерти Своей, Он был, как исповедует Церковь, во гробе плотски, во аде же с душею, яко Бог. Даже до ада нисшел Он, и тамо сущую тму разрушил. До сего, хотя Патриархи, Пророки и Праведники ветхаго Завета не были погружены в глубокой тме, в которой погрязают неверующие и нечестивые: однако и не выходили из сени смертной, и не наслаждались полным светом. Они имели семя света, то есть, веру во Христа грядущаго: но только Его действительное к ним пришествие и прикосновение Божественнаго света Его могло засветить их светильники светом истинной небесной жизни. Их души, как мудрыя девы, были близ дверей небеснаго чертога: но только ключ Давидов мог отпереть сии двери; только жених небесный, Который из сих дверей вышел, мог войдти в них обратно, и ввести за Собою сынов брачных. Итак Спаситель мира, после того, как в видимом мире распялся и умер, в мире невидимом даже до ада нисшел2, и души верных озарил, и от сени смертной извел их, и двери рая и неба им отверз; и, паки в видимом мире, свет воскресения показал.
Не примечаете ли теперь, каким образом сие невидимое Церковь соединила с сим видимым и одно в другом изобразила? Как бы вместе с обитателями невидимаго мира, на западе, во мраке ночи, как бы в сени смертной, стояли мы пред затворенными вратами храма, как бы пред затворенными вратами рая. Чрез сие Церковь хотела сказать нам: так было до воскресения Христова, и так было бы вечно без воскресения Христова. Потом славословие Пресвятыя Троицы и Христа воскресшаго, крест и кадило нам отворили врата храма, как бы врата рая и неба. Чрез сии знамения Церковь сказала нам: так благодать Пресвятыя Троицы и имя и сила Христа воскресшаго, вера и молитва отверзают врата рая и неба. Горящия свещи в руках наших не только знаменовали свет воскресения, но в то же время напоминали нам о мудрых девах, и возбуждали к готовности, со светом веры, с елеем мира, любви и милосердия, сретить второе, славное пришествие небеснаго Жениха в полунощи времен и найдти для себя отверстыми Его царския двери.
Вот некоторыя черты нынешняго церковнаго тайноводства! Будем внимательны, братия, да будем и верны таинственному руководству Матери-Церкви.
Торжествуя Христу, для нас воскресшему, да взираем в то же время умиленным сердцем на Христа, за нас распятаго, страдавшаго, умершаго и погребеннаго, чтобы радость не забылась и не сделалась несмысленною. Только тот имеет полную и неотъемлемую радость воскресения Христова, кто со Христом и сам воскрес внутренно, и имеет надежду воскреснуть торжественно: а сию надежду имеет только тот, кто приемлет участие в кресте, страданиях и смерти Христовой, как учит Апостол: аще сообразни быхом подобию смерти Его, то и воскресения будем (Римл. VI. 5). С Ним страждем, да и с Ним прославимся (Римл. VIII. 17). Праздничная радость, которая забывает крест и смерть Христову, призывающия нас к распинанию плоти со страстьми и похотьми, находится в опасности – начатое духом скончать плотию, и празднующих воскресение Христа превратить в распинающих Его вторично.
В след за Ангелами вступили мы в торжество Христова воскресения: с Патриархами, Пророками и Праведниками образно в нем соединились; как в рай и в небо, введены в церковь для празднования. Подумайте же, каково посему должно быть празднование наше! Оно должно быть близко к Ангельскому; должно быть достойно общения с небесною Церковию Патриархов, Пророков и прочих Святых; должно быть достойно рая и неба. Не думайте, что сие требование слишком велико и неисполнимо для нашей немощи. Кто празднует чистым сердцем, тот празднует с Ангелами. Кто празднует с любовию к Богу и воскресшему Христу, и в духе братолюбия к ближним, тот празднует в общении с небесною Церковию; поелику Небо есть не иное что, как царство любви Божественной; и если, как уверяет тайновидец, пребываяй в любви в Бозе пребывает (1 Иоан. IV. 16), то пребывает он, конечно, не ниже рая и неба. Но если не очень трудно возвыситься, чтобы праздновать в общении с Ангелами и Церковию небесною: то, к прискорбию, очень не трудно и отпасть, и удалиться от их общения. Кто радость духовную погружает и погребает в веселии плотском, тот уже не с бесплотными Ангелами празднует. Кто занимается земным так, что забывает небесное, тот не близок уже к Церкви небесной. Кто не старается охранить свое празднование от дел греховных, тот не в общении со Святыми празднует. Кто не хранит и не питает своего внутренняго света, и небрежением попускает ему гаснуть, тому не много надежды увидеть отверстыя царския двери небеснаго чертога, хотя и видит на земли отверстыя царския двери святилища.
Христе Спасе, славимый на небеси Ангелами и блаженными духами святых человеков! И нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити! Аминь.
(Говорено июля 5-го; напечатано в собрании 1848 г. и в Твор. Св. От. 1845 г.)
<1811 год>
Возлюбленнии, молю яко пришельцев и
странников, огребатися от плотских похотей, яже воюют на душу. 1. Петр. II. 11.
Из предстоящих здесь не многие ли находятся на месте сем, как пришельцы из других, более или менее отдаленных, мест, пришедшие к единому здешнему вековому обитателю, который сделался благодетелем для множества пришельцев и странников, потому что сам умел быть пришельцем и странником? Но и те, которые находятся здесь, как нынешние обитатели сего места, откажутся ли от наименования пришельцев, если вспомнят, что Давид в своем доме, в своем царственном граде, на своем престоле, признавал себя пришельцем у Бога, равно как и всех отцев своих? Пресельник аз есмь у Тебе и пришлец, якоже вcu отцы мои (Псал. XXXVIII. 13).
Итак, братия пришельцы и странники! приймем от страннолюбиваго Апостола Петра то, чтo подает он пришельцам и странникам. Как напутствие, как руководство и охранение от заблуждений, как оружие против опасностей странствования, подает он нам свое богодухновенное наставление. Возлюбленнии, пишет он, молю, яко пришельцев и странников, огребатися от плотских похотей, яже воюют на душу.
Чтo значат в наставлении Апостольском плотския похоти, можно понять из самых сих слов, только не вполне. Похоть есть желание: но не всякое желание есть похоть. Похоть есть как бы хотение после хотения, желание простертое далее пределов естественнаго желания, страстное, не управленное законом, порядком, и умеренностию. Похоть плотская собственно есть безпорядочное желание плотских, чувственных удовольствий, в противоположность воздержанию, трезвости, целомудрию.
Как святый Петр остерегает нас от похотей, яже воюют на душу: то, чтобы нам лучше узнать сих опасных врагов, призовем на помощь и других священных писателей. Апостол Павел пишет, что спасительная благодать Божия научает нас, да, отвергшеся нечестия и мирских похотей, целомудренно и праведно и благочестно поживем (Тит. II. 12). Здесь встречаем наименование мирских похотей, в которых, впрочем, заключаются и плотския, потому что им противополагается целомудренное житие. Апостол Иаков пишет: похоть заченши раждает грех (Иак. I. 15). Из сего надлежит заключить, что похоти так же многообразны, как многообразны грехи. Апостол Иоанн пишет: все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очес, и гордость житейская, несть от Отца, но от мира сего есть (1 Иоан. 11. 16). Святый Иоанн, для удобнейшаго обозрения воюющих на нас похотей, указует три главныя их отряда. Это суть, во-первых, похоть плотская, о которой мы уже дали понятие; во-вторых, похоть очес, неудерживаемое желание несытых глаз, которое предметами видимаго мира хочет не пользоваться благоразумно, а жадно наслаждаться, или завладеть, – любостяжание, любовь к суетным украшениям, страсть к зрелищам; в- третьих, гордость житейская, желание превозносить себя над другими, а других видеть ниже себя, склонность величаться и тщеславиться некоторыми преимуществами видимаго и временнаго мира, частию достойными некотораго уважения, как то: родом, званием, знанием, делами необыкновенными; частию суетными и ничтожными, как то: богатством, пышностью и роскошью. Все сии виды похотей могут быть названы плотскими, как названы у Апостола Петра; потому что их источник и цель есть плоть, а не дух, – и мирскими, как у Апостола Павла: потому что берут себе пищу из видимаго и временнаго мира.
Из сказаннаго доселе можно усмотреть, как многозначительно краткое увещание Апостола: огребатися от плотских похотей. Он учит удаляться от невоздержания, от
нетрезвости, от плотоугодия, от любостяжания, от любви к суетным украшениям, от страсти к зрелищам, от гордости, от тщеславия, от желания унижать перед собою других, которое легко перейдти может и в желание зла ближним. И притом учит удаляться не только от дел, в которых проявляются сии страсти и пороки, но и от безпорядочных и страстных желаний, не произведенных в дело, от похотей, еще не родивших греха действительнаго. Дело порочное оскверняет всего человека, от души до тела, которое более или менее служит порочному делу: но чистый от внешняго порочнаго дела еще не весь чист, если в душе его гнездится похоть плотская или мирская. Если вы, христиане, по слову Апостольскому, храм Божий есте (1 Кор. III. 16), и храм Божий свят есть, иже есте вы (17); если, посему, тело ваше надлежит признавать частию храма Божия более внешнею, а душу, сердце, ум, внутренним святилищем, в котором надлежит обитать Христу и дышать Духу Святому: то довольно ли вы охраняете святость сего храма Божия, если очищаете только более внешнюю часть онаго, а в святилище внутреннем безпечно допускаете внутреннюю нечистоту? Страстный помысл, утвердившийся в уме, есть идол, поставленный во святилище Божием; похотное желание, господствующее в сердце, есть мерзость запустения на месте святе. Люди обыкновенные не видят сей внутренней нечистоты: но ее видит сердцеведец Бог, и Ангелы Его, и души Святых, которых внутренния очеса открыты. Если стыдимся, когда, подобные нам, люди видят обнаруженную нечистоту наших дел: да стыдимся тысящекратно более, когда всечистый Бог и Его Святые видят в нас сокровенную нечистоту страстных помыслов и похотных желаний. То, чтo во внешнем деле греховном представляется отвратительным даже для людей, которые и сами не без порока, уже заключается во внутренней похоти, как трава в семени, как порождение в зародыше: потому что похоть заченши раждает грех: грех же содеян раждает смерть. Итак поспешайте извергать из души не разродившуюся еще нечистоту, чтобы она, раскрывшись, не посмрадила всего вашего существа. Поспешайте полоть едва возникающие из земли сердца плевелы, чтобы они, возросши, не подавили пшеницы. Поспешайте сокрушать яица змииныя, пока не родился ядовитый и смертоносный змий. Поспешайте изринуть из внутренняго святилища идол страстнаго помысла и похотнаго желания, пока он не потребовал убийственных жертв. Молю огребатися от плотских похотей.
Братия! Не будем холодны к увещаниям любви и кротости! Святый Петр мог бы учить со властию, как Апостол, или говорить равнодушно, как безпристрастный; но он лучше восхотел облечь свое слово любовию и смирением: возлюбленнии, молю вы. Почему так? – И потому, что любовь и смирение суть неразлучныя и высшия свойства совершенных христиан, следственно и Апостолов Христовых; и потому еще, что знал он потребность своего увещания для нашего спасения, желал, чтобы увещание было принято, и также знал естественное действие слова любви и кротости, которое, как елей, во все проникает, от котораго, как от луча солнца, сам собою тает лед и холодных сердец, иначе не легко разбиваемый силою. Он предваряет об опасности; потому что любит. Он жертвует собственным достоинством, униженно умоляя, когда имел право повелевать: дабы сердцем открыть путь к нашему сердцу, и внушить нам спасительныя расположения. Можно ли не внимать такому наставнику и такому наставлению? Возлюбленнии, молю огребатися от плотских похотей.
Дабы наставление cиe удобнее могло быть исполняемо, прозорливый наставник мимоходом указывает и на некоторыя пособия к исполнению онаго.
Первое пособие есть помышление о том, что мы пришельцы и странники. Молю, говорит, яко пришельцев и странников.
Наименование пришельцев Апостол употребил в простом, обыкновенном значении, когда писал в начале своего послания: избранным пришельцем разсеяния Понта, Галатии, Каппадокии, Асии и Вифинии. Но сие значение не может иметь места, когда говорится об удалении от похотей, которое, без сомнения, равно поставляется в обязанность живущим в отечественной земле, как и странствующим в земле иноплеменной. Итак наименование пришельцев и странников, в увещании Апостола, должно иметь высшее, духовное значение. Отечество, из котораго все мы странствуем, есть рай. Отечество, котораго все ищем, или должны искать, есть опять рай и небо. В отношении к сему отечеству, на земли, во временной жизни, все мы пришельцы и странники. В основательных о сем размышлениях можно находить немалую силу для отражения похотей, приражающихся к нашему сердцу. Если, например, приближается похоть плотская, и призывает к чувственному наслаждению; ты можешь отвечать ей: удались от меня; я пришлец и странник; на пути не пиршествуют и не роскошествуют; благовидная или неблаговидная гостинница, суровая или не суровая пища, мягкий или жесткий одр, не много разнствуют для странника; благодушно перенесши лишения моего странничества, безмерно буду вознагражден утешениями в моем отечестве. Если похоть очес представит воображению тленныя богатства, и скажет: для чего ты мало имеешь? для чего не стараешься иметь более? отвечай и ей: я пришлец и странник; для странника часто удобнее нести с собою мало, нежели много; сохранив себя в странничестве, в отечестве найдут себе сокровища, которых ни червь, ни тля тлит, и татие не подкопывают, ни крадут (Матф. VI. 20). Если гордость житейская станет докучать тебе: зачем ты не довольно возвышен, не довольно почтен; и ей скажи: не смущай меня напрасно; я здесь пришлец и странник, а имею такое высокое отечество, пред которым и возвышенное и униженное на земли едва приметно, и равно ничтожно; горами ли, дебрями ли ведет меня невидимая рука Провидения, все равно, только бы привела меня в оное горнее отечество.
Другое пособие к отражению похотей есть проницательное и осторожное усмотрение того, что оне воюют на душу. Похоть обыкновенно приближается к душе не в виде воюющаго врага, но в виде друга, или угодливаго прислужника. Она представляет какое либо удовольствие, или мнимое благо. И ныне, как в первоначальном искушении первых человеков, похоть плоти и похоть очес о непозволенном и запрещенном внушают искушаемому, яко добро древо в снедь, и яко угодно очима видети (Быт. III. 6); и ныне гордость обнадеживает: будите, яко бози (5). Но это все только приманка, которою злый ловец старается прельстить и уловить бедную душу. Это воинская хитрость врага, который, притворясь мирным, располагает человека оставаться безпечным и безоружным, чтобы без сопротивления, или только по слабом сопротивлении, взять его в плен, повергнуть в рабство порочной склонности, заключить в оковы греховнаго навыка, и наконец, чрез смерть временную препроводить в область вечной смерти. Сие приводи себе на ум, искушаемый похотию, и когда страстный и похотный помысл предлагает тебе удовольствие, разумей, что это приманка, под которою скрыта уда, уловляющая и увлекающая в неволю и в смерть; когда он, по видимому, ласкает, помышляй, что в самом деле он воюет на душу; и немедленно вооружись мужеством, и всею силою доброй воли отвергни похоть злую; а поколику чувствуешь недостаточество собственной силы, спешно прибегни верою и молитвою к Искушенному по всяческим по подобию, разве греха, и Могущему искушаемым помощи (Евр. IV. 15. II. 18) силою Божественною; повергнись пред крестом Победителя воюющих на души наши грехов; приметайся к Его всецелебным язвам. Как воззрение на меднаго змия, вознесеннаго Моисеем в пустыне, имевшаго силу прообразованнаго им креста Христова, вскоре исцеляло уязвленных ядовитыми змиями: так воззрение покаяния, веры и молитвы на распятаго Иисуса вскоре исцеляет душу, уязвленную ядовитыми впечатлениями похотнаго и греховнаго помысла.
Крестом победивший всякое зло и самаго начальника зла, Господь и Спаситель наш Иисус Христос, благодатию Своею да дарует каждому из нас побеждать все воюющее на душу, при вспомоществующих молитвах совершившагося подвижника, преподобнаго Отца нашего Сергия, вельми подвизавшагося на страсти в жизни временней, и своим примером к подобным подвигам нас призывающаго, и данною ему благодатию готоваго споспешествовать неленостно подвизающимся. Аминь.
(Говорено июля 8, напечатано отдельно, в Твор. Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 года. )
<1845 год>
Тогда прииде с ними Иисус в весь, нарицаемую Гефсимания, и глагола учеником: седите ту, дондеже шед помолюся тамо. Матф. XXVI. 36.
Созидающие храмы во славу Господа нашего Иисуса Христа, для их наименования и торжественнаго в них воспоминания, обыкновеннее избирают славныя и радостныя события Его земной жизни. И хорошо, чтобы в самом наименовании храма являлась слава Божественнаго Спасителя, и озаряла входящих в него надеждою и радостию спасения.
Пусть входящие во храм, посвященный воспоминанию Рождества Христова, радостно воспоминают, яко Отроча родися нам, Сын, и дадеся нам (Иса. IX. 6), что Он есть Еммануил, еже есть сказаемо: с нами Бог (Иса. VII. 14. Матф. 1. 23), Начальник нашего мира, Отец будущаго века (Ис. IX. 6), приемлющим Его верою дающий область чадом Божиим быти (Иоан. I. 12).
Пусть входящие во храм, посвященный славе Богоявления, благоговейно воспоминают, что Троицы явление во Иордане бысть; и при сем, к утверждению надежды, да помышляют, какая Божественная сила, яже к животу и благочестию, нам дарована в Крещении, которое освящено не только примером воплощеннаго Единороднаго Сына Божия, но и наитием Бога Отца и Святаго Духа, присутствием и действием всея Пребожественныя Единосущныя Троицы.
Пусть входящие во храм светоноснаго Преображения Господня радуются о сей предначинательной славе естества человеческаго в Лице Богочеловека, и надеждою одушевляются к подвигу, для достижения того, чтобы Он преобразил тело смирения нашего, во еже быти ему сообразну телу славы Его (Филип. III. 21).
Пусть входящие во храм Воскресения Христова торжествующим оком взирают на победу над смертию и адом, уже для нас готовую (ибо только для нас потребно было умерщвлену
быть плотию, ожить же духом (1 Петр. III. 18) Безсмертному и Присноживущему); и в уповании на сию победу да не стужают душами своими ослабляеми, хотя бы должны были стать до крове противу греха подвизающеся (Евр. ХII. 3. 4).
Пусть входящие во храм Вознесения Господня следуют взором веры за Прошедшим небеса, и видят путь неба открытым и для нас (ибо для сего самаго торжественно взыде на небо Сын человеческий сый на небеси, (Иоан. III. 13); и да воскриляются умом и сердцем вышних искать, идеже есть Xpиcmoc одесную Бога седя, горняя мудрствовать, а не земная (Колос. III. 1. 2).
Но не должно быть ни для кого странным и то, что храм, ныне освященный, посвящается благоговейному воспоминанию Гефсиманскаго моления Иисус Христова, принесеннаго со скорбию и тугою, и с подвигом, простертым до кроваваго пота. Ибо как радостныя и торжественныя события земной жизни Спасителя нашего имеют действительное отношение к нашему спасению, так равно и скорбныя и страдательныя, сопряженныя с состоянием совершеннаго истощания или уничижения, которое Он благоизволил на Себя принять. Благопотребно и совершенно необходимо для нашего спасения со Апостолом мудрствовать о Xpиcте Иисусе, что Он, во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу (Филип. II. 6): ибо, без естества Божественнаго и силы Творческой, каким образом могло бы совершиться спасение человечества, грехом погибшаго, низверженнаго ниже ничтожества? Но так жe благопотребно и совершенно необходимо мудрствовать о едином и том же Христе Иисусе и то, что Он Себе умалил, зрак раба приим, и образом обретеся, якоже человек, смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестныя (Филип. II. 7. 8): ибо каким образом низверженное, немощное и недостойное человечество возникло бы и достигло к общению с Божественною спасающею силою, если бы Сын Божий не низшел во глубину нашей немощи и недостоинства Своим воплощением, не очистил нашей смертоносной заразы греха, не загладил нашей смертной виновности, Своим неистленным страданием в соестественном нам, но безгрешном теле, и Своею смертию и воскресением не отверз нам заключенных врат благодати и жизни Божественной? Апостол, поставляя целию стремления для себя, без всякаго сомнения также и для нас, сущую от Бога правду в вере, относит к сему совершенству Христианскому два образа познания Иисус Христа, – один более торжественный: еже разумети Его и силу воскресения Его; другой более страдательный: еже разумети сообщение страстей Его, сообразуясь смерти Его (Филип. III. 9. 10). Сему последнему разумению Ииcyca Xpиcтa споспешествовать, да дарует благодать освященному ныне храму Он Сам, благословляяй и освящаяй всяческая, Христос Бог наш!
Не можем обещать себе полнаго постижения тайны Гефсиманскаго события, которой неприкосновенность нашему испытанию Господь Сам ознаменовал тем, что из самых Апостолов только не многих к ней приближил, и только что приближил. Но поелику в Гефсимании, так же как и на Голгофе, Христос пострада по нас, нам оставль образ, да последуем стопам Его (1 Петр. II. 21): то в какия особенныя помышления и расположения должен вводить нас образ Гефсиманскаго многострадальнаго моления Иисус Христова?
Во-первых, он дает нам руководительныя мысли о молитве уединенной. Когда Господь глаголет ученикам Своим: яко аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, еяже аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на небесех: идеже бо еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (Матф. XVIII. 19. 20): тогда Он показует потребность и пользу молитвы общественной, в которой соединение многих подкрепляет каждаго. Но когда Он Сам, среди Своего великаго служения спасению человеческому, прерывая Свою проповедь и Свои чудодействия, бе отходя в пустыню и моляся (Лук. V. 16); и когда, наконец, приближаясь к пределу Своего земнаго поприща, дабы
принести Богу Отцу молитву, сколь важную и таинственную по предмету, столь же трудную по обстоятельствам, удалился сперва с тремя избранными учениками от собора прочих, а потом и от трех избранных, в совершенное уединение, рекши: седите ту, дондеже шед помолюся тамо: тогда показал нам потребность и важность молитвы уединенной, во всевозможном отлучении от всего сотвореннаго, погружающей душу в единое присутствие Божие.
Братие! С надеждою да входим в молитву общественную; поелику она благословлена словом обетования Христова: с любовию да входим в уединенную молитву; поелику она освящена примером Христовым.
Во-вторых, Гефсиманское моление Христово должно вводить нас в умилительныя помышления о глубоко-смиренном образе моления Христова. Поклонь колена моляшеся (Лук. ХХII. 41). Паде на лице Своем моляся (Матф. XXVI. 39). Паде на земли, и моляшеся (Марк. XIV. 35). Когда подумаешь, что это Единородный Сын Божий, от вечности со Отцем и Святым Духом царствующий на пренебесном престоле, и теперь сего престола не оставивший, – что Он, облекшись в нашу нищету, немощь, низость, повергается в молитве на землю, чтобы молитвою исходатайствовать нам спасение, а смирением обличить, загладить и уврачевать нашу гордость: тогда пораженная мысль ищет, есть ли в мире довольно униженное место или положение, в которое бы человек мог себя уничижительно повергнуть, дабы ему не слишком стыдно было пред сим Божественным уничижением?
При таком размышлении, как должны быть для нас легки и сладостны наши молитвенныя коленопреклонения и земнопоклонения, которыя так тяжкими кажутся иногда для нашей немощи и, может быть, для нашей лености!
В-третьих, Гефсимания, исполненная духом моления Христова, орошенная кровавым пoтом Его Богочеловеческаго молитвеннаго подвига в навечерие дня Его распятия, представляет благоприятнейшее и благонадежнейшее мысленное место молитвы, для сокрушеннаго грешника, для возмущаемаго скорбию, тугою, унынием, страхом, для боримаго всяким искушением. Ибо там сила всех возможных искушений побеждена силою молитвы Христовой: и сия победоносная сила не прешла, но пребывает и пребудет; потому что Иисус Xpиcmoc вчера и днесь, Тойже и во веки (Евр. ХIII. 8). От чего Он, вступя на Гефсиманское поприще, начат скорбети и тужити (Матф. XXVI. 37), ужасатися и тужити (Марк. XIV. 33)? От предусмотрения ли приближающихся оскорблений и телесных страданий в Иерусалиме и на Голгофе? Но Он самыя сии оскорбления и страдания, не в воображении, а в самом их действии, в продолжение многих часов сей же ночи и следующаго дня, пред Синагогою и пред Пилатом, от Иудеев и от язычников, в Иерусалиме и на Голгофе, переносил, не изъявляя никакого страха, с победоносною твердостию, с высоким спокойствием, то с величием молчания, то с словом любви и молитвы о других, а не скорби о Себе. И если в одну новую таинственную минуту допустил услышаться воплю: Боже Мой, Боже Мой, вскую Мя ecu оставил?(Матф. XXVII. 46): то немедленно покрыл оный торжественным гласом: совершишася (Иоан. XIX. 30). От чего же еще прежде видимых страданий – скорбь, туга, ужас, прискорбие души даже до смерти? Какую горечь, какую тягость заключала в себе сия таинственная чаша, о которой Он и молился, да мимоидет, являя тем истинное восприятое человечество, не чуждое немощи, хотя чуждое греха, и которую в то же время принимал по предвечной воле Отца Своего, глаголя: не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Матф. XXVI. 39)? Увы! это горечь наших грехов, это тягость нашей виновности пред Богом, и заслуженных нами казней, которыя все принял на Себя Агнец Божий, вземляй грехи мира (Иoaн. I. 29); и таким образом Он скорбел, тужил, ужасался, прискорбен был душею даже до смерти, не потому, чтобы истощалось Его терпение, но потому, что
Своими внутренними страданиями очищал Он наши внутренния нечистоты, заглаждал нашу виновность, удовлетворял раздраженному на нас Правосудию Божию, и с тем вместе молился о нашем помиловании, прощении и спасении, – и был услышан. Так изъясняет Апостол Павел Гефсиманское моление Ииcyca Христа, когда пишет к Евреям, что Он, во днех плоти Своея, моления и молитвы к Могущему спасти Его от смерти, с воплем крепким и со слезами принес, и услышан быв от благоговеинства (Евр. V. 7). Как услышан, когда не избавлен от смерти крестныя? Услышан тем образом, что Ему предоставлено Своею крестною смертию и воскресением избавить нас от владычества греха и смерти вечныя. И так не правда ли, что в Гефсимании сила всех возможных искушений побеждена молитвою Христовою?
И потому, кто бы ты ни был немоществующий и бедствующий вместе со мною брат мой, если ты уязвляешься печалию греха; если стесняешься тугою души, не удобно возвышаемой верою, не удобно расширяемой любовию, не благоподвижной на добродетель; если поражаешься страхом суда Божия; если искушаешься прискорбием души, простирающимся, по видимому, даже до смерти: не предавайся унынию безнадежному; не дай скорби, туге и страху совсем одолеть тебя; собери останки твоих изнемогающих сил, беги мысленно на победоносное Гефсиманское поприще Иисусово, – и там, где Сын благоволения и любви Отчей паде на лице Своем моляся; где пот Его молитвеннаго труда, яко капли крове, каплет на землю; где Ангел укрепляет Его в превышающем силу человечества подвиге, а дванадесять легионов других Ангелов ожидают повеления для Него, и от Него; откуда диавол бежит, поражаемый многообразною Божественною силою послушания Богу Отцу, человеколюбия, смирения, молитвы, самопожертвования, – там, недалеко от Агнца Божия, вземлющаго грехи мира, повергнись с твоими грехами, скорбию, тугою, страхом от разверстых челюстей смерти и ада; и помяни, что горечь твоей чаши уже наибольшею частию испита в великой чаше Христовых страданий; что под бремя, на тебе тяготеющее, уже подложил Свою облегчающую руку крепкий Гефсиманский Подвижник; что твой Спаситель, совершивший для тебя всецелое дело твоего спасения, ожидает от тебя только сообщения страстей Его, какое возможно для твоей, хотя немощной, веры, любви и благодарности. Предайся же сему благодатному общению и не преставай предаваться всем сердцем. Если хотя с малою верою, упованием и любовию к сему приступишь: от самаго сего упражнения получишь приращение веры, упования и любви, а с ними и победу над искушениями; потому что вера есть победа побеждающая мир (1 Иoaн. V. 4); потому что упование не посрамляет (Римл. V. 5); потому что ни высoтa, пo видимому, для нас недоступная, ни глубина, по видимому, нас поглощающая, ни ина тварь кая возможет нас разлучити от любве Божия, яже о Xpиcmе Иucycе Господе нашем (Римл. VIII. 39).
Благодарным ко Христу Господу сердцем да памятуем, братия, что Tой язвен бысть за грехи наша, и мучен бысть за беззакония наша, что наказание мира нашего на Нем было (Исаии LIII. 5). И посему да блюдемся всемерно, чтобы не нарушать нашего в Нем мира, и не наносить Ему новых язв, делами, уязвляющими нашу совесть, но внимательным хранением заповедей и верностию к благодати, да утверждаем себя в мире и общении со Отцем и Сыном и Святым Духом! Аминь.
(Говорено в Спасо-Вифанском монастыре августа 6-го; напечатано в Твор. Св. Отц. 1846 г. и в собрании 1848 г.)
<1845 год>
Приидите любящие учение истины: любовь ваша ныне награждается и удовлетворяется совершеннейшим учением высочайшей Истины. Приидите и маловнимательные к учению, или недовольные несовершенством и недостоинством преподающих оное; возбудите ваше внимание: ныне можете слышать Учителя, Котораго достоинство безпримерно, и, конечно, так же превосходно должно быть и учение. От Фавора слышна проповедь не учителя церковнаго, не Апостола, не Пророка, даже не Ангела, но самого Бога Отца. Се глас из облака, глаголя: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих: Того послушайте (Матф. ХVII. 5).
Учители церковные различают два вида спасительнаго учения: догматы и заповеди. Догмат есть Богом открытая истина, которой мы должны веровать для нашего спасения. Заповедь есть Богом данное повеление или правило, которое мы должны исполнять для нашего спасения.
Сей самый состав учения представляет и небесная Фаворская проповедь. Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих: вот догмат! Того послушайте: вот заповедь!
О догмате была проповедь Божественная еще прежде, на Иордане. И там был глас с небесе глаголя: Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже благоволих (Матф. III. 17). То была проповедь к первому проповеднику Новаго Завета, Иоанну Крестителю; и едва ли не один он в то время достаточно ее выразумел. Начинал он и сам проповедывать слышанное с неба, когда говорил о Иисусе: Грядый свыше над всеми есть (Иоан. III. 31), и еще: Отец любит Сына, и вся даде в руце Его (35): но проповедь Иоанна вскоре прекратилась, с его свободою и жизнию. Посему благопотребно то было для утверждения веры и благотворно для нашего неведения и маловерия, что догмат о Единородном Сыне Божием вновь проповедан с неба на Фаворе трем первейшим из Апостолов, как трем, по закону, достаточным свидетелям, уготовляемым во вселенские проповедники веры. Ибо, хотя им в то же время и было заповедано никомуже поведати видения Фаворскаго, дондеже Сын человеческий из мертвых воскреснет (Матф. XVII. 9): но, по миновании предела сего запрещения, они имели сие видение одною из непоколебимых опор своего свидетельствования о Божестве, силе и Славе Иисуса Христа, как о сем пишет Апостол Петр в своем предсмертном послании: сказахом вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа, самовидцы бывше величествия онаго. Прием бо от Бога Отца честь и славу, гласу пришедшу к Нему такову от велелепныя славы: сей есть Сын Мой возлюбленный, о Немже Аз благоизволих! И сей глас мы слышахом с небесе сшедш, с Ним суще на горе святей (2 Петр. I. 16–18).
С благоговением и радостию да помышляем, братия, о святости и твердости веры во Иисуса Христа, Сына Божия, и с непрестающею благодарностию к открывшему ее и утвердившему Богу. Тако бо возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единороднаго дал есть, да всяк веруяй в Онь не погибнет, но имать живот вечный (Иоан. III. 16). И дабы приготовить мир к принятию Его, предварительно многочастне и многообразне древле Бог глаголал отцем во пророцех (Евр. I. 1), предвозвещая Его явление, и образы будущаго явления Его представлял в праотцах и в законе, имевшем сень грядущих благ (Евр. Х. 1). Когда же Он действительно явился в мире, но явился в естестве человеческом: тогда к открытию того, что скрывалось под сим покровом, употреблены были чудеса, являющия Божественную силу. Но как и чудеса, являя присутствие Божественной силы, не проявляют решительно Божескаго существа в лице чудотворца, потому что могут быть и
человеками совершаемы, по воле и силе Божией: то что еще надлежало делать, чтобы явить истиннаго Сына Божия в лице Иисуса? Провозгласить ли Ему Самого Себя? Не обинулся Он сделать сие, когда, например, сказал: Аз и Отец едино есма (Иоан. Х. 30); и Его слово твердо было само собою, как слово самой Истины, и подтверждаемо было Его чудесами. Но поелику Он признал также, что для человеческаго удостоверения недостаточно собственное о Себе свидетельство: аще Аз свидетельствую о Мне, свидетельство Мое несть истинно (Иоан. V. 31): то видите ли, какою преизбыточествующею мерою восполняется сей недостаток? Бог Отец, Который, по изъяснению Апостола, во свете живет неприступнем, Егоже никтоже видел есть от человек, ниже видети может (1 Тим. VI. 16), подвигся от Своей неведомой высоты, преклонил небеса, облек Свой неприступный свет в доступный созерцанию светлый облак, сократил Свое безконечное ведение и откровение безконечнаго в подобие человеческаго гласа, и Сам проповедал единосущное с Собою Божество рабий зрак носящаго Иисуса, нарекше Его Своим Сыном возлюбленным, ибо сын возлюбленный в священном языке означает сына единороднаго; а Сын Единородный не иный быть может, как Единосущный Отцу Своему.
Обратимся от догмата к заповеди.
В Богоявлении на Иордане провозглашен только догмат о Единосущном со Отцем Сыне Божием: в видении на Фаворе к сему догмату присовокуплена заповедь: Того послушайте! То есть: вы должны как слушать учение воплощеннаго Сына Божия, так и вступить в деятельное к Нему послушание, и постоянно пребывать в сем послушании.
На Иордане провозглашать заповедь послушания для Иоанна было уже не нужно, а для других еще рано. Для Иоанна уже не нужно: поелику он уже исполнял сию заповедь, когда из послушания крестил Иисуса, препобеждая собственное убеждение, по которому желал сам от Него креститься, а не крестить Его. Для других еще рано: потому что на Иордане Христос явился еще только Своим лицем, к которому нужно было возбудить внимание и веру, а не открыл еще Своего учения, которое требовало повиновения.
На Фаворе заповедь послушания провозглашена, частию, может быть, соответственно с особенною потребностию свидетелей Фаворскаго видения. Ибо пред сим и первоверховный в вере Петр, хотя первый из Апостолов исповедал Иисуса Христом Сыном Бога живаго (Матф. ХVI. 16), не оказал однако готовности препобеждать собственныя убеждения покорностию слову Христову. Когда начат Иисус сказовати учеником Своим, яко подобает Ему ити в Иерусалим, и много пострадати от старец и архиерей и книжник, и убиену быти, и в третий день востати: тогда Петр начат пререцати Ему, глаголя: милосерд Ты, Господи: не имать быти Тебе сие (21. 22). Хотя же сие открытое прекословие таинству веры немедленно пресечено было строгим упреком Господа: однако, может быть, внутреннее расположение Петра требовало дальнейшаго врачевания. Вероятно, сие врачевание продолжали Моисей и Илия, когда, беседуя с Иисусом на Фаворе, глаголаста исход Его, Егоже хотяше скончати в Иерусалиме (Лук. IХ. 31), то есть, беседовали с Ним о предстоящих Ему страданиях и крестной смерти. Для них это была беседа созерцания и молитвы, а для Петра продолжение того учения о кресте, которому он дерзнул-было противоборствовать. Вероятно, сие врачевание довершал и Сам Пренебесный Врач силою Своего слова. Того послушайте; то есть, покаряйтесь учению воплощеннаго Сына Божия, хотя бы оно и казалось прекословным для вашего естественнаго мудрования, хотя бы оно вас оглашало страданием и крестом, среди вашего стремления к блаженству и славе.
Но как бы то ни было с Апостолом Петром и с двумя его соучастниками в Фаворском видении: то верно, что как догмат, так равно и заповедь, проповеданные на Фаворе, проповеданы не для них одних, но и для всех нас. Не для трех человек гласит с небес на землю Божественная Истина, но для спасения всего рода человеческаго. Глас Господень в крепости, глас Господень в великолепии (Псал. ХХVIII. 4). Он не ограничивается местом, не пресекается временем. С какою властию и силою возгремел он на Фаворе для трех учеников Христовых: с тою же самою властию и силою исходит он и ныне из Евангелия для всех учеников Христовых. И тогда, как властию всепокаряющею повелевает, силою вседействующею дает способность исполнять повеленное. Помыслим же, братия, что сею самою властию и силою сам Бог Отец вводит и нас в послушание возлюбленному Сыну Своему Иисусу Христу. Дерзнет ли кто не покориться сей Божественной власти? Кто не возжелает от сея спасительныя силы принять дар послушания? Того послушайте! Как не послушать всегда и во всем? Неужели кто нибудь не послушает?
Глаголет воплощенный Сын Божий: веруйте в Бога, и в Мя веруйте (Иоан. XIV. 1). Послушайте Его; и соделайте сию веру начальною движущею силою вашей жизни!
Начат Иисус, и еще не престает, проповедати и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное (Матф. IV. 17). Послушайте Его; и поспешайте путем покаяния достигать царства небеснаго близкаго, доколе правосудие, также близкое, не затворило дверей милосердия!
С горы, не так высокой, как Фавор, но тем удобнее всем доступной, учит Господь Иисус народы, и для разнообразнаго множества учеников указует различныя стези к блаженству, впрочем соединяющияся в единый общий путь спасения: блажени, говорит, нищии духом; блажени плачущии; блажени кротцыи; блажени алчущии и жаждущии правды; блажени милостивии, чистии сердцем, миротворцы; наконец блажени изгнани правды ради и Мене ради (Матф. V. 3–11), то есть, верные до страдания и смерти. Послушайте Божественнаго Наставника; и, если с перваго взгляда трудным кажется пройдти столь многия степени восхождения к блаженству, вступите хотя в некоторыя из указанных стезей, более близкия, или соответственныя вашему настоящему положению, только непременно вступите и неленостно продолжайте идти. Поколику чувствуете себя в состоянии греха: держитесь стези плача, может быть, жесткой и неудобопроходной в начале, но в продолжении, без сомнения, приятной, и простирайтесь далее по стезе непрестаннаго алкания правды, не человеческой, но Божией, даруемой Иисусом Христом, Иже бысть нам премудрость от Бога, правда же, и освящение, и избавление (1 Кор. I. 30). Мнящие себя быть в чем-нибудь не малыми, поспешайте на стезю нищеты духовной и познания своего ничтожества. Искушаемые своею или других склонностию ко гневу и несогласию, с особенным усилием устремляйтесь на стези кротости и миролюбия. Подвизайтесь для чистоты сердца, не менее чистоты внешних дел: ибо на сердце зрит всечистое око Божие. Не чуждайтесь и крестнаго пути, слыша Господа глаголющаго: аще кто хощет по Мне идти, да отвержется себе и возмет крест свой, и по Мне грядет (Матф. XVI. 24). Не прекословьте слову креста вашего, как Петр напрасно прекословил слову креста Христова. Не находим ли мы высокаго удовольствия, если можем перенести трудный подвиг для человека, котораго чтим и любим? Из сего, по восхождению от малаго к великому, самое верное заключение есть то, что, если охотно понесем крест для Христа, найдем блаженство в самом подвиге, прежде блаженства за подвиг. Не отречемся же взять крест свой, да распнемся плоти, умерщвляя похоти ея; да распнемся миру, не прельщаясь его блеском и славою; да распнемся нашему самолюбию, подвизаясь всегда действовать, говорить, мыслить и жить для Христа, да живет в нас Христос!
Христиане! Всяким и всегдашним послушанием послушайте Христа Господа, Который бысть и будет послушающим Его виновен спасения вечнаго (Евр. V. 9). Слава Ему со Отцем и Святым Духом во веки! Аминь.
(Говорено в Успенском соборе августа 15 дня; напечатано в Твор. Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 г.)
<1845 год>
Иисус же, видев Матерь и ученика стояща, егоже любляше, глагола Матери Своей: Жено, се сын Твой. Потом глагола ученику: се мати твоя. И от того часа поят Ю ученик во свояси. Иоан. XIX. 26. 27.
Теперь уже не ученик распятаго Иисуса осиротевшую Матерь Его поят во свояси, в малый дом. Сам Господь Иисус, царствующий на небесах, Преблагословенную Матерь Свою поят во Свояси, во многия обители в дому Отца Своего, в блаженное созерцание и причастие славы, юже имел Он у Отца, прежде мир не бысть.
Теперь не одного ученика Своего дает Он Ей в сына, чтобы Она упокоена была его сыновним служением: но всех учеников Своих, всех православно верующих христиан дает Он Ей в сыны и дщери, чтобы они пользовались Ея материнским попечением.
Отходя в Церковь небесную, Она чудесно собирает к Себе верховных представителей Церкви, разсеянных по земле: и тем дает знамение, что союз Ея с верующими на земли не только не прерывается Ея отхождением, но еще отселе становится крепче, обширнее и деятельнее, и что живущая в Ней благодать, столь долго сокрываемая смирением, должна открыться из Ея гроба, и наполнить Вселенскую Церковь Ея славою, по Ея раннему, некогда невероятному, но совершенно верному предсказанию: ублажат Мя вcu роди.
Такова судьба Пресвятыя Приснодевы, в Ея успении для жизни земной, временной, в Ея пробуждении к жизни небесной, вечной.
Каким путем достигнуто до такой высоты блаженства и славы? – Сей вопрос предложить и разсматривать может не одна праздная любознательность, но и любовь к учению спасительному. Ибо, хотя судьба Пресвятыя Богородицы, в своем особенном виде и степени, безпримерна, но вообще, как судьба души совершившейся и блаженной, она есть следствие тех сил, расположений, действий и подвигов, которыми пролагается и совершается общий для всех человеков путь спасения.
Не легко было бы обозреть весь путь жизни Пресвятыя Девы, большею частию закрытый и Ея безмолвием и молчанием Евангельской Истории. Впрочем некоторые следы онаго мы не однократно указывали вниманию и подражанию верующих, при подобных
настоящему торжествах. На сей раз остановимся на одном возвышенном месте сего пути, открытом в Евангелии, чтобы обозреть хотя некоторую часть сего пути, открывающуюся с сего возвышения.
Высота, на которую возвожу вашу мысль, есть гора Голгофа. Там, в часы, спасительные для всего рода человеческаго, но вместе страшные для всего сотвореннаго, – тогда, как совершаемое всеобщее спасение не было сознаваемо даже избранными из человеков, а всеобщий страх чувствовали даже камни, тогда, как, по выражению Пророка, был Живот человека висящ пред очами человека, но человек видел только страдание и смерть, при зрелище, от котораго и чуждые оному, и враги, отходили растерзанные состраданием, – биюще в перси своя возвращахуся, – там, при кресте распятаго Иисуса, стояла Его Преблагословенная Матерь.
Какой чудный свет на Ея внутреннюю жизнь проливают сии мрачные Голгофские часы!
Вспомним, что время страдания Христова было время опасности для всех, к Нему близких. Сие видно из собственных Его слов, которыми Он, предавая Себя в руки врагов, устранял подобную опасность от учеников Своих: аще убо Мене ищете, оставите сих идти. Но как Он мог истребовать пощаду Своим ученикам от тех, которые не щадили Его Самого? – Всепокаряющею силою Своего Божественнаго слова, которую, на сей конец, непосредственно пред сим, чудесно явил, низложив спиру и скопище на землю, единым словом: Аз есмь. Евангелист, повествуя о сем происшествии, присовокупляет, что Господь ранее предсказал оное, и оно исполнилось согласно с предсказанием. Да сбудется слово, еже рече; яко ихже дал ecu Мне, не погубих от них никогоже. Это значит, что близкие к Господу, во время страдания Его, не только находились в опасности, но и погибли бы, если бы Он сего не отвратил особенным провидением. От сей опасности, от сей близкой погибели, ученицы вcu, оставльше Его, бежаша, – вcu, не исключая Петра, который потом отважился-было вступить за Иисусом во двор Архиереев, но нe выдержал испытания, – не исключая Иоанна, которому, впрочем, вскоре любовь возвратила мужество, и повела его за возлюбленным Учителем до креста. Но Матерь Господню не видим ни в страхе, ни в бегстве, а видим стоящую при кресте Иисусове. Итак не видите ли, что Она стоит в духе, выше всеобщаго страха, выше Своей личной опасности, выше Апостольскаго мужества?
Кто сказал бы, что Пресвятой Деве свойственно было паче всех устремляться в близость к Своему страждущему Сыну, по естественной материнской любви, тот показал бы себя слабым истолкователем Ея Голгофскаго стояния. Если взять в разсуждение одну естественную материнскую любовь: то чего надлежало бы ожидать для Ея сердца, чувства, жизни, от страданий Сына Ея, при виде которых и чуждые били себя в перси, и земля трепетала, и камни, вздыхая, разрывались, и солнце было в обмороке? – Нет, естественная любовь не столько изъясняет, сколько делает непонятным то, каким образом Пресвятая Дева могла стоять при кресте, не поражаясь страхом, не предаваясь нетерпеливой скорби, не повергаясь в безжизненное изнеможение. Чем же может быть изъяснено сие высокое мужество и крепость духа? – Не иным чем, как Ея глубокою преданностию судьбам Божиим, Ея верою в Божественную силу Своего Сына, известную Ей более всех, из явных и тайных чудес всей земной жизни Его, Ея познанием Христовых таин, которыя всех ранее Она постигла, и всех совершеннее соблюдала в сердце Своем. Вера, упование паче упования, любовь, не естественная только, но верою возвышенная в духовную и божественную, питали в Ней внутренний животворный свет, котораго не объят тма и смерть, и ужасы Голгофские, и с которым неколеблющеюся стопою достигла Она в открытый свет и радость Христа воскресшаго.
Прииди, христианская душа, всмотрись прилежно в следы Царицы Небесной: ибо следы Ея суть указание пути к Богу и для тебя, по реченному: приведутся Царю девы в след Ея.
Не убегай от мысли о страдании Христовом, ни по невниманию, ни по своемудрию, ни по малодушию: ибо нет инаго пути ко спасению, как чрез Голгофу и крест.
Приближайся к распятому Господу верою, упованием, любовию; и твердо пред Ним поставляй себя благоговейным размышлением и молитвою. В сем найдешь свет для твоего пути, и силу для твоего шествия.
Если опасность, бедствие, скорбь, непосредственно, или в лице присных, тебя постигающия, колеблют твое мужество, истощают твое терпение! помяни Матерь Господа, стоявшую при кресте Его, и разсматриванием Ея безмерной и безвинной скорби, и непобедимаго мужества и терпения, возбуди себя к мужеству и терпению, в твоих, по сравнению, конечно, малых и, вероятно, не безвинных скорбях, прося в то же время от Нея пособия из талантов благодатной духовной крепости, у Нея преизобильно умноженных верным и благословенным деланием.
Посмотрим еще, как с высоты Голгофы открывается некоторая низшая, но тем не менее достопоследовательная часть пути, которым текла Преблагословенная Мария к вечной славе.
Евангелие повествует, что Спаситель наш, видев при кресте Своем Свою Матерь и возлюбленнаго ученика Своего Иоанна, глагола Матери Своей: Жено, се сын Твой. Потом же глагола ученику: се мати твоя. В сих изречениях видим любовь Божественнаго Сына к земной Матери, которую Он хощет не просто утешить в лишении Сына, но как бы возвратить Ей Себя в другом лице, и, чтобы почтить Ея девство, и вместе наградить девство возлюбленнаго ученика, избирает Девственника Иоанна в нареченнаго сына Приснодевы. Но мы не догадались бы, что в особенности заключается в оных изречениях Господних, если бы возлюбленный ученик, без сомнения, лучше всех понимающий сердце и мысль своего Учителя, не изъяснил оных, исполнением. Каким исполнением? – От того часа поят Ю ученик во свояси. Из сего открывается, что усыновление Иоанна Пресвятой Деве призывало его, между прочим, к тому, чтобы обезпечить Ея жилищем и потребностями жизни временной, и что, следственно, собственнаго в сем обезпечения Она не имела. Должно думать, что Ея любовь и вера к Божественному Сыну побуждала Ее быть всегда, сколь можно, близко к Нему в Его непрерывном странствовании по градам, весям и пустыням: и потому как Он чужд был братии Своей, так и Она; как Он не имел, где главы подклонити, так и Она.
Так Пресвятая Дева, шествуя во внутренней жизни путем веры и совершенной преданности в волю Божию, в жизни внешней шла путем отрешения от земных привязанностей, от земных благ и удовольствий, путем простоты, нестяжательности, добровольных лишений, приносимых в жертву вере и Богу.
Взирай, христианин, на сии благословенные следы, и будь внимателен, чтобы путь твоей жизни был, по крайней мере, не слишком удален от оных.
Поят Ю ученик во свояси. Видишь ли? Матерь Царя Небеснаго не в чертогах, не в великолепии, не среди множества служащих и ждущих мановения; Она пешешествует по стогне, в сопровождении одного рыбаря, чтобы обитать в малом, и то чужом, доме, без славы, без блеска, в тишине, в простоте, чтобы пользоваться только таким успокоением и
служением, какое может быть Ей принесено благоговейным усердием беднаго и одинокаго рыбаря.
Взирай на cиe, и учись не высоко ценить богатство, не алкать удовольствий, не гоняться за славою, не прельщаться блеском, любить простоту и тихую посредственность, не презирать нищеты, когда встречаешь ее у других, не страшиться ея, если она тебя посетить хочет, не стыдиться ея, если она уже поселилась с тобою.
Не отнимаем у тебя земных благ, если Провидение дает их тебе; пользуйся ими с благодарностию к Богу, с благотворительностию к ближним, со смирением: но внимай себе и своему сердцу, чтобы оно не прилеплялось к ним, а всячески отрешалось оть них.
Если ты находишься на пути к небу, как и должно быть: то не обременяй себя много добровольно землею, чтобы не пасть в разслаблении на неокончанном пути.
Прекрасный, но и страшный, и, без сомнения, вполне истинный закон судьбы нашей открыл нам Спаситель наш, когда сказал: идеже есть сокровище ваше, ту и сердце ваше будет. Сокровищем назвал Он то, чем пленяется наша мысль, к чему с превозмогающею силою стремится господствующая в нас склонность. Посему мы сами определяем нашу судьбу; мы носим ее в себе, в господствующей в нас склонности. Если наше сокровище, предмет господствующаго в нас желания, находится и остается на земли, в земных благах, стяжаниях, удовольствиях, славе: то здесь долу останется и наше сердце; а где наше сердце, там наша жизнь, там наш жребий; и потому он не найдется на небе. Изберем же и уготовим себе лучший жребий; расположим себя так, чтобы не на земли было наше сокровище. Скрывайте себе сокровище на небеси; туда непрестанно переносите ваши мысли, ваши желания, вашу любовь; и будет там ваше сердце, ваша жизнь, ваша радость, ваше блаженство, благодатию и щедротами Отца и Сына и Святаго Духа во веки. Аминь.
(Говорено октября 28; напечатано отдельно и в собрании 1848 г.)
<1845 год>
Слава Господу Человеколюбцу! Слава Господу Светодавцу! Призрел Он оком Божественнаго человеколюбия на бедствующих братий наших, лишенных, или угрожаемых лишением света очей, и подвигнул человеколюбие человеческое, устроить для оных сие прибежище, и доставить им надежныя средства врачевания. Но сего не довольно было для человеколюбия Христианскаго. Еще позаботилось оно, чтобы здесь не повторился обоюдный суд, на который Господь указал во днех плоти Своея, да невидящии видят – телесно, и видящии слепи будут – духовно (Иоан. IX. 39), чтобы ищущие здесь облегчения в общении с светом солнечным не встречали затруднения в общении с светом
Христовым. И вот, среди врачебницы телесной явилась врачебница душевная, открытая сокровищница благодатнаго света. Слава Господу Светодавцу! Слава Господу Человеколюбцу! Благословенны да будут орудия Его человеколюбия. Да изливается обильно животворящий свет Его на них и чрез них. Да действует здесь всегда суд милости: да невидящии видят. Да сохранит нас светодавец от суда отвержения: да видящии слепи будут.
Чтобы предохранить себя от сего последняго, весьма печальнаго суда, мы должны памятовать, братия, что источник света и духовное глазное врачевство имеем мы в Евангелии. Не упустим настоящаго случая, чтобы воспользоваться сим врачебным пособием, которое никому и никогда неизлишне, потому, что и невидящим дает видеть, и видящим умножает свет.
Из Евангелия слышали мы ныне повествование о том, каким образом Спаситель наш даровал зрение слепому от рождения, употребив для того брение от плюновения и умовение в купели Силоамской.
Дивно cиe чудо, а притом и способ чудодействия примечателен, и возбуждает размышление.
Хотя мы не можем испытать глубин премудрости Божией, однако и то справедливо, что имеем повеление испытывать писания; и, как говорит Святый Златоуст (на Иоан. Бесед. 57), кто хощет от чтения какую либо пользу приобрести, moт ни малых глаголов опускати не должен. Что же значат глаголы: плюну на землю, и сотвори брение от плюновения, и помаза очи брением слепому; и потом: иди, умыйся в купели Силоамсте (Иоан. IX. 6. 7)? Для чего в других случаях Господь исцелял словом, иногда прикосновением; а теперь употребляет еще посторонния вещества, земную персть и воду? Для чего не одну персть, и не одну воду, но и ту, и другую?
Во-первых, вероятно, для того, чтобы возбудить, испытать и явить веру исцеляемаго, потребную для исцеления, и назидательную для нас. Так поступал Он и в других случаях. Для чего, например, вопросил разслабленнаго: хощеши ли цел быти? Не ведал ли, по всеведению, что хочет? И просто не понятно ли, что разслабленному хочется быть здоровым? Следственно вопросил не для того, чтобы узнать, но чтобы упадший от безпомощности в безнадежность дух восподнять, чтобы веру возбудить, и тем положить начало исцелению. Подобно и слепому, положив брение на очи, дал ощутить Свое человеколюбие и снисхождение к нищему, возбудил в нем доверие и надежду; и потому, когда в след за сим послал его к купели Силоамской, слепой не усомнился от того, что брение не оказало никакого действия, не подумал, что и вода Силоамская не более обещает, но пошел безпрекословно, и таким образом сделал дело веры.
Во вторых, брение от плюновения и Силоам употреблены были Господом, вероятно для того, чтобы чудодействию, к затмению котораго усилия Иудейскаго сонмища Он провидел, приобрести многих свидетелей. Сколько посторонних глаз обратил на себя слепец, когда шел к купели в странном виде, с помазанными брением глазами, сколько глаз при самой купели, во время самаго прозрения, и при возвращении с глазами, уже видящими! Все, видящие сие, знали, что вода Силоамская не дает зрения, а пыль с дороги еще менее: следственно все узнали в прозрении слепорожденнаго Божественное чудо.
В третьих, есть, вероятно, в вещественных знамениях чудодействия Христова и еще, – скажу опять словами Святаго Златоуста, – великий и во глубине сокровенный разум. Земная персть, которую взял Иисус, и сотворил зрение слепому, не говорила ли о Нем Иудеям:
узнайте в Нем того первоначальнаго и верховнаго Чудотворца, Который, по сказанию древнейшей из ваших священных книг, взял земную персть, и сотворил человека? Силоам еже сказается, послан, то есть, котораго наименование означает посланника, – Силоам, который передал слепому зрение, посланное от Иисуса, не говорил ли о нем Иудеям: узнайте в Нем Посланника Божия, Котораго я предвещал вам издавна моим до сих пор не разгаданным, и теперь только разгаданным именем?
Сего довольно о сокровенном разуме глаголов и знамений Евангельских. Возьмем из того- же повествования Евангельскаго более открытое изречение Господне, которое может ввести нас в размышления, более близкия к руководству и управлению нашей жизни.
Мне, сказал Господь пред исцелением слепорожденнаго, подобает делати дела Пославшаго Мя, дондеже день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати. Сын Божий, всевластный и всесвободный, провозглашает Свою обязанность делать дела Отца Своего небеснаго ради спасения человеков, и Свою покорность сей обязанности; Он какбы побуждает Себя к деланию неотлагательному, пока есть время, дондеже день есть. Для чего это? – Без сомнения, для того, чтобы нам дать пример и наставление уважать наши обязанности, смиренно покаряться им, исполнять их ревностно и без отлагательства.
Чтобы глубже ощутить силу сего наставления, и применить оное к нашей жизни, обратим внимание, во первых, на то обстоятельство, что Господь подвизает Себя к деланию, по случаю, мимоходно встреченному. Мимоидый, сказует Евангелист, виде человека слепа от рождества. Слепой нищий сидел на дороге: Господь Иисус проходил мимо. Не видно, чтобы слепой призывал Его, или просил о исцелении. Не было, по видимому, причины останавливаться; не было нужды действовать. Но Господь Иисус останавливается, и говорит: Мне подобает делати. Почему так? Потому что благость побуждает; потому что человеколюбие требует; потому что есть случай сделать доброе дело; потому что добраго дела, которое можно сделать в нынешний день и в теперешний час, не должно отлагать до другаго; потому что случай к добру может пройти, и с утраченным случаем утратилось бы добро, которому он благоприятствовал.
Надобно ли напоминать вам, Христиане, чтобы, по образу Христову, вы не проходили мимо нищаго, или иным образом несчастнаго, не оказав ему помощи, если можете, и чтобы не дожидались вопля и слез, когда самый вид нещастия, без слов напоминает о помощи? Или и без меня, при случае, напомнит вам о сем ваше сердце?
Есть дело не так случайное, и более к каждому из нас близкое, требующее всей нашей заботливости. Одного ли Христа послал Бог Отец, одних ли Апостолов избрал Христос делати дела Пославшаго их? И тебя, кто бы ты ни был, не послал ли в мир сей Бог, Творец твой и Провидец путей твоих? И если послал, то не дал ли тебе и дела Пославший тебя? Христа послал Бог Отец, Апостолов призвал Христос, делать дело спасения всех душ человеческих, – по крайней мере, всех, которыя согласятся принять спасение: Тебя Бог послал в мир сей, тебя Христос призвал в Церковь Свою, чтобы делать дело спасения, по крайней мере, одной твоей собственной души, – дело, котораго ты не совершишь без Христа, но котораго и Христос не совершит без тебя, без участия свободы, при сотворении тебе дарованной, и у тебя не отъемлемой. О сем деле вопрошали некогда Господа Иудеи: что сотворим, да делаем дела Божия? и получили ясный ответ: се есть дело Божие, да веруете в Того, Его же посла Он (Иоан. VI. 28. 29). Над слепцем Иерусалимским совершилось дело Божие тем, что он прозрел, но еще более тем, что уверовал во Христа: совершилось ли подобное сему и над твоею душею, сын Иepyсалима новаго? Не сидит ли еще твой внутренний человек, подобно слепцу, на распутии, – не сидит ли во тме неведения и в смертной сени греха, не видя света Божия, ни пути
спасения, едва зная имя Христа Спасителя, не испытывая над собою действия спасительной силы Его? Христос Спаситель с Своей стороны не проходит мимо никого из нас. В безпредельной премудрости Своей непрестанно шествуя к безчисленным целям облаготворения и облаженствования различных Своих творений, в безпредельном милосердии Своем Он останавливается над каждым из нас; приближается с готовою каждому спасительною помощию: но как часто мы, в легкомыслии нашем, не познаем Его к нам близости, не приемлем помощи Его, или принятой не сохраняем! Не омыл ли уже Он нас в купели, лучшей, нежели Силоамская, – в купели святаго крещения? И для несохранивших чистоты по крещении, не уготовал ли новой бани покаяния? В таинственных образах и священных знамениях не предлагает ли Он нам Свою спасительную силу, подобно как некогда светодательную силу слепому в брении от Своего плюновения? Не сияет ли Он на нас Своим Божественным светом из Своего Евангелия? Как много сделал и делает Он для нас: а много ли мы для Него, и вместе для нашего истиннаго блага? Как много у нас дел нужды и произвола, дел временной выгоды и минутнаго удовольствия, дел суеты и страсти! Как охотно мы их изыскиваем, умножаем, изнуряем себя ими: а между тем, как мало, как несовершенно многие из нас пользуются удобными и готовыми средствами спасительнаго делания? Надобно нам, братия, уменьшать, сокращать, отсекать заботы о делах плоти тлеющей и мира преходящаго, и возбудить себя к деятельному попечению о безсмертной душе нашей. Надобно поставить себе в основание деятельности ту истину, что из всех дел на свете важнейшия суть те, которыя совершаются между Богом и душею, – дело покаяния, дело веры, дело молитвы, дело нашего духовнаго просвещения и освящения. Подобает делати дела Божия.
Другое примечательное обстоятельство Господня изречения о спасительном делании есть то, что Он сим изречением пресек любознательный разговор, и поспешил к делу исцеления. При виде слепорожденнаго, ученики вопросили Господа: сей согреши или родители его, да слеп родися? Вопрос, по-видимому, достойный обстоятельнаго разрешения; поелику клонился к познанию путей Провидения. Но Господь немногими словами отверг догадки человеческия: ни сей согреши, ни родители его; и еще с более усиленною краткостию указал путь Божий: да явятся дела Божия на нем. Ответ сей подавал случай к новому вопросу: для чего же он терпел слепоту прежде, нежели явились на нем дела Божии? Но Господь не допустил продолжаться состязанию, и тотчас присовокупил: Мне подобает делати дела Пославшаго Мя, и приступил к исцелению слепорожденнаго. Сей быстрый переход от любознательной беседы к спасительному делу, весьма знаменателен. Он говорил Апостолам: не должно коснеть в испытании сокровеннаго, когда надлежит делать полезное; не испытание судеб нужно нещастному, а помощь; слепорожденный сам оправдает судьбу свою, когда прозрит, и с тем вместе за кратковременное лишение света видимаго получит блаженное просвещение вечным Божественным светом; Христос явился не удовлетворять любопытствующих, но спасать погибающих; да будет менее слов, но более дела: Мне подобает делати.
Не сказано ли сим нечто и для наших дел, как для дел пользы и милости, так и для главнаго дела спасения.
Иногда, при виде нищаго, испытующий помысл говорит нам: не сей ли согреши? Не от своего ли греха он нищ? Не от праздности ли? Не от невоздержания ли? Не притворно ли является нищим? Кто легко предается таким помыслам: тот подвергает себя опасности осуждать невинных, и притом нещастных, пропускать случаи к благотворению, и наконец потерять расположение к благотворению. Как же охранить себя от сей опасности? – Должно помнить, что в отношении к бедствующим долг и польза не в том состоит, чтоб испытывать и судить, а в том, чтоб благотворить: подобает делати. Лучше добродушное
дело, нежели тонкое испытание. Лучше слепая лепта нищему от сердца, нежели проницательная холодность сердца.
И в отношении к делу спасения нашего, люди, мнящиеся быть разборчивее других, не предлагают ли себе вопросов, которые более затрудняют, нежели приносят пользу? Как могло случиться, что согрешили Прародители? Как мы от них наследовали грех и наказание? Как смерть Ииcyca Христа заглаждает все грехи, и уничтожает их последствия? Кто без нужды много вдается в подобныя испытания: тот легко может в них запутаться, и быть остановлен на пути к делу. Поспеши же разрешить все вкратце. Что есть в мире грех, ты видишь. Что есть грех и в тебе, ты чувствуешь. А каким образом Христос исцеляет от греха и освобождает от вечнаго осуждения, иди, узнай самым делом. Покайся, веруй, начни деятельно вести жизнь Христианскую. Подобает делати. На твое усердное дело, без сомнения, приидет чудное дело Божие, и в нем явится тебе и премудрость Божия, в тайне сокровенная.
Еще назидательное для нас обстоятельство изречения Господня о спасительном делании заключается в том, что Он подвигнул Себя к деланию, не смотря на предвидимыя затруднения со стороны человеков. Известно, что Иудеи гоняху Иucyca, и искаху Его убити (Иоан. V. 16), за совершение исцеленй в день субботный, по тогдашнему времени, праздничный, признавая сие нарушением святости праздника; хотя не трудно понять, что если день святится воспоминанием прошедших благодеяний Божиих; то кольми паче святится он настоящим чудесным благодеянием Божиим. Сие неблагоприятное последствие, без сомнения, было пред очами всеведения Иисусова, когда Он приступал к исцелению слепорожденнаго: и, кажется, почему бы не отложить дела до следующаго дня, чтобы не дано было повода пререканию и клевете? Такое разсуждение благоразумным было бы почтено у сынов человеческих: но его не приняла премудрость Сына Божия. Она учит нас, что дел, возложенных на нас Богом, нельзя отлагать в угодность человекам; что должно исполнять оныя неукоснительно и неуклонно, пока есть благовременность. Подобает делати, дондеже день есть.
Господствующий ныне образ мыслей, конечно, не потребует большой строгости в соблюдении праздников. Он скорее возстанет против сей строгости. Ты хотел бы весь праздничный день посвятить молитве, помышлению о Боге, деланию добра, как и должно по назначению праздника: но тебе уступают для сего только немногие часы праздничнаго утра; и почти на весь день приглашают тебя к участию в обществах и занятиях совершенно мирских и суетных, если не совершенно греховных; и если откажешься, имеешь причину опасаться, что покажешься странным, и что на тебя негодовать будут. Что же ты сделаешь? На что решишься? Будь довольно благоразумен, возлюбленный; скажи себе: мне подобает и всегда, тем необходимее в день Господень, делать дела угодныя Господу. О если бы ты был и довольно тверд, чтобы обратить сии слова в самое дело!
Но чтобы не слишком продолжить слово, поспешим обратить внимание на то, что Господь и Сам поспешает своим спасительным деланием. Мне подобает делати, дондеже день есть; приидет нощь, егда никтоже может делати. О Господи! Тебе ли поспешать, и беречь какой-нибудь день; – Тебе ли, сотворившему все дни, имеющему целую вечность для Твоих чудных дел? Что за день, в который Ты хочешь вместить дела Твои? Что за ночь, которая может угрожать Твоему дню? Господь изъясняет Свою притчу, когда говорит: егда в мире есмь, Свет есмь миру. Присутствие солнца определяет день естественный: видимое на земли присутствие Солнца правды, Бога явльшагося во плоти, определяет благодатный день особеннаго Божественнаго делания. Нощь после сего дня есть время страдания и смерти Христовой. О нощь, в которую подлинно никто же может
делати! В продолжение земнаго дня Христова, не только Христос, но и Апостолы Его, под руководством сего Великаго Делателя, делали многое. Они уверовали в Него, последовали за Ним, проповедывали, исцеляли: все сие пресеклось, когда наступила грозная ночь, до новаго дня воскресения Христова. Нощь, егда никтоже может делати. Как сильно бурная ночь сия колебала веру, насажденную Господом Иисусом в сердцах учеников Его! Как не далеко уже было до того, чтобы сатана, который просил сеять их яко пшеницу, разсеял их в конец, и чтобы дело спасения соделываемое посреде земли на кресте, в то же самое время разрушено было в душах избранных для распространения онаго! Чтобы не допустить сего, много надлежало предварительно сделать Спасителю нашему, глубоко положить основания веры в первых учениках своих, и сильно укрепить, то учением, то чудесами, то Своею всемощною молитвою. Имея все сие пред очами Своего всеведения, Он, как бы дорожа временем и поспешая, говорит: Мне подобает делати дела Пославшаго Мя, дондеже день есть.
Видишь ли, кратковременный сын времени, как Сам Вечный бережет время, которое ты расточаешь? Он не коснит делом твоего спасения: а ты медлишь делом твоего собственнаго спасения. Он поспешает: а ты откладываешь. Утром говоришь: начну дело с полудня; в полдень даешь себе тоже обещание для вечера; вечером еще отсрочиваешь, думая, что это еще не последний час. В юности говоришь: попекусь о душе в летах зрелости; в зрелых летах, развлеченный более прежняго делами житейскими, успокоиваешь себя надеждою в старости пожить для Бога и для души; в старости обезпечиваешь себя мыслию, что еще можно принести чистое покаяние во время последней болезни. Так проходит утро, и полдень, и вечер, и после сего, конечно, весьма вероятно, что не готоваго застанет тебя смертная нощь, егда никто же может делати. Не указывай мне на разбойника, который в последния минуты своего дня сделал более, нежели другие в целый день свой. Такой успех не довольно надежен, потому что редок, и, может быть, дается не просто, а в особенности людям, у которых в прошедшей мирской жизни были некоторыя дела, сокровенно привлекавшия благодать. Но вот, что известно гораздо вернее: день земли всегда оканчивается вечером: а день жизни человеческой не редко прежде вечера, прежде полудня, пресекает нощь смертная. В таком случае, куда пойдут надежды откладывающаго, если не в адскую нощь, в которой никто не может делать, чего не сделано в продолжение дня земной жизни, невозвратно прошедшаго? Притом не надобно терять из вида, что и благовременность делать некоторыя дела, служащия к нашему спасению, встречает иногда свою нощь прежде, нежели оканчивается день жизни. Теперь, например, ты живешь в изобилии: благо тебе, если поспешаешь делать дела милосердия, дондеже день есть. Может быть, буквально, в следующую ночь тать или огонь, или другая нечаянность сделает то, что ты не в состоянии будешь сотворити себе други от мамоны неправды, да, егда оскудееши другими добродетелями, приимут тя в вечныя кровы (Лук. XVI. 9).
Молитвами Святых Отец наших, да возбудит благодать Божия всех нас делати дела угодныя Богу, и полезныя душам нашим, дондеже день есть, и доводить оныя до такого совершенства, чтобы оне могли ходить в след с нами (Апок. XIV. 13), и сквозь смертную нощь проникнуть с нами до новаго, лучшаго, невечерняго дня блаженнаго воскресения и жизни вечныя. Аминь.
(Говорено в Чудове монастыре ноября 20-го; напечатано в Твор Св. От. 1845 г. и в собрании 1848 г.)
<1845 год>
Bcех почитайте: братство возлюбите, Бога бойтеся, царя чтите. (1 Петр. II.17)
Премудрость говорит в Притчах, что в глаголах уст ея ничтоже стропотно, вся проста разумевающим, и права обретающим разум (Притч. VIII. 8. 9). Не таковы ли точно глаголы премудрости из уст Апостола Петра, теперь прочитанные? Как проста в них премудрость, и как премудра простота!
Всех почитайте: вот общее учение об обязанности каждаго ко всем. Братство возлюбите: вот особенное учение об обязанности христианина к христианину. Бога бойтеся: вот нравственное Богословие, довольно понятное и для не Богослова, и для Богослова довольно глубоко умудряющее только бы он был не простой любопытствующий слушатель, а прилежный исполнитель учения. Царя чтите: вот вся наука для членов государства, или, как называют одним словом, политика Апостольская и Христианская.
Заповедь: царя чтите, сделала нынешний день торжественным. Заповедь: Бога бойтеся, собрала нас торжествующих во храм. Знаем, что несть власть, аще не от Бога (Рим. XIII. I): что Им царие царствуют (Притч. VIII. 15). И потому пред Бога приносим благодарение за Царя, Богом дарованнаго и Богом хранимаго; пред Бога приносим желания, да и в грядущее время, – Господи, силою Твоею возвеселится Царь, и о спасении Твоем возрадуется зело (Псал. XX. 2).
От заповедей святаго Апостола, видимых в исполнении, следственно уже понятых и принятых, обратимся к той части его учения, о которой можно усомниться, всеми ли она понята и принята к исполнению.
Всех почитайте. Все ли мы почитаем всех? Например, почитаем ли работника? Почитаем ли узника, своею виною доведеннаго до темницы? Точно ли должно, и как можно почитать и сих? – Сии вопросы показывают, что требуется некоторый труд размышления, чтобы обрести разум Апостольскаго изречения, и чтобы оно явилось простым к разумению, и правым в исполнении.
Почитать человека, или воздавать ему честь, значит признавать в нем некоторое достоинство, и с сим достоинством сообразоваться в мыслях, словах и действиях, к нему относящихся. Поколику достоинство принадлежит не всем, а токмо некоторым людям, и бывает не одного рода, и разных степеней: потолику и честь должна принадлежать только некоторым, и в разных степенях. Сюда относится изречение Апостола Павла: воздадите всем должная, – ему же честь, честь (Рим. XIII. 7). Здесь видно, что есть род чести, которую воздавать должно не всякому, а только тому, кому она по справедливости приличествует. Честь, принадлежащая царю, не может, без святотатства, быть отнесена подданному. Степень чести, присвоенный начальнику, не принадлежит подчиненному.
Почтения, котораго, по естественному праву и по закону Божию, требует отец от сына, не может требовать сын от отца.
Есть род чести, независящий от других родов и степеней, более общий и свободно достигаемый, однако не всеобщий. Это честь, принадлежащая нравственному достоинству человека, по слову Апостола Павла: слава и честь и мир всякому делающему благое (Рим. II. 10). По сему правилу почтены могут быть и те, которые стоят на низших степенях общества и обыкновеннаго мнения общественнаго. И Самарянин человеколюбивый достоин почтения, и притом преимущественно пред священником жестокосердым. И раб верный и усердный в делах господина своего достоин почтения, и притом более, нежели свободный, не на добро употребляющий свою свободу.
Не колебля ни одного из особенных родов и степеней чести, но и не ограничиваясь ими, Апостольское слово нам возвещает еще всеобщий закон почтения, которым все и каждый обязаны всем и каждому: всех почитайте. Как бы ни малою казалась мера достоинства в некоторых людях: имейте и для них в готовности соответственную меру почтения, ко всем должнаго: всех почитайте. Неужели посему, должно почитать и таких людей, которые сами поколебали свое право на почтение делами неблагородными, низкими, порочными? – Гордость моя не хотела бы, но Апостольская заповедь велит и сих почитать, если не положительно, по крайней мере отрицательно, то есть, не презирать; потому что заповедь дана без исключения: всех почитайте. Но можно ли не презирать таких людей? – Если должно; то, конечно, и можно: потому что мудрость Евангельская не заповедует невозможнаго. Отделите от человека дела неблагородныя, низкия, порочныя: отвращайтесь от них, презирайте их. Отделите человека от его дел, – и окажется возможным не презирать его.
Видя груду золотоносной земли, не знающий презрит ее, а знающий не презрит, ради крупиц золота, в ней заключенных. Подобно сему, смотря на человека, представляющаго неприятный вид необразованности, грубости, безпорядка, порока, невнимательный презрит его, а внимательный пожалеет, но не презрит: потому что и в сей неблагообразной глыбе есть золото. Какое золото? – Существо человека, и особенно его душа.
Если с уважением смотрят и на малое дело великаго делателя, например, на какое нибудь дерево, посажденное знаменитым человеком, или на вещь, его руками сделанную: то можно ли презирать человека, – очень не малое дело великаго и премудраго Творца, которое Он и удостоил произвесть, и удостоивает хранить? Человек перестал бы существовать, если бы Бог презрел и пренебрег его. Следственно, самое бытие человека служит признаком, что Бог не презирает его. Кто же дерзнет презирать то, чего не презирает Бог?
Если чтим и охраняем от пренебрежения изображение царя, хотя бы оно было и несовершенно, или каким нибудь случаем повреждено: как можем презирать образ Божий, Самим Богом начертанный в человеке, хотя и не сохраненный в первобытном совершенстве, а в некоторых и много поврежденный, впрочем не совсем изглаженный, и предназначаемый к возстановлению?
Если тленную драгоценность не бросают с пренебрежением, а берегут со вниманием и уважением: то может ли быть предметом презрения нетленная драгоценность, – душа человеческая, не дешевле целаго мира оцененная непогрешительным Ценителем, Который сказал: кая польза человеку, аще npиобрящет мир весь, и отщетит душу свою (Марк. VIII. 36)? – Что я говорю: не дешевле мира? – Она куплена ценою, безмерно высшею; она искуплена ценою крови и жизни воплощеннаго Сына Божия.
Скажет кто либо: я по справедливости презираю недостойнаго, грешника, порочнаго. Остерегись, достойный! Если ты презираешь грешника: то сим самым не осуждаешь ли, больше или меньше, на презрение и себя? ибо и ты не безгрешен. Притом помысли, что ты видишь только внешность, а не внутренность; знаешь только не много прошедшаго, и минуту настоящаго, а совсем не знаешь будущаго. Доколе человек на земле; дотоле и добрый, обыкновенно, не без недостатков, ибо совершенная чистота есть достояние рая и неба; и злой не совсем без добра, ибо иначе земля отказалась бы носить его. И потому очень возможно, что между тем, как ты презираешь в человеке, что видишь, – в нем скрывается добро, котораго не видишь, или по крайней мере семя добра, которое может раскрыться, возрасти, принести плод, и представить его решительно достойным почтения. Тогда ты принужден будешь раскаяваться в неосмотрительном презрении. Лучше же совсем не делать того, что может вести к скорби раскаяния. Hет сомнения, что многие современники глумились над неблаговидною наружностию и странными поступками Симеона, Андрея, и наших Василия и Максима юродивых: но время открыло их сокровенную жизнь, и показало их достойными не только почтения, но и благоговения. Если бы мы стояли на стогне Иepycaлима тогда, как Спаситель наш нес крест Свой, и за Ним, также на распятие, следовал разбойник: вероятно, мы не удержались бы от справедливаго, по видимому, и даже благочестиваго негодования, за чем этот презренный так близко идет за Всесвятым. Но как это было бы напрасно! Прошел час или два; и мы видим, что разбойник сделался исповедником Христа, что Христос в тот же день препровождает его в рай. Разбойник сделался для нас образцем, и мы благоговейно повторяем его молитву. После сего, не опасно ли презирать и юрода и разбойника?
Cии размышления, надеюсь, достаточны для того, чтобы определить значение, и почувствовать силу Апостольской заповеди: всех почитайте. За сим естественно следует подумать об употреблении сего учения.
Нужно ли внушать почтение к тому, что само собою внушает почтение, – к священной власти Государя, к родителям, к начальствующим, к благодетелям?
Но, может быть, не излишне напомнить, чтобы не презирали того, что легко подвергается презрению.
Начальствующий да не пренебрегает и последняго подчиненнаго, но вниманием и снисхождением пусть сделает для него и последнее место не низким, и ему данное дело приятным: потому что чем охотнее делается дело, тем лучше и для дела, и для делающаго, и для начальствующаго над делом.
Богатый да не превозносится над бедными, но да нисходит подкреплять своею помощию сии смиренныя подпоры его собственнаго благополучия. Есть время, когда признательность бедных лучше для богатаго, нежели богатство.
Наследственно или условно владеющий трудом, или произведением труда подвластных, да не будет невнимателен к сим смиренным земли. Человек не вещь, которую можно употреблять, и не быть ей ничем обязану. И государственный, и нравственный, и особенно христианский закон с правом власти соединяет обязанность к подвластным. Если они отдают вам половину своего работнаго времени: отдайте им часть вашего свободнаго времени. Если они доставляют вам избыток; вы доставляйте им необходимое: безбедную жизнь, защиту, средства потребнаго для них образования, руководство и охранение нравов и веры. Умейте приобретать от них не одну выгоду, но и благодарность, и любовь. Любовь может, не снимая, облегчить их бремена, и сделать то, что они будут благословлять свою зависимость паче расширенной свободы.
Призванный судить и исправлять погрешающих да не презирает судимаго, даже и виновнаго, дабы презрение не сделало суда небрежным и неразборчивым. Уважение к человечеству да охраняет исправителя и судию от гнева, правосудие – от жестокости, исправляемых – от ожесточения.
Так, и подобным сему образом поступая с меньшими братиями нашими, братия христиане, мы будем исполнителями Евангельскаго учения и право шествующими последователями Христа, Который, будучи Господь господствующих, пришел на землю не да послужат Ему, но послужити, умрети за грешников и вознести смиряющих себе. Слава Ему с Отцем и Святым Духом во веки! Аминь.
(Напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собрании 1848 г.)
<1846 год>
Токмо на месте, идеже изберет Господь Бог ваш, во едином от племен ваших, нарещи имя Его тамо, и призвати, и взыщете и внидете тамо. Второз. ХII. 5.
Многократно, братия, посещал я град ваш: и каждый раз чувствовал себя неудовлетворенным; потому что в краткой только молитве участвовал с вами, в вашем древнем храме, будучи скоро увлекаем другими требованиями моего служения. Посему ваше желание встретилось с моим собственным желанием, чтобы нам иметь более обильное с вами общение в соборной молитве, при благодатном тайнодействии освящения храма, вами созданнаго.
Чтo ж, если и теперь желаемое исполниться не может, и я должен сказать с Апостолом: восхотех приити к вам, и возбранен бых (Рим. I. 13)? Не будем смущены или огорчены неисполнением наших смиренных желаний, если и апостольския желания, по судьбам Божиим, не всегда исполняются! Скажем с псалмопевцем: не Богу ли повинется душа моя (Псал. LXI. 2)? Дело освящения есть дело Божие. Благодать одинаково совершает оное тем или другим орудием, по установленному ею чину. Я же хощу сделать, чтo могу: побеседовать с вами, если нельзя самолично, то хотя чрез другия уста.
С утешением признаю в новосозданном и освященном храме вашем дело вашего благочестиваго усердия, довольно великое для вашего не великаго града, так что, может
быть, не будет несправедливо свидетельствовать о вас, как свидетельствовал святой Апостол Павел о Христианах Македонских, что вы, как они, явились по силе, и паче силы доброхотни (2 Кор. VIII. 3).
С утешением веры помышляю, что жертвы, принесенныя вами в созидании дома Божия, благоугодны Богу, чего знамение имеете в том самом, что вашему начинанию даровал Он совершение, и ваше Ему посвящение принял, даровав оному Свое освящение.
С упованием приемлю для вас благословение от уст пророка: Боже сил, обратися убо, и призри с небесе, и виждь, и посети виноград сей, и соверши и, егоже насади десница Твоя (Псал. LXXIX. 15. 16)! Воистину, Господи Боже сил, сей народ верующих есть Твой духовный виноград; Ты насадил его Твоею вceдетeльнoю десницею: обратися убо к нему ныне и во грядущее время Твоею благодатию, якоже он обращается к Тебе верою и молитвою; призри на него Твоим провидением; виждь, Всевидящий, его истинныя потребности, очевидныя и сокровенныя; и посети его щедротами Твоими, утверди его православием; огради от татей, прелазящих или подкапывающих Твою священную ограду, – от ересей и соблазнов; возрасти в познании Твоея истины: оплодотвори обилием дел благих, по заповедям Твоим святым; соверши всякою добродетелию в совершенное спасение!
Обращаясь паки к утешительному предмету настоящаго торжества, чтобы настоящее утешение сделать более твердым и полным, благовременным нахожу предложить вам некоторыя мысли о том, какое благо приобрели мы, когда приобрели освященный храм Божий.
Молиться можно, и должно, на всяком месте, как учит святый Апостол. Хощу, говорит, да молитвы творят мужие на всяком месте, воздеюще преподобныя руки без гнева и размышления (1 Тим. II. 8), то есть, не имея во время молитвы гнева на ближних, и не смущая себя колеблющимися мыслями о действительности молитвы. И сам Господь Спаситель повелевает молиться всякому в своей храмине, какая у кого есть, только в уединенной и безмолвной. Егда молишися, вниди в клеть твою, и затворив двери твоя, помолися Отцу твоему, Иже в тайне (Матф. VI. 6).
Будьте верны повелению Господню; молитесь в уединении. Держитесь апостольскаго учения: молитесь на всяком месте. Особенно когда утром пробуждаешься от сна: помысли, что Бог дает тебе день, котораго ты сам себе не мог бы дать, и отдели первый час, или хотя первую четверть часа даруемаго тебе дня, и принеси ее в жертву Богу, в благодарной и в благопросительной молитве. Чем усерднее ты сие сделаешь, тем более освятишь свой день, тем крепче оградишь себя от искушений, каждый день встречающихся. Подобно сему, когда отходишь ко сну: помысли, что Бог дает тебе покой от трудов, и отыми начаток от времени твоего покоя, и посвяти его Богу, чистою и смиренною молитвою. Ея благоухание приближит к тебе Ангела, для охранения твоего покоя.
Упражнение в сих и подобных видах домашней и уединенной молитвы необходимо, и благотворно для души нашей: но это не все, что нам нужно, и чего Бог от нас требует.
В книге Деяний Апостольских написано: вкупе же Петр и Иоанн восхождаста во святилище на молитву в час девятый (III. 1). Что это значит? Апостолы слышали повеление Господне о молитве в уединенной храмине: почему же не довольствуются такою молитвою? Почему идут на молитву во святилище, то есть, во Иерусалимский храм, еще святый, хотя долженствовавший вскоре уступить святость храмам
Христианским? Почему это? – Потому что, кроме молитвы домашней и уединенной, нужна еще молитва общественная, церковная, во святилище, во храме, получившем особенное божественное освящение; и сей род молитвы также основан на повелении Божием. Сие повеление в книге Моисеевой читается так: токмо на месте, идеже изберет Господь Бог ваш, во едином от колен ваших, нарещи имя Его тамо, и призвати, и взыщете, и внидете тамо. То есть: Богу не угодно, чтобы общественное призывание имени Его, или, иначе сказать, церковное богослужение совершаемо было на каком нибудь простом, неосвященном месте, а должно сие делать только на том месте, которое Бог для сего изберет и освятит; и на сие Богом избранное и освященное место все должны приходить, и там призывать Бога. Сие повеление Божие исполнить предпринял царь Давид, а царь Соломон действительно исполнил, создав храм в Иерусалиме, на месте, которое Бог избрал, и указал чрез Ангела. Первосвященник со священниками освятил сей храм, внесши в него священный кивот, в котором хранились заповеди, перстом Божиим написанныя; слава Божия осенила его; Бог дал ему высокое обетование Своего благодатнаго присутствия: будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни (3 Цар. IX. 3); и после сего Бог неоднократно изъявлял чрез Пророков негодование Свое на тех, которые истинному Богу приносили жертвы, но не в Его святом храме, а на высоких местах, по произволу избранных и неосвященных.
Храм Иерусалимский, как ветхозаветный и преобразовательный, упразднен явлением прообразованной истины, то есть, Христа Спасителя, и устроением Новаго Завета. От Христа Спасителя получили Апостолы, и предали своим преемникам, власть созидать храмы Христианские во всяком граде и селении. Но божественное правило, чтобы храм всегда был местом избранным и освященным по богопреданному чину, сохранено и в Христианской Церкви. Посему правила Вселенских Соборов не позволяют иначе поставлять храм, как по благословению епископа, наследовавшаго сию власть от Апостолов (IV Всел. Соб. пр. 4), и предписывают освящать оный со священным миропомазанием, и с положением мощей святых (VII Всел. Соб. пр. 7). По силе сего богопреданнаго освящения, Христианскому храму вполне принадлежит древнее обетование особеннаго благодатнаго присутствия Божия: будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни. Ему также преимущественно принадлежит обетование Христово: идеже еста два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (Матф. ХVIII. 20).
Если Христианский храм сравним с ветхозаветным: то легко усмотрим, что и начинательное освящение и постоянная потом святыня свойственны христианскому, не только в равной с ветхозаветным, но и в высшей степени. Великою святынею храма ветхозаветнаго были заповеди, написанныя перстом Божиим; не так же ли божественную, и более обильную, святыню имеем мы на престоле нашего храма в Евангелии, в котором заключается непосредственное слово Бога-Слова, написанное чрез Евангелистов Духом Святым? Там на трапезе хлебы предложения, образ хлеба животнаго, сходящаго с небесе; здесь на трапезе самый хлеб животный, по слову Господа: хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира (Иоан. VI. 51). Там жертвы кровавыя, безсловесныя, несовершенныя предвестия единой всемирной Жертвы, всеспасительнаго страдания, смерти и воскресения Христова; здесь Жертва безкровная, словесное служение, всегдашнее возобновление живыя Жертвы Христа Спасителя, в таинстве тела и крови Его. Там были Ангелы хранители храма; почему, когда храму Иерусалимскому надлежало быть упразднену и разрушену, в нем слышан был глас невидимых Сил: прейдем отсюда: здесь также сослужат нам Ангелы, и охраняют святыню, здесь обитающую. Так Авва Леонтий, в Лавре преподобнаго Феодосия, пришедши в воскресный день в церковь для приобщения Святых Таин, видел Ангела стоящаго на правой стороне престола, и как старец, убоявшись, обратился, чтобы бежать в свою келлию, то пришел к нему глас от
Ангела: с тех пор, как освящен сей престол, мне поручено пребывать при нем (Алфавит. Патерик. зн. Л. гл. 4).
Сказаннаго доселе, надеюсь довольно, для показания вам, братия, как того, что, кроме молитвы домашней и уединенной, непреложное слово Божие и самое наше спасение требуют от нас еще молитвы церковной, во храме по богопреданному чину освященном тайнодействуемой; так и того, какия блага заключает в себе, и предлагает нам, святый христианский православный храм. В нем обретаем мы особенное благодатное присутствие Божие, божественный свет и спасительную силу Евангелия, приискреннее соединение со Христом в таинстве тела и крови Его, небесную помощь ангельскую, осенение Духа Святаго, святыню пребывающую, и с благоговением и верою входящих освящающую.
Прославим Господа, щедраго Подателя толиких благ! Возлюбим благолепие дому Господня, и место селения славы Его (Псал. XXV. 8)! Да притекаем в дом Божий охотно и с любовию, как дети в дом отца своего! С простотою и смирением сердца, с безмолвием ума, с отложением всякаго житейскаго попечения, да предаемся здесь действию Духа Божия, одушевляющаго божественную службу! Да не нерадим очищать и освящать себя таинствами! Да блюдемся, чтобы в сие место благоухания святыни не привносить смрада нечистаго жития!
Нельзя при сем не вспомнить с сожалением о тех, которые или долго уклоняются от святаго храма, по нерадению, или совсем удаляются от онаго, потому что, в следствие погрешительных мнений, хотят молиться не в святом храме, но на месте, котораго Бог не избрал, и котораго никто не освятил. Каких благ лишают они сами себя! И какому ответу подвергают себя пред Богом!
Удаляющиеся от святыни Церкви говорят, что сие делают они по старой вере. Удивительно, как люди могут извращать истину, если того пристрастно захотят. Где нашли они старую веру без священноначалия и без освященных храмов? Эта вера очень новая; двух сот лет не прошло еще, как она возникла. Истинно старая вера от начала христианства имела и имеет непрерывное священноначалие и освященные храмы.
Знаю старый пример удаления от святаго храма и от поставленнаго Богом священноначалия, с мыслию о старой вере: но он, конечно, не будет угоден тем, которые у нас провозглашают себя последователями старой веры. Самарянам не захотелось ходить в Иерусалимский храм, и повиноваться тамошнему священноначалию; они построили для себя нечто, имеющее вид храма, но не святыню его, на горе Гаризин; некоторые священники отбежали к ним из Иерусалимскаго храма, и открылось новое неблагословенное богослужение. Чтобы приобрести сему незаконному действованию сколько-нибудь доверия от народа, нововводители говорили, что они делают сие по старой вере, и только старыя книги принимают, именно, пять книг Моисеевых; а прочия книги пророческия они отвергали, как уже не старыя. Не имея у себя древней церковной святыни, они хвалились, что имеют старый колодезь, из котораго пил патриарх Иаков. Благовидныя указания на древность и упоминание глубоко уважаемаго имени патриарха Иакова, увлекли немалое число неразсудительных; и разсудительнейшая из Самарян жена, упоминаемая в Евангелии, хотя чувствовала слабость сего учения, однако сомневалась, не лучше ли, подлинно, молиться в горе самарийской, нежели во храме Иерусалимском. Но, чтобы никто не увлекался подобными прельщениями, Христос Спаситель сказаль жене самарийской: вы кланяетеся, Егоже не весте: мы кланяемся, Егоже вемы; яко спасение от Иудей есть (Иoaн. IV. 22). То есть, вы в горе самарийской молитесь, не зная кому; мы, молящиеся во храме Иepycaлимском, молимся Богу, Котораго знаем, и от Котораго имеем обетование спасения.
Никого не желаю оскорблять сравнением с Самарянами: но вам, послушныя чада новаго Иерусалима, вам, молитвенники освященнаго Богом храма, полагаю пред очи пример Самарян, для вашей осторожности, дабы вы блюлися от творящих распри и раздоры, которые, как говорит Апостол, благими словесы прельщают сердца незлобивых (Рим. XVI. 17. 18).Словеса говорят, по видимому, благия: но в самом деле прельщают, и отводят от истины. Старая вера, старыя книги, патриарх, – прекрасныя слова; но сими словами, обманчиво употребленными, прельщены были Самаряне, и удалились от истинной церкви и оть пути спасения. Блюдитеся и охраняйте друг друга, чтобы подобными, неправо употребляемыми, словами не прельстилось чье либо сердце. Держитеся древних, или, лучше сказать, вечных православных догматов веры, которые и в старых и в новых книгах равно проповедуются: и с тем вместе держитесь установленнаго Богом священноначалия и освященнаго Богом храма. Храните себя в постоянном, искреннем общении с благодатию и святынею, обитающею во святой Церкви, в которой, по божественному слову, пребывает и пребудет Богу слава о Христе Иucycе, во вся роды века веков, аминь (Ефес. III. 21)!
(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря февраля 12; напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собр. 1848 г.)
<1846 год>
И соберутся пред Ним вси языцы, и разлучит их друг от друга, якоже пастырь разлучает овцы от козлищ, и поставит овцы одесную Себе, а козлища ошуюю. Maтф. XXV. 32. 33.
Ныне собралось многочисленное словесное стадо к пастырю, который не разлучает оное видимо на десных и шуиих. Приемлет он приходящих от десныя страны, – от добродетели, со смирением; не отвергает и приходящих и от шуией, – от порока, с покаянием. Никому не говорит с прещением: отъидите. Впрочем знаю, что для достойных десныя страны есть у него приветствия, ими довольно внятно слышимыя. Иному подает он просто мир в сердце, иному особенное утешение в особенной скорби, одному исцеление от немощи, другому подкрепление в борьбе с искушением, иным иное, каждому по его потребности, вере и молитве. Приближайтесь, пользуйтесь, пока пастырь собирает, питает, охраняет, исцеляет, пока есть время и от заблуждения возвращаться, и от страны шуией переходить на десную. Не всегда так будет.
Настанет, действительно, день, котораго предвещательный образ недавно нам показан Церковию в Евангелии, когда сей пастырь, безмолвно среди нас покоящийся, и в покое благодетельствующий, оставит нас, и пойдет искать назначеннаго ему места на десной стране Великаго Пастыря, Который называет Себя Единым Пастырем, потому что все прочие пастыри суть только Его пастырския орудия, и Который тогда сядет на престоле
славы Своея, поелику Он есть не только Пастырь, но и Царь царствующих и Судия живых и мертвых. Тогда и каждый из нас должен будет предстать сему Великому Пастырю, Царю и Судии: но уже не в нашей власти будет избрать себе место, для нас приятное. Соберутся пред Ним вси языцы, и разлучит их друг от друга, якоже пастырь разлучает овцы от козлищ, и поставит овцы одесную, а козлища ошуюю.
О ближний мой! Где мы тогда будем? Чтo, если не будем призваны на десную страну Царя, и потом в царство, уготованное от сложения мира? Что, если очутимся на шуией стране, между козлищами? Как это постыдно! И только ли постыдно? Нет, и ужасно, и гибельно. Ибо находящимся на шуией стране Судия скажет: идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его. – И идут сии в муку вечную.
Пока есть еще время, пока еще не поставлен престол суда, еще не явился Судия, еще мы не предстали судилищу, еще не изречено слово суда, еще не разверз челюсти ад, подумаем, куда мы идем: ибо идем уже мы либо на десную, либо на шуюю страну страшнаго суда. Не произвольно или случайно скажет Судия, одному: стань одесную, другому: стань ошуюю; но сообразно с тем, кто на которую сторону сам себя направил. Не тогда овцы сделаются овцами, когда поставлены будут одесную, и козлища козлищами, когда поставлены будут ошуюю: но те и другия займут место по качеству, в котором ранее образовались, и которое принесли с собою.
Итак, если ты благоразумен: и если желаешь, чтобы на последнем суде досталось тебе место на десной стране Судии: то подвизайся на пути жизни образовать в себе такия качества, которыя бы привели тебя на cию страну.
Какия это качества?
Во-первых, качество десных предстоятелей суда Христова выражается в Евангелии уподобительным наименованием овец: поставит овцы одесную. Итак желающий получить место на десной стране всемирнаго Судии должен приобрести свойство и нрав овчий. В чем же состоит сие свойство и нрав, можем узнать от самого Пастыря-Судии, Который глаголет: овцы Моя гласа Моего слушают, и Аз знаю их, и по Мне грядут (Иоан. X. 27). Слушать гласа Пастыря значит поучаться в догматах и заповедях Евангельских. Идти за Пастырем значит самым делом и жизнию последовать учению Христа Спасителя, и подражать Его примеру. Но не слишком ли много для овец подражать пастырю, делать то же, что пастырь? – Чтобы устранить сие недоумение, Христос Спаситель является не только Пастырем, но и Агнцем, как видит и указует Его Иоанн Креститель: се Агнец Божий, вземляй грехи миpa. Отговорка уничтожена: безпрекословно могут и должны овцы подражать соестественным действиям Агнца, могут и должны человеки подражать добродетелям, совершаемым в соестественном им человечестве Христовом. Каким наипаче добродетелям? Сие опять можем узнать от Него Самого. Научитеся от Мене, глаголет, яко кроток есмь и смирен сердцем!
Повторяю: подумаем, куда мы идем. Если ты имеешь искреннее усердие поучаться в истинах святыя веры и в заповедях Евангельских; если стараешься исполнять сие учение самым делом и жизнию; если кротость и смирение суть постоянныя твои качества: то ты последователь Агнца Божия, ты овча Пастыря-Христа; ты верно идешь к Нему на десную страну. Но если кто слушать гласа Христова в Евангелии нерадит: о исполнении заповедей Евангельских не заботится; образовать себя в качествах агнчаго послушания, кротости и смирения не подвизается; напротив того, прихотливо скачет от суеты к суете; мудрованием плотским и мирским возносит себя до мечтательной высоты, какая изображена в словах пророка: козел козий возвеличися до зела (Дан. VIII. 8); издает от себя
смрад нечистых дел: можно ли о таковом сомневаться, куда он идет, и куда, наконец, прийдет, если не переменит пути своего? – Уже указано: козлища ошуюю.
Во-вторых, отличительное качество десных предстоятелей суда Христова изображается в Евангелии наименованием благословенных сынов Отца небеснаго. Приидите, глаголет Судия, благословеннии Отца Моего. Самое имя сынов здесь умолчано, нельзя однако сомневаться, что оно подразумевается; ибо сему соответствует то, что в след за сим Сын Божий нарицает человеков меньшими братиями Своими. При сем надобно вспомнить, что с тех пор, как проклята земля в делах человека согрешившаго, мы раждаемся в мир, и живем по природе, не в качестве сынов Божиих, потому что раждаемся и живем во грехах, а всяк творяй грех есть не сын Божий, но раб греха, – и не в качестве благословенных Отца небеснаго, потому что проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней, яко творити я (Гал. III. 10). Как же может человек избавиться от проклятия? Чрез Христа, по реченному: Христос ны искупил есть от клятвы законныя, быв по нас клятва (Гал. III. 13), в Своем крестном страдании. Как можно сделаться сыном Божиим? – Чрез Христа, по реченному: елицы прияша Его, даде им область чадом Божиим быти. Как сделаться благословенным Отца небеснаго? – Чрез Христа, по реченному: благословен Бог и Отец Господа нашего Иucyca Христа, благословивый нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе (Еф. I. 3). И хотя благословение сие уже готово для нас со стороны Божией: однако с нашей стороны оно не очень легко приобретается. – Авраам получил благословение Божие чрез Мелхиседека не прежде, как победив врагов, и высочайшее непосредственное благословение от самого Бога – не прежде, как отдав Ему в жертву единороднаго сына своего. Иаков получил благословение и новое имя только тогда, когда труды своими укрепе к Богу, и укрепе со Ангелом, плакашеся и моляшеся (Ос. ХII. 3. 4). Надобно уметь побеждать страсти и похоти, надобно крепко подвизаться в вере, в молитве, в самопожертвовании, чтобы достигнуть преимущества быть благословенным Отца небеснаго.
Теперь осмотримся вновь, на каком мы пути. Если на пути преодоления и умерщвления страстей и похотей, на пути трудов и слез благочестивых, на пути веры, молитвы, самоотвержения и самопожертвования из любви к Богу и Христу: – слава Богу! есть надежда, что не мимо нас пройдет призывный глас: приидите, благословеннии Отца Моего! Но если кто не побеждает страстей и похотей, а ими побеждается, пленяется и увлекается; если кто любит не труд молитвенный и слезы умиления, но смех разсеяния и безполезную тревогу игр и забав; если кто на чувственное удовольствие, как Исав на варение сочевно бросается с такою жадностию, что для него пренебрегает безценное преимущество духовнаго во Христе первородства, теряет желание благословения Отца небеснаго: то куда приведут такия расположения душевныя и такое направление жизни? – Не восхоте благословения, и удалится от него (Псал. СVIII. 17). В ад можно прийдти или упасть, хотя того не хочешь, и не думаешь о том: на небо нельзя взойдти, когда того не хочешь, и не думаешь о том.
В-третьих, качество десных, то есть, оправдываемых и к блаженству назначаемых предстоятелей суда Христова, в Евангелии означается наименованием праведников. Ибо те, которых Судия призывает под наименованием благословенных Отца Своего, в последствии называются праведниками: oтвещают Ему праведницы: – идут праведницы в живот вечный, и никто более. Понятие праведника заключает в себе всякую добродетель, исключает всякую неправду, всякий порок и всякий грех; и следственно представляет такое совершенство нравственное, что я не знаю, дерзнет ли кто, кроме какого нибудь самообольщеннаго фарисея, признать себя в достоинстве праведника. Кто же посему может надеяться быть оправданным на суде Христовом, на котором только праведники оправданы будут? – Может надеяться тот, кто, с Апостолом, вменяет вся
уметы быти, да Христа приобрящет, и обрящется в Нем не имый своея правды, яже от закона, но яже верою Иисус Христовою, сущую от Бога правду в вере (Фил. III. 8. 9). Аще исповедаем грехи наша, говорит другой Апостол, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша, и очистит нас от всякия неправды (1 Иоан. I. 9). Деятельное очищение себя покаянием, сердечное стремление веры ко благодати Христовой, ревностное, при помощи благодати, упражнение во всякой добродетели, – таков путь правды, в продолжение котораго смиренный христианин всегда обретает себя не имущим своея правды, и на конце котораго благодать являет его совершенным праведником.
Может быть, не удобно и даже не безопасно было бы требовать от вас, братия, полной уверенности, что вы находитесь на сем пути: но нельзя не требовать от вас заботливаго над собою наблюдения, не вне ли сего единаго спасительнаго пути лежат обыкновенныя стези нашей жизни. Кто не покаялся искренно и глубоко, тот не сделал перваго шага на пути правды. Кто не ищет своея правды во Христе, тот нигде не найдет ея. Кто не упражняется в правде, то есть, в добродетели, для него доступной, тот, конечно, не идет по пути, по которому шествующие возводятся в достоинство праведников.
Но дабы кто не был устрашен и обезнадежен необъятным, по видимому, требованием упражнения во всякой добродетели, укажем в особенности на добродетель, которая представляет как бы сокращенный путь, и простое, но верное и безопасное шествие к праведности и к вечному на суде Христовом оправданию. Какая добродетель с особенною светлостию является на суде Христовом, и являет своих подвижников праведниками, благословенными чадами Отца небеснаго, достойными царствия уготованнаго от сложения миpa? – Милосердие к ближним, ради Христа. Взалкахся бо, глаголет Христос Судия сущим одесную, и дасте Ми ясти, возжадахся, и напоисте Мя, странен бех, и введосте Мене, наг, и одеясте Мя, болен, и посетисте Мене, в темнице бех, и приидосте ко Мне. Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе. Какой это краткий путь, и как далеко достигает! Какой тихий, пеший ход, и как высоко возводит быстрее колесницы! Какое мелкое сеяние и какую многоплодную готовит жатву! С мыслию о Христе, которая здесь необходима по тому, что на суде ценится действование не просто для человеков, но для человеков, яко меньших братий Христовых, – ты подаешь укрух хлеба, и тебе даруется право на царство; одеваешь нагаго тленною одеждою, и благодать отдаривает тебе нетленною ризою правды; идешь встретить странника, навестить больнаго или узника, и теми же самыми шагами идешь на десную страну грядущаго во славе Христа Судии, в собор благословенных Отца небеснаго.
При сем естественно раждается вопрос: неужели найдутся люди, которых не привлечет сей легкий и приятный путь, которые обленятся идти по нем? – Разсудок готов на сие ответствовать, что это невероятно, а несчастный опыт говорит, что это почти обыкновенно у не малаго числа людей. О бедные странники земли! Куда же идем мы, если нейдем путем милосердия христианскаго к милосердию Христову? Ведь пред нами только два пути: путь приближения ко Христу, и путь удаления от Него; один к благословению, другой к проклятию; один в живот вечный, другой в муку вечную. Кто не старается верно держаться на первом пути, тот неизбежно сбивается на последний.
Впрочем, братия, если кто из нас и далеко уклонился от спасительнаго пути Христова: да страшится оставаться; но да не отчаявается возвратиться. Еще двери милосердия не затворены. Еще путь спасения открыт. Еще слышан глас Великаго Пастыря не разлучающий, а собирающий: и ины овцы имам, яже не суть от двора сего; и тыя Ми подобает привести (Иоан. X. 16). Поспешим на сей обнадеживающий глас, и ближние и дальние, отозваться всеми желаниями сердца: приведи нас к Себе, Божественный Пастырь и Посетитель душ; сотвори нас овцами пажити Твоея; собери в ограду Твоего закона; покрый охранительным кровом Твоея благодати; да и в грозный день разлучения овец от козлищ сподобимся стати одесную Тебе, и приимем вечное благословение и наследие вечнаго царствия Твоего! Аминь.
(Говорено в Чудове монастыре, напечатано в Твор. Св. От. и в собр. 1848 г.)
<1846 год>
Рече же Mapиaмь: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему. Лук. I. 38.
Просты, по видимому, сии слова Пресвятыя Девы Марии: но как много в них заключается! как многое ими открывается! какая в них видна глубина смирения! какая высота веры! какая солнечная чистота внутренняго чувства! кaк необъятна их сила! как необозримо их действие!
Дело, которое должно совершиться по благовествующему глаголу Архангела, и по соответствующему глаголу Мариами, – дело спасительнаго для нас воплощения Сына Божия, – не теперь начинается. По малой мере человеческой, несколько тысяч лет ожидало сие дело согласия Девы, чтобы могло совершиться.
Я сказал: по малой мере человеческой; потому что по великой мере Божией дело сие идет от самой вечности. Апостол свидетельствует, что Бог и Отец Господа нашего Иucyca Xpиcтa, благословивый нас всяцем благословением духовным в небесных о Христе, избра нас в Нем прежде сложения миpa (Ефес. I. 3. 4).
Но не нам восходить до сей пренебесной высоты созерцания. Довольно для нас взойдти к началу тайны Христовы, открывшемуся в земном раю.
Когда лукавому искусителю удалось прельстить первых человеков, и разрушить их райское блаженство; когда смерть, прежде возвещенная предохранительно, а потом уполномоченная правосудием, наступала на человека, по следам греха: тогда милосердый в самом правосудии Бог, приостановив ее, благоволил в умирающем уже и погибающем человечестве посеять новое семя жизни и спасения. Чудным образом в слове осуждения, частию скрыл Он, частию открыл, тайну помилования, когда осуждаемому искусителю рек: вражду положу между тобою, и между женою, и между семенем твоим, и между Семенем тоя; Той твою сотрет главу (Быт. III. 15).
То есть: ты, дух злобы, мечтаешь, что, прельстив жену, как слабейшую часть человечества, и чрез нее увлекши в преступление и Адама, будешь иметь весь род человеческий твоим всегдашним рабом. Нет! От побежденных тобою человеков возстанет против тебя вражда, противоборство, брань; она продолжится в их потомстве; наконец Тот, Который до времени сокрывается под таинственным наименованием Семени жены, – Той твою сотрет главу, победит тебя решительно, уничтожит твою власть, которая есть
область греха и держава смерти, и следственно возвратит человечеству похищенную у него святость и жизнь, безопасную от смерти.
К уразумению таинственнаго наименования семени жены пролагает путь самая необычайность сего наименования. Семя, без сомнения, означает потомство, или определенное лице в потомстве. Но чтo значит семя жены? В обычае всего рода человеческаго, и особенно в древних родословиях видим, что семя, или потомство, всегда относимо бывает к мужу, а не к жене, и родовое наименование детей или потомков заимствуется от отца или праотца, а не от матери, или праматери. На что же указывается необычайным наименованием семени жены? – Или ни на что, в порядке природы, или на таинство, которое выше природы, – на рождение, о котором природа спрашивает: како будет сие, идеже мужа не знаю? и о котором благодать ответствует: Дух Святый найдет на тя, и сила Вышняго осенит тя, – на чудесное рождение Сына от жены без мужа, на рождение Христа, Богочеловека, от Девы.
Что Адам уразумел тайну изречения Господня о Семени жены, сие можно примечать из того, что в след за сим он дал жене своей новое имя, которое было бы совсем неблаговременно и неуместно, если бы не относилось к сей самой тайне. И нарече Адам имя жене своей: жизнь, яко та мати всех живущих (Быт. III. 20). Жизнь, мати живущих, – имена cии были бы приличны праматери в состоянии непорочности, поелику тогда она точно раждала бы всех живущих, и никого не раждала бы умирающаго: но тогда не дано ей сих имен, а наречена она просто женою. К чему же после грехопадения, когда она будет раждать умирающих, будучи притом сама причиною, что смерть будет общим наследием ея потомства, – к чему нарече Адам имя жене своей: жизнь? Разве в поругание? – Нет, конечно не в поругание, а вероятнее, в утешение себе и ей, смотря на нее сквозь Божие определение о Семени жены, сокрушающем главу змия. Отцем, думал он, буду и я; но не буду отцем истинной Жизни; Ея матерью предоставлено быть жене без мужа: итак да наречется ей имя: Жизнь, яко та мати всех живущих, не сама по себе, но потому, что некогда от Евы будет Дева, и от Девы родится Тот, Который есть Истина и Живот, и Который имеет силу всех умирающих перерождать в присноживущих.
Из сказаннаго, надеюсь, усмотрите, братия, что благовещение спасительнаго для нас воплощения Сына Божия начато не Архангелом в Назарете, но самим Богом в раю: ибо там провозглашено Божие определение о победоносном Семени жены, то есть, о рождении Христа Спасителя от Девы.
Но если Божие определение о воплощении Сына Божия было уже постановлено и даже провозглашено еще в первые дни мира; то почему оно не исполнялось в продолжение столь многих веков? Не дерзнем приписать себе способности дать на сие полный ответ. Кто бо разуме ум Господень (Рим. XI. 34)? Однако можем сказать не обинуясь, что не в Боге причина медленности. До скорости течет слово Его (Пс. CXLVII. 4). Той рече, и быша: Той повеле, и создашася (Пс. XXXII. 9). У Вечнаго всегда все готово. Для Всемогущаго всегда все возможно. Тварь медлит по необходимости, потому что движется в определенных кругах времени, которых не может ускорить. В твари свободной не достает готовности для принятия действия Божия, когда в ея воле не достает соответствия воле Божией. Особенно трудно устроять сию готовность в твари падшей и разрушенной, которую нужно возставлять и пересозидать. Таким образом слово Божие о Спасителе мира, как молния, блеснуло над человечеством в первыя минуты греховнаго омрачения, и неоднократно просиявало в последующих откровениях: но мрак греховный продолжал тяготеть, и веки и тысящелетия должны были пройдти, прежде нежели действительно Слово плоть бысть (Иоан. I. 14) и Бог явися во плоти (1 Тим. III. 16). В сие долгое время, благословение, которым Бог Отец благословил нас в небесных о Христе прежде сложения
мира, как молниеносный облак носилось над землею, между тем как тайное действие Провидения изыскивало в роде человеческом, и уготовляло благословенную в женах, которая бы могла своею чистотою божественную молнию привлечь, принять, вместить, удержать, не быв опалена огнем Божества, и таким образом чрез себя существенно усвоить всему человечеству благословение Христово.
Не думаете ли, что весьма просто принять благословение Божие, хотя бы то было весьма высокое? – Не совсем так. Посмотрите на опыт Сарры. Господь глаголет о ней Аврааму: благословлю же ю, и дам тебе от нея чадо (Быт. XVII. 16). Видите, что заочно и заблаговременно предваряет ее, чтобы она приготовилась к действительному принятию благословения. Но чтo же? И после сего предварения, когда обещанное благословение решительно дано в ея присутствии, она, кажется, не нашлась довольно умеющею принять оное. Разсмеяся же Сарра в себе (XVIII. 12). Как бы ни был невинен сей смех: он, кажется, не довольно у места пред словом Божиим, и пред лицем Божиим. И когда Господь обличил ее в сем: она впала в новое замешательство, и как будто думала утаиться от Всеведущаго. Отречеся же Сарра, глаголющи: не разсмеяхся: убояся бо (15).
Не станем однако уничижать Сарру, которая, в меру своего достоинства, прияла свою меру благословения, и соделалась предварительным образом благословенныя в женах, как родившая единороднаго, как родившая в умерщвлении плоти, хотя впрочем не без мужа, как родившая образ Христов, Исаака, показавшаго Аврааму в своем жертвоприношении день жертвы крестныя.
Но принесем справедливую дань благоговейнаго и радостнаго удивления благословенной в женах, Пресвятой Деве Марии, которая к высочайшему из благословений Божиих, внезапно над нею явившемуся, обрелась в совершенстве уготованною, и тем споспешествовала совершенно столь долго предуготовляемаго, призываемаго и ожидаемаго спасительнаго для нас воплощения Сына Божия.
Если праведная Сарра предвестие о рождении от нея Исаака, необыкновенном, однако не сверхъестественном, приняла с замешательством; если, при подобном предвестии о рождении предтечи Господня, праведный Захария не верил, и требовал знамения: то колико выше самых праведников является Пресвятая Дева Мария, когда благовещение о рождении от Нея Христа Спасителя сверхъестественном, непостижимом, божественном, приемлет без замешательства, без недоверия! Прежде благовещения, при начале небеснаго явления, Она смутилась на несколько мгновений, и остановилась в размышлении, может быть, потому, что не тотчас узнала небеснаго вестника, потому, что дала место духовному правилу, и нам предписанному, чтобы искушать духи, аще от Бога суть (1 Иoaн. IV. 1); потому, что затруднена была необычайным приветствием. Впрочем смущение пред сильною похвалою не есть недостаток достоинства. Но, что весьма дивно, когда Она услышала несравненно более сильное слово благовещения: Дух Святый найдет на тя; – зачнеши во чреве, и родиши Сына; – раждаемое свято, наречется Сын Божий; – царствию Его не будет конца: тогда уже нет смущения. Велия тайна не возбуждает Ее к испытанию, и неиспытанность тайны не останавливает в принятии таинственнаго благовещения. Безпримерно высокое назначение не вземлет ея из глубины смирения: призванная быть Материю Господа видит себя, как и прежде, только рабою Господнею. С другой стороны, Ея глубоко смиренное о себе мнение не препятствует Ей веровать безпримерно высокому назначению. Не видно даже никакой борьбы между сими перекрестными направлениями, никакого колебания мыслей и чувствований. Как чистая и тихая вода тихо и чисто приемлет свет солнца, и отвечает ему отсветом: так душа Пресвятыя Девы тихо и чисто приемлет слово Божественнаго откровения, и ответствует ему словом послушания: се раба Господня: буди мне по глаголу твоему.
Довольно для внимательных. Не требуйте многаго, испытующие и любопытствующие. Вертоград заключен сестра моя невеста, вертоград заключен, источник запечатлен (Песн. IV. 12), сказал Дух Святый о Своей невесте, первенствующей над девственными и чистыми душами, богоблагодатной Деве Марии. Довольно, если взором ума, как бы сквозь ограду, приникли мы в Ея таинственный вертоград, узрели некоторые цветы Ея добродетелей, ощутили благоухание благодати Ея. Надобно позаботиться о том, чтобы наши помышления не были подобны некоторым неблагородным насекомым, которыя безполезно кружатся около цветов, или оскорбляют их красоту своим прикосновением; но чтобы уподобились пчелам, которыя приближаются к цветам с смиренною песнию, и не оскорбляющим прикосновением извлекают из них сладкую и здравую пищу.
Благоговейно приникая в тайну воплощения Бога Слова, да поет всякая душа христианская с Церковию Христовою: чистую славно почтим, людиe, Богородицу, огнь Божества приимшую во чреве неопально. Научимся от Нея подобающим образом встречать Божия посещения, принимать божественныя тайны.
Если встречает тебя приветствие и похвала, особенно возвышенная и духовная: остерегись неразборчиво принимать и наслаждаться; ибо не всегда легко узнаешь, точно ли приносит оную вестник истины. Позволительно при сем смутиться: но поспеши удержать смущение, и в молчании призвать в помощь Бога, чтобы тебе не быть прельщену похвалою ложною, или чтобы и неложную похвалу не превратило в отраву самолюбие и превозношение.
Когда слышишь благовестие божественных догматов и благодатных таинств: берегись не только неверия Фомина, но и маловерия Захариина, и замешательства Саррина. Вспомни слово Архангела, яко не изнеможет у Бога всяк глагол; и недопусти, чтоб изнемогла твоя вера.
Если знамение Провидения, посылаемое иногда в одежде нечаяннаго случая, возвещает тебе жребий приятный, возвышенный, славный, не трудно тебе будет сказать: буди мне по глаголу твоему. Но не забудь потом, чтобы не взирать на себя мечтательно, как на господина многих вещей и многих людей, а чтобы взирать на себя всегда смиренно, как на раба единаго всеобщаго Владыки: се раб Господень.
Поелику же может тебя постигнуть предвестие и не приятное, но угрожающее скорбию, лишением, уничижением: уготовляй себя предусмотрительно, чтобы уметь и сие принять. Не пререки ропотно, и не возопий нетерпеливо. Какая в том добродетель, чтобы охотно принимать приятное? Но скорбное принять благодушно, по благоговению к воле Божией, – вот подвиг, вот добродетель, вот залог награды! Обучай не уста свои, но свое сердце, чтобы оно могло свободно выговаривать слова готовящагося ко кресту Спасителя: Отче, – не моя воля, но Твоя да будет (Лук. XXII. 42).
Зрите и разумейте, что радостное благовещение открывает начало спасения; а горький крест приближает к совершению онаго и к вечной славе воскресения, которой и да сподобит всех нас Господь наш Иисус Христос, благодатию Бога Отца и Святаго Духа. Аминь.
(Говорено 15 мая в Архангельском Соборе; напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собрании 1848 г.)
<1846 год>
Аще мир вас ненавидит: ведите, яко Мене прежде вас возненавиде. Иоан. XV. 18.
Мир делает иногда такия дела, которыя не только для ненавидимых им ужасны, но и для любимых им ненавистны. Но есть ли у него средства успокоить или утешить людей, пораженных такими делами?
Отдайте на суд самаго мира дело, которое одна из великих сил мира, страсть честолюбия, совершила над сыном царевым, не смягчась невинностию отрока и не устрашась крови, от предков освященной для блага народа. Без сомнения, и мир скажет, что это ужасно и ненавистно. А что может он сделать, чтобы сие ужасное и ненавистное дело загладить или исправить?
Един Иисус Христос творит сие чудо, что зло, которое мир делает и котораго уничтожить не может, не только уничтожается, но и превращается в добро для страждущих от мира; что на событие ужасное и ненавистное можно взирать спокойно и с любовию; что, вопреки естественным понятиям и чувствованиям, по которым и благополучная смерть бывает печальна, смерть злополучная становится предметом праздника: потому что это есть смерть мученика Христова; потому что честна пред Господем смерть преподобных Его (Псал. CXV. 6).
Так мир во зле самоосужден и безсилен! Так Иисус Христос во благе могуществен и победоносен!
Посему Господь наш, предваряя Своих учеников и последователей о ненависти мира, не заботится ни мирить их с миром, как недостойным их союза, ни вооружать против него, как противоборца несильнаго, а только предостерегает их, чтобы нечаянно встреченная ненависть не привела их в страх и смятение. Он учит взирать на нее равнодушно, как на дело не новое. Аще мир вас ненавидит, ведите, яко Мене прежде вас возненавиде.
Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, если она возстанет против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и жить добродетельно.
Могут некоторые подумать, что наставление Господа, не страшиться ненависти мира, не к ним относится, и дано не для наших времен и обстоятельств. Оно было нужно для первых последователей Христовых, которые жили среди врагов и гонителей христианства. Мы живем христиане между христианами. Мир, который некогда ненавидел христиан, в течение времен переродился в мир христианский. Кому неизвестна победа, победившая мир, вера наша (1 Иоан. V. 4)?
Остерегитесь, мысленные победоносцы, торжествующие победу, может быть, не для вас еще, или не вполне для вас, приобретенную! Мир побежден, но не уничтожен. Он еще живет, и по прежнему ненавидит тех, которые Христовы суть, или деятельно стараются
быть таковыми. Мир, побежденный непреоборимою истиною веры, как бы невольно плененный в ея послушание, и потому допущенный в ея видимую область, не совсем отложил, а только скрыл при сем переходе свои древния свойства, неприметно внес в оную и распространил в ней свой собственный дух, и таким образом сей враг Христа и христианства очутился в пределах самаго христианства. Прикрываясь именем христианскаго мира, он действует свободно, и старается образовать для себя мирское христианство, сынов веры превращать в сынов мира, сынов мира не допускать до возрождения в истинную жизнь веры, а на не покаряющихся сему вооружается разными оружиями неправды, соблазном, укорением, осмеянием, презрением, клеветою, жестокостию.
Если сказанное теперь желаете увидеть в несомненных опытах: посмотрите в летописи! Кто так часто среди самаго христианства возбуждал вражды, раздоры, смятение, преследовал не редко лучших из христиан, силился угашать светильники веры? Кто наполнил христианство мучениками, пострадавшими от людей, которые также назывались христианами? Кто жизнь Афанасия Великаго превратил большею частию в странничество изгнанника? Кто не оставлял спокойнаго дня в жизни Василию Великому и Григорию Богослову? Кто заточил Златоуста? Кто был причиною, что многие святые убегали от христианских городов и находили себя в большей безопасности в пустыне между зверями? Кто сию святую жертву заклал так преступно, и еще усиливался безславить кончину благовернаго Царевича, доколе она не была прославлена Богом? Кто? Неужели христиане, которым вдохновенный от Христа дух есть дух любви, мира, кротости, незлобия, послушания, терпения, взаимнаго назидания во всякой добродетели? Конечно, это мир, некогда славно побежденный верою нашею, но потом, по разности времен, разными образами, то орудиями лжемудрия, то порывами страстей, действиями соблазна, прельщения и, наконец, грубой силы, возобновлявший и возобновляющий брань, не без печальнаго для нас успеха, не потому, чтоб изнемогла непобедимая вера христианская, но по нашему произвольному разслаблению и малодушию.
Если Господь, верный в покровительстве Своей вере и не оставляющий искуситися паче, еже мощи (1 Кор. X. 13), в наше время, на нашу немощь не попускает столь сильных искушений, как прежде: мир однако имеет и ныне свои стрелы против тех, которые истинно Христовы суть, или деятельно желают быть таковыми. И хотя это суть, по выражению Псалмопевца, стрелы младенец: но и оне могут наносить язвы (Псал. LXIII. 8) младенчески немоществующим в вере. Например, когда облеченные в ум Христов глаголют премудрость Божию в тайне сокровенную (1 Кор. II. 7), проповедуют учение о глубоком греховном повреждении человеческаго естества, о самоотвержении, о возрождении, о внутреннем человеке, о жизни созерцательной, о действиях Святаго Духа, Которым, по изъяснению св. Иоанна Дамаскина, всяка душа живится и чистотою возвышается, и наконец светлеется Тройческим единством священнотайне: не возстает ли против сего глубокаго учения поверхностная мудрость мира, как будто против мечтательства и опаснаго нововведения, хотя cиe учение может назваться новым по тому только, что оно есть учение новаго, а не ветхаго человека, и опасным только для греховной плоти, поелику в нем заключается ея распинание? Или, если бы кто из людей, по своему положению в обществе, находящихся в глазах миpa, совершенно предавшись влечению христианскаго духа, решился отвергнуть всякий внешний блеск, роскошь, зрелища, увеселения, развлечения, расточать имение только на нищих, прилепиться исключительно к храму Божию: не станет ли мир сего своего беглеца преследовать уязвляющими взорами? не направит ли на него стрел остроумия? Не найдутся ли люди, которые усомнятся в его здравомыслии по тому только, что он не применяется к миpy и его нездравым понятиям и неправым правилам?
Итак надлежит признать, что Христом обличенная ненависть мира против последователей Христовых не только была прежде, но продолжается и доныне. И если хотим быть безпристрастны, надлежит признаться, думаю, многим из нас, что есть и ложный страх, производимый сею ненавистию, и малодушное угождение миру, именно для того, чтобы не подвергнуться сей ненависти. Для сего люди благоразумные позволяют себе дела легкомысленныя; люди, которые высоко ценят честность, попускают себе дела, которыя честность очень не высоко ценит.
Самое обыкновенное благоразумие может разсудить, что игра есть упражнение детское, и потому людям зрелаго возраста и ума едва изредка позволительное, для облегчения сил после долгаго напряжения во время важной деятельности. Как же изъяснить сие странное явление общежития, что общества людей зрелаго возраста и ума, в уреченные часы каждаго дня, игрою занимаются, едва ли не больше неопустительно, нежели делом звания и служения? Не иначе можно изъяснить сие, как тем, что разсудительные, хотя внутренно признают суетность сего упражнения, но боятся быть отлученными от общества, в котором суета сделалась законом, и потому раболепствуют суете, и убивают ею время, и более, нежели одно время.
Не трудно христианскому благоразумию по достоинству оценить искусство, награжденное некогда в лице Иродиады усеченною главою проповедника покаяния и целомудрия, уже по сему одному воспоминанию неприятное для размышляющаго, и вообще не заслуживающее уважения, как игра, и притом не дружная с тихим и безмолвным житием, к какому располагает христианство. Почему же на поприще сего искусства, так часто, в таком множестве, как бы неминуемо, идут христиане и христианки? Не к осуждению, а к извинению многих, можем полагать, что это по опасению, чтобы мир не наказал презрением за презрение к законам мира.
Почтенный в обществе званием начальника или судии знает и чувствует, как хорошо иметь руки чистыя от неправды и мздоимства. Но он боится, чтобы мир не уничижил его благородной бедности: и после сего нельзя ручаться, что он не отверзет своей руки для даров благодарности, а за сим трудно ручаться и за то, что не отверзет ея для мзды неправедной.
Вот случаи, которые показывают, как в самом обыкновенном течении жизни христианин искушается опасением ненависти мира, и как чрез cиe может он сделаться или по некоторой неволе рабом мира, или охотно его другом. Но что далее? Страшась быть отвержен миром, он может дойдти до того, что будет отвержен Богом. Ибо никтоже может двема господинома работати (Матф. VI. 24). Иже восхощет друг быти миру, враг Божий бывает (Иак. IV. 4).
Научись же подлинно, христианин, не страшиться ненависти мира, если она возстанет против тебя за то, что ты последуешь Христу, что стараешься мыслить благочестиво и жить добродетельно.
Что страшиться? – глаголет тебе Христос Господь. Твое состояние не есть необыкновенное; опасность твоя не есть нечаянная. Воззри на твоего Учителя и Господа, и познай, что Он прежде тебя перенес ненависть мира, и притом без сравнения жесточайшую, нежели какая тебя коснуться может. Ведите, яко Мене прежде вас возненавиде.
Но, Господи! какое в том утешение для ненавидимых миром, что и Ты был им возненавиден прежде нас? Не сугубая ли в том для нас скорбь, что и Ты, самая Любовь,
был ненавидим? Не сугубая ли для нас опасность в том, что и Ты, самая Жизнь, был убиен ненавидящими?
Не усомнимся, христиане, в утешении Господнем! Если вся, елика преднаписана быша, в наше наставление преднаписашася, да терпением и утешением писаний упование имамы (Рим. XV. 4): то возможно ли, чтобы слово Господа, особенно для утешения сказанное, не было для нас обильным источником утешения? Если сей источник глубок: углубим, как почерпало, внимание! Чем более углубим, тем обильнее почерпнем.
Ведите, глаголет, яко Мене прежде вас возненавиде. Ведать, что Христос был миром ненавидим, утешительно для нас, христиане, во-первых, по тому, что сие может послужить нам к освобождению от сомнения, на правом ли пути мы находимся. Ибо мир, ненавидящий нас за Христа, старается дать своей ненависти такой вид, будто он не за Христа против нас враждует, а осуждает нас, как не истинно Христовою стезею ходящих. Образ мыслей и жизни управляемый христианскими началами, и потому не такой чувственный и разсеянный, какой любят в мире, мир называет неразсудительною строгостию, упрямством, странностию, простоту и смирение – малостию и низостию духа, расположение к духовным упражнениям и жизни созерцательной – склонностию к мечтательству. Но когда слышим, что и Христу, при Его божественных деяниях и глаголах, не разумевшие таин Божества и спасения говорили: жестоко слово сиe (Иoaн. VI. 60), хулы глаголет (Лук. V. 21), неистов есть (Иоан. X. 20): тогда укоры мира против нас перестают быть страшными; потому что уподобляют путь наш пути Христову. Тогда терние, по которому ступаем, не столько нас уязвляет, сколько ободряет, как признак пути Христова. Тогда горькая чаша, которую подают нам, услаждается уверенностию, что мы пием чашу, юже пил Господь наш; и следственно это не чаша гнева, но чаша спасения.
Во-вторых, ведать, что и Господь наш был ненавидим от мира, утешительно нам по тому, что чрез сие можем усматривать последствия ненависти, которую претерпеваем от мира, и конец наших бедствий. Если бы ненависть мира против Господа не кончилась победою и славою Господа: то не мог бы он указывать на оную к утешению ненавидимых миром учеников Своих. Но когда, видя себя на Его терновом пути, видим конец сего пути для Него: то и для нас конец того же пути видим. Итак пусть клевещут на истину; пусть ненавидят любовь; пусть убивают жизнь: истина оправдается, любовь победит, жизнь воскреснет.
В-третьих, и без дальнейших видов, ненавидимым от мира ведать, что и Господь был ненавидим от мира, утешительно по тому самому, что в сем является их сообразность Его возлюбленному и вожделенному образу. Неужели приятнее было бы христианину быть любиму ненавидящим Христа миром? Нет. Пусть мир нас ненавидит, презирает, отвергает: любезна сия ненависть; славно сие презрение; приятно сие отвержение, которое ко Христу приближает и Ему уподобляет.
Сподоби нас, Господи, приближаться к Тебе, если не делами совершенной добродетели, по крайней мере благодушным терпением противностей и скорбей, по вере и любви к Тебе, по образу Твоего терпения! Но сохрани нас от беды малодушия, чтобы из опасения противностей и скорбей, не раболепствовать страстям и суете мира, который Тебя ненавидит! Сотвори сие благодатию Твоею, милосердый к грешным, дивный во святых, препрославленный во веки! Аминь.
(Говорено в Успенском Соборе, 15 августа; напечатано в Твор. Св. От. 1846 г. и в собр. 1848 г.)
<1846 год>
В Изложении Православныя Веры святаго Иоанна Дамаскина встречается следующее разсуждение о святых иконах: понеже не вcu знают писания, ниже вcu в чтении упражняются: сея ради вины разсудиша святии Отцы, да сия (яже в воплощении Сына Божия содеяшася), аки преславная некая дела, на иконах изображаются, скорейшаго ради воспоминания (Кн. IV. гл. 16). По сему разсуждению, взирать со вниманием на святыя иконы значит то же, что читать священныя книги. А из сего справедливо будет заключить, что из икон, так же как из книг, можно почерпать учение. И хотя святый Дамаскин относит сие к незнающим писаний: но и мы, сколько нибудь знающие писания, не превознесем себя над незнающими, и не почтем для себя излишним того, что для них полезно, не высокая мудрствующе, но смиренными ведущеся, как учит смиренная мудрость Апостольская (Рим. ХII. 16).
Ревнующие поучаться тайнам Пресвятыя Девы Богородицы от Священных Писаний знают, как не много там о Ней говорится. И нельзя на сие жаловаться: потому что и о Самом воплощенном Сыне Божием в священных книгах более умолчано, нежели сколько сказано, и это по самой необходимости, как заметил последний, дополнивший других, Евангелист: яже аще бы по единому писана быша, ни самому, мню, всему миру вместити пишемых книг (Иoaн. XXI. 25).
Итак думаем быть правы, если, упражнявшись в других случаях по нашей силе, или лучше, по нашей немощи, в испытании писаний, о Пресвятой Деве свидетельствующих, ныне хотим, вместо книги, прочитать нечто в иконе Успения Пресвятыя Богородицы, которой древнейший образец, по особенному устроению Провидения, принесен был из Константинополя в Киев, и которую Святитель Петр, своею священною и святою десницею, изобразил нам здесь, без сомнения, не для чувственнаго только зрения, но и для духовнаго созерцания.
Первая, ближайшая к зрителю часть иконы проста. Видим пречистое тело Пресвятыя Девы, по отшествии пресвятыя души Ея, почивающее на одре. Собор Апостолов подъемлет, и несет оное к месту погребения. Святый Петр воздает ему честь каждением фимиама, хотя оно само несравненно лучшим и животворным благоуханием исполняло внутренния чувства приближающихся к нему с верою. Если бы кистию и красками можно было изображать звуки: то мы услышали бы от иконы и Апостольскую погребальную песнь, в которой, как сказует святый Дионисий Ареопагит, сошедшиеся для зрения живоначальнаго и Богоприемнаго тела, Богобрат Иаков, и Петр, и все священноначальники воспевали безконечно сильную благость Богоначальственной немощи, то есть, благость Сына Божия в воплощении восприявшаго на Себя немощь естества человеческаго, кроме греха (о имен. Бож. гл. 3).
О чем напоминает нам сие изображение? Чему нас поучает? – Напоминает о грозном законе смерти. Поучает благовременно помыслить о том, как нам встретиться с сим законом.
Земля ecu, и в землю отъидеши: сказал Небесный Судия в лице согрешившаго праотца роду человеческому (Быт. III. 19). И как неумолимо исполняется сей приговор! Пусть бы царствовала смерть и над не согрешившими по подобию преступления Адамова (Рим. V. 14), одинако над согрешившими каким либо иным образом, и над не очистившимися от греха прародительскаго. Но преблагословенная Мария, еще прежде нежели соделалась Богоматерию, по изъяснению церковнаго Богослова (Иоан. стихир. на Благовещ.), предочищена Духом, чтобы Ей быть достойным сосудом воплощения Сына Божия. Со времени же воплощения, как тело Ея есть жилище Божие, так, без сомнения, и душа Ея есть жилище Божие, в столь же высоком значении, как она, по достоинству Матери Господней, превышает Херувимов и Серафимов. И не смотря на сие, покоряется и Она закону смерти, хотя впрочем только по видимости; отходит и Она в землю, хотя впрочем только на краткое время. Как могло быть сие допущено? – Могло быть допущено по Ея смирению, по которому Она не хотелa бы пребыть совсем непричастною смерти, когда Пребожественный Сын Ея вкусил смерти; и действительно допущено по устроению Провидения, для нас, чада перстнаго Адама, неподвизающияся преобразиться в образ Адама Небеснаго,– для нас, чада согрешившаго, согрешающия и не очищающияся, чтобы мы, взирая на гроб Пречистыя Матери Живота, и обращаясь к тому, что ниже Ея, со страхом помыслили, как верно суждение Апостола, что и праведник едва спасется, и чтобы глубоко почувствовали силу следующаго за сим заключения: аще праведник едва спасется, нечестивый же и грешный где явится (1 Петр. IV. 18)?
Если и при благодатном обновлении жизни, при высокой святости и чистоте, стрела смерти еще находит более или менее уязвляемое место в естестве человеческом: то что будет с человеком, который, не подвизаясь о благодатном обновлении, безпечно живет в растленной природе? Что будет с душею, которая греховными склонностями и страстями сама в себя вводит стихии адския, и плодит в себе семена смерти духовной? Что будет с телом, которое, при своем, уже природном, расположении к тлению, не только не получает врачевания от высшей силы, обновленной благодатию жизни, но еще приемлет новыя злейшия семена тления и смерти от порочной души, от ея разрушительных страстей, от ея необузданных похотей, от разных видов невоздержания и злоупотребления чувственных способностей?
Внимательно и неленостно да подвизаемся, братия, чтобы заповедями Божиими и силою веры исправлять, очищать и возвышать нашу деятельность, и от видимой жизни естественной восходить к сокровенной жизни благодатной, да будет временная жизнь наша сродным началом жизни вечной, да не будет временная смерть наша преддверием смерти вечной, да будет гроб наш дверию в небо!
Обратимся паки к разсматриванию иконы. Вторая часть ея не так проста, как первая. Над смертным одром и над бездыханным телом Пресвятыя Девы икона представляет Самого Христа Спасителя, держащаго на руках душу Ея, в образе младенческом, знаменующем, без сомнения, начатие новой в небесах жизни. Писания не говорят, чтобы сие телесными очами видели все бывшие свидетелями успения и погребения Божией Матери. Посему надлежит полагать, что составитель иконы представил здесь видимым принадлежащее к миру невидимому, и просто видимое соединил с духовно-созерцаемым. Изобразив тело Пресвятыя Девы, оставленное душею Ея, он как бы предупреждал вопрос: что в сие время происходило с Ея душею? И в ответ на cиe, изобразил видимо и Ея душу, носимую руками Ея Божественнаго Сына.
Здесь раждается новый немаловажный вопрос: какую силу имеет сие изображение? Не есть ли это простое представление воображения? – Нет. Так думать было бы не сообразно с достоинством древней святой иконы. Дерзость писать иконы по воображению
живописца есть порождение своеволия новейших времен. Древние изображали на иконах то, что находили в достойных веры писаниях или в предании. И художник нашей иконы, святый Петр, без сомнения, не был расположен писать на иконах мечты воображения. Заключим не обинуясь, что его икона представляет нам не произвольный плод воображения, но созерцание, согласное с существом предмета.
Надобно ли, по церковному правилу осторожности, показать согласие сего предания с Священным писанием? – Для сего можно указать на слова Христовы: бысть же умрети нищему, и несену быти Ангелы на лоно Авраамле (Лук. XVI. 22). То, что слова сии принадлежат к притче, не должно быть поводом к сомнению о их значении: потому что и приточныя лица изображаются чертами действительной природы. Как смерть и погребение богатаго суть черты действительной природы: так несение Ангелами умершаго нищаго, в терпении стяжавшаго душу свою, есть черта действительнаго созерцания. Итак сличайте. Если Писание свидетельствует, что души святых человеков, исходя от тела, приемлются Ангелами: то не совершенно ли согласно с сим, предание, между прочим посредством иконы, свидетельствует, что пресвятая душа Матери Господней, высшей Ангелов, исходя от тела, прията была Самим Ея Божественным Сыном? Ангел же, по другому преданию, послан был к Ней еще прежде на землю, дабы предварить Ее о приближавшемся преставлении; а потом собор Ангелов приветствовал Ее небесными песнопениями, которых отголосок слышали достойные во время Ея погребения.
Видите, какую многоразличную премудрость заключили в иконном изображении Богомудрые Отцы наши. Они представили нам не только назидательное воспоминание прошедшаго видимаго, но и таинственное созерцание невидимаго в области грядущаго века.
Какое сладкое, хотя недосязаемо высокое созерцание! Как светло сияет в нем любовь Божественнаго Сына к Богоблагодатной Матери! Какая точность Небеснаго Судии в воздаянии по делам земной жизни! Поелику Приснодева носила на руках своих Сына Божия, во время Его земнаго младенчества: то, в воздаяние за сие, Сын Божий носит Ея душу на руках Своих, в начатке Ея небесной жизни.
Кто бы ты ни был, состранник земной жизни, слушающий меня, скоро и твоей и моей душе, – не знаю, которой скорее, – только верно скоро и твоей и моей душе отверзется невидимая область века грядущаго. Подумали ль мы, что там нас встретит? Кто там нас примет? Удостоят ли Ангелы, подобно как душу Евангельскаго нищаго, и нашу бедную душу нести в некую обитель света? Или ты о сем не заботишься, и думаешь, что можешь обойдтись и без сей почести? Не обмани себя. Правда, что это есть почесть достойным: но не есть ли это также и пособие нуждающимся? Если на пути видимаго мира нужно нам охранение и руководство Ангелов: то не паче ли при вступлении в безвестный и безпредельный мир невидимый? Теперь телесный мир стоит пред нами, как преграда, закрывающая от нас светлое царство небесное, но также отделяющая от нас и мрачное царство адское; но и теперь, более или менее, проникают до нас влияния преисподней тмы, и тем более благопотребны нам вспомоществующия влияния из царства света: что же будет, когда душа наша, отрешаясь от тела, переступит за преграду мира телеснаго, и вступит в непосредственное соприкосновение с миром духовным? Не угрожает ли ей открытое нападение темных сил, тогда как она не может сказать о себе, как мог сказать един Безгрешный: грядет сего мира князь, и во Мне не имать ничесоже (Иoaн. XIV. 30)? Блажен, кто, смотря за гроб, имеет довольно присутствия духа, чтобы сказать с Давидом: аще и пойду посреде сени смертныя, не убоюся зла; яко Ты со мною ecu (Псал. XXII. 4), – Ты, свет мира и победитель ада, – Ты, Который и сень смертную просвещаешь сиянием
креста Своего, – Ты, Который за всех вкусил смерти, чтобы смерть поглощена была жизнию, – Ты, Который заповедуешь Ангелам Твоим живущих в помощи Твоей сохранять во всех путях видимых и невидимых, во времени и за пределами времени! Но чтоб иметь такое присутствие духа, для сего надобно, чтобы точно был с нами Христос, в нашей вере, в нашей любви, в нашей деятельности по Его воле и заповедям.
У пророка Исаии, сия глаголет Господь: блажен, иже имет племя в Сионе, и южики во Иерусалиме (XXXI. 9). Если сие изречение имеет силу значения в отношении к Иерусалиму земному и народу иудейскому: то несравненно бoльшую в отношении к духовному Израилю и небесному Иерусалиму. Иудей, если не может прийдти в земном Иерусалиме в дом сродника, может найдти там для себя гостинницу, и за деньги получить то, чего не может иметь по родственной приязни. Но в небесном Иерусалиме нет наемных жилищ, ни денег, ни купли, ни продажи. Или приди туда, как единоплеменник и сродник, или не будешь там принят. – Но разве можем мы сделаться сродниками небесным гражданам, которых большею частию даже и не знаем? – Можем сделаться сродниками не только гражданам небесным, но и самому Царю их. Читайте в Евангелии давно готовую грамоту Его для всех вас на сие высокое родство. Мати Моя и братия Моя сии суть, слышащии слово Божие, и творящии е (Лук. VIII. 21). Итак будьте, братия, прилежны к слушанию слова Божия, особенно глаголющаго в Церкви, будьте деятельны и верны в исполнении Христовых заповедей; и вы войдете в родство небесное, будете иметь племя в горнем Сиoне, и южики в нерукотворенном Иерусалиме, будете еще на земли, по слову Апостольскому, сожителе святым и приснии Богу (Ефес. II. 19), а наконец, они примут вас и в вечные кровы небесные, в причастие блаженства, и в созерцание славы Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
(Говорена сентября 28; напечатана в собр. 1848 г.)
<1846 год>
Быв собраны освятить общественною молитвою дело науки и человеколюбия, которое должно здесь не одновременно совершиться, но продолжаться и жить, не излишнее мы сделаем, если введем в молитву размышление, которое бы ее возбудило и направило.
Общая Матерь Церковь, удовлетворяя вдруг разнообразным потребностям чад своих, предлагает наиболее общие образцы молитвы, и дух благословения и благодати приближает к нам посредством священных знамений: но привлечь и принять сей дух должно наше верою жаждущее сердце; а сию жажду возбуждает ясное представление той особенной нужды, с которою прибегаем к молитве.
Представляется здесь уготованная Царским человеколюбием и щедротами обитель, правда, обитель не безпечальная, потому что ее населяет и населять будет страждущее человечество, и будет в ней распределяемо не по правам и преимуществам, а по болезням; однако же обитель и утешительная, потому что страждущие приемлются сюда для облегчения, болящие для врачевания.
И как счастливо с человеколюбием дружится здесь мудрость! Наука приходит облегчать многообразныя страдания: наблюдение над многообразными страданиями облегчает науку в ея трудных изысканиях. Врач помогает больному в получении здравия, и больной помогает начинающему врачу в приобретении врачебной опытности.
Cии воззрения возбуждают нас к молитве радости и благодарения за Державнаго Человеколюбца и Покровителя знаний, и за деятельность служителей Его мудрости и человеколюбия, к молитве утешения и надежды за страждущее человечество.
Можно сорадоваться врачу, идущему к постеле больнаго. Если простое посещение больнаго, для изъявления участия, для утешительнаго слова, есть заслуга пред Христом Спасителем, и приобретает Его благословение: то кольми паче посещение больнаго для вожделенной и благотворной помощи, для подания здравия. Приидите, говорит, благословеннии; болен бо бех и посетисте Мене (Матф. XXV. 34. 36). Счастливые люди, которые каждый день несколько раз можете заслужить сие благословение!
Но можно и страшиться, когда видим врача при постеле больнаго. Приятно сохранить жизнь ближняго, возвратить ему здравие: но страшно иметь в руках здравие и жизнь ближняго. Если бы врач видел больнаго насквозь: то, конечно, вернее направлял бы в цель врачебныя средства. Но он не редко стоит пред телом больнаго, как пред затворенным домом, и сквозь некоторыя скважины не столько видит, сколько угадывает, что происходит внутри. Телоразсечение отворяет двери в пустой дом: и потому не может показать многаго, что происходит в нем в присутствии хозяина, то есть, души, одушевляющей тело. Душу же кто может преследовать по ея сокровенным входам и исходам в глубинах вещества грубаго, в высотах вещества тонкаго? Между тем, если от нея зависит жизнь: то возможно ли, чтоб, от различных ея состояний, не зависели степени жизни – здоровье и болезнь?
Но что я говорю? – Не подумайте, чтоб я хотел сколько нибудь унизить науку, или охладить ревность врача, или поколебать надежду больнаго. Нет. Я не забыл учения одной из душеврачебных книг. «Почитай врача противу потреб честию его: ибо Господь созда его. Господь созда от земли врачевания и муж мудрый не возгнушается ими» (Сир. XXXVIII. 1. 4). Я хочу только подать мысль, что врач не слишком должен полагаться на одну свою проницательность и знание, и что взор ума его не должен погрязать в веществе. Чтоб врачевать больнаго, врач должен прозревать внутрь его, прорекать сокровенное в нем: cиe требует чистоты сердца и возвышения духа. Скажем не обинуясь: cиe требует возвышения духа к горнему духу премудрости и разума. Как всякую истинную, так и врачебную – Господь дает премудрость, и от лица Его познание и разум (Притч. II. 6).
Сии размышления ведут к тому, чтоб при настоящем случае и врач, и больной, и доброжелательствующий врачу, и состраждущий больному соединились в особенной молитве к верховному Врачу душ и телес, да присещает Сам Он сию обитель врачевания, да даст ей, как некогда врачебной Силоамской купели, Своего благотворнаго Ангела, да изливает свет Свой в умы врачующих, да очищает сердца их любовию к страждущему человечеству, да благословляет их деятельность, и да простирает обильно и живоносно на болящих врачебную силу, которую Он создал и заключил во врачебных веществах.
(Говорена 30 сентября; напечатана в Моск. Ведом. и в собраниях 1848 г.)
<1846 год>
Благочестивейший Государь!
Есть жажда, которую мы всегда неутомимо чувствуем, и счастливы, что так чувствуем. Это жажда сердец и взоров сретить Твой Царский взор. Для нас око Царя – око солнца. Не просто зрит, но и светит, и оживляет, и возращает, и возвышает.
И так, гряди и ныне, светлостию Твоего взора одушевляй и возвышай то, что зиждется и благоустрояется силою Твоего державнаго духа; и да найдет взор Твой повсюду то, что угодно Твоему сердцу, для чего подвизается Твоя мудрость.
Око же всевидящее охранительно да бодрствует над Тобою и Твоим Домом и Царством.
(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря 20 ноября, напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1848 г.)
<1846 год>
Писано есть: дом Мой дом молитвы есть. Лук. XIX. 46.
Кто из нас не знает, что место, где мы теперь находимся, есть дом молитвы и дом Божий? Однако не неблаговременно, думаю, теперь привести на мысль, что знаменательное наименование дома молитвы, и высокое наименование дома Божия, не только дает сему месту Пророк, но также признает и сама воплощенная Истина, Господь наш Иисус Христос, глаголя: писано есть: дом Мой дом молитвы есть.
Чем вожделеннее для нас особенный предмет нынешней молитвы нашей, – призвание новых благословений Божиих на обновляемое царственное лето Благочестивейшаго Самодержца нашего: тем полезнее и приятнее иметь в виду твердое удостоверение, что молитва наша не на темном и неизвестном пути, не издалеча простирает недосязающия
руки и не достигающие, может быть, до слуха гласы, но беседует с Богом в доме своем и Божием, следственно близко, свободно, удобослышимо, благонадежно.
Приведем для себя в большую очевидность скорое и верное действие церковной, и в особенности царственной и всенародной в церкви молитвы, посредством древняго примера. Во время внезапнаго нашествия на царство иудейское трех враждебных народов, ста Иосафат в собрании Иуды во Иерусалиме, в дому Господни, и принес единодушную с народом молитву к Богу, признавая свою немощь, и призывая Его противу врагов помощь: не вемы, что соделати имамы им: но токмо очи наши к Тебе. Едва произнесена была молитва, как услышался благоприятный на нее ответ Божий, из уст Иозиила. Бысть на нем Дух Господень посреди народа, и рече: слышите весь Иуда, и обитающии во Иерусалиме, и ты, царю Иосафате: сия peче Господь вам: не бойтеся, ниже ужасайтеся от лица народа сего многаго, несть бо ваше ополчение, но Божие. На другой день, когда Иосафат и его войско шли на встречу врагам, воспевая священныя песни, – междоусобие произошло в стане разноплеменных врагов; они истребили друг друга; Иудеям осталось только собрать добычу (2 Парал. гл. 20).
Если так действовала молитва во храме сеней и гаданий: то менее ли надлежит ожидать от нея во храме явленной и воплощенной Истины? Если так дерзала и успевала она там, где владычествовал грозный Закон: то не паче ли здесь, где поставила престол свой милующая Благодать?
Воплощенный Сын Божий учил молитве словом и примером; побуждал к ней; пролагал и облегчал ей путь к Богу, Своим о нас ходатайством, котораго не прекращает и ныне, и не прекратит до скончания века; и, одушевляя к подвигу чаемым плодом подвига, Он дал христианской соборной молитве уполномочивающее обетование: аминь глаголю вам: яко аще два от вас совещаета на земли о всякой вещи, еяже аще просита, будет има от Отца Моего, Иже на небесех (Матф. XVIII. 19). О всякой вещи, еяже аще просита: – какое обширное, какое, можно сказать, неограниченное полномочие! Будет от Отца, Иже на небесех: – какое высокое и, очевидно, никакою иною властию непреоборимое полномочие! А что в обетовании говорится о наименьшем соборном числе: аще два от вас совещаета: это для того, чтоб и малый, по нужде, собор церковный не почитал себя слишком недостаточным для участия в обетовании Господнем, и чтобы тем паче уповал на обетование собор великий.
Хотите ли видеть сие обетование в исполнении, сие полномочие в полном действии? Посмотрите в первоначальную Церковь Апостольскую.
После одной из первых, успешной проповеди, на Апостолов возстали все иерусалимския власти. Ввергают их в темницу; потом, взяв из нея, допрашивают в соборе князей, старцев и книжников, и грозно запрещают им учить о имени Иисуса. Буря сильна. Новонасажденное христианство было в опасности не только поколебаться, но и быть исторгнуто с корнем. Нужна была чрезвычайная опора, особенное подкрепление свыше. И помолившимся им, подвижеся место, идежe бяху собрани, и исполнишася вcu Духа Свята, и глаголаху слово Божие со дерзновением (Деян. IV. 31). Место, идеже бяху собрани, очевидно было домом молитвы и домом Божиим внутренно, хотя еще не время было тогда возвеличить оное внешно, и осенить крестом, как у нас ныне.
В другое время, Петра стрежаху в темнице: молитва же бе прилежна бываемая от Церкве к Богу о нем (Деян. ХII. 5). Что же сделала сия церковная молитва? То, что Ангел разрешил Петра от оков, и сквозь запертыя двери, мимо стражей, вывел из темницы на свободу.
Нужно ли говорить более, чтобы возбудить покоющуюся уверенность, что наименования дома молитвы и дома Божия не суть только почетныя наименования, поверхностно наложенныя на предмет, но выражают нечто существенное в предмете, хотя не всегда и не всем открывающееся? Кажется, все мы знаем, что в доме молитвы, в соборе церковном, есть особенная благодатная близость Бога вездесущаго; что в доме Божием есть таинственное вселение Бога невместимаго: что в сем доме богатаго благостию Домовладыки, больше нежели где либо, совокуплены сокровища даров, пособий, благодеяний, милостей, утешений, света, силы, жизни, спасения, и чадам и присным сего дома предоставлен ключ от сих сокровищ молитва веры. Кажется, все мы знаем достоинство и важность дома Божия, как о сем свидетельствует самое наше собрание, и общий образ благоговения, господствующий в сем собрании.
Но я сказал не совсем решительно: кажется, все мы знаем; – и, к прискорбию, имею на то причины. Когда от должнаго молитвеннаго возвышения к Богу, или по немощи и развлечению, падаю мыслию на себя и на окружающее, или, по лежащему на мне долгу охранять чин церковный, обращаю испытательное внимание на служащих и предстоящих во храме; когда примечаю, что мы, служащие святилищу, не служим иногда образцем для прочих в благоговении к святилищу; когда слышу чтеца, торопливо пробегающаго псалом, или певца, играющаго звуками, без признаков духовнаго внимания к тому, чтo читают или поют; когда вижу некоторых предстоящих Царю небесному с меньшим благоговением, нежели предстояли бы царю земному, пришедших беседовать с Богом, беседующих вместо того между собою, и в сем положении вижу не таких людей, которых можно было бы извинить пророческим словом: негли убози суть и буии (Иер. V. 4); когда искушаемый неблаговременным словом сопредстоящаго, видимо, заботится не о том, чтобы не прогневать Бога неблагоговением в церкви, и не о том, чтобы удержать ближняго от неблагоговения, а о том, чтобы молчанием не оскорбить приглашающаго к празднословию: при таких видах желал бы не верить видимому, и недоумеваю, что это значит? Знаем ли мы, куда и для чего пришли? Знаем ли, что это дом Божий? Или не хотим пользоваться его сокровищами? Неужели поклонники храма Иерусалимскаго должны в чем нибудь уступить преимущество поклонникам какой-нибудь горы самарийской, которые не имея у себя подобной святыни, и даже, кланяясь, егоже не ведят, тем не менее строго соблюдают порядок и безмолвие при молитве? Поймите глаголемое притчею, что горько было бы сказать без притчи.
Чтобы не преувеличивать обвинения, справедливость требует сказать, что несовершенный иногда вид благочиния и благоговения в храмах наших является не как выражение неблагочестия, а только как следствие не строгаго внимания и не довольной бдительности некоторых над собою. Впрочем, если бы кто спросил: стоит ли труда преследовать такия погрешности, как – поздный вход в дом молитвы, или ненужное слово, сказанное во время богослужения? – то я ответствовал бы, что надобно по возможности устранять и погрешности, чтобы за ними не пришли и не поселились грехи и беззакония.
Обратимся к Евангелию и посмотрим, какия преступления преследовал Господь наш, когда, вшед в Церковь, начат изгонити продающия в ней и купующия, глаголя им: писано есть: дом Мой дом молитвы есть, вы же сотвористе его пещеру разбойником? Какие люди пришли в храм Иерусалимский, и как превратили его в пещеру разбойников? Язычники ли это? Идольским ли служением осквернили они храм? Совсем нет. Это православные Иудеи, для удобности, продавали и покупали то, что нужно в храме для богослужения, волов, овец, голубей для приношения в жертву, и разменивали деньги, чтобы тот, кому жаль положить в сокровище храма большую монету, близко мог найдти для сего малую, – и это делалось не во святилище, а во дворе храма. Мы, взглянув на сие, может быть, усомнились бы, надобно ли преследовать неблагообразие, котораго не совсем
легко избежать, и которое имеет свою пользу? Но Господь преследует сие неблагообразие не только словом, но и бичем от вервий, и называет оное превращением храма в пещеру разбойников. После сего надобно признаться, что нельзя почитать очень невинным, когда не во дворе храма, но в самом храме христианском, пред лицем самой святыни, разсеянность и человекоугодие разменивают между собою приветствия, и на праздные вопросы покупают безполезные ответы.
Не угрожаю никому бичем Господним. Мой подвиг не в том, чтобы кого либо изгнать из храма, но в том, чтобы сохранить всех вас храму, как его украшение. Если же и сие малое слово покажется кому-нибудь похожим на малый бич: пусть оно угрожает более нам, которые, по справедливости, подлежим большей строгости: а вы спокойно уклонитесь от того, что заслуживает удары слова. Вспомним слово Соломона: лучше обличения откровенна тайныя любве (Притч. XXVII. 5). Возлюбим обличения. Если мы их не заслужили, тем спокойнее можем слушать их, а они помогут нам, чтобы не заслужить их впредь; если же, по несчастию, заслужили, они помогут нам исправиться. Благодарение Богу, что сохраняется в нас влечение к дому Божию! будем бодрственно внимательны к тому, чтобы наше пребывание в доме Божием сделать более достойным онаго, более совершенным, и тем более плодоносным и спасительным.
С утешением воспоминаю пример, которым в благоговении к дому Божию предшествует нам Благочестивейший Государь Император. Как любит он созидать домы Божии! Вы сами по временам бываете свидетелями, как благоговейно предстоит Он Господу во храме! Как неуклонно зрит к олтарю! Как внимательно следует молитвам о том, что Ему любезно, и сопровождает их крестным знамением! Как смиренно преклоняется пред святынею!
Соединимся мысленно с Ним в настоящей молитве нашей; да слиются все наши сердца в единое молитвенное кадило; любовь к Царю и вера к Богу да соединятся, чтобы воспламенить духовный фимиам молитвы; и да взыдет она от дома Божия земнаго в небесный; и да снидет новое благословение на царство Благочестивейшаго Самодержца нашего; да будет оно всегда благочестивою мудростию и правдою благоуправляемо внутри, ограждено безопасностию отвне, обильно средствами благоденствия, да под сению престола Его тихое и безмолвное жumиe поживем во всяком благочестии и чистоте! Аминь.
(Говорено в Мариинской церкви Вдовьяго Дома декабря 6; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1848 года. )
<1846 год>
Шедше же научитеся, что есть: милости хощу, а не жертвы? Матф. IX. 13.
Благоговейно творя церковную память Святителя Николая, котораго необыкновенно великая в Церкви слава просияла особенно из дел милосердия, и с тем вместе совершая отечественный праздник Тезоименитаго ему Царя нашего, и это в одной из многих обителей Царскаго милосердия, сколь неизбежно встречаемся с мыслию о милосердии, столь же охотно берем оное в предмет слова.
Но чтобы слово о милосердии надежнее шло путем истины, приемлем ему в путеводителя слово самой воплощенной Истины: шедше научитеся, что есть: милости хощу, а не жертвы?
Милость, кажется, не есть нечто непонятное. Когда мы, прося чего нибудь такого, на что не имеем права, но что удовлетворило бы нашей нужде, облегчило бы наше бедствие, избавило бы нас от затруднения, говорим обыкновенно: сделай милость, сделайте милость; то сим, кажется, свидетельствуем, что всякий знает, как сделать милость, и не нужно учиться сему. Однако Господь делает cиe именно предметом учения: шедше научитеся.
Если же надобно учиться делать милость: то, конечно, всего лучше учиться у того же Божественнаго Учителя, Который вразумляет нас о надобности сего учения. Определительно излагает Он учение о милосердии, когда оказавшим в оном совершенные успехи дает торжественное одобрение и присуждает в награду царствие небесное. Взалкахся, говорит, и дасте Ми ясти; возжадахся, и напоисте Мя; странен бех, и введосте Мене; наг, и одеясте Мя; болен, и посетисте Мене; в темнице бех, и приидосте ко Мне (Матф. XXV. 35).
Опять кажется, что это все простыя дела, не требующия науки, а разве, может быть, совета и побуждения к исполнению. И если в сем только состоит учение милосердия: то, вместо заботы об истолковании онаго, мне предлежит более приятная обязанность свидетельствовать о изрядных в сем учении успехах, которые оказывает сей Богоспасаемый град. Как благословенно изобилует он не только повременными делами человеколюбия, но и постоянными учреждениями деятельнаго милосердия Царскаго, милосердия вельможескаго, милосердия градскаго, милосердия особенных, добровольно для сего соединившихся, обществ, наконец ежедневным сеянием домашней и личной милостыни! Видим здания Царския, созданныя не для Царя и присных, но для чужих, дальних, смиренных, которых ищет и усвояет себе высокое милосердие. Видим палаты, воздвигнутыя вельможами, в которых по воле основателей, на счет их богатства, не вельможи роскошествуют, но алчущие питаются, жаждущие напояются, наготующие одеваются, странные вводятся, больные врачуются, сирые, престарелые, безпомощные находят призрение, успокоение, удовлетворение потребностям. Видим домы, частию так же обширные, частию смиренные, но за то многочисленные, в которых гражданское милосердие посильно следует за милосердием вельможеским, подобно как вельможеское за Царским. Видим идущих из великолепнаго дома посетить убожество в каком нибудь темном углу неблагообразнаго или нездраваго жилища, чтоб узнать и доставить потребное, или пригласить в обитель призрения. Видим приходящих в темницу так охотно, как в гости, пекущихся о заключенных, как о своих домашних. Видим, особенно во дни освященные, множество рук, простираемых в темницу, чтобы подать заключенным угощение, хотя впрочем известно, что они не алчут под кровом попечительнаго правительства. Без сомнения, есть еще подвиги милосердия, которых не видим, но тем не менее, даже, может быть, тем более светлые, что их не видим, поколику их скрывает смирение. Прекрасно! Слава Богу! Если непреложен тайный закон Провидения, некогда открытый Ангелом, что милостыня от смерти избавляет (Тов. ХII. 9); то, вероятно, ей не мало ты обязан своим спасением, Богоспасаемый град; может быть, особенно на сей-то
черте твоего характера (впрочем не разлучной с твоим правоверием и любовию к Царям) , покоилось провидящее око небеснаго милосердия, когда небесное правосудие посещало жезлом беззакония и ранами неправды, и таким образом милость Господня не разорена от тебе (Псал. LXXXVIII. 33. 34); смертоносныя раны, не раз на твоем долгом веку, нанесенныя тебе то яростию врагов, то другими бедствиями, не могли причинить тебе смерти, и ты, не изнемогая, достигаешь семисотлетней старости. Продолжи твою милость земную, да продолжится к тебе милость небесная. Продолжи исполнять завещание, которое, как ты ни стар, еще за-долго до рождения твоего написано: буди любомилостив и праведен, да тебе благо будет (Тов. XIV. 9).
Но нам должно возвратиться к слову, от котораго мы начали слово. Мы все еще не разрешили, все еще остается нам разрешить, что это за учение, к которому отсылает нас Господь, когда говорит: шедше научитеся, что есть: милости хощу?
Дела милости, о которых мы доселе говорили, суть как бы воплощение и тело милости. Они совершаются большею частию телесным, вещественным, видимым образом, и направляются против бедствий, которым человек подвергается по телу и по внешнему состоянию. Но как выше видимаго тела душа невидимая, духовная, оживляющая тело: так выше видимых дел милости самая милость, невидимая, духовная, которая должна оживлять и видимыя дела милости. Сия существенная милость живет в духе и в сердце человека, почему и называется милосердием; и целию имеет миловать преимущественно безсмертную душу ближняго, которая безмерно важнее тленнаго тела. Вот что не все понимают, или не все имеют во внимании! Вот чего не понимали, или не хотели понимать фарисеи, которых впереди нас посылал Господь учиться милости у пророка Осии, написавшаго в своей книге сии слова: милости хощу, а не жертвы (VI. 6)!
Фарисеи, видя Господа Ииcyca возлежащаго в доме мытаря Матфея и допустившаго быть с Собою за одним столом и других мытарей и грешников, дабы Своим снисхождением и Своим божественным словом привлекать их к покаянию и спасению, не хотели видеть в сем высокое дело милосердия, не думали, по подобию Ангелов, радоваться о грешнике кающемся, о душе, к которой приближается спасение, но видели в сем только мнимую несообразность с преданиями старцев. Имея довольно дерзости, чтобы судить Того, Котораго и при несовершенном познании должны были признавать не менее, как чудотворцем, но не имея прямодушия высказать свои мысли Ему Самому, они обратились с своими пересудами к Его ученикам: почто с мытари и грешники Учитель ваш яст и пиет? Как будто не учитель учеников, а ученики учителя должны учить, как ему поступать! На сие-то Господь ответствовал фарисеям: пойдите к Пророку, и научитесь от него, что значит милость, и особенно духовная, узнайте, что Бог хощет и требует ея не только преимущественно пред соблюдением произвольных человеческих преданий, но и преимущественно пред обрядовыми действиями, в законе Божием предписанными: шедше научитеся, что есть милости хощу, а не жертвы?
В наше время можно не опасаться фарисейской строгости, не позволяющей сесть за обед вместе с грешниками. Но из наставления, которое Господь дал фарисеям, нет ли чему научиться и нам, христиане? Поистине, надобно нам брать себе в руководство учение и пример Христов, чтобы творить милость не телесную только, но и духовную, часто не менее телесной нужную, и всегда паче телесной благотворную.
Если судить здраво и взвешивать предметы и дела на весах правды: не странно ли, что более иногда оказывается внимания к лишениям, бедствиям и опасностям тела, которое можно избавить от страдания и спасти только на краткое время, нежели к лишениям,
бедствиям и опасностям души, которую свойственное к ней милосердие могло бы избавить от вечнаго страдания и спасти на веки?
Видят человека, утопающаго в воде: знакомые и не знакомые спешат на помощь, вопиют о помощи. Видят человека, утопающаго во грехе и беззаконии, в злокорыстии, в невоздержании, в сладострастии: стоят и смотрят, лучшие с сожалением, нелучшие с улыбкою, а иные, может быть, даже помышляют, нельзя ли воспользоваться тем, что утопающий оставляет на берегу.
Когда горит дом: толпы народа бегут сражаться с огнем за бревна и доски часто неизвестнаго хозяина. Но когда душа горит огнем злой страсти, похоти, ярости, злобы, отчаяния: так же ли легко находятся люди, которые поспешили бы живою водою слова правды и любви угасить смертоносный огнь, прежде нежели он обнял все силы души, и распространился до слияния с огнем гееннским?
Скажут, что сделать милость духовную, просветить истиною неведущаго, уврачевать зараженнаго страстию, освободить грешника от уз греховной привычки, возбудить веру и надежду в маловерном и отчаянном, не всякий так способен, как сделать дело милости телесной. Частию, это правда: но частию, это есть выражение не полной ревности к благоделанию, и отговорка, подобная той, которую премудрый нашел в устах лениваго: лев на пути (Притч. XXVI. 13). Не всякой богат; однако почти всякой может подать нищему, если не талант, то лепту: подобно сему не всякой так образован и опытен духовно, чтобы подавать ближним сильную духовную помощь; но почти всякой, и немощный, может сколько нибудь помочь немощнейшему, и не высоко образованный менее образованному; и даже не образованный образованному; потому что не все так в духовном, как бывает в телесном. Кто был Моисей? Пророк, законодатель, Боговидец. А кто был Иофор? Священник неизвестнаго богослужения, не принадлежащий к избранному Богом народу, едва утвердившийся в истинном богопознании чрез Моисея. Ныне, говорит, уведех, яко велик Господь паче всех богов (Исx. XVIII. 11). Думаете ли; что этот Иофор способен подать помощь этому Моисею? Но Иофор увидел Моисея обремененным распрями народа, почувствовал к нему сострадание, и не поколебался предложить ему помощь, и действительно помог, присоветовав учредить разделение и постепенность судов. Сей пример для того, думаю, показан в слове Божием, чтобы, с одной стороны, мнящиеся быть премудры и духовны не унижали пред собою простых и несовершенных, а с другой, и чувствующие себя далекими от совершенства духовнаго, мыслию о своем несовершенстве не охлаждали себя в усердии подавать ближним духовную помощь, по силе и разумению.
Скажут еще, что телесную милость делать удобно потому, что ея просят не только нуждающиеся, но часто и не нуждающиеся, а духовную трудно, потому что имеющие в ней нужду не только большею частию не просят ея, но часто и предлагаемую отвергают и даже оскорбляют подающих. Должно признаться, что это затруднение велико. Но вспомним, что, когда Апостолы хотели подать миру великую духовную милостыню – христианскую веру и нравственность, он не только не просил ея, но и предлагаемую не хотел принять, и озлобился на предлагающих. Однако их вера, любовь, терпение, молитва сделали, наконец, то, что мир принял великую милостыню, и спасен. Что Апостолам дано было сделать для миллионов душ, для веков, для вселенной: того, хотя часть некую, хотя для одной бедствующей души сделать, верно, поможет благодать Божия всякому верному и братолюбивому чаду Апостольской Церкви.
Братие, аще кто в вас заблудит от пути истины, и обратит кто его: да весть, яко обративый грешника от заблуждения пути его спасет душу от смерти и покрыет множество грехов, и ближняго, и своих (Иак. V. 19. 20). В сих словах Апостол Иаков предлагает вам и подвиг, и надежду в нем успеха, и награду. Аминь.
(Говорено декабря 9; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1861 г. )
<1846 год>
Человецы бо большим кленутся, и всякому их прекословию кончина во извещение клятва есть. Евр. VI. 16.
Кто приступает к важному делу, тому полезно предварительно размыслить о нем, хотя бы оно и не казалось незнакомым; потому что невнимание может произвести так же неблагоприятныя последствия, как и незнание.
Вы, благородные мужи, приступаете к важному делу, – к произнесению пред Богом клятвы в том, что употребите благоразсуждение и безпристрастие в избрании достойных в различныя должности начальствования и суда. Итак войдите, или допустите ввести вас, в некоторое размышление о том, к чему приступаете.
Клятва, или присяга, есть именем Божиим утвержденное удостоверение о чистой истине объявляемаго о верном исполнении обещаемаго.
Апостол сказал о клятве несколько неопределенно: человецы большим кленутся, то есть, клянутся тем, что выше и важнее человека. Вероятно, при сем имел он в виду обычай своего времени клясться не только именем Божиим, но также небом и землею, храмом и олтарем. Но все сии виды клятвы, по изъяснению самого Христа Спасителя, имеют одно истинное значение, по которому прямо или не прямо относятся к Богу, и в Нем и Его имени имеют свою силу и важность. Иже кленется церковию, кленется ею, и Живущим в ней: и кленыйся небесем, кленется престолом Божиим, и Седящим на нем (Матф. ХХIII. 21. 22).
Но как дерзаем мы в наших уверениях и обещаниях употреблять святое и страшное имя Божие? Позволительно ли сие дерзновение? В каких случаях оно позволительно? Разрешение всех сих вопросов можно найдти в одном Апостольском изречении: всякому прекословию кончина во извещение клятва есть, то есть, клятва есть окончательное, крайнее средство удостоверения во всяком случае, когда нужно прекратить прекословие, или устранить сомнение.
Посему, если прекословие или сомнение, встречающееся в сношениях между людьми, не так важно, чтобы требовало усиленных мер для устранения онаго; или, если для сего есть простыя и ближайшия средства, находимыя в свойствах и обстоятельствах дел и
отношений; если можно довольствоваться и не полным удостоверением, без большаго вреда, особенно общественнаго: в таких случаях и обыкновенное благоразумие не присоветует прибегать к крайнему средству удостоверений, и благочестивое чувство не должно позволить клятвы именем Божиим. Хочешь, например, чтобы верили твоему слову в разговоре, твоему обещанию в общежитии; во множестве случаев сего рода, большею частию маловажных, прибегать к клятве было бы сколько дерзновенно, столько же и излишно. Для той степени удостоверения, какая здесь нужна, есть простыя ближайшия средства. Говори всегда правду с точностию и без уклончивости: и твоему простому слову будут верить, как клятве. Не давай обещаний, в удобоисполнимости которых не уверен, а данныя обещания исполняй неизменно: и твоему простому обещанию будут верить, как клятве. К таким-то случаям относятся – и древняя заповедь: не приемли имене Господа Бога твоего всуе (Исх. XX. 7), и заповедь Христова: не клятися всяко (Матф. V. 34), и увещание Апостола: не кленитеся ни небом, ни землею, ни иною коею клятвою: буди же вам еже ей, ей, и еже ни, ни: да не в лицемерие впадете (Иак. V. 12).
Но есть другаго рода случаи, в которых для устранения сомнения и для достижения удостоверения обыкновенныя средства недостаточны; а недостижение удостоверения сопровождалось бы крайним вредом не только частным, но и общественным. Отсюда происходит необходимость, а от необходимости обязанность, с крайним усилием достигать кончины во извещение, прибегать к крайнему средству удостоверения, какое только возможно.
Государь и государство требуют от подданных верности вообще, и в особенных служениях, должностях и поручениях. В сей верности необходимо нужно твердое удостоверение: потому что без сего не был бы обезпечен общественный порядок, и даже не было бы общественной безопасности. Чем же обезпечить верность? Законами? – Но чтобы законы имели полную силу и действие, для сего нужна строгая верность в их употреблении. Следственно предложенный вопрос здесь не разрешается, а только получает особенный вид: чем обезпечить верность в употреблении законов? Итак чем же? Не честностию ли, предварительно познаваемою? Для сего удобнее находить время и способы в необширном кругу частных сношений, нежели в необъятном пространстве государственных отношений. Власть употребляет ближайшия и важнейшия свои орудия, без сомнения, с предварительным испытанием и дознанием, поколику достигает и проницает человеческий ограниченный взор: но можно ли испытанием и дознанием решительно определить честность каждаго из тысяч и тем людей, прежде употребления их, как орудий государства? Опять возвращается вопрос: чем обезпечить верность? Не честным ли словом? Честное слово можно принять обезпечением только из уст человека дознанной честности: а где предварительное полное дознание честности неудобоисполнимо, там не обезпечивает слово, которое само себя провозглашает честным. Кто не знает, что, так называемое, честное слово дают и те, которые не обезпечили его исполнения для самих себя, и даже не думают о его исполнении? Чем же обезпечить верность? Не страхом ли наказаний? Как неприятно было бы, если б и было возможно, основать общее спокойствие на одном общем страхе! Но это и не возможно; потому что могут быть нарушения верности, которых человеческая проницательность не может открыть, и правосудие человеческое не может преследовать. Страх наказания нужен и полезен для обуздания склонных к преступлениям: но не достаточен для образования качества верноподданных. Таким образом неудовлетворительность более близких и обыкновенных средств к обезпечению верности приводит к крайнему средству, к запечатлению обещаемой верности великим и страшным именем Божиим, дабы каждый так уважал верность, как благоговеет пред Богом; дабы тот, кто вздумал бы дерзновенно коснуться своего обещания, неизбежно встретился с именем Божиим, которое не есть
только произносимый звук, но призываемая сила Божия, проницающая души, испытующая сердца, благословляющая верных и карающая неверных.
Что сия кончина во извещение, сие крайнее средство удостоверения между человеками не есть просто человеческое учреждение, что клятва не есть только изобретение народоправительственнаго искусства, что сию опору земнаго царства приемлет, утверждает и освящает само небесное царствие, сие не трудно усмотреть из того, что клянется и сам Бог. Мною самем кляхся, глаголет Господь (Быт. XXII. 16) Аврааму. И Апостол изъясняет сие слово Господне точно, как образец Божией клятвы. Аврааму обетовая Бог, понеже ни единем имяше большим клятися, клятся Собою (Евр. VI. 13). Нет сомнения, что по снисхождению Бог дает здесь Своему обетованию образ человеческаго удостоверения: но также нет сомнения и в том, что Бог приемлет в Свои руки только те из земных орудий, которыя чисты и достойны неба.
Клятва именем Божиим в верном прохождении общественнаго служения, или в верном исполнении общественнаго дела, нужна как для удостоверения власти и общества, так и для утверждения самого обязывающагося верностию. Верность не требует ли часто не только самоотвержения, но и самопожертвования? Не встречается ли с искушениями, иногда с грубыми, которыя однако не всегда столь же легко отразить, как легко приметить, иногда с тонкими, в которых можно запутаться почти неприметно? Самонадеянный положится в сем на себя: но едва ли сделает исключение из пророческаго суждения, что всяк человек ложь (Псал. CXV. 2), то есть, вне помощи Божией. А имеющий более самопознания не успокоился бы от сомнения сам о себе, если бы не прибегнул к Богу, и не утвердил в Нем своей надежды. Господи, верный в словесех Своих, и преподобный во всех делех Своих (Псал. CXLIV. 13)! Благослови верность моего слова и преподобие моего дела. Являй мне истину и правду; даруй мне готовность к самопожертвованию за них, твердость, чтобы устоять против приражений сильной неправды, прозорливость, чтобы не запутаться в сетях хитрости или пристрастия. – Так свойственно говорить сердцу человека, искренно желающаго сохранить верность в служении или деле общественном: так и предписанный законом от дней предков наших образец присяги повелевает говорить: Господь Бог душевно и телесно мне да поможет!
Да удалится от нас помысл неверности клятве! Но чтобы он вернее был удален, поражайте его, как стрелою, грозным словом Божиим: не очистит Господь приемлющаго имя Eгo всуе (Исх. XX. 7). Если не очистит Господь приемлющаго имя Его всуе, напрасно, легкомысленно, без нужды: то чего должен ожидать тот, кто, давая клятву пред Богом, употребил бы имя Божие неблагонамеренно, святотатственно, чтобы его святостию покрыть нечистоту своей неверности? Пoгyбиши вся глаголющия лжу (Псал. V. 7): но не прежде ли прочих погубиши, Господи, глаголющия лжу пред именем Твоим и пред лицем Твоим, лжущих, как Анания и Сапфира, не человеком, но Тебе Богу? Когда Апостол Петр обличил Ананию сими точно словами: не человеком солгал ecu, но Богу; слышав Анания словеса сия, пад издше; а потом и Сапфира, после подобнаго обличения, паде абие пред ногама его, и издше (Деян. V. 4. 5. 10). Сей пример, и многие примеры вне священной истории, показывают, что ложь пред именем Божиим и пред лицем Божиим, ложь клятвопреступная, как бы в нетерпение приводит небесное Правосудие, и привлекает грозные и внезапные удары судьбы.
К сим размышлениям о важности клятвы, надеюсь, и без моего содействия присоедините размышление о важности дела, для котораго даете клятву. От тех, которых изберете, будет зависеть не малая доля общественнаго порядка, спокойствие многих, спокойствие собственно зависящих от вас и врученных вашему попечению, а иногда, может быть, даже спокойствие некоторых из вас, и поддержание достоинства вашего возвышеннаго сословия.
Избирайте так, чтобы не упрекать потом себя, чтобы не прогневать Бога. Найдите достоинство, если оно скрывается; умейте привлечь, если оно уклоняется. Напротив того, поставьте преграду домогательству недостоинства. Не поставьте себя ниже недостойных, допущением их перехитрить ваше действование. Оправдайте щедрую к вам доверенность к самодержавной Власти. Чистота намерения и действования да привлечет благословение Божие на избирателей, и на избрание, и на избираемых, и на последствия избрания. Аминь.
(Напечатана в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1848 г.)
<1847 год>
Господи Боже Вседержителю, Словом Твоим утвердивый небеса и Духом уст Твоих всю силу их, положивый светила на тверди небесней в знамения, и во времена, и во дни, и в лета, и бытие видимых созданий Твоих в круги времен заключивый, благословивый начатки времен, и числа исполнения их освятивый! Ты, Господи, усты Пророка Твоего Моисея, первым в месяцех лета нарекл ecи месяц, в оньже агнцем избавительныя пасхи спасительное таинство Агнца закланнаго прежде сложения мира, Господа нашего Ииcyca Христа, предобразил еси людем Твоим Израилю. Ты, в древнем законе Твоем, в предел седмицы дней и седмицы седмиц, праздники Твоя, в память благодеяний Твоих, поставил еси; и исполнение седмицы лет и седмицы седмилетий, во обновление памяти судеб Твоих, летом оставления венчал ecи, со благословением безтруднаго изобилия. Се ныне Твой новый Израиль, от древняго образа к новоявленней истине прешед, первый в месяцех, и новое лето начинает от явления во яслех, вифлеемских Агнца, вземлющаго грехи мира, Господа нашего Иисуса Христа, и от начатия Его всеспасительныя крестныя жертвы, в страдательном пролиянии крове Обрезания. Царствующий же град сей не месяца токмо и лета начало пред собою ныне зрит, и не седмицы дней токмо и лет исчисляет, но, седмь протекших над ним веков помянув, судьбам Твоим чудится, и в помышлении о судьбах осьмаго своего века, пред лицем Твоим, Царю веков, благоговеет. Исповедуем милости Твоя древния, и о настоящих благодарим, и о будущих молим. Славим Твое благодатное избрание, и богатый о нас Промысл, яко малую некогда весь во град велий возрастил еси; и, прежде сбытия, еже славну быти граду сему во всех градех российских, и взыти рукам его на плещи враг его, и прославитися Тебе в нем, угодником Твоим святителем Петром предвозвестил еси; таже и приносимый престол Православия зде утвердил еси, и корень Единодержавия всероссийскаго зде насадил еси, и престол Царства возвысил еси, и угасшему светильнику царскаго рода отселе с вящшею светлостию возсияти даровал ecи, и святым Твоим зде пожити и во благоухании святыни почити благоволил еси, ихже молитвами овогда убо, аки адамантовою стеною, от
напастей ограждал еси град сей, овогда же и бедствующий вскоре избавлял еси, и во дни наши, мневшийся погибнути, от пепела и разрушения еси возставил, и новым благолепием украсил, и обилием исполнил. Отче щедрот и Господи милости! Призри благосердием на сие благодарственное исповедание наше, и не отстави милости Твоея от нас. Благослови венец новаго лета благостию Твоею: и венец седми веков, иже на версе царствующаго сего града, и во осмем да не увядает. Обнови и умножи благословения Твои на превознесенном Тобою рабе Твоем Благочестивейшем Самодержавнейшем Великом Государе Нашем Императоре Николае Павловиче, и на державном Его роде. Долгоденствие и благоденствие, и в делах царствия и во всех добродетелех преуспеяние Им даруй. Сохрани Церковь Твою святую неколеблему на основании Твоего Божественнаго слова, на камени Апостольския веры, и никоеже дерзновенное своемудрие человеческое да не прикоснется кивоту Божию. Реки, Господи, мир на люди Твоя, и на обращающия сердца к Тебе. Да будет близ боящихся Тебе спасение Твое, вселити славу в землю нашу. Милость и истина в ней да сретаются, и правда и мир да лобызаются. Не предаждь нас, призрети в суеты и неистовления ложная, но да призрим на вся заповеди Твоя, и не постыдимся. Даруй нам благодать и благую ревность, да Твоего вечнаго царствия и правды его, прежде и паче всего, ищем, яко да и благая временному житию потребная вся приложатся нам, предстательствующими и покровительствующими молитвами Преблагословенныя Приснодевы Богородицы и Святителей Петра, Алексия, Ионы и Филиппа, с нимиже во общении веры Тебе Единому Триипостасному Богу, Безначальному Отцу и Собезначальному Сыну и Соприсносущному Святому Духу, приносим подобающее благодарение, и поклонение, и славу, во веки веков.
(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, февраля 12; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1848 г.)
<1847 год>
Блажени плачущии ныне: яко возсмеетеся. Лук. VI. 21.
Образ поста, и при осторожности против фарисейскаго лицемернаго помрачения лиц, естественно несколько суровый и печальный, довольно просветляется у нас ныне радостию праздничною, и это по уставу святыя Церкви. Но ныне же, и по тому же уставу, оглашены мы словом Евангельским, располагающим к плачу: Блажени плачущии ныне.
Что же должно нам делать? Радоваться, или плакать? Подумала ли Матерь, чего желает она от своих чад? – Без сомнения, подумала, и знает, чего желает. Будьте внимательны: и без большаго труда усмотрите, как духовная радость свободно входит в область печали, и опять, когда нужно, уступает место справедливой печали.
Память праведника, святителя и чудотворца Алексия, мы совершаем. Но священная притча учит, что память праведных должна быть с похвалами (Притч. X. 7). А другая
притча сказует, что похваляемым праведным, возвеселятся людие (XXIX. 2). Из сего, людие православнии, видите, как можно нам ныне радоваться. Для сего довольно привести на память житие Святителя Алексия, подвиги его, добродетели, благодеяния. Доброе само в себе заключает похвалу, и само собою радует.
Посмотрите мысленно на отрока Елевферия, которому суждено было в последствии времени сделаться Святителем Алексием. Из детских забав он избирает для себя умную, чистую, и, может быть, не безполезную. Ставит сеть, и хочет ловить птиц. Но Тот, без воли Котораго и врабий не падает на землю, не посылает ловитвы: потому что хощет не утешить Елевферия детским утешением, а отсечь у него склонность к забавам, и готовить его к важным занятиям. Ловца земнаго самого хощет уловить Ловец небесный. Утомленный ожиданием ловитвы, отрок дремлет: и, в минуту сего безмолвия внешних чувств, Ангел отверзает у него внутренний слух, и говорит его душе: Алексие! что всуе трудишися! Будеши человеки ловящ. Потрясенная душа пробуждает тело. Елевферий не знает, чей это глас, чье это имя, что значит предсказание о ловитве человеков: но тем не менее, небесное семя глубоко всеялось в его душу, и начало прозябать. Он оставил птицеловство и все другия забавы; сделался молчалив, и казался печальным, потому что не был разсеян, и не занимался внешним; воспоминание таинственнаго гласа влекло его к внутреннему и невидимому. Чрез три года он решительно предался сему влечению, отрекся от мира, и, при вступлении в монашество в Богоявленском монастыре, получил имя Алексия, преднареченное в сновидении.
Это ранняя заря духовной жизни святаго Алексия: но не довольно ли уже она светла и приятна? Пятнадцатилетний отрок отрекается от утех юности, сын болярина – от блеска знатности, крестник Князя, чаемаго владетеля Москвы, от видов на большую еще знатность; решается жить только для Бога и для души; заключает себя в монастырскую жизнь, – надеюсь, не станете спорить, если скажу: – более строгую за пять сот лет пред сим, нежели в наше время. Посмотрите, старцы, на отрока: и не только порадуйтесь о нем, но и поучитесь от него. Хорошо было бы, если бы на него умели, как должно, посмотреть и некоторые дети боляр, по крайней мере для того, чтобы не почитать себя очень любомудрыми и очень возвышенно мыслящими, когда они, поспешно вышед из училища, не столько стремятся к подвигам и пользам Отечества, сколько преследуют призраки почестей, или кружатся в вихре суеты и роскоши.
Посмотрим далее на Алексия, монашествующаго. Надобно ли говорить о его подвигах, собственно монашеских? Понятно само собою, что пренебрегший так много приятнаго в мире, возложив руку на рало, уже не озирался вспять; не искал, как иные ныне, под наименованием подвижничества, только покойной и обезпеченной жизни; от протяженных богослужений и молитв не усекал по частице для своей лености; не смотрел одним оком в церковь, а другим за ограду Обители; не ценил собственности после обетов нестяжания; не вмешивал своей воли в дела послушания. Укажу на особенный подвиг, который один достаточен, чтобы показать Алексия светильником необыкновенно светлым не только для своего века, но и для многих веков. В веке, не представлявшем ни довольно пособий, ни довольно поощрения к усиленному учению он имел ревность, и нашел способы, достаточно научиться греческому языку: и для чего? – для того, чтобы приобрести более ясное и точное разумение священных книг Новаго Завета, на их первоначальном Апостольском языке. И не довольствуясь сим приобретением для себя, он возжелал еще разделить оное с единоверными и единоплеменными. Сличил славенский перевод новозаветных книг с греческим подлинником, и, очистив от несовершенств и погрешностей, внесенных в него неискусными переписчиками, собственною рукою написал оный в книге, которая хранится и до ныне в сей, от него созданной Обители, как одно из безценных от него наследий.
Кому любезна Божественная истина и чистая слава Церкви, тот всегда с утешением взирать будет на сей богословский подвиг святаго Алексия. Как чисто сияет в оном Православие, которое всегда обращалось и обращается к священному Писанию, яко к вечному и для всех открытому источнику Божественной истины! В каком благоприятном свете представляет он достоинство российскаго духовенства в четвертом надесять христианском веке, который нигде не блистал просвещением! Какое подтвердительное свидетельство дает он действованию российскаго священноначалия в последовавшие веки, в исправлении поврежденных славенских рукописей священных и церковных книг по греческим подлинникам! Как ясно обличает неправое мудрование тех любителей мнимой старины, у которых любовь к старине превратилась в благоговение к старинным ошибкам, и которые исправление описки стариннаго писца почитают преступлением, и даже повреждением веры!
Наконец, воззрим на Алексия, как на Святителя, и святаго. Добродетельное житие и мудрость его побудили Всероссийскаго Митрополита Феогноста взять его в митрополитский дом, и вверить ему церковные суды. Двенадцать лет был он удержан в сем служении, не без особеннаго устроения Провидения, чтобы в болезнующих членах ближе узнал состояние и потребности всего тела Церкви, которое потом должен был хранить и врачевать. После сего приготовления, тем же Митрополитом Феогностом поставлен святый Алексий Епископом граду Владимиру, а чрез четыре года, им же, со всем освященным Собором, и с Советом Великаго Князя Симеона, избирается на престол Всероссийской Митрополии. Избрание несколько необычайное, при жизни митрополита сего престола, и им самим: но это было как бы по предведению, чтобы предупредить и не допустить не избранных искателей сего престола, каковыми действительно вскоре явились Феодорит и Роман. С сего времени святый Алексий решительно является Богоизбранным, Богохранимым и Богоправимым Ангелом Церкви Всероссийския.
Он путешествует в Константинополь, и получает патриаршее благословение и утверждение. Встретив потом в Poccии соперника, вновь путешествует в Константинополь, чтобы отдать себя и его на суд Патриарха, и вновь получает утверждение на кафедре всероссийской: а два не избранные искатели ея исчезают. В последнем из сих путешествий он подвергается опасности на море: но, дав с молитвою обет, по избавлении, создать обитель монашествующих, невредим достигает берега и отечества; и монастырь Андроников стоит доныне памятником услышанной молитвы и оправданнаго обета.
Вскоре оказалось, что всеблагий Бог, спасая святаго Алексия от опасности, сберегал спасительное орудие для охранения Церкви и Державы Российской, и для славы Своего имени даже за пределами Церкви. Царь Орды, которой сила в те времена тяготела над Россиею, чрез посла требовал, чтобы Алексий пришел в Орду, и исцелил царицу, ослепшую и беснуемую. Джанибек требовал того, чтo не во власти человеческой: но, не понимая сего, в случае неисполнения требования, без сомнения, готов был прийдти в ярость, опасную и для Святителя, и для Церкви, и для Poccии. Беды являют великих и святых: так было и в сем случае. Алексий явил великий дух, – потому что не уклонился от опаснаго путешествия; крепкую веру, – потому что не отказался от молитвы о чудесном исцелении; глубокое смирение, – потому что, не полагаясь на себя, молился при гробе святителя Петра. Бог подкрепил его веру знамением: свеща у гроба Святителя Петра зажглась сама собою. Святитель Алексий идет в Орду, исцеляет царицу, и стяжавает удивление, почести, дары и безопасность Церкви и Poccии.
Совершившееся чудодействие поставило его так высоко во мнении всех, что, когда другой жесточайший царь Орды угрожал России опустошительным нашествием, Великий Князь
Иоанн не нашел для нея лучшей защиты, как Святителя Алексия: и сей, с новым самопожертвованием для блага общаго, идет в Орду, и хотя встречает затруднения, и много претерпевает, однако вновь возвращается со славою, принося Церкви безданность и мир Отечеству.
Помянух судьбы Твоя от века, Господи, и утешихся (Псал. CXVIII. 52), свазал зритель судеб Божиих в народе Божием. Не cиe ли должен чувствовать внимательный зритель Господних от века судеб над Poccиeю и Церковию Российскою? Как крепко у нас Церковь и Отечество друг друга обнимали и поддерживали! Как благодетельно было твердое единство священноначалия при недовершившемся еще единстве государственном! Как чудно, против тяготевшей над нами силы чуждаго невернаго народа, поставлена была духовная сила Церкви, чтобы несколько уменьшить и сдержать cию разрушительную тяжесть, доколе возрастут и созреют для ея отражения победоносныя государственныя силы! Поминай, православный сын России, с благодарением cии древния судьбы, и с упованием храни для грядущих времен силы, столь благотворныя во временах протекших, силу веры и любви к Отечеству, силу единодушия и готовой на всякое пожертвование любви к самодержавной власти.
Не могу следовать за святым Алексием по всему двадцатичетырехлетнему поприщу его святительствования в Москве. И вас утомить боюсь. Но встречаю нечто, чего не могу пройти без внимания. Есть одно начинание святителя Алексия, котораго он не привел к концу. Есть один спор, в котором он не одержал победы. Смотрю, дивлюсь, и радуюсь, хотя не понимаю. У чудотворца начинание, котораго он не может совершить? У Богомудраго спор, в котором он не одерживает победы? Необычайно; а точно так. Приближаясь к пределу своего земнаго поприща, святый Алексий желал найти себе святаго преемника. Святые видят святых: и таким образом святый Алексий видел святаго Сергия. Призвал его, и предложил ему свой престол. Но Сергий отрекся; и Алексий не настоял.
Чтo может быть святее начинания Святителя Алексия? Как же оно не совершилось? Как смиренный Сергий дерзнул воспрекословить Святителю, котораго глаголов слушал всегда, как Христовых? Как Святитель не решился преобороть игумена силою церковнаго и монашескаго закона послушания? Сколько бы мы ни умножали вопросов, ни святый Алексий, ни святый Сергий отвечать нам на них не будут. Для чего же нам сие показано? – Для того, чтобы до земли смирился наш гордый ум пред судьбами Божиими, которых и святые иногда не постигают, и пред самыми святыми, которых мы грешные часто ни видеть, ни понять не умеем; и чтобы благоговеющее сердце из глубины своей воззвало с псалмопевцем: дивен Бог во святых Своих (Псал. LXVII. 36).
Поистине, дивен Бог в тебе, святителю Алексие: дивен и в том, что пророчественно явил тебе в преподобном Сергии Свое избранное орудие, не только для твоего времени, но и для последующих времен; дивен и в том, что, не дав тебе преемника, тебе подобнаго, предоставил тебе, с некоторыми сопрестольниками твоими, безпреемственную власть в Церкви Своей. Ты безмолвствуешь: но паче слова проповедуешь благочестие, и защищаешь Православие. Покоишься видимо: но действуешь невидимо, данною тебе благодатною силою, очищая и укрепляя наши несовершенныя и немощныя молитвы, распространяя окрест себя духовное благоухание, успокоивающее, услаждающее, врачующее, питая таким образом стадо, и пася овец и пастырей. Твоему пастырству благодарение, что и ныне cии овцы твои любезно теснятся окрест тебя. Твоему благословению благодарение и за то, что и в первые дни сего поста храм твой наполнялся молящимися, как в торжественнейшие праздники. Твой это дар; а моя радость, и общая надежда спасения, хотя есть о чем и печалиться, и чего страшиться.
Радуясь о чтителях поста, могу ли безпечально смотреть на тех, которые не только не довольно чтут его, но как бы ругаются над ним своими поступками? На что была эта неуместная общественная веселость не в праздник? А в праздник, зачем похищено время у благоговения, и расточено на суету? На что эта невоздержность, это преобладание увеселений в преддверии поста? Тысячи христианскаго народа бегут по следам языческаго легкомыслия; и находятся люди, которые о делах легкомыслия, как о достопамятностях, повествуют с торжеством и похвалами. Для чего это многолюдство не напомнит себе, что постом несколько сот тысяч Ниневитян спаслись от близкой погибели; а весь первый мир, ядущий и пиющий, роскошествующий и веселящийся, поглощен потопом? Для чего и в пост некоторые не довольствуются, или и совсем не пользуются, умилительным сладкопением церковным, но идут слушать зрелищнаго певца и сладострастные звуки, или смотреть зрелища, не говорящия, правда, безстыдных речей слуху, но и не говорящия ничего назидательнаго глазу? Некоторые скорбящие о сем, подобно мне, говорят: для чего много снисходит сему Начальство? Мне кажется, я имею на сие удовлетворительный ответ. Начальство, как детям, снисходительно позволяет вам открытыя забавы, чтобы склонные к забавам, не имея открытых, не предались тайным, более безпорядочным и вредным. Но вы для чего всегда хотите оставаться детьми, в вашей склонности к забавам? Не ходите слушать страстнаго певца или смотреть обаятеля; дайте себе лучшия упражнения: неблаговременныя и недостойныя христианской мудрости зрелища закроются сами собою; обаятели разочаруются; пекущееся о благочестии и благонравии народа, Начальство будет довольно; и христианское общество явится в образе строгаго благонравия, достойном времен Апостольских. Доколе же сего нет: не станем, по крайней мере, льстить себе; не станем хвалить легкомыслие, как мудрость; признаем наше несовершенство; осудим нашу суетность; возскорбим и восплачем над нашим неочищенным от греха веселием. Поспешим сеять слезы покаяния, чтобы пожать радость спасения. Остережемся, чтобы, гоняясь слишком много и долго за суетным веселием, не впасть, наконец, в поздния и безполезныя слезы безнадежности. Последняя радости, мирской и чувственной, в плач приходят, говорит опытный Соломон (Притч. XIV. 13). Напротив того, блажени плачущии слезами умиления духовнаго, учит Господь Спаситель наш, Ему же слава со Отцем и Святым Духом во веки. Аминь.
(Говорено в Сергиевой Лaвре 5 июля; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1861 г.)
<1847 год>
Иже Христовы суть, плоть распяша со cтpacтьми и похотьми. Гал. V. 24.
Сие изречение Апостола Церковь имеет обычай провозглашать, когда творит память преподобных мужей, которых земная жизнь, как жизнь прославляемаго ныне преподобнаго Отца нашего Сергия, особенно явственно была ознаменована действиями распинания плоти со страстьми и похотьми. Премудро и полезно сие соединение учения с примером. Если вам необычайными кажутся действия умерщвления плоти в жизни Святаго: слово Апостольское показывает вам, что оне тем не менее правильны. Если в
слове Апостольском устрашает вас мысль об умерщвлении плоти: жизнь Святаго может вас успокоить, представляя сию мысль счастливо приведенною в действие.
Не легко сказать себе решительно: распну плоть. Но не легко решиться сказать и противное сему: не стану распинать плоти. От той или другой решимости зависит важное в судьбе нашей обстоятельство: быть или не быть Христовым. Иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми. Итак, если желаем быть Христовыми: то должны распять плоть. А если не хотим распять плоть: то не можем обещать себе, что будем Христовы. Если же не будем Христовы: то кому мы достанемся? В царствии небесном, конечно, не будет никого, кроме тех, иже Христовы суть, и следственно никого, кроме тех, которые плоть распяша, со страстьми и похотьми.
После сего размышления ни для кого из нас не должно казаться посторонним некоторое дознание, что значит распять плоть со страстьми и похотьми, и почему сие нужно, и как cиe может быть исполнено.
Плоть не то, что тело. Тело, с его естественными свойствами и действиями, создал Бог, и создал не для смерти. От нарушения заповеди Божией, от вкушения запрещеннаго плода, начинает быть известною плоть, которой жребий есть смерть. Апостол представляет плоть противящеюся духу, и объясняет ея сущность посредством ея действий и явлений. Он говорит: явлена суть дела плотская, яже суть прелюбодеяние, блуд, нечистота, студодеяние, идолослужение, чародеяния, вражды, рвения, завиды, ярости, разжжения, распри, соблазны, ереси, зависти, убийства, пиянства, безчинны кличи, и подобныя сим (Гал. V. 17. 19–21). Посему под наименованием плоти надлежит разуметь возбужденныя в человеке самолюбие и чувственность, оказывающия себя ложною жизнию в страстях и похотях, и в делах, страстями и похотями управляемых.
При сем понятии о плоти, мысль о распятии плоти не только начинает быть удобовразумительною, но и перестает быть страшною. Умертвить чувство злобы, убить расположение к убийству, очевидно, есть действие не разрушительное, а охранительное. Распять склоность к разврату, конечно, не есть мучение, но предохранение от состояния, духовно и вещественно мучительнаго, к которому скорее или медленнее ведет путь разврата. В сих действиях даже не представляется труднаго подвига: потому что и поврежденная природа человеческая вообще сохраняет столько доброты, чтобы отвращаться убийства и разврата, кроме исключительных случаев нисхождения в глубину зол.
Следует обратить особенное внимание на то, что слово Апостольское, в числе дел плоти, отчуждающих от наследия царствия Божия, полагает не только тяжкия преступления и низкие пороки, но и довольно обыкновенные между людьми безпорядки, как-то рвения, распри, безчинны кличи и подобная сим; – что оно осуждает на распятие не только страсти и похоти плоти, явныя и грубыя, но и самую плоть, то-есть, более тонкое и сокровенное начало страстей и похотей, углубленный в сердце человеческом корень греха, с трудом иногда обнаруживаемый, и еще с большим трудом исторгаемый. Здесь требуется подвиг, иногда не легкий, не кратковременный, болезненный, точно распинательный.
Высоко уважаемый на Западе подвижник, блаженный Иepoним, желая освободиться от страстей и похотей, оставил богатства, блеск и удовольствия Рима, удалился на Восток в пустыню, жил там в молитве и духовноученых занятиях, в посте и лишениях всякаго рода: и при всем том признавался, что еще представлялись ему нечистые образы плотской и страстной жизни, и нарушали чистоту ума и мир совести. «Сколько раз, – пишет он, – с тех пор, как я живу в пустыне, мне воображалось, будто я нахожусь еще среди увеселений
Рима! – Мое тело, прежде общаго разрушения человеческаго состава, было уже мертво: а мои страсти все еще кипели. Не зная, где найдти помощь, я повергался к стопам Ииcyca, омывал их слезами, и старался извести сию мятежную плоть, оставаясь по целым неделям без пищи. Помню, что нередко проводил я день и ночь, вопия непрестанно и бия себя в грудь, доколе, наконец, Бог, запрещающий буре, подавал тишину душе моей» (Ер. 22. ad Eustoch.). Вот опыт, конечно, не единственный в роде человеческом, а в разных видах и степенях, вероятно, и не редкий, который показывает, что для полнаго благоустроения очищения и мира души, требуется не просто покорение плоти духу, на которое она добровольно не соглашается, но, по учению истинной жизни, умерщвление плоти, – умерщвление, по ея противоборству, и по ея ложной жизни, глубоко внедрившейся в природу человеческую, более или менее болезненное и распинательное.
Впрочем указанный теперь опыт и естественно за ним следующее заключение не ту имеют силу, чтобы призывать всякаго в какую-нибудь древне-сирийскую или в древне- радонежскую пустыню, и обрекать неизбежно на тяжкия лишения. Оно есть особенное призвание, которое не требует всех, но между всеми тайно ищет некоторых словом Христовым: могий вместити да вместит (Матф. XIX. 12).
Всем же надлежит знать и всегда памятовать, что плоть, страсти и похоти суть часто ласковые, но всегда ненадежные и опасные друзья, или враги под личиною друзей; что, чем более удовлетворяете вы сих мнимых друзей, тем более усиливаете сих действительных врагов; что, чем более живет в вас плоть, тем менее в вас начатка той высшей жизни, с которою вы должны перейдти в небо; и напротив, если надобно, чтобы высшая, духовная, приготовительная для неба жизнь в вас возникала, возрастала, созревала, то для сего жизнь плоти должна уступать, умаляться, умирать. Ибо на всех изречен сей приговор Божественнаго слова: аще по плоти живете, имате умрети; аще ли духом деяния плотская умерщвляете, живи будете (Рим. VIII. 13).
Слова Апостола: аще ли духом деяния плотская умерщвляете, – дают причину полагать, что может быть не один способ умерщвления плоти, но что истинный способ есть умерщвлять ее – духом.
Странное дело, которое не излишне здесь заметить не к похвале язычества, но к постыждению плотоугодия между христианами! Мысль о потребности умерщвления плоти проникла даже в чувственное верование языческое. И жрецы Вааловы думали умерщвлять плоть, только не умели умерщвлять ее духом, но крояхуся по обычаю своему ножами, и мнози бишася бичми, до пролития крове своея (3 Цap. XVIII. 28).
Нам, xpиcтиaнe, повелевается умерщвлять плоть не карательными орудиями, не мучением или уродованием создания Божия, не повреждением орудия души, но духом, то есть, духовным законом, духовными разсуждениями, духовными правилами, духовным воззрением на образ жития и распятия Христова, и силою, почерпаемою из сих живых источников.
Плоть хочет веселиться, разсыпаться в смехе, даже, может быть, скакать и произносить или с удовольствием слушать безчинны кличи, и подобная сим: порази ее ударами не ножа или бича, но духовнаго слова: – горе смеющимся: – блажени плачущии ныне (Лук. VI. 25, 21), – и yмерь веселие невинное, и убей веселие греховное.
Плоть раздражается на оскорбившаго, и порывается на взаимное оскорбление: свяжи ее не узами вервяными или железными, но узами духовнаго разсуждения, и страха Божия: – гнев мужа правды Божия не соделовает (Иак. I. 20); – всяк ненавидяй брата своего
человекоубийца есть (1 Иoaн. III. 15); – иже речет: уроде, повинен есть геенне огненней (Матф. V. 22).
Плоть, не довольствуясь необходимым, жаждет приятнаго, ищет наслаждения, и готова поставить оное целию жизни: укажи ей иный предмет и цель, – крест, водруженный на Голгофе для того, чтобы лишениями и страданиями очистить землю от нечистых наслаждений; жажду приятнаго угаси жаждою голгофскою; в сладости земныя положи оцет и желчь, поднесенныя распятому Господу; и с помощию орудий Его страдания, не вещественно употребляемых, но духовно созерцаемых, распни любосластие, роскошь и негу простотою, умеренностию, воздержанием, постом, трудами.
Плоть, благовидно удерживаемая от дел, и плотскими людьми осуждаемых, не перестает иногда при сем тайно раждать и питать нечистые помыслы и желания. Не пренебрегай злых исчадий злой матери потому, что они малы и наружно неприметны. Поспешай обратить против них, и в разуме духовном самым делом исполнить пророческое заклинание: дщи Вавилоня окаянная, блажен, иже имет и разбиет младенцы твоя о камень (Пс. CXXXVI. 8, 9). Вавилон духовно значит мир греховный, грехом пленяющий и порабощающий. Дщерь Вавилона есть плоть, воспитанная суетою и прелестию миpa. Младенцы ея суть нечистые помыслы и греховныя желания. Камень есть Христос. Блажен ты, если не медлишь, силою веры, молитвы и самоотвержения, повергать пред сим Камнем, и разбивать сих младенцев, как скоро найдешь их. Ибо, если умедлишь: то не льзя не опасаться, что они выростут, обратятся в исполинов, и удержат тебя, или вновь сделают пленником Вавилона.
Так, и подобным сему образом, да умерщвляем, братия, дела плотская духом, и да распинаем плоть со страстьми и похотьми, да будем Христовы, да живет в нас Христос, и мы, наконец, будем жить в Нем и в Его вечной со Отцем и Святым Духом славе. Аминь.
(Говорено Июля 8; напечатано отдельно и в Собр. 1861 г.)
<1847 год>
Братие святая, звания небеснаго причастницы, разумейте Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Христа. Евр. III. 1.
Вот приветствие и поучение Святаго Апостола Павла, в его послании ко Евреем, слышанное нами в нынешнем церковном чтении.
Но прежде, нежели займу внимание ваше сим Апостольским приветствием и поучением, – возвеличите Господа со мною, и вознесем имя Его вкупе (Псал. XXXIII. 4.)! Скажем со
Апостолом же Павлом: благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец щедрот и Бог всякия утехи (2 Кор. I. 3)! Не Его ли щедротами храм сей создан и благоукрашен? Не Его ли благодатию освящен? Не Его ли то утешениe, что даровано нам ныне, в торжественных молитвах, соутешитися в вас верою общею, вашею же и моею (Рим. I. 12)?
Воспоминая и о щедротах братий, споспешествовавших созданию и благоустроению сего храма, благодарю плодоносящих и добродеющих во святем и всечестнем храме сем, и благодарю за них Бога, и призываю им, во-первых, всякое благословение духовное в небесных о Христе (Ефес. I. 3), а за тем и земныя благословения на потребу жизни временной. Но вместе с сим приглашаю, как их, так и всех, и над собственною вашею Богоугодною щедростию признавать Божии щедроты. Что значат намерения человеческия, без благословения Божия? Что значат действия человеческия, без помощи и споспешествования Божия? Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии (Псал. CXXVI. 1), говорит прозорливый наблюдатель путей Божиих. После щедрых царских и всенародных приношений на созидание храма, Царь Давид со смиренною радостию исповедуется пред Богом: кто аз есмь, и кто людие мои, яко возмогохом сия Тебе благовольне обещати? Твоя бо суть вся, и от Твоих дахом Тебе (1 Парал. XXIX. 14). И если, по слову Господа, блаженнее есть паче даяти, нежели приимати (Деян. XX. 35); если по сему дающий ближнему потребное имеет в сем некоторое блаженство: то помысли, колико большее блаженство дарует тебе Бог, когда провидением Своим устрояет тебе возможность, и благодатию Своею вдыхает тебе усердие, дать от твоего достояния нечто Ему Самому и святому храму Его! Не льсти себе мыслию о твоей силе, или превосходстве, или добродетели: но с Давидом радостно и смиренно исповедуйся пред Богом: кто аз есмь? Твоя бо суть вся, и от Твоих дахом Тебе.
Обращаюсь к Апостольскому приветствию и поучению.
Бpamиe святая. Кого это зовет Святый Павел, так любезно и вместе так почтительно? Поверите ли, что вас? Или скажете, что Апостол Павел никогда вас не видал, с вами не беседовал и писем к вам не писал? Правда, Св. Павел к Евреям, уверовавшим во Христа, обращался первоначально, когда писал приведенныя нами слова. Но Бог поставил его Апостолом не для одних Евреев, а для всех народов, и для всех времен, и для всех Церквей Христовых, как и сам он говорит о себе: Еллином же и Варваром, мудрым же и неразумным должен есмь (Рим. I. 14); то есть, должен проповедывать спасительное учение всем народам, и всякаго рода и звания людям. Посему, когда он обращался с словом учения к христианам из Евреев, тогда действовавший в нем Дух Святый простирал чрез него слово учения и ко всем христианам всех народов, всех времен, всех Церквей, следственно и к вам. Итак нет сомнения, что в числе прочих и вас зовет Апостол любезным наименованием бpamий и высоким наименованием святых.
Если скажем, что мы ни того, ни другаго наименования недостойны: то скажем правду. Много милости было бы, если бы Св. Павел назвал нас детьми, как назвал христиан Галатийских, когда писал к ним: чадца моя, ими же паки болезную, дондеже вообразится Xpиcmoc в вас (Галат. IV. 19). Смеем ли считаться братьями Апостолу? Дерзнем ли назваться святыми, когда, по слову другаго Апостола, аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем, и истины несть в нас (1 Иoaн. I. 8)? Можно думать, что Св. Павел предусмотрел cии недоумения; и, чтобы устранить их, к своему воззванию: братия святая, присовокупил другое истолковательное: звания небеснаго причастницы. Званием небесным называет он Божие призвание человеков во Христе к небесному вечному блаженству. Причастниками сего звания делаемся мы чрез веру во Христа и святое крещение. Поелику все верующие во Христа суть чада Божии, как сказует Св. Иоанн
Богослов: елицы прияша егo, даде им область чадом Божиим быти, верующим во имя Его (Иoaн. I. 12.): то понятно и достоверно, что все верующие, или иначе, все причастники небеснаго звания, все христиане, от перваго до последняго, суть братия, не по плоти, не по благодати, не по земному, но по небесному родству, как чада Отца небеснаго, как дети Матери Церкви. Поелику все приявшие христианское крещение в церкви, прияли в оном очищение от грехов, и освящение, по реченному: Xpиcmoc возлюби Церковь, и Себе предаде за ню, да освятит ю, очистив банею водною в глаголе (Еф. V. 25. 26): то достойно приятия и то, что все мы, верующие, крестившиеся, звания небеснаго причастники, по силе веры, по дару благодати, по действию крещения, должны быть братия святая.
Некраток был я в разсмотрении Апостолова приветствия, не только для того, чтобы вы могли оное правильно уразуметь, и приложить к себе, но и для того, чтобы вы догадались, как в самом приветствии подается уже нам и наставление.
Великий Апостол, исполненный Духа Святаго, еще ходя по земли достигавший до третияго неба, нисходит, приближается к нам, дружится и роднится с нами, ласкает и величает нас наименованиями братий, святых, участников одного с ним звания небеснаго. Подобно и другие Апостолы называют нас, то братиями (Иак. II. 1), то возлюбленными (1 Иоан. IV. 1). Братиями готовы назвать нас и Пророки, и Мученики, все Святые, только бы мы не отвергли сего родства нашими делами. Мало сего. Апостол уверяет, что и Сам Единородный Сын Божий не стыдится братию нарицати (Евр. II. 11) нас. Что же мы? Не ужели будем нечувствительны к толикой благости, к толикому снисхождению, к толикой почести, к толикой любви? Не ужели не потщимся твердо стать в чине, в который нас уже возводят? Если мы и недостойны сего: не ужели захотим и оставаться недостойными, когда нас уже удостоивают? Не ужели не поревнуем о святости, которую нам уже усвояют, потому что ея залог и начаток нам дарован в крещении? Не будем так неблагодарны, так не разсудительны, так не благонамеренны против самих себя. Братия святых! Не будем рабами греха. Очистим себе om всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в cmpacе Божии (2 Кор. VII. 1). Причастники небеснаго звания! Будем внимательны к сему званию, и неленостно последуем оному, путем закона Божия, путем учения Евангельскаго и Апостольскаго, путем примера Святых.
На сей раз имеем от Апостола учение краткое, но много вразумляющее, и существенно нужное ко спасению. Разумейте Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Xpиcma.
Что значит разуметь Иисуса Христа? Значит ли просто знать, начинательно, или только по имени? – Но нужно ли было Апостолу говорить о сем, когда мы потому только и делаемся, и называемся христианами, что имеем некоторое, хотя начинательное, познание о Иисусе Христе? Значит ли разуметь Иисуса Христа вполне и совершенно, подобно как знаем некоторые предметы естественные, или науки человеческия? – Но это не возможно, потому что Иисус Христос не только в Божественном существе Своем, но и в таинстве Своего вочеловечения непостижим. Посему должно полагать, что между сими крайностями учением Апостольским указуется нам нечто среднее; что мы должны деятельно упражняться и успевать в разумении Господа нашего Ииcyca Христа, не дерзая испытывать Его непостижимости, но и не довольствуясь знать Его только по имени, поверхностно, холодно. Итак разумейте Ииcyca Xpиста, Единороднаго Сына Божия, Единосущнаго Богу Отцу и Святому Духу, истиннаго Бога, всемогущаго, всеблагаго, всепремудраго: и питайте вашу веру животворною уверенностию, что Он, яко всемогущий, совершенно может, яко всеблагий, совершенно желает, яко всемудрый, имеет в готовности совершенныя средства, устроить нам и благо временное, и блаженство вечное. Разумейте Иисуса Христа, Сына человеческаго, восприявшаго на Себя не только
естество наше, но и немощи наши, искушеннаго по всяческим, по подобию нашему, разве греха (Евр. IV. 15): и утверждайте надежду вашу Апостольским разсуждением, что Он, в немже пострада, Сам искушен быв, может и нам искушаемым помощи (Евр. II. 18). Разумейте Иисуса Христа Богочеловека, в едином лице нераздельно и неслиянно совокупившаго естества Божеское и человеческое: и утешайтесь помышлением, что здесь сходятся края бездны, разделившей человека грешника от Бога, и первоначальное общение человека с Богом возставляется в большем прежняго совершенстве; что, чрез обоженное человечество Христово, и всему прочему человечеству подаются вся Божественныя силы, яже к животу и благочестию (2 Петр. I. 3), и вся привлекает к Себе Отец небесный во спасение, жизнь и славу; и не только утешайтесь помышлением о сем, но и отверзайте сердца ваши к приятию благодати и сил Божественных, и противоборствуйте влечениям земным, чтобы деятельно последовать влечению Отца небеснаго. Разумейте Иисуса Христа, Посланника исповедания нашего, Который без сравнения выше всех посланников Божиих, не только земных, каковы были Моисей и Пророки, но и небесных, каковы суть Ангелы, в служение посылаемые за хотящих наследовати cnacениe (Евр. I. 14); Который провозгласил Божественное исповедание Божества, открыл тайны, от века сокровенныя, и Ангелам недоведомыя, преподал совершеннейшее учение жизни и спасения: а такое разумение Посланника исповедания нашего должно расположить нас к тому, чтобы неуклонно держаться возвещеннаго Им исповедания веры, чтобы жаждущим слухом и алчущим сердцем принимать Его учение, чтобы не только слушать словеса Его, но и творить их. Разумейте Иисуса Христа Святителя исповедания нашего, великаго Архиерея не по чину Ааронову, временнаго, но по чину Мельхиседекову, вечнаго, Который принес Самаго Себя в жертву о гресех наших на жертвеннике креста, и сим единем приношением совершил всех во веки освящаемых (Евр. X. 14), но при том для каждаго из них, причастие той же спасительной жертвы устрояет и уготовляет повсеместно и ежедневно на таинственном олтаре; Который, прошел небеса, и там одесную Бога Отца, непрестанно ходатайствует о нас (Римл. VIII. 34), и оттоле послал и посылает Церкви Своей Духа Святаго, вся исполняющаго силою творческою, особенно же исполняющаго Церковь Христову силою благодатною. При таком разумении святительства Христова, должно быть понятно вам то чувство, которое в отношении к храму выражает церковная песнь: в храме стояще славы Твоея, на небеси стояти мним. Ибо церковь, как небо, исполнена Божественным. В ея молитвословиях Дух Святый ходатайствует о нас воздыханиями неизглаголанными (Римл. VIII. 26); в Евангелии глаголет к нам Христос; на олтаре Христос является в Своем теле и крови, с воспоминанием Его страданий, смерти и воскресения, и предлагает нам Божественную пищу; в таинстве крещения мы облекаемся во Христа; в таинстве миpoпомазания полагает печать Свою Дух Святый; в священноначалие и священство поставляет, и в нем действует, Дух Святый. Не останавливай твоих мыслей на видимом священнодействователе он, как и ты, человек, и, может быть, немощнейший, нежели ты: но Дух Святый, сошедший на Апостолов, особенным непрерывным преемством достиг до него, и чрез него действует; Святитель исповедания нашего Иисус Христос невидимо стоит над ним, и чрез него святительствует. Уважай и видимое в церкви, поелику оно проникнуто святым невидимым: пред невидимым же наипаче благоговей, как на небеси, как пред лицем Божиим.
О если бы все мы, братия, как должно, разумели Посланника и Святителя исповедания нашего Иисуса Христа! Тогда все мы с послушанием и единодушием исповедывали бы доброе исповедание Евангельское, Соборное, Отеческое, и не было бы тех, которые, оставив Евангелие, прилагаются в научения странна и различна, более учат и учатся учениям и заповедям человеческим, нежели учению Христову и заповедям Божиим, и преуспевают во вражде и злохулениях, а не в кротости и смирении Христовом, и не в любви ознаменовывающей истиннаго ученика Христова. Тогда все мы носили бы
спасительное имя Ииcyca Христа не только в устах, но наипаче в уме и в сердце; и Его Божественную силу опытно дознавали бы в нашей душе, и в нашей жизни: и тогда пришло ли бы кому на мысль заводить состязания и распри о звуках и письменах сего имени? Потому что, как сказует Апостол, не в словеси царство Божие, нo в силе (1 Кор. IV. 20). Тогда в священнослужителях и священнослужении все мы признавали бы видимое дело невидимаго Святителя исповедания нашего Ииcyca Христа, и следственно дело всегда святое, – дело вечнаго Архиерея, и следственно дело ни кем и никогда не разрушимое: и тогда возможно ли, чтобы кто дерзнул вознести хулу на святительство и священство Вселенской Церкви, и чрез отчуждение от него сам себя осудил на лишение освящения? Потому что, как сказует Святый Златоуст (на Посл. к Тим.), аще не действует сими, то-есть, иереями, Бог; то ниже баню крещения имаши, ниже тайнам причащаешися, ни благословения наслаждаешися, неси убо христианин.
Чтобы охранить себя от сих бедственных лишений, братия святая, звания небеснаго причастницы, разумейте Посланника и Святителя исповедания нашего Иucyca Христа; тщитесь приобрести внутреннее сердечное о нем познание чрез поучение Евангельское и Апостольское, чрез частое, и, поколику можно, непрестанное призывание Божественнаго имени Его, чрез очищение себя исполнением заповедей Его, чрез общение с Ним в Его святилище и в таинствах.
Храните себя от мнимых ревнителей исповедания, которых никто не послал, никто не посвятил, у которых нет ни святителя, ни святыни, ни святых, кроме однех имен (ибо святые с нами в церкви пребывают и почивают), которые не дверми входят, но прелазят инуде, тогда как, по слову Господню, только входяй дверми, пастырь есть овцам (Иоан. X. 1. 2).
Впрочем, и не сущих от двора сего, с любовию да призываем в спасительную ограду Христову, и о них, вместе с собою, помолимся, да достигнем вси в соединение веры и познания Сына Божия, в меру возраста исполнения Xpистова, да не бываем ктому младенцы, влающеся и скитающеся всяким ветром учения, истинствующе же в любви, да возрастим в Него всяческая, Иже есть глава Христос (Еф. IV. 13–15), Ему же слава со Отцом и Святым Духом во веки. Аминь.
(Говорено в Успенском Соборе 15 Авг.; напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1861 г.)
<1847 год>
Предста Царица одесную Тебе. – Вся слава Дщере Царевы внутрь. Псал. XLIV. 10. 14.
Кого это изображает Пророк такими необыкновенными чертами, в одном из самых высоких и таинственных псалмов, названном песнию о возлюбленном? – Хотя бы мы, для узнания сего, не имели инаго средства, как искать во всем роде человеческом лица, сходнаго с сим изображением: без многаго труда и без недоумения могли бы мы найдти
черты пророческаго изображения, несравненным светом сияющия в лице Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и Приснодевы Марии. Она дщерь Царева: именно, дщерь царя Давида и царствовавших по нем в Иерусалиме. Она имеет всю славу, какой только может достигнуть сотворенное существо: поелику есть Матерь Царя славы, Матерь Бога Сына, по сему безпримерному достоинству честнейшая Херувимов и славнейшая Серафимов. Но вся слава Ея внутрь: поелику состоит не во внешнем блеске и великолепии, но во внутренних совершенствах и добродетелях, и поелику Пресвятая Дева, во все житие Свое на земли, смирением заключала Свою славу в Своем сердце, и удерживала от проявления.
Как же скоро в пророческом изображении дщери царевой, которой вся слава внутрь, узнали мы Пресвятую Деву Марию: то Ее же должны узнать в той же пророческой песни, и в образе Царицы, представшей одесную Царя, Котораго престол в век века, Который, будучи Бог, от Бога помазан елеем радости, паче причастник, то есть, Богочеловека, Господа нашего Иисуса Христа.
Когда и где предстала Она пред Ним так торжественно? – Без сомнения, по совершении Своего земнаго поприща, на небесах, где Он имеет у Отца Своего славу, которую имел прежде мир не бысть (Иoaн. XVII. 5).
Она предстоит пред Ним, как предстоят рабы пред Господом; потому что и Она есть раба по Своему сотворенному существу: но вместе предстоит, как Царица, потому что участвует в Его славе; потому что имеет Матернее пред Ним дерзновение.
И можно ли думать, что ея предстояние пред Царем славы праздно и бездейственно? Если еще на земли, во время сокрытия Его и Своей славы, Она предстояла Ему с ходатайством о помощи в наших нуждах, даже маловажных, как например, о вине для невиннаго веселия на браке, и еще не пришедший час Его благотворных чудодействий могла приближить (Иоан. II. 1–9): то кольми паче ныне, на небеси, когда и Ея человеколюбие, и Ея пред Сыном и Богом дерзновение, освободилось от земных ограничений, предстоит Она пред Ним не в забвении о земнородных, но деятельно предстательствует о нас, о благодатной помощи в наших нуждах, бедах и скорбях, о мире всего мира, о спасении каждой души, искренно желающей спасения; и как Царица (поелику на небесах нет имен без значения, силы и действия), и Сама имеет власть заступать, охранять и ущедрять милостями в державный Ея покров прибегающих.
Видите, что в слове пророческом обрели мы то, что имеем в церковном предании, чтo часто не в буквах, но в лицах читаем на святых иконах, чтo ныне радостно чтим церковным торжеством, – обрели Пресвятую Деву Богородицу, по успении на земли восшедшую на небо, как Царицу, во славе представшую Царю славы и предстательствующую о нас благодатно и спасительно.
Возрадуйтесь девствующие: девство уже воцарилось на небесах, и царски оттоле вас покровительствует. Не унывайте раждающия: Матерь Господня, хотя не испытала болезней рождения в рождении безгрешном, тем не менее глубоко знает по опыту скорби материнской любви и заботы; и таким образом, подобно Своему Божественному Сыну, Сама искушена быв по благодати Его может, и по милосердию Своему хощет, и другим искушаемым помощи. Веселитесь все рожденные женами: ибо, если Сын Божий, по своему вочеловечению, не стыдится братию нарицати нас (Евр. II. 11): то, конечно, и Пречистая Матерь Его не стыдится чадами нарицати всех нас, и Материнским сердцем о всех нас милосердовать.
Но сего не довольно, что мы обнадеживаем и утешаем вас покровительством Царицы, представшей одесную Царя славы на небесах. Надобно и вас возводить, и вам восходить, хотя не на сию самую высоту, однако же в довольную близость к ней. Пророк назначает быть сему непременно. Приведутся, говорит, Царю девы в след Ея. Чтo за девы? – Без сомнения, не просто девы плоти; поелику плоть и кровь царствия Божия наследити не могут (1 Кор. XV. 50): но девы духа, в особенности, души, естественное девство очистившия и возвысившия благодатию, вообще же, души, сохранившия и возрастившия духовное девство, с которым родились от Духа в воде Крещения, или поврежденное исправившия совершенным покаянием и покаянною жизнию.
Души христианския! Неужели вы не поревнуете идти в чине мудрых дев, во след Приснодевы? Неужели кто из вас обречет себя добровольно на участь дев юродивых? Неужели не возжаждет сердце ваше приближиться к небесному Жениху, Котораго сам Отец небесный не однократно провозгласил возлюбленным, не по какой либо нужде высказать к Нему Свою любовь, но чтобы возбудить к Нему любовь нашу?
Или вас разслабляет маловерная мысль, можно ли достигнуть такой высоты? Но нет места сомнению о возможности того, чтo непогрешительное пророческое слово предвещает и обещает, как долженствующее сбыться: приведутся Царю деви в след Ея!
Или чувство недостоинства подавляет вас, и препятствует божественному желанию окрылиться? Отделите чувство недостоинства, которое справедливо, от подавляющей безнадежности, которая несправедлива. Для достойных ли приходил на землю Сын Божий? – Не приидох, говорит, призвати праведники, но грешники на покаяние (Map. II. 17). Прииде Сын человеческий взыскати и спасти погибшаго (Матф. XVIII. 11). Если не только к недостойным и грешным, но и к погибшим пришел Спаситель: то и взаимно не только недостойные и грешные, но и погибшие имеют надежду приближиться к своему Спасителю; только бы возжелали, подвиглись, потщились уготовить себя к сему приближению, не своею силою, но Его же благодатною помощию.
Души, желающия быть приведенными в след Царицы, представшей одесную Царя славы, должны уготовить себя к сему благоукрашением, подобным тому, каким Она благоукрашена: вся слава дщере Царевы внутрь. Чтo значит слава внутрь? – Вразумляет нас о сем святый Василий Великий: иже благоукрашает самаго себе Отцу видящему в тайне, и молится, и вся деет, не да явится человеком, но да явится единому Богу: той имеет всю славу внутрь, так как и дщерь Царева.
И вот вам, христиане, нынешнее напутствие на путь царствия, в след небошественной Царицы; вот нынешний урок училища Христова: имейте достоинство и славу внутрь, благочестие и добродетель в сердце, во глубине души, пред очами Всевидящаго, а не только в наружности, в словах и внешних делах, пред очами человеческими. Урок всегда полезный и спасительный, но, кажется, особенно требующий внимательнаго изучения в сем веке, который так много живет в наружность, и, по естественному последствию развлечения, конечно, уже не довольно смотрит внутрь!
Как много у многих поглощает внимания, кaк много похищает времени, как много средств истощает усиленная страсть к блеску и приятностям в наружной жизни, в жилище, в одежде, в пище, в питии, в увеселениях! Сии многие думают, или и говорят: какая в том беда, что мы ищем своего удовольствия? Жалкое для деятельности разумнаго и нравственнаго существа оправдание, что от нея нет беды! Не заключается ли в сем оправдании обвинения, что в сей деятельности нет добра, нет пользы, нет достоинства? Но если для исправления вашей деятельности непременно надобно указать на розгу
грозящей беды: то посмотрите, кaк, по мере разлива роскоши, уменьшается довольство, и до чрезмерности увеличивается на дне общества отсед нечистой и тунеядной нищеты; как пристрастие к блеску, переходя от богатых к небогатым, производит неразборчивость в средствах удовлетворять оному, и повреждает нравственность частную и общественную, а с нею и порядок, и безопасность; как привычка утешаться благовидностями наружной жизни прокрадывается в жизнь духовную, и повреждает нравственное чувство; сделавшаго доброе дело оставляет недовольным, доколе оно не напечатано и не провозглашено; оказавшему заслугу не дает успокоиться в сознании заслуги, но мучит его жаждою отличия внешняго.
Остережемся, чтобы не погрешать в определении сравнительной цены наружнаго и внутренняго, чтобы не променять золота на медь и серебра на олово, чтобы, останавливаясь на наружном, не погрязнуть в суете. Не внутреннее существует для внешняго, но внешнее для внутренняго, внешния видимыя блага для тела, тело для души, душа для Бога и царствия Божия: а царствие Бoжиe, по слову Господню, внутрь вас есть (Лук. XVII. 21), если вы не поработились наружному, и не потерялись в нем.
Занимайтесь и пользуйтесь наружным соответственно потребности, с умеренностию: но всегда поспешайте обращаться ко внутреннему.
Скажи украшенной храмине: ты не чертог небеснаго Жениха. Чертог Его – непорочное сердце. Он вселяется верою в сердца (Еф. III. 17).
Скажи изящным одеждам: ни одна из вас не годится быть одеянием брачным (Матф. XXII. 12), в котором входят на Царский брак, и без котораго извергаются во тьму кромешную. Сего одеяния не выткут на стане, и не принесут из чужой земли: оно частию подается свыше, частию выработывается собственными подвигами каждаго, по реченному: облецытеся Господем нашим Иucyc Христом (Рим. XIII. 14); облецытеся во утробы щедрот, благость, смиренномудрие, кротость и долготерпение (Кол. III. 12).
Скажи роскошному пиру: не сюда прийдет небесный Гость, хотя Он и обещал внити и вечеряти со всяким, кто Ему отверзет двери (Апок. III. 20). У него иная пища: не о хлебе едином жив будет человек, но о всяком глаголе, исходящем из уст Божиих (Матф. IV. 4). Ему надлежит отверзти двери сердца: отверзают же их молитва, любовь и соблюдение слова Его: Аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим (Иоан. XIV. 23).
Скажите помыслам тщеславия и корыстолюбия, когда они приближаются к вашим добрым делам: удалитесь лисы губящия винограды (Песн. II. 15); мы хотим сохранить Господу винограда ни кем не тронутый плод.
С помощию указанных теперь и подобных духовных размышлений и упражнений, да даст вам, братия, Отец небесный, по богатству славы Своея, силою утвердитися Духом Его во внутреннем человеце (Еф. III. 16), да, имея славу внутрь, достойны явимся приведения во славу вечную. Аминь.
(Говорено в Успенском соборе 22 авг.;
напечатано в Твор. Св. От. 1847 г. и в собр. 1861 г.)
<1847 год>
Очи мои на верныя земли, посаждати я со мною. Пс. С. 6.
Пророк и царь Давид хочет изобразить в псалме царя правосуднаго и милостиваго: милость и суд воспою Тебе, Господи. Не говорит прямо: воспою царя милостиваго и правосуднаго; потому что не позволяет смирение: поелику он воспеть желает свои собственныя расположения и чувствования. Но говорит: воспою милость и суд, или правосудие, как свойства, отдельно от лица разсматриваемыя, которыя он желает иметь и сохранить; которых не смеет себе решительно приписать, о которых потому молит Господа, почему и обращается к Нему: воспою Тебе, Господи.
Всмотритесь в некоторыя черты пророческаго изображения. Прехождах в незлобии сердца моего посреде дому моего. – Творящия преступление возненавидех. – Оклеветающаго тай искренняго своего, сего изгонях. Очи мои на верныя земли, посаждати я со мною. Какой прекрасный образ царя! В своем доме он обращается кротко и просто, как исполненный любви отец семейства. Вид преступления как бы невольно возбуждает в нем ненависть, по глубокому чувству правоты. Клевету и тайные наветы он гонит от себя, как заразу. Непрестанно простирает проницательные взоры на двор, на столицу, на царство, чтобы отыскивать верных, приближать их к себе, употреблять в дела, испытывая в меньших служениях приготовлять к важнейшим, и по мере заслуг, ободрять и утешать их своим благоволением.
С утешением представляя вам, Россияне, написанный, древний, величественный образ царя, тогда как наши сердца наполняет живый образ Благочестивейшаго Самодержца нашего, с заботою от написаннаго Пророком простираюсь мыслию к тому, что им не дописано. Очи Царя на верныя земли: но довольно ли находит Он верных земли? Довольно ли они соответствуют Его желаниям и благу царства? Довольно ли плодами верности награждают Его за царские подвиги? Cию заботу о верности, как дар верности, приношу Царю в день Его славы.
Верные Россияне! Да не оскорбит вас забота о верности. Это не сомнение о верности, которое подлинно вас оскорбило бы, но желание совершенства в сей добродетели и чувство необходимой осторожности от преткновений, которыя могут встретиться на всяком пути, и не для одних хромых, или разслабленных.
Позаботимся и каждый для себя и друг для друга, чтобы верность наша Царю и закону была полная, соблюдаемая всегда и во всем, в великом и в малом, чтобы она была безкорыстная, чтобы она была готовая на самопожертвование.
От Испытующаго сердца и утробы имеем мы наблюдение над ходом нравственной деятельности, достойное глубокаго внимания и всегдашняго памятования: верный в мале, и во мнозе верен есть; и неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть (Лук. XVI. 10).
Не примечают сего не дальновидные. Изменить царю и отечеству на войне, расхитить государственное сокровище, осудить невиннаго на тяжкое наказаниe – сии вопиющия неверности против царя, отечества и закона поражают всякаго, и тяжесть преступления входит в число средств, предохраняющих от покушения на оное. Но не делать дел царской службы, и пользоваться воздаянием или наградою за службу, ввести виды личной корысти в распоряжение делами и средствами общественными, принять в суде ходатайство вместо доказательства, и оправдать неправаго, – это, говорят, не большия неточности, извиняемыя иногда обстоятельствами, и не препятствующия верности в делах важнейших. Не обольщайте себя. Эти не большия неточности не очень малы, особенно же потому, что беременны большими неверностями. Эта не опасная, по видимому, неправда в мале, ведет за собою пагубную неправду во мнозе. Скажут: неужели нельзя свободному существу, по малом претыкании, остановиться и не допустить себя до большаго зла? По умозрению о свободе, не скажу, что нельзя. Но нельзя же отказать во внимании свидетельству опыта, который говорит устами премудраго, что уничижаяй малая по мале упадет (Сир. XIX. 1), и еще более свидетельству самой Премудрости Божией, что неправедный в мале, и во мнозе неправеден есть. Ея слова могут быть не поняты, но не могут подлежать сомнению. Вся права суть разумевающим, и проста обретающим разум (Притч. VIII. 9). Постараемся же обрести разум слов Христовых. – Обыкновенно, внимательнее берегут одежду еще чистую, нежели уже получившую пятно, которая по тому легко обрекается на употребление, подвергающее умножению пятен. Так бывает и с одеждою души, и с совестию содеяннаго. Есть внутреннее побуждение беречь ее, когда она чиста; есть особенное удовольствие в сем хранении; есть особенная для сего сила, поелику к чистому близка благодать Божия укрепляющая и охраняющая: но как скоро пало на одежду вознерадевшей души хотя одно пятно неправды, душа уже не имеет такой, как прежде, бодрости, ни так же близкой благодатной помощи к охранению себя от втораго и третьяго нравственнаго пятна. При повторении действий неправды чувство нравственное притупляется; око душевное темнеет; глазомер различения между малою и большою неправдою становится меньше и меньше верным; приходит злая привычка. Теперь, кажется, понятно, каким образом нравственное направление, попускающее неправду в мале, имеет прямым, свойственным себе исходом неправду во мнозе. – Еще удобнее понять другую часть изречения Христова: верный в мале и во мнозе верен есть. Всякая сила, при постоянно повторяемых опытах, переходящих от меньшаго к большему, развивается, возрастает и достигает возможнаго совершенства. Так и постоянно действующая верность в мале, естественно, наконец, оказывается верностию во мнозе, чтo наипаче видно бывает при обстоятельствах, благоприятствующих ея проявлению.
Верные земли! Не почтите сих размышлений для себя излишними. Не пренебрегайте и малой неверности: от нея не слишком далека большая. Дорожите верностию в мале: ею предуготовляется и обезпечивается верность во мнозе.
Каким образом верность повреждается корыстолюбием, надобно ли изъяснять или доказывать? Кто не знает, например, что если судия бывает неверен закону и справедливости, то самым обыкновенным изъяснением случаев сего рода бывает увлечение корыстными видами разнаго рода? Посему для тех, которые думают, что корыстолюбие не сожжет совести, так же как корысть не обожжет руки, я ограничусь указанием только на один много вразумляющий пример. Из множества учеников Христовых избрано было двенадцать Апостолов, без сомнения, подававших преимущественную надежду верности Божественному Наставнику. Погрешности в избрании быть не могло: потому что избирало всеведение. Но что случилось? Один из сих избранных верных ковчежец имеяше, и вметаемая ношаше (Иоан. XII. 6). Он засмотрелся на сребро; возлюбил сребро; возжаждал умножить у себя сребро: и сребролюбие довело его до жесточайшей неверности, до измены сколько низкой, столько же пагубной, – за
сребренники предать Христа, и с тем вместе и свое апостольство, и свою жизнь временную и вечную.
Верные земли! Пример предателя Христова единствен: и да не найдется никогда ничего подобнаго в роде человеческом! Но прелесть корысти – прелесть обыкновенная. Если ею отравлена верность даже апостольская: то и всякая другая верность должна с опасением отвращаться от сей прелести, под которою может скрываться столь убийственный яд.
Важная принадлежность истинной верности есть готовность к самопожертвованию. Кто верен только в пределах собственной безопасности, тот верен вполне только самому себе. Верность, не расположенная к самопожертвованию, становится ничтожною в тех самых случаях, в которых наиболее нужна и была бы благотворна, и в которых с особенною светлостию могла бы открыться ея красота и величие. Защищение царя и отечества против воюющаго врага, очевидно, не возможно без решительной готовности пожертвовать жизнию за царя и отечество. Но и в мирных отношениях внутри отечества верность не обезпечена, если не усилена до готовности к самопожертвованию. Надобно ли, например, в суде или в начальствовании, праваго, но немощнаго защитить от неправаго, но сильнаго соперника или преследователя? Кто может сие сделать? Без сомнения, только тот, кто решился лучше подвергнуться гонению, нежели предать гонимую невинность. Надобно ли пред лицем сильных земли высказать не согласную с их мыслями и желаниями, но спасительную для общества, истину? Кто может сие сделать? – Без сомнения, только тот, кому приятнее пострадать за истину и общее благо, нежели сохранить себя в покое с ущербом блага общественнаго.
Верные земли! Укрепляйте и возвышайте вашу верность общим с верными Неба правилом: буди верен до смерти. Очи Царя на верныя земли, чтобы озарять ваши подвиги, чтобы соделывать ваши жертвы, как жертву Исаака, не смертными для вас, благословенными для вас, и для отечества и для потомства. Если же чего для истинно верных не возможет сделать царь земный: то все совершит Царь небесный, Который рек: буди верен до смерти, и дам ти венец живота (Апок. II. 10). Аминь.
(Читано сент. 14-го; напечатано отдельно в Твор. Св. Oт. 1847 г. и в собр. 1861 г.)
<1847 год>
И виде Бог дела их, яко обратишася от путей своих лукавых: и раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им, и не сотвори. Ион. III. 10.
Сии утешительныя слова написаны в книге Пророка Ионы, и относятся к жителям великаго града Ниневии. Пророк Иона послан был от Бога сказать им, что за грехи их весь
город их должен погибнуть. Ниневитяне устрашились суда Божия; признали свои грехи: обратились к Богу в покаянии, в посте, в молитве: и милосердый Бог принял их покаяние и молитву, и избавил их от погибели, к которой они уже были присуждены.
В сем происшествии открываются истины, которыя мы должны сохранить в памяти и употребить в пользу нашей жизни.
Первая истина та, что великия общественныя бедствия не суть действия случая, или некоей совершенно непонятной судьбы, но суть действия Провидения Божия, управляемыя правосудием и милосердием. Востани, говорит Бог Ионе, и иди в Ниневию град великий и проповеждь в нем, яко взыде вопль злобы его ко мне. Что значит: вопль злобы? Значит умножение пороков, неправд и беззаконий, от котораго вопиют утесняемые неправдами и тварь повинувшаяся суете неволею, уже не только воздыхает (Римл. VIII. 20. 22), но, по чрезмерности злоупотреблений, вопиет к Богу о правосудии. Бог видит и малый грех, и слово греховное слышит, и мысль греховная от Него не скрыта: однако до времени Он долго терпит, ожидая исправления грешника. Но когда к нему восходит вопль злобы: Он укрощает ее грозными судами своими, чтобы она не истребила добра. Так вообще бывает попущение общественных бедствий, хотя для особенных случаев есть особенныя судьбы Божии, как например, в общественных бедствиях, между грешниками, страждут и умирают иногда и праведники, без оскорбления их достоинства, потому что своим терпением они назидают других, и умножают свои венцы, и смертию приобретают вечную жизнь.
Другая, непосредственно за первою следующая, поучительная истина есть та, что бедствия общественныя должно встречать покаянием и молитвою, и чем благовременнее, тем лучше. Когда Иона предвещал Ниневитянам погибель: вероваша мужие Hинeвийcmиu Богови и заповедаша пост. И возвратися кийждо от пути своего лукаваго, и от неправды сущия в руках их, глаголюще: кто весть, аще раскается и умолен будет Бог, и обратится от гнева ярости Своея, и не погибнем. Не медлили они своим обращением к Богу; не сказали, что еще неизвестно, сбудется ли пророчество, еще нет признаков угрожающаго бедствия, нет никакого необыкновеннаго движения стихий, ни тучи, ни молнии, ни вихря, ни землетрясения, и ни один еще дом в городе не обрушился: но вероваша мужие Ниневийстии, не ожидая начала бед, по одному слову Пророка, признали свою виновность, поверили угрожающему суду Божию, и поспешили умилостивлять Бога покаянием, постом и молитвою. И благоразумно. Потому что теперь они могут приносить Богу покаяние свободно, а по наступлении беды, оно не было бы так свободным, и следственно не было бы так умилостивительным: теперь они могут молиться умиленным, но не совсем стесненным сердцем; а ужасом наступающей уже погибели могло быть подавлено и молитвенное чувство. Такой образ действования Ниневитян оправдан совершенно последствиями.
Третья утешительная истина есть та, что покаяние и молитва суть действительныя средства против самых великих угрожающих или уже належащих бедствий. Уже Бог открыл Пророку, что взыде вопль злобы Ниневитян, что грехи их созрели к наказанию. Уже Пророк свидетельство Божие против преступнаго града: взыде вопль злобы его ко Мне, обращая в решительное определение, Ниневия превратится, объявил оное Ниневитянам всенародно. Казалось, что и непреложность суда Божия, и достоинство пророческаго слова, которое должно быть ненарушимо, требовали, что бы объявленное определение исполнилось без изменения. Но ничто невоспрепятствовало милосердию и благодати Божией, как скоро несколько им открыт был путь покаянием и молитвою. И раскаяся Бог о зле, еже глаголаше сотворити им, и не сотвори. То-есть, в раскаянии Ниневитян, которым останавливается зло греха, нашел Он средство остановить
наступавшее зло наказания. Как иногда премудрый и милосердый Царь, желая не столько карать преступника действием наказания, сколько исправить страхом наказания, повелевает составить и объявить ему строгое осуждающее определение, но прежде исполнения сего дарует ему прощение: подобным сему образом поступил Бог с Ниневитянами.
Предложенныя теперь истины всегда могут быть полезны к руководству нашей жизни. Да сохранит нас Бог от того, чтобы грехи наши умножились до Ниневийскаго вопля на небо. Но, как говорит Пророк, грехопадения кто разумеет (Пс. XVIII. 13)? Мы часто успокоиваем себя мыслию, что грехи наши не очень тяжки: а может быть только прельщаем себя. Может быть, не так видит их всечистое око Божие, и суд Божий тихими неприметными стопами к нам приближается.
Но в настоящее время есть не скрытое посещение Божие, на некоторыя страны отечества нашего нашедшее, к которому мы не должны быть не внимательны. Губительная болезнь, в которой за семнадцать лет пред сим испытали мы частию суд, частию помилование Божие, вошла в пределы отечества нашего, исшед из той же, как прежде, чужой страны. Нет Пророка, который бы предварил нас, дойдет ли она до нас, и который бы хотя не без страха, нас избавил от нея. Но есть уже милосердие Божие в том, что сама она издали нам о себе возвещает, и возбуждает нас к осторожности.
Что же должны мы делать? – Без сомнения, благоразумно и благонадежно будет употребить в предосторожность от бедствия, более или менее угрожающаго, те испытанныя средства, которыя для Ниневитян достаточны были для отвращения совершенной погибели.
И так есть ли угрожает нам скорбное посещение Божие: признаем в оном правосудие Божие, частию наказующее грехи, частию побуждающее к исправлению: и побудим себя к улучшению нашей жизни, в отношении к благочестию, благонравию, воздержанию, человеколюбию.
Да немедлим прибегать к Богу с молитвою, частию о избавлении братий наших, чад единыя Церкви и единаго отечества, которых уже постигло скорбное посещение, частию о себе самих, да не приближится к нам Ангел смерти, или да неотягчит руку свою; Ангелы же хранители наши да не преминут нас своим охранением, подкреплением и вразумлением, да повинуемся всегда Отцу Духов, и да творим волю Его, и да обретаем у Него милость и благодать.
Не леностны будем и в употреблении естественных средств и предосторожностей к сохранению здравия, и к недопущению вредоносных влияний. Как можем требовать, чтобы хранил нас Бог, есть ли мы сами не бережем себя, и предаем действию разрушительных сил, малодушием и недостатком надежды на Бога, неумеренностию и невоздержанием и другими небрежностями? Внимательно храни себя малым возможным для тебя хранением: и Бог будет хранить тебя великим, всеблагим и всемощным хранением. Аминь.
(Говорено Сент. 18; напечатано в Твор. Св. От. l848 г. и в собр. 1861 г.)
<1847 год>
Не весте ли, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас? Аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог. 1. Кор. III. 16. 17.
Между тем, как боголюбивые подвизаются, чтобы создать, или лучше прежняго пересоздать, украсить, освятить храм Богу, Апостольское слово указывает нам инаго рода храм Божий, кажется, совсем готовый. И как близко! В лице каждаго христианина, в собственном теле нашем. Не весте ли, говорит, яко храм Божий есте, и Дух Божий живет в вас? И еще: или не весте, яко телеса ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть (1 Кор. VI. 19)?
Апостол говорит о сем, как о деле весьма известном: не весте ли? или не весте? Неужели вы не знаете? Но сомнительно, все ли мы довольно знаем, каким образом христианин есть храм Божий? И если это так, и следственно мы очень богаты нерукотворенными живыми храмами Божиими: то можно спросить, для чего созидаем и освящаем рукотворенные храмы Божии? Пусть же сии вопросы введут нас в размышление.
Сущность храма Божия составляет особенное благодатное присутствие Божие. Говорю: особенное благодатное присутствие Божие, различая сие от общаго вездеприсутствия Божией силы творческой и промыслительной во всех сотворенных существах. Так определил сущность храма Своего Сам Бог, когда, благословляя храм Соломонов, глаголал: освятих храм сей, егоже создал ecи, еже положити имя Мое тамо во веки, и будут очи Мои ту, и сердце Мое во вся дни (3 Цар. IX. 3). И вселюся посреде сынов Израилевых (VI. 13).
Посему, если надобно и человеку быть храмом Божиим: то надобно, чтобы вселился в него, и пребывал в нем Бог. Так точно и определяет Апостол храм Божий в человеке, когда говорит: вы есте церкви Бoга жива, якоже рече Бог, яко вселюся в них и похожду (2 Кор. VI. 16). Вы церкви живаго Бога, потому что Бог, по Своему древнему, чрез Моисея еще данному обещанию, Своею благодатною силою в вас вселился, и в вас пребывает.
Но каким образом благодатная сила Божия входит и вселяется в человека? – Она входит чрез слово Божие: живо бо слово Божие, и действенно, и острейше всякаго меча обоюду остра, и проходящее даже до разделения души же и духа (Евр. IV. 12).
При действии слова Божия, благодатная сила входит в человека посредством веры: потому что вера от слуха, слух же глаголом Божиим (Рим. X. 17); и таким образом вселяется Xpисmoc верою в сердца (Ефес. III. 17).
Благодатная сила входит в человека посредством святаго крещения: елицы бо во Христа крестистеся, во Христа облекостеся (Гал. III. 27). И как во Христе живет всяко исполнение Божества телесне (Кол. II. 9); то и в облекшихся во Христа не может не присутствовать некая сила от исполнения Божества, которою и совершается в них новое от Бога рождение (Иоан. I. 13).
Благодатная сила Духа Святаго входит в человека чрез святое миpoпoмaзaниe: поелику сие таинство, при неодинаковом действии внешнем, имеет внутреннее действие, одинаковое с Апостольским возложением рук на новокрещенных, о котором в Деяниях Апостольских написано: возложиша руце на ня, u npияшa Духа Святаго (Деян. VIII. 17); и к сему таинству надлежит отнести Апостольское изречение, что помазавый нас есть Бог, Иже и запечатле нас, и даде обручение Духа в сердца наша (2 Кор. I. 21. 22).
Благодатная сила Христова входит в человека посредством причащения пресвятаго Тела и Крови Христовы: в сем нас уверяет собственное слово Христово: ядый мою плоть, и пияй Мою кровь, во Мне пребывает, u Аз в нем (Иоан. VI. 56).
Благодатная сила открывает себе вход в человека чрез любовь к Богу, и Христу, и чрез соблюдение слова Его, то есть, Его учения и заповедей: в сем нас обнадеживает также собственное слово Христово: аще кто любит Мя, слово мое соблюдет, и Отец Мой возлюбит его, и к нему пpиuдем, и обитель у него сотворим (Иоан. XIV. 23).
Благодатная сила приемлется человеком при содействии молитвы: ибо при молитве, совершаемой смиренным умом в глубине сердца, неразсеянной, прилежной, чистой, Сам Дух ходатайствует о нас воздыхании неизглаголанными (Рим. VIII. 26).
Видите, кaк обильно и разнообразно действует всеблагий Бог, изобретая посредства, пролагая пути, отверзая входы, чтобы внити и вселиться в человека. Это потому, что самым сильным хотением хощет Он соделать человека Своим храмом. Это для того, чтобы человек имел самую полную удобность соделаться храмом Божиим.
Но когда Сам Бог Своею благодатною силою так благопромыслительно созидает и освящает Себе нерукотворенные живые храмы, и таких храмов должно быть столько, сколько есть христиан: для чего в тоже время и человек зиждет и освящает храм Богу? – Это для споспешествования достижению той же самой цели, для которой благопромыслительно действует Сам Бог, – для споспешествования созиданию и освящению живых Божиих церквей в человеческих душах и телесах.
Человек рождается в мир далеким от того, чтобы ему быть храмом Божиим. Храм бо Божий свят есть (1 Кор. III. 17): а всякий сын падшаго Адама, кто бы ни был, должен признаться в том, в чем не колебался признаться Пророк: в беззакониих зачат есмь, и во гресех роди мя мати моя (Псал. L. 7). Итак он не храм Божий, а нечистое жилище греха. Храм Божий надобно в нем созидать вновь, тем с большею трудностию, что надобно созидать на разрушении здания греха. Для сего человек должен быть пересоздан, так чтобы он был, по слову Писания, новою тваpию (2 Кор. V. 17); или быть перерожден, так чтобы по справедливости мог назваться новым человеком (Еф. IV. 24). В сем возсоздании действует Дух Божий и Его благодатная сила, как говорит Апостол Павел: созидается в жилище Бoжиe Духом (Еф. II. 22). В сем возрождении действует живое слово Божие, как говорит Апостол Петр: порождени не от семене истленна, но неистленна, словом живаго Бога (1 Петр. I. 23). Но если естественное рождение Сам Христос представляет образом духовнаго; и если для естественнаго рождения нужна матерняя утроба: то и для духовнаго рождения не нужна ли матерняя утроба, не в буквальном значении сего слова, как думалось Никодиму, но в высшем, соответственном предмету? – Сей вопрос и оправдывается, и разрешается одним разом, если скажем, что матерняя утроба и сокровищница жизни для новаго человека есть Христова Церковь и Ея, хотя рукотворенный, но духом благодати исполненный, тайнодейственный храм.
Бог даровал Церкви Своей Божественное сокровище, Свое слово, чтобы оно, проникая в человека своею живою благодатною силою, возрождало его, возсозидало, соделывало храмом Божиим: не нужна ли для хранения сего сокровища достойная сокровищница, отлученная, по возможности, от обыкновенных земных вещей, благоукрашенная, освященная? – Это и есть рукотворенный храм Божий. – Но как в слове Божием имеют нужду все ищущие спасения: то сокровищница Его не должна ли быть всем им известна, всем открыта, всем доступна? – Таков и есть рукотворенный храм Божий.
Бог ввел Свою Божественную благодатную и спасительную силу в христианския таинства, чтобы чрез них вводить ее в христиан. В наименовании таинств видно указание частию на то, что в них тайно действует благодатная сила Божия, частию на то, что сии священныя действия, по благоговению к заключенной в них Божией силе, должны быть тайною, недоступною для неприготовленных и недостойных. Оба сии указания сходятся в одной точке, – в мысли о необходимой потребности освященнаго тайнодейственнаго храма, в который бы и причастники таинств вступали с благоговением, и котораго внутреннее святилище от неприготовленных и недостойных было бы закрыто, и для них не входно. И в особенности, если обоженное тело Господа нашего Иисуса Христа по достоинству вознесено в жилище пренебесное; и если сие же самое тело даровано нам в таинстве: то можно ли не потщиться, чтобы и земное жилище онаго было, как можно меньше, земным, как можно больше, небесным, по благолепию, по освящению, и по смиренному пред оным благоговению?
Из предложенных теперь размышлений созидающий храм может почерпнуть утешение – видеть свою жертву благоугодною Богу, и тем более благонадежною для обретения Его милости, что храм рукотворенный будет служить к созиданию и освящению многих храмов нерукотворенных: а все входящие во храм да почерпнут наставление, как им пользоваться храмом для созидания и освящения в храм Богу самих себя.
Быв оглашены и оглашаемы во храме словом Божиим, быв и бывая причастниками благодатных таинств, мы можем думать, что уже соделались и сами храмами Божиими. Не несправедливо. Но послушайте, чтo и к порожденным словом Бога живаго, и к причастникам таинств говорит Апостол: и сами, яко камение живо, зиждитеся в храм духовен (1 Петр. II. 5). Он не говорит утвердительно: вы уже создались в храм духовный, – но повелительно: созидайтесь в храм духовный. Что же это значит? – То, что и в посетителях храма, и в причастниках таинств, во многих храм духовный бывает несовершен и недостроен, потому что несовершенна вера; или по создании оскверняется и разрушается в них святый храм, потому что не святую проводят жизнь, но растленную грехами. А за сим следует грозный приговор Божественнаго слова: аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бoг. Кто нечистыми помыслами и лукавыми желаниями осквернит, и делами греха и беззакония разрушит духовный храм Божий в своей душе и в своем теле, и не потщится возстановить и обновить оный покаянием и исправленным житием, того долготерпеливый, но правосудный Бог, наконец, самого разрушит праведным судом Своим, то есть, попустит ему остаться вечною развалиною жизни, попираемою темными силами.
Охраняя себя от такой бедственной участи, по увещанию Апостольскому, о возлюбленнии, очистим себе от всякия скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии (2 Кор. VII. 1). Верную в сем подвиге помощь приучим себя находить в верном употреблении благодатных средств святаго храма и самой мысли о нем.
Когда входишь в церков; приведи себе на память обетование Господа собирающимся во имя Его: ту есмь посреде их; и благоговей, как пред лицем Его: и благодать присутствия Божия осенит тебя, как некогда чудесное облако во храме иерусалимском.
Когда пребываешь в церковной молитве: помысли, что в ней дышет Дух Святый, и удерживай всякое собственное движение, и вдыхай в себя Его животворящее дыхание.
Когда здесь оглашает тебя слово Божие: отверзай не внешний только, но и внутренний слух твой; отверзай верою сердце; алчущим желанием принимай сей Хлеб небесный, и питай им не воображение только и память, но жизнь и деятельность.
Когда хочешь быть причастником таинства тела и крови Христовой, или по крайней мере присутствуешь при сем таинстве: отторгни себя от видимаго, и прилепись мыслию и сердцем к веруемому, к кресту и гробу Господню, к телу Христову страждущему, умирающему, погребаемому, воскресающему, обоженному, прославленному: и прикосновение к Нему твоей веры будет существеннее, нежели кровоточивой к Его ризам; и сила Христова изъидет (Лук. VIII. 46) очистить и возвысить твои силы душевныя и телесныя.
Если когда нибудь нечистый помысл и лукавое желание приближатся к храму души твоей: поспеши отразить их самою мыслию о храме. Не сказано ли в числе многих и мне: храм Божий есте? Не дерзну осквернить храм Божий тем, что противно его святости.
Если же паче чаяния лукавое желание или страсть усилится, и будет побуждать и тело твое к делу нечистоты, греха и беззакония: вооружись и ты еще сильнее мыслию о святом храме. Не сказано ли в числе многих и мне: телеса ваша храм живущаго в вас Святаго Духа суть? Как же дерзну я грехом и беззаконием разрушить в себе храм Святаго Духа? Да не будет мне оскорбить и удалить от себя Духа Святаго!
Душе Святый, от Отца исходяй, и в Сыне почиваяй, потом же нисходяй, и созидаяй святилища, и совершаяй Святых, и во Святых почиваяй! Почивай в освященном Тобою храме не исходно Твоею благодатию и действуй зиждительно и животворно силою Твоею, да и мы недостойные сподобимся создатися в жилище Божие, во славу Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь.
(Говорено в Серг. Лавре 25 сент.; напечатано в Твор. Св. От. 1849 г. и в собрании 1861 г.)
<1847 год>
По звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите. Зане писано есть: святи будите, яко Аз свят есмь. 1 Петр. I. 15. 16.
В царствах человеческих народ с особенным почтением обращается к приближенным царя, частию, в следствие благоговения к царю, облекшему их своею доверенностию, властию, почетными званиями, частию, в надежде их благодетельнаго пред ним предстательства и покровительства, по данной им власти. Подобно сему и в царстве Божием, которое есть Церковь Христова, народ верующих, как и вы ныне, с благоговением обращается к святым Божиим человекам, чтя живущую в них благодать Божию, и по вере надеясь от них молитвеннаго пред Богом предстательства и благодеяний, по данной им благодати.
Но в царстве человеческом, народ, воздавая честь вельможам, остается народом, и, по самому свойству государственнаго устройства, не может достигать преимуществ, пред которыми преклоняется, а в царстве Божием не так. Здесь каждый из народа верующих, чтя Святых Божиих, может и сам достигать достоинства, которое чтит в других, и не только может, но и призывается, убеждается быть святым. По звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите. Зане писано есть: святи будите, яко Аз свят есмь.
Братие, чтущие святость, как преимущество избранных! Помыслим о святости, как об обязанности всех и каждаго.
Если бы гражданину или поселянину сказали: делай то и то, будь приближенным царя, который дает тебе право на сие преимущество, и призывает тебя к оному: с какою охотою, с каким жаром принялся бы он за требуемыя от него дела, хотя бы подвиг был не легок и труд не краток. Но вот провозвестник воли Царя Небеснаго нам, и последней степени гражданства в сем царстве недостойным, говорит: святи будите; будьте святы нравственно, и потом будьте святы блаженно; живите благочестиво и добродетельно, и будьте приближенными Царя Небеснаго, Который позволяет вам не только приближаться к Нему, но и пребывать в Нем и Сам хощет не только приближаться к вам, но и жить в вас. Что же? Как приемлется сие призвание? Все ли, – по крайней мере, мнoгиe ли последуют оному с готовностию, с горячим усердием, с неослабною ревностию, с полною деятельностию? Не обыкновеннее ли то, что мы думаем и говорим: где нам быть святыми? Мы люди грешные; довольно, если как-нибудь спасаемся покаянием.
«Где нам быть святыми?» Но подумали-ль мы, чем же мы будем, и чтo будет с нами, если не станем подвизаться, чтобы сделаться святыми? Есть высшия степени святости, на которых сияют особенно избранныя и благодатствованныя души: но святость вообще не есть только частное между христианами отличие, которое похвально иметь некоторым, и без котораго легко могут обойтись другие. По учению Апостольскому, каждый, кто призван Святым Богом к царствию Божию, иначе сказать, каждый христианин, в самом призвании сем и в мысли о призвавшем Боге, должен находить для себя закон, обязанность и побуждение, чтобы ему непременно быть, или сделаться святым. По звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите. Сие правило тем сильнее обязательно для сынов Новаго Завета Божия, что и сынам Ветхаго, менее совершеннаго Завета, оно уже было дано самим Богом: зане писано есть: святи будите, яко Аз свят есмь. Если же вы живете без старания и без надежды быть святыми: то живете не по звавшему вас Святому; не соответствуете достоинству званных Богом и сынов завета Божия, – вы христиане по имени, а не в существе. К чему ведет такая жизнь, можно усмотреть из другаго Апостольскаго изречения: мир имейте и святыню со всеми, ихже кроме никтоже узрит Господа (Евр. ХII. 14). Ясне: имейте мир со всеми, имейте святость: а без мира и без святости никто не увидит Господа, то-есть, не достигнет вечнаго блаженства.
Итак если мы небрежно и безпечно думаем, что нам не быть святыми: то сами на себя пишем приговор, не узреть Господа, быть чуждыми вечнаго блаженства.
«Мы люди грешные». – Кажется, это истина неоспоримая. Ибо, напротив того, аще речем, яко греха не имамы, себе прельщаем и истины несть в нас. Но случается, что злоупотребление истины бывает не лучше явнаго заблуждения. Если мы признаем себя грешниками, по глубокому самосознанию, и чрез то входим в чувство нашего недостоинства и окаянства, сокрушаем наше сердце, смиряем прирожденную гордость ветхаго человека, побуждаем себя к исканию благодатной помощи и к подвигу против греха: такое признание греховности не только не обезнадеживает нас в достижении святости, но и пролагает к ней путь. А если мы называем себя грешниками, с поверхностною мыслию, без сокрушения сердца, без отвращения от греха, с безпечностию, с лукавым подразумеванием, что в том же должны признаться и все прочие, и что следственно нам и не стыдно признаваться, и не опасно после признания оставаться такими же, какими были до признания: такое признание греховности конечно не поведет к святости; и в сем случае даже говоря истину, яко грех имамы, себе прельщаем, истины несть в нас, то-есть, в нашем сердце и в нашей жизни, хотя и есть звук истины в устах наших. Bеpнo слово и всякаго npияmия достойно, яко Христос Иисус прииде в мир грешники спасти (1 Тим. I. 15). Но мы обманываемся, если думаем, что спасемся, оставаясь грешниками. Спасает Христос грешников тем, что дает им средство сделаться святыми.
«Как нибудь спасемся покаянием». – Да, покаяние принадлежит к числу средств спасения, которыя преподает Христос грешникам, когда проповедует: покайтеся и веруйте во Евангелие. Но если мы думаем, как-нибудь покаяться, как-нибудь спастися: то слишком легко судим о деле высокой важности. Угодит ли раб господину, если будет делать его дело как-нибудь, а не как можно лучше! – Конечно не угодит. Кольми паче не угодит человек Богу, если только как-нибудь делать будет дело Божие, каково есть дело нашего спасения. Если и малое дело не делается хорошо и успешно, когда делается как-нибудь, невнимательно, небрежно: кольми паче великое дело спасения, – дело всех наших сил и способностей, главное дело всей жизни нашей. Мысль спастись покаянием есть мысль спасительная: но что должно подумать, когда видим в слове Божием несчастный пример человека, который покаяния места не обрете, аще и со слезами поискал его? (Евр. ХII. 17). Видно, и покаяние не позволяет найти себя как-нибудь, а требует, чтобы грешник искал его неленостно, разсудительно, с искренностию, с твердым намерением исправления, не допуская себя до закоснения во грехе. Притом совершенный учитель покаяния, Иоанн Креститель, сказует, что истинное покаяние требует чего-то еще в след за собою. Сотворите, говорит, плод достойный покаяния (Матф. III. 8). Покаяние очищает землю сердца от терния, возделывает, умягчает; вера всевает в нее семя небесное; возрастание сего новаго растения есть соблюдение заповедей и делание добра, цвет его – духовное внутреннее просвещение, а зрелый совершенный плод – святость. Надобно, чтобы пшеница достигла зрелости, дабы она внесена была в житницу. Надобно, чтобы человек достиг святости, дабы он введен был в царствие небесное.
К чему, братия, поведут нас предложенныя теперь размышления? К большей ли ревности и заботливости о деле спасения, для котораго требуется не только покаяние, как начатие онаго, но и святость, как совершение онаго? Или может быть, к большей безнадежности достигнуть спасения посредством святости, которую видим так высоко над собою? –
Христе Боже, упование наше! Не попусти нам изнемочь в нашей безнадежности: но укрепи нас Твоим упованием. Были некогда и Апостолы Твои в безнадежности: но Ты
разрешил ее всемогущим Твоим словом. Даруй и нам ощутить в вере силу того же самаго слова: невозможная у человек возможна суть у Бога (Лук. XVIII. 27).
По истине, братия, если бы человеческими только естественными силами надлежало нам достигать святости: то несправедливо было бы отозваться, что это выше нашей возможности. Но когда для сего имеем Божию благодать предваряющую, просвещающую, укрепляющую, содействующую, охраняющую: никто не должен терять надежду достигнуть того, к чему Бог и Отец Господа нашего Ииcyca Христа избра нас в Нем прежде сложения мира; а Он избрал нас быти нам святым и непорочным пред Ним в любви (Еф. I. 3. 4).
Посему и чувством долга, и надеждою от помощи Божией благаго успеха, да пробуждаем себя от нерадения и безпечности, да побуждаем себя к ревности в деле нашего спасения. По увещанию Апостола Павла, очистим себе от скверны плоти и духа, творяще святыню в страсе Божии (2 Кор. VII. 1). По увещанию Апостола Петра, совершенне уповайте на приносимую вам благодать откровением Иисус Христовым, яко чада послушaния не преобразующеся первыми неведения вашего похотении, но по звавшему вы Святому, и сами святи во всем житии будите (1 Петр. I. 13–16). Если в сих увещаниях встречаете довольно великия требования: творить святыню, быть святыми; то вместе с сим и довольно простые способы удовлетворить великим требованиям, именно, отвергнуть похоти, стараться очищать себя от скверны плоти и духа. По той мере, как деятельно и верно человек с своей стороны подвизается в очищении себя от нечистых дел, от нечистых желаний и страстей, от нечистых мыслей, на него, при посредстве церкви и ея таинств, сходит освящение Божие, котораго и да сотворит причастниками всех нас вседействующая благодать Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
(Говорено октября 5; напечатано отдельно и в собр. 1861 г.)
<1847 год>
Во граде, довольно уже богатом учреждениями человеколюбия и благотворительности, вот еще дом милосердия, не ныне основанный, но недавно распространенный, и наконец увенчанный домом молитвы и святилищем таинств. Что прежде он был устроен в меньшем размере, cиe, думаю, соответствовало ограниченности способов того сословия, которое устрояло его. Что по времени он распространен, cиe может служить признаком, что дух человеколюбия и благотворительности не так был ограничен, как способы действования, и что он, превозмогая затруднения, разширял свою деятельность. А что человеколюбие не удовлетворилось доставлением нуждающимся покойнаго жилища и других потребностей жизни телесной, но позаботилось и душам их приготовить близкое прибежище, с духовною пищею и духовными врачевствами, сим ознаменовал себя дух человеколюбия Христианскаго.
Что скажу начинателям и совершителям, покровителям и споспешествователям сего дела человеколюбия и благочестия? – Пусть приветствует их не просто человеческое слово,
которое может подлежать подозрению в ласкательстве, или сомнению в безошибочности, но достоверное слово Пророческое: блажен разумеваяй на нища и убога, в день лют избавит его Господь: Господь да сохранит его, и живит его, и да ублажит его на земли (Псал. XL. 2. 3).
Что скажу тем, для которых совершено cиe дело человеколюбия и благочестия? – Пусть и им укажет, что им делать, власть имеющее Пророческое слово: да узрят нищии, и возвеселятся: взыщите Бога, и жива будет душа ваша: яко услыша убогия Господь (Псал. LXVIII. 33. 34).
Пророк ублажает благотворящаго, но не всякаго, а благотворящаго разумно. Блажен разумеваяй на нища. Если бросаю нищему монету без внимания, или с мыслию освободиться от докучливой просьбы, или с тем, чтобы похвалиться милостынею: в сем нет добраго разумения. Такое благотворение не ведет к блаженству, и разве только может, скрывая в себе некую искру добраго желания, приготовить к лучшему образу благотворения. Благотворение с разумом бывает не одинаково. Некоторые имеют правилом большую или меньшую, по своей силе, милостыню подать всякому требующему, с тою мыслию, чтобы всякому оказать любовь, и ни кого не осудить, как недостойнаго: это добрый и смиренный разум благотворения. Некоторые благотворят, по усмотрению нужды, а к тунеядствующему или злоупотребляющему благотворение, не простирают руки, не потому, чтобы кого нибудь осуждали и отвергали, но чтобы не давать в ближнем пищи греху: и это справедливый разум благотворения. Некоторые, примечая, что плод частнаго благотворения не редко бывает не верен, и обыкновенно не велик, предпочтительно входят в участие благотворения общественнаго: есть и в сем разум благотворения, достойный одобрения. Некоторые, не удовлетворяясь благотворением вещественным, употребляют оное преимущественно, как степень к благотворению духовному, к просвещению неведущих, к исправлению впадших в пороки, к утверждению бедствующих в вере и уповании на Бога: это преимущественно Христианский разум благотворения. Некоторые, охраняя себя от тщеславия и лицемерия, и желая дела человеколюбия соделать жертвою Богу, особенно подвизаются о том, чтобы их милостыня была тайная: это Самим Христом открытый разум благотворения. Таковы духовно-разумные образы благотворения. Кто так разумевает на нища и убога: тому словом Пророческим усвояется блаженство.
Пророк не говорит, что человек благотворительный будет некогда блажен, но говорит, что он уже блажен в то самое время, когда благотворит. Блажен разумеваяй на нища и убога. Что это за блаженство? – Блаженство соединенное с самым благотворением, то блаженство, о котором, по сказанию Апостола, Господь Сам рече: блаженнее есть паче даяти, нежели приимати (Деян. XX. 35). Когда томимому голодом дают пищу, или дрожащему от холода теплую одежду: не чувствует ли он себя на то время щастливым? Но Господь уверяет нас, что в то же время блаженнее тот, кто дает. Где можно найти cиe блаженство? – В Боголюбивом и человеколюбивом сердце. В чем состоит cиe блаженство? – В чувстве делаемаго и сделаннаго добра, в свидетельстве совести о исполнении в нас воли Божией, в радости о ближнем, нами обрадованном. Человек сохраняя в себе, хотя не в совершенстве, образ всеблагаго Бога, по которому сотворен, радуется о всем добром и тогда, когда только слышит о нем: посему естественно блаженствовать ему, когда делает оное.
Сверх сего внутренняго блаженства, слово Божие усвояет человеку благотворительному еще благополучие, устрояемое особенным Провидением Божиим. В день лют избавит его Господь. Господь сохранит его. Мы не можем ясно видеть, какими средствами достигает
сего Провидение, потому что не можем следить за ним по всем путям его: но что достигает верно и чудно, то видим в опытах, особенно ясных в Священной Истории.
Авраам сражается за бедствующих, избавляет пленников безкорыстно, человеколюбиво приемлет странников: и Провидение хранит его всегда богатым и сильным, всегда избавляет от опасностей; и он удостоивается, без сомнения, блаженнаго, Божия посещения, по замечанию Апостола, именно за свое страннолюбие (Евр. XIII. 2).
Иов, по благотворительности, был око слепым, нога хромым, отец немощным (Иов. XXIX. 15. 16). И хотя на него самого, после богатства и славы, попущен был лютый день нищеты, лишения детей, болезни, оскорбления, уничижения: но Господь, избавив его, благослови последняя Иовля, неже первая (XLII. 12); и даде Господь сугубая, елика бяху прежде Иoвy во усугубление (10).
Товит милостыни многи mвopum братии своей (Тов. I. 3), хлебы дает алчущим и одеяние нагим, погребает бедственно умерших (17); и за сие от врагов своего народа подвергается разграблению имения и опасности жизни. Освободясь от опасности, дерзает на прежний подвиг: и, по нечаянному случаю, бывшему следствием сего подвига, лишается зрения, и впадает в нищету. Где же обещанное благотворящему словом Божиим избавление в день лют? – Оно несколько медлит, для того, чтобы явиться тем более чудным. Ангел Рафаил руководствует сына Товитова; доставляет ему щастливое супружество, богатство, средство для возвращения отцу зрения; и событиями больше, нежели словами, учит Товита, Едну, Товию, – и нас, что благо молитва с постом и милостынею и правдою; что добро творити милостыню, нежели сокровиществовати злато (XII. 8).
Но тогда, как мы разсуждаем о благополучии благотворящих, что думают те, которым не суждено благотворить другим, а пользоваться благотворением других? Не приходит ли им помысл печали, для чего не могут они иметь щастия благодетельствовать? – Слово Пророческое внушает им иное чувствование: да узрят нищии, и возвеселятся. Не приходит ли им помысл недоумения, что им делать в их стесненном и зависимом положении, чтобы иметь хотя некую долю некоего благополучия? – Слово Пророческое разрешает их недоумение, и наставляет их: взыщите Бога, и жива будет душa ваша.
Если не дано вам жребия благотворить, и находить радость в благотворении: находите утешение в том, что ваше безпомощное состояние не лишено благотворения, что призрело на вас Божие Провидение, и земные Ангелы Провидения, человеколюбивые люди. Если они о тех, которых облагодетельствовали, радуются, по чувству человеколюбия: вы радуйтесь о благодетелях, по чувству благодарности.
Есть род благотворения, – и притом возвышенный род благотворения, который совершать могут безпомощные так же, как и обилующие. Если не можете служить и помогать ближним вещественно; тем не менее можете служить и помогать им духовно, усердною молитвою за них, и особенно за тех, от которых пользуетесь сами благотворением. Бог внемлет молитве убогих, также как и обилующих: и, может быть, с особенным снисхождением внемлет молитве тех, которые, не имея на чем остановиться на земли, тем не удержимее прибегают к небу. Услыша убогия Господь. Притекая к Богу с молитвою о благотворителях, вы в то же время будете благотворить вашей собственной душе. Взыщите Бога, и жива будет душа ваша.
Соломон сказал; богат и нищ сретоста друг друга: обоих же Господь сотвори (Прит. XXII. 2). Прибавим, что Он обоих, как и вся, премудростию сотворил (Псал. CXIII. 24). С правдою попускает Он нужду и бедствие на человека, который обыкновенно не безгрешен, и следственно не безвинен пред небесным правосудием: но из видимаго зла какою великою и многообразною мерою извлекает существенное добро! Нуждающийся и бедствующий учится терпению, смиряется, очищается. Между тем его нуждою и бедствием возбуждается и питается в обилующем человеколюбие, сострадание, благотворительность, которыя в свою чреду производят в облагодетельствованных любовь, благодарность и упование на Бога. Так и богатство и нищета дают случаи к подвигам и добродетелям: а подвиги и добродетели суть семена блаженства.
Рукою веры сейте добрыя намерения и добрыя дела, и выростет блаженство от земли до неба. Аминь.
(Говорено в кафедральной церкви Чудова монастыря, ноября 20; напечатано в Твор. Св. От. 1848 г. и в собр. 1861 г.)
<1847 год>
Воздадите убо Кесарева Кесареви, и Божия Богови. Матф. XXII. 21.
Каждый раз, когда обращающийся круг лета возвращает нам день воцарения или царскаго венчания Благочестивейшаго Самодержца нашего, и когда долг и сердечное чувство верных подданных собирает нас на молитву, благодарственную за сей дар Провидения, и просительную о продолжении сего дара, Церковь дает нам услышать фарисейское словопрение и Христово учение обязанности к Царю, в соображении с обязанностию к Богу. Таким образом она предлагает и ныне сей предмет нашему размышлению: но если буду говорить о нем, не перетверженный ли урок повторять буду? Чтобы сия мысль не остановила моего слова, и не ослабила вашего внимания, сему да поможет пример Апостола, который написал: таяжде писати вам, мне убо не леностно, вам же твердо (Фил. III. 1).
Нам нужно собственно Христово учение: но как Евангелие приводит нас к нему путем фарисейскаго словопрения; то не минуем сего пути.
Это было не просто словопрение, а предприятие злоумышленное. Фарисеи, завидуя славе Господа Иисуса, и будучи раздражены обличениями от Него и неблагоприятными для них предсказаниями, решились погубить Его; и общим совещанием изобрели для сего средство. Фарисее, пишет святый Евангелист Матфей, совет восприяша, яко да обольстят Его словом (XXII. 15 ). А святый Лука дополняет: да имут Его в словеси, во еже предати Его начальству и области игемонове (XX. 20).
Сличим cиe начало предприятия с окончанием, намерение с последствием, и усмотрим над безобразием дел человеческих величественный образ действующаго Провидения Божия, которое искусно задуманныя, но неблагонамеренныя предприятия обращает в стыд изобретателям, и даже из зла производит благо. Фарисеи думали, как сетью, хитрым и лицемерным словом, уловить Ииcyca, и неизбежно влещи в погибель: но покушение кончилось тем, что Его словом обнаружена их слабость, и посрамлено их невежество. Исконный враг рода человеческаго думал чрез них погубить Христа, и разрушить едва только полагаемое основание Церкви Христовой: но вместо того дал только Христу случай провозгласить учение, на веки утверждающее союз между Церковию и Государством, благоприятный для спокойствия Церкви, существенно важный для блага и прочности Государства.
Хитрость и неблагонамеренность Фарисеев прежде слов открывается в лицах посланников их ко Христу. Посылают к Нему ученики своя со Иродианы. А почему же не пошли к Нему сами? – Без сомнения, по тому разсчету, что в случае успешнаго действования чрез учеников, насладятся успехом так же, как бы сами действовали; а в случае неудачи, пусть лучше на лице учеников падет стыд, а учители останутся в стороне. Но для чего посылают не одних учеников своих, а присоединяют к ним Иродиан? – Здесь-то и является искусство злоумышления. Когда Иудея, прежде независимая, покорена была Римлянами: тогда неприятная, по причине новаго и чуждаго владычества, обязанность платить подать Римскому Кесарю сделала для многих занимательным вопрос: достойно ли есть дати кинсон Кесареви, или ни? Иродиане и Фарисеи были о сем противоположных мнений. Иродиане, заимствовавшие наименование от Ирода, который получил свою власть от Кесаря Римскаго, утверждали, что должно платить подать Кесарю, и противников сего мнения почитали мятежниками. Напротив того Фарисеи, согласно с Зилотами, мнимыми ревнителями закона Божия, полагали, что Иудеи, как народ Божий, должны, в отличие от языческих народов, платить одну только дань – Богу, в Его храм, по полусиклю с души, как предписано в законе Моисеевом, и что платить подать Римскому Кесарю, идолопоклоннику, значит оскорблять истиннаго Бога. Как же сии люди, противоборных между собою мнений, соединяются теперь, чтобы действовать за-одно? – Они отлагают на время свою вражду, чтобы общими силами сделать зло ненавистному тем и другим Учителю истины. Вот их расчет. Если Он скажет, что достойно есть дати кинсон Римскому Кесарю: то Фарисеи провозгласят, что Он изменил народу Божию и Богу, и таким образом опровергнут в лице Его достоинство посланника Божия и веру к Нему народа. Если же скажет: не достойно есть дати кинсон Кесарю: то Иродиане донесут на Него римскому правителю, как на мятежника, подвергнут Его суду смертному. Не правда ли, что сеть крепко связана, и ловко разставлена, да имут Его в словеси? –
Не льзя при сем не обратить внимания на печальный в Иудеях образ народа и общества разделеннаго на толки и соумышления. Образуя отдельныя соединения, они повреждают единство целаго, первое условие общественной жизни; уменьшают общую силу, разсекая ее на частныя, взаимно противоборныя силы; ослабляют общественное доверие; волнуют мысли народа, вместо того, чтобы устроять его благо правильною деятельностию, в спокойном послушании власти; колеблют здание общества, обращая в вопросы и споры то, что признано при учреждении обществ, положено в их основание и утверждено необходимостию; ведут в обществе внутреннюю войну, конечно, не к спокойствию его, и не к безопасности, а иногда еще бедственнее заключают между собою притворное перемирие, для сильнейшаго возстания против истины и правды. Благо народу и государству, в котором единым, всеобщим, светлым, сильным, всепривлекающим, вседвижущим средоточием, как солнце во вселенной, стоит Царь, свободно ограничивающий свое неограниченное самодержавие волею Царя Небеснаго, мудростию, великодушием, любовию к народу, желанием общаго блага, вниманием к благому совету,
уважением к законам предшественников и к своим собственным, и в котором отношения подданных к верховной власти утверждаются не на вопросах, ежедневно возраждающихся, и не на спорах, никогда некончаемых, но на хранимом свято предании праотеческом, на наследственной и благоприобретенной любви к Царю и Отечеству, и еще глубже, на благоговении к Царю царствующих и Господу господствующих. Господи! Ты даровал нам сие благо. Нам остается благодарить, хранить и молить: утверди, Боже, сие, еже соделал ecu в нас (Пс. LXVII. 29).
Обратимся к фарисейской сети, чтобы видеть, какова будет ловитва. Как приманка для привлечения в сеть, положен вопрос: достойно ли есть дати кинсон Кесареви? Но Тот, Кого хотят уловить, видит не только приманку, но и скрытую за нею сеть, не только вопрос, но и сердца и намерения вопрошающих. Чтобы положить осязательное основание решению вопроса, Он требует златицу кинсонную, монету, которую надлежит употребить для уплаты подати, и, на взаимный вопрос: чий образ сей и написание? получив неизбежный ответ, что это – изображение и надписание Кесаревы, и следственно право его на монету очевидно, произносит решение, которое расторгаеть сеть, и в тоже время уловляет самих ловителей: воздадите убо Кесарева Кесареви, и Божия Богови. На что теперь пожалуется ревность Фарисеев? Сказано: воздадите Божия Богови. – Что донесут Игемону Иродиане? Сказано: воздадите Кесарева Кесареви. Тем и другим должно быть стыдно, что предлагали, как будто необычайно трудный, такой вопрос, который разрешается одним взглядом на монету.
Но Фарисеям и Иродианам стыд, а всему миру спасительное поучение: воздадите Кесарева Кесареви, и Божия Богови. Рабы Царя Небеснаго и ревнители славы Его! Царь Небесный не изъемлет вас от обязанностей к Царю земному, но Сам провозглашает их, и Сам повелевает исполнять их, потому что Им царие царствуют, и несть власть, аще не от Бога. Воздадите Кесарева Кесареви. Подданные Царя земнаго! Подчиняя Ему, Царь Небесный не исключает вас из Своего всеобъемлющаго владычества, но и от вас, и от Него, требует покорности Своим законам: воздадите Божия Бoгови. И церковь да воздает Кесарева Kecapeвu, вознося молитвы за Царя и Государство, внушая своим чадам верность к Царю, Отечеству и законам, и укрепляя сию верность клятвою во имя Божие. И Государство да воздает Божия Богови, вместе с своим Самодержцем, благоговея пред Вседержителем, соглашая свои законы с Его заповедями, споспешествуя Церкви охранением, подобно как и она государству споспешествует учением и молитвою, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте.
Особеннаго примечания достойно, что, хотя вопрос Фарисеями предложен был только об обязанности к Кесарю, и хотя сей вопрос указанием на кинсон и заповедию: воздадите Кесарева Кесареви, разрешался достаточно и непобедимо: Господь однако сим не удовлетворился, но простер Свой ответ за предел вопроса, и непосредственно присовокупил другую заповедь: и Божия Богови, означая сим союз обеих заповедей и неполноту первой без последней. Подобно сему, и в других случаях, слово Божие обязанность к Царю непосредственно соединяет с обязанностию к Богу. Так говорит ветхозаветный мудрец: бойся Бога, сыне, и царя (Притч. XXIV. 21). Так и Апостол Петр: Бога бойтеся, царя чтите (1 Петр. II. 17).
Братия, чада царствия земнаго, и, по вере и упованию, чада царствия небеснаго! Без сомнения, не погрешит тот, кто и в земных делах следовать будет мановению небесному. Для чего слово Божие представляет нам мысль о Царе в непосредственной близости с мыслию о Боге? – Без сомнения, для того, чтобы сии мысли были дружны и неразлучны в нашем сердце, и в нашей деятельности, и чтобы мысль небесная была опорою земной. Благоговение и любовь к Царю нашему природны нам: но мысль о Царе царствующих всего вернее дает сим чувствованиям полную силу, совершенную чистоту, незыблемую твердость и прямоту действия. При свете мысли о Боге, мы исполняем обязанности подданных и подвластных, скажу словами Апостола, в простоте сердца, не перед очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже paбu Христовы творяще волю Божию от души, с благоразумием служаще якоже Господу, a нe яко человеком (Еф. VI. 5–7). Аминь.
(Напечатана в Твор. Св. От. 1847 г. и в собрании 1861 г. )
<1847 год>
Во всем представляюще себе якоже Божия слуги, в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, в трудех. 2 Кор. VI. 4. 5.
Святый Павел, как насадитель Церкви Коринфской, пишет к Коринфянам, и, как всеобщий Апостол, взывает ко всем христианам: молим не вотще благодать Божию прияти вам. То есть, он убеждает христиан вести жизнь так, чтобы благодать Божия, принятая ими от Христа, чрез Его таинства, не оставалась в них безплодною, но чтобы они деятельно пользовались ея помощию, и добрыми делами упрочивали свое спасение. Не уподобляясь учителям, возлагающим на плеча других бремена тяжкия и неудобоносимыя, которых сами перстом не хотят коснуться, Апостол напротив того представляет себя понесшим и носящим бремена тяжкия и неудобоносимыя, чтобы ученики не отреклись понести что нибудь меньшее, для них возможное. Во всем представляюще себе якоже Бoжия слуги, в терпении мнозе, в скорбех, в бедах, в теснотах, в ранах, в темницах, в нестроениих, в трудех, – и в разнообразии других подвигов и добродетелей, которых исчисление прерываю для краткости. Из сего множества бремен, подлинно более или менее тяжких для растленной природы, но не неудобоносимых при помощи благодати, беру теперь одно, и притом одно из более неизбежных и более удобоносимых, и желаю видеть оное на моих и ваших раменах. Это труды. Молю с Апостолом: да представляете себе, якоже Божия слуги – в трудех.
Или учение о трудах не стоит труда, и недостойно кафедры? Не скажут ли некоторые, что, кому нужно трудиться, тот без наставления пойдет на труд, по неволе, или по влечению страсти; а кто может обойдтись без труда, того неужели надобно мучить трудом напрасно? Если кто признается, что имеет сии мысли в голове, или, осмотрясь внимательно, найдет их в расположении своей жизни: таковый пусть имеет и наше признание, что сии самыя мысли представляют нам учение о трудах требующим труда и достойным внимания.
Труд по неволе много ли лучше, нежели труд вола, несущаго ярмо и влекущаго плуг? И не сугубо ли тяжек, во-первых, собственною тягостию труда, во-вторых, тягостным чувством неволи? И потому не хорошо ли было бы, если бы мы могли и низший труд человека возвысить над трудом безсловеснаго, и, не ослабляя труда необходимаго, уменьшить его
тягость, заменив подавляющее чувство неволи удобоносимым бременем нравственной необходимости, разумно сознаваемой?
Труд по страсти, например, из корыстолюбия, благороден ли, и не соединен ли с мучением, потому что всякая преобладающая страсть есть внутренний мучитель? И потому не лучше ли будет, если облагородим труд, изгнав, или по крайней мере препобедив низкую склонность к корысти высшим побуждением к действованию?
Труд из честолюбия, может быть, не согласятся некоторые назвать неблагородным. Не входя о сем в спор, я спросил бы только высоких и сильных: совершенно ли они довольны трудящимися в их службе, если сие делается только для того, чтобы возвыситься и достигнуть почести? Не лучше ли желали бы они, чтобы cиe делалось из побуждений более чистых, – из глубокаго уважения, из преданности, усердия и любви?
Чтo сказать о презрении труда, об отвращении от него и о праздной жизни? Если жизнь есть деятельность: то, по обратному заключению, безделие и праздность не есть жизнь, по крайней мере не есть жизнь разумнаго и нравственнаго существа. Долгий сон утром, медленное пробуждение, потом завтрак, прогулка, празднословие с посетителями или посещаемыми, может быть, не лучшее празднословия чтение, потом обед, отдых, зрелище, игра, ужин, и опять долгий сон, – это ли жизнь существа разумнаго и нравственнаго?
Итак труд по неволе, труд по страсти, отвращение от труда и праздность, – все сие требует или исправления или улучшения здравым учением о труде; и такого учения нигде лучше не льзя почерпнуть, как в источнике любомудрия христианскаго.
Есть ли труд на небесах? – Сего утверждать не можем, хотя знаем из Откровения Иоаннова, что тамошния Силы покоя не имут день и нощь (Апок. IV. 8), совершая непрестанное славословие Вседержителю. Но там не так, как здесь на земли. Здесь труд, покой, удовольствие, разделены, разграничены, разсечены: а там не нуждающаяся в покое деятельность сотворенных Сил, и покой их в Боге, и блаженство, составляют одно. Впрочем для благих духов, на землю в служение посылаемых за хотящих наследовати спасение, думаю, есть труд, – и не легкий труд, из чистой и светлой области небесной, как в погреб или в рудокопную пещеру, нисходить для нас в сумрачную и душную область земную, бодрствовать над нашим недостоинством, простирать к нам тонкия духовныя внушения, не редко заглушаемыя нашею грубою чувственностию, терпеть наши недостатки и неверности, отступать иногда по необходимости от наших нечистот, но не слишком далеко, чтобы вновь высматривать благоприятныя минуты для благодетельнаго к нам приближения, наконец безутешно иногда скорбеть о нашей нераскаянности. Помысли о сем нелегкомысленно, сын персти! Если небожители не почитают для себя низким и неприятным нисходить из своего блаженства на несчастную землю, на труд для тебя спасительный: дерзнешь ли ты отринуть какой либо благопотребный труд, как низкий и неприятный? Берегись только низких побуждений, которыя одне делают истинно низким труд.
Если спросим, был ли труд в раю: ответствует нам книга Бытия: взя Господь Бог человека, егоже созда, и введе его в рай сладости, делати его и хранити (Быт. II. 15). Рай не имел нужды в усиленном возделывании, подобно нашим полям и садам: потому что не было еще проклятия, возращающаго терния и волчцы. Для чего ж и райскому человеку назначено делати? К разрешению сего святый Златоуст приводит изречение премудраго: мнозей бо злобе научила праздность (Сир. ХХХIII. 28). Посему, заключает он, Бог восхотел, чтобы человек имел некую малую и мерную заботу о хранении и делании. Если бы он coвcем был освобожден от всякаго труда: то, пользуясь великим покоем, легко
уклонился бы к лености. А делая дело, впрочем не сопровождаемое болью и изнурением, он лучше мог целомудрствовать. Из сего разсуждения златословеснаго учителя надлежит нам научиться, что, хотя бы кто из нас жил почти в райском довольстве и благосостоянии, хотя бы не представлялось ничего, понуждающаго к труду, однако и в сем случае не должно пренебрегать трудом, и уклоняться от него, а должно употреблять его, как охранителя внутренняго и внешняго благосостояния, чтобы не пришла и мнозей злобе не научила праздность.
Но наше состояние уже не райское: и в сем состоянии труд имеет новое значение, и новым образом необходим. За гордость и преслушание изгнанному из рая человеку Бог Судия сказал; в поте лица твоего снеси хлеб твой (Быт. III. 19). То есть, как изъясняет святый Златоуст: поелику ты не воспользовался толикою свободою; потому проклену землю, чтобы она уже не без орания и сеяния, как прежде, приносила тебе свои произведения, но со многим трудом, тягостию и изнурением; обложу тебя всегдашними печалями и смущениями, заставлю тебя все делать с пролитием пота, чтобы сии утеснения были тебе непрерывным поучением смиряться и сознавать свою природу. Если таким образом труд есть всеродное человекам наказание Божие, и вместе Божие им поучение к смирению и познанию своей немощи, которое должно вести к умилостивлению Судии Бога: то убегать от труда, как от наказания Божия, возможно ли, без опасности большаго наказания? Убегать от труда, как поучения Божия, не безразсудно ли? Не должно ли опасаться, что новый суд Божий скажет: поелику ты знал, что за небдительное делание и за тунеядство в раю человек низведен от труда безболезненнаго на труд на земли болезненный, однако же благотворный; но ты не хочешь воспользоваться сим исправительным средством: то остается низвести тебя еще на низшую степень, – на труд преисподний, мучительный и безплодный?
Впрочем христианство, которым все облегчается, улучшается, услаждается и усовершается, предписывает нам труд, уже не столько в качестве наказания Божия, сколько в виде служения Богу. Во всем, говорит Апостол, представляюще себе якоже Божия слуги, и между прочим, в трудех. Каким образом? Если труд для тебя необходим: смотри на него не как на слепую необходимость, но как на устроение премудрости Божией в жизни человеческой; и потому неси оный не с чувством неволи, но с чувством послушания воле Божией. И если, по устроению общественному, труд налагается на вас от другаго человека: несите оный не только ради человека, но вместе и ради Бога, не пред очима точию работающе, яко человекоугодницы, но якоже раби Христовы, творяще волю Божию от души (Еф. VI. 6). Если и тяжкими и долгими обременяют вас трудами: принесите в трудах ваших Богу жертву безропотности и терпения. Если же и ничто не понуждает вас к труду: тем еще удобнее можете вы представить себя слугами Божиими в труде, который предприймете для блага ближняго. Потому что служение благу ближняго есть действительное служение Христу, по собственному Его слову: понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе (Матф. XXV. 40).
Скажу ли еще одно решительное слово Апостольское о труде, – скажу ли особенно свободным, и благородным, и обилующим, или удержусь, чтобы не отослали меня с оным к рабам и работникам? Но слово Апостольское говорит ко всем, и с ним ни пред кем отступить назад не смею. Что же говорит oно? – Сиe завещах вам, яко аще кто не хощет делати, ниже да яст (2 Сол. III. 10). Подумаем мы, простирающие не утружденную руку на нескудную трапезу, были ль бы мы, по сему завещанию, или правилу, достойны разделить хлеб и воду с сим скинотворцем, который данное другим правило и сам исполнял, даже строже других, не только деланием Апостольским, но и просто работою, как и сказывает: весте, яко требованию моему и сущим со мною послужисте руце мои сии (Деян. XX, 34). Труждаемся, делающе своими руками (1 Кор. IV. 12). Не туне хлеб ядохом у кого, но в труде и подвизе, день и нощь делающе своими руками, да не отягчим никого же от вас (2 Сол. III. 8)? Но кто не достоин ясти с Павлом, тот, конечно, не будет достоин ясти с Христом, на трапезе Его, во царствии Его.
Да не будем же ленивы, бездейственны и праздны; возлюбим труд; да делаем полезное, если не по своей нужде, то по человеколюбию к другим; да, по благом делании, по завещанию Апостольскому, не только земную пищу вкушаем со услаждением совести, но, наконец, и безсмертныя насладимся трапезы, по завещанию Христа Господа, рекшаго: завещаваю вам, якоже завеща Мне Отец Мой, царство, да ясте и пиете на трапезе Мoeй во царствии Моем (Лук. XXII. 29. 30)! Аминь.
(Говорено в Чудове монастыре февраля 8-го; напечатано в Твор. Св. Отц. 1848 г. и в собрании 1861 г.)
<1848 год>
Обрете его Иисус в Церкви, и рече ему: се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет. Иоан. V. 14.
Обретаемся и мы ныне в церкви, и обретаемся для того, чтобы с благодарением исповедать пред Богом, яко здрави есмы, – некоторые от бывшей болезни, а все от опасения болезни, довольно некратковременнаго, не для всех легкаго, для некоторых же и очень не легкаго, когда обязанность звания, или человеколюбие, призывали их к подвигу врачевания болящих, или попечения о болящих.
Обретет ли и нас в Церкви Господь Иисус? Изречет ли и нам Спаситель слово спасения? – Без сомнения, обретает Он нас не только всепроницающим взором Своего всеведения, но и всеоживляющим взором Своего милосердия. И слово, изреченное некогда в обстоятельствах, несколько подобных нашим, изрекает Он и теперь нам посредством Евангелия: се здрав ecu, ктому не согрешай, да не горше ти что будет.
Это сказано было некоему человеку, во Иерусалиме, в притворе близ Овчей купели, в разслаблении тридцать восемь лет тщетно ждавшему излечения водою, которую однажды в год, для одного больнаго, делало врачебною прикосновение Ангельской силы, доколе наконец явился Владыка времен, стихий и Ангелов, и не требуя ни времени, ни воды, ни Ангела, исцелил раслабленнаго словом: востани, возми одр твой и ходи. Исцелитель не все кончил: потому что, убегая славы, поспешил скрыться в народе. Чрез несколько дней, вероятно, в праздник, исцеленный пришел в храм, вероятно, как и мы ныне, чтобы благодарить Бога за свое здравие. Тогда Исцелитель вновь нашел его, и, как прежде в
слове подал ему врачевство целительное, так теперь в слове подает врачевство предохранительное: се здрав ecu, ктому не согрешай, да не горше ти что будет.
Если бы мы услышали, что искусный врач излеченному им больному говорит, например: не употребляй впредь такой или такой пищи, – что бы мы подумали? Конечно мы бы подумали: видно излеченный прежде употреблял сию пищу; она, видно, была и причиною болезни; видно, врач предвидит, что и опять она причинит болезнь, если излеченный не перестанет употреблять оную. Подобно сему, что должны мы подумать, слыша слово Господне к исцеленному: се здрав ecu, ктому не согрешай, да не горше ти что будет? – Видно, исцеленный прежде согрешал; видно, согрешения были причиною его болезни; видно, провидит Божественный Врач, что возобновляемые грехи возобновят зло, в том или другом виде, но еще в большей силе.
Здесь можно спросить, участь ли одного человека представляется в Евангельском повествовании о разслабленном, или с тем вместе открывается общий закон суда над грехом, частию впечатленный в природе, частию приводимый в действие Провидением, хотя не всегда очевидно, не всегда скоро, не всегда одинаково, по видам, степеням и обстоятельствам греха, легкаго, тяжкаго, вопиющаго, невольнаго, вольнаго, по неведению, по увлечению, по пристрастию, борющагося, превозмогающаго, преобладающаго, ненавидимаго, любимаго, окаеваемаго, нераскаяннаго, исправимаго судом временным, оставляемаго суду вечному? Кто может измерить глубину, изследовать пути Божиих судеб? Кто решится каждаго больнаго признать осужденным, и всякую болезнь вывескою виновности? Страдал и праведный Иов болезнию, и притом весьма тяжкою. Но нельзя же признать и того, будто на одного Иерусалимскаго грешника исключительно направлена была строгость суда, за грехи юности, заключившая его на тридцать восемь лет в узы болезни, и, за возможные грехи старости, уготовившая ему еще более тяжкий жребий. След подобнаго суда виден и в судьбе другаго разслабленнаго, котораго исцеляя Господь сказал: отпущаются тебе греси твои (Марк. II. 5). Очевидно, что, подобно глубоко мудрствующему врачу, Он исцеляет от болезни, действуя на причину болезни. Что видим в сих примерах, то не выражается ли, как закон, в слове Апостольском: грех в мир вниде, и грехом смерть; – оброцы греха смерть? Ибо что есть болезнь, как не отрасль древа смерти, или уменьшенный, неполный прием зелия смерти? Следственно, вместе с смертию и болезнь пришла в мир по дороге, проложенной грехом; а потому очень естественно, если она и ныне приходит тою же дорогою.
Итак, убеждаясь признать существование общаго закона, связующаго болезнь и смерть с грехом, не отвергая впрочем в приложении онаго постепенностей, видоизменений и изъятий, не без основания мы можем тем же языком, как Евангелие исцеленному разслабленному, говорить оздравевшему от смертоносной болезни городу: ты был не обыкновенным образом болен; видно, ты более обыкновеннаго согрешал: теперь ты здрав, берегись же, чтобы не умножать грехов, чтобы не было хуже.
С утешением вспомнить можем некоторыя обнаружения расположений, с какими православныя чада Церкви Московския приняли скорбное посещение Божие. Не только, по мановению Матери Церкви, приняли они участие в общих умилостивительных молитвах, но, возчувствовав собственную потребность умилостивлять Бога, и подкреплять себя пособиями веры, свободным напряжением благочестиваго усердия подвигли благоговейно издревле чтимую святыню для принятия, при ея посредстве, благодатной охранительной и целебной силы, и взыскали умножения особенных умилостивительных молений. Более ста таковых молебствий с крестными хождениями совершилось в окрестностях разных храмов и на открытых местах, среди благоговеющаго многолюдства, не опасавшагося и суровости ноябрьскаго и декабрьскаго воздуха в
болезненное время. К духовной радости священноначалия, оно не имело нужды возбуждать кого либо к сим особенным подвигам благочестия: довольно было только соглашаться на изъявляемыя благочестивыя желания. И почему не думать, что в сих многократных, многочисленных соборах молящихся обрелись, хотя в невеликом числе, хотя, может быть, в числе десяти только, по слову Божию, достаточном для сохранения целаго града, единому Богу ведомыя, праведныя души, которых молитва достигла до пренебеснаго жертвенника, и приобрела нам то, что рука Божия не вельми отяготела над нами? – Слава о сем Божию милосердию, не побеждаемому грехами нашими!
Но скроем ли, что приходят на мысль и неутешительныя воспоминания? При виде болезни, которая особенно, как бич, поражает невоздержание, уменьшилось ли между нами невоздержание? В печальное время, когда одни из ближних наших страдали болезнию, другие сострадали болящим, одни умирали, другие оплакивали умирающих, когда следственно сострадательная любовь к ближним и смирение под крепкую руку Божию долженствовали бы сделать постылыми и прекратить увеселения и забавы, уменьшались ли оне по крайней мере? – При сем невольно задумаешься, и еще пожелаешь сказать возлюбленному Богоспасаемому граду: се здрав ecu, ктому не согрешай, да не горше ти что будет. Аминь.
(Говорено в Чудове Монастыре Марта 25; напечатано в Твор. Св. Oт. 1848 г. и в собрании 1861 г.)
<1848 год>
Призре на смирение рабы Своея. Лук. I. 48.
В какой тишине какое великое событие совершилось в день, который торжественным воспоминанием возвращаем ныне из глубины прошедшаго!
Один из ближайших к престолу Вседержителя, Архангел Гавриил, повеленное тайно прием в разуме, как пересказывает никем неслышанное Церковь, знающая небесный язык и чин, пролетает сквозь все девять чинов Ангельских, от вышняго до нижняго неба, и стремится к земле. Небожители смотрят, и не постигают, что происходит. Желают Ангели приникнути (1 Петр. I. 12). Куда он? Не на Синай ли, к законодателю Моисею, с новым откровением? Но Синай уже не блистает и не гремит; и Моисей уже не там. Он совершил и увенчал свое дело, когда сказал и написал: Пророка от братии твоея, якоже мене, возставит тебе Господь Бoг твой, Того послушайте (Втор. XVIII. 15). Не в Иерусалим ли, не в храм ли тамошний, с чудесным облаком к кивоту Божественных скрижалей с небесным огнем на жертву? Но и кивота сего там уже нет: дело идет о том, чтобы устроить одушевленный кивот Ипостасному Слову Божию. Куда же Архангел? В неславный Назарет, в малую храмину, к бедной Деве, не многим только известной тем, что Она необыкновенно любит Бога и девство. Она одна слышит, что говорит Архангел; одна сие знает после его беседы: и верный хранитель Ея, праведный Иосиф, не знает, что совершилось.
А что совершилось? Предвечное определение Божие о спасении падшаго рода человеческаго приведено в действие. Смотрение тайны, сокровенныя от веков в Бозе (Еф. III. 9); непостижимыя и Ангелам, открыто дщери человеческой, конечно, не к постижению, но и не к верованию только, а к самому исполнению чрез Нее: и Ея вера возмогла вместить невместимое и для Ангельских умов. Семя жены, которое должно сокрушить главу адскаго змия, смертельно уязвившаго в раю человеков, или, иначе сказать, ввести в человечество Божественную жизнь, чтобы ею истребить в нем яд смерти, Семя Авраама, о котором должны благословиться все народы земли, прозябает в утробе Девы. Пророк, на котораго указывал Моисей и все прочие Пророки, в котором одном Закон и Завет ветхий достигнуть должен своей кончины, оправдания всякому верующему, приближился, и сокрыт за завесою нерукотвореннаго храма. Дух Святый найде на преблагословенную Марию, сила Вышняго осенила Ее; Сын Божий, собезначальный Отцу по Божеству, не оставляя престола Его, зачался на земли, по человечеству, яко младенец. Слово плоть бысть, и вселися в ны; и становится отныне, – если позволительно сказать сие, не в духе превозношения, но в удивлении неизреченному снисхождению, – становится отныне ближе к нам, нежели к Ангелам; потому что естество Ангельское только приближается к Нему, а естество человеческое находится уже в единстве Ипостаси Его. Не от Ангел бо воистину приемлет, но от семене Авраамова приемлет (Евр. II. 16).
Почему столь великое и дивное дело Божие, как воплощение Слова, совершилось так сокровенно для неба и земли? – Сокровенно для неба, может быть, потому, что не для неба сия тайна была потребна и приуготована; сокровенно для земли, вероятно, потому, что Божественнаго света сей тайны не могли бы перенести немощныя земныя очи, если бы он вдруг озарил их, и надобно было приготовлять их к тому постепенно: вообще же сие соответствовало тому, что тайна сия существенно непостижима для сотворенных умов.
Впрочем, чтобы спасительное дело Божие не оставалось долго закрытым, ключ от кивота Божия, от сердца Богоматери, Духом Святым дан был праведной Елисавете: и она, как скоро увидела Пресвятую Деву после Архангелова благовещения, тотчас отперла и открыла сокровищницу тайны, когда воскликнула: откуду мне сие, да приидет Мати Господа моего ко мне? и таким образом провозгласила воплощение Сына Божия, как уже совершившееся.
Радостно с праведною Елисаветою можем сказать и мы, братия: откуду нам сие? какой это не заслуженный, и по недостоинству нашему неожиданный дар, что имеем сродную нам по естеству Матерь Господа, и что сам Господь дивно приближился к нам, приискренне приобщившись нашего естества, наших немощей и наших болезней кроме греха, даже нашей смерти, чтобы, приняв оныя на Себя, в замен того подать нам жизнь и силу, чтобы нашей вере не далеко и не трудно было искать Господа и обретать Его благодать, при предстательстве Матери Его, Матери света, любви и милосердия?
Но если бы кто вздумал спросить, как это сделалось, что Безначальный начался, что Слово стало плотию, что совокупились разстоящия естества в едином лице Богочеловека: заградим слух, и ум, и сердце от духа пытливаго; почтим и ныне безмолвным благоговением Божественную тайну, в которую и Ангелы только желают приникнути, – желают приникнути, потому что любят премудрость Божию, но не дерзают испытывать, потому что благоговеют пред Божиею непостижимостию. Высших себе не ищи, и креплших себе не испытуй (Сир. III. 21), учит премудрый. Не малая мудрость скрывается в том, кто спокойно пребывает в неведении сокровеннаго, по благочестию и смирению.
Если хочешь любомудрствовать: не строй себе, хотя, может быть, художественных, но тем не менее безполезных, лестниц умозаключений к недоступному; не любопытствуй о том, как может безконечно превознесенное Божество безпредельным милосердием приближиться к человечеству, и соединиться с ним. Любомудрствуй лучше о том, что не так не доступно, и в чем более нуждается твоя мудрость, как может человек приближиться к Богу, или не остаться удаленным, когда Бог благоволит приближаться к Нему. Без предосуждения можешь спросить: как достигла Божия Матерь своего высокаго избрания? Как уготовила Себя к столь чудному общению с Богом? Какими подвигами? Какими добродетелями? Она не скрывает сей тайны, потому что и тебе желает показать путь приближения к Богу, хотя не равнаго с Нею, однако по тем же следам и тебе в некотором степени возможнаго. Великое дело изъясняет Она малым словом: призре на смирение рабы Своея. Говоря cиe, Пресвятая Дева, без сомнения, думала только возвеличить Божие снисхождение, и не приписать Себе ничего: но Дух Святый, одушевлявший Ея славословие, управил Ея слово так, что в нем явилось светлое лице одной из добродетелей, наиболее приближающих к Богу. Молитва, пост, целомудрие, вера, любовь к Богу, словом, все добродетели окружали душу Пресвятыя Девы; но их покрывало, довершало, возвышало и пред очи Божии приводило смирение. Призре на смирение рабы Своея.
По преданию Святых, кажется, мы знаем и особенный определенный случай, в котором смирение Пресвятыя Девы привлекло Ей благодатное призрение и высокое избрание. Она любила как беседовать с Богом чрез молитву, так и внимать беседующему Богу чрез Священное Писание. Некогда в книге Пророка Исаии прочитала Она предречение о Христе и о Его Матери: се дева во чреве зачнет, и родит Сына, и наречет имя Ему Еммануил (Исаии. VII. 14); и вера озарила, и любовь воспламенила Ея душу. Но, по смирению, не удостоивая Себя молиться о непосредственном приближении к самому Еммануилу, Богочеловеку, Она ограничилась молитвою о том, чтобы Ей даровано было увидеть матерь Его, и к ней приближиться, и то не более, как в качестве рабыни. Так смирением сердца уготовляла Она в Себе путь кроткому и смиренному сердцем Ииcycy; и над Нею, прежде нежели изречено, исполнилось Его слово: смиряяй ceбe, вознесется. Она молилась будущей Богоматери, виденной в зерцале пророчества, чтобы удостоиться быть ея рабынею; и чрез то, в действительном событии, сама соделалась Богоматерию. Призре на смирение рабы Своея.
Приимем, братия, от богоблагодатной Учительницы благодатное учение смирения, с самим Христом Ей общее. Ибо и Он рек: научитеся от Меня, яко кроток есмь, и смирен сердцем; и с сим вместе обещал и плод и награду смирения: и обрящете покой душам вашим (Матф. XI. 29).
Если бы кому неясным казалось, почему смирение, добродетель не блистательная, высоко ценится пред Богом, и Он преимущественно смиренным дает благодать (1 Петр. V. 5): таковый пусть размыслит об отношении смирения к прочим добродетелям, и о его противоположности порокам.
Если нет ничего противнее Богу, как гордость, потому что в ней скрывается обоготворение себя: то, по противоположности, всего паче должно быть приятно Богу смирение, которое, вменяя себя за ничто, всякое благо, честь и славу восписует Богу. Гордость не приемлет благодати, потому что наполнена собою: смирение удобно приемлет благодать, потому что упразднено как от себя, так и от всякой твари. Если гордость Ангелов с неба низринула во ад; то, по противоположности, надлежит заключить, что смирение от самаго ада, то есть, от самой глубины греха, может возвести на небо. Если высшая из добродетелей, любовь, по слову Апостола, долготерпит, не
завидит, не превозносится, не раздражается, николиже отпадает (1 Кор. ХIII. 4–8): то это потому, что ее поддерживает и ей споспешествует смирение.
Смирение есть соль добродетелей. Как соль придает пищам вкус: так смирение сообщает добродетелям совершенство. Без соли пища удобно повреждается: без смирения добродетель удобно растлевается гордостию, тщеславием, нетерпеливостию, и погибает.
Есть смирение, которое человек стяжавает своим подвигом, познавая свою немощь, недостоинство, ничтожество, тайно укоряя себя за свои погрешности и недостатки, не позволяя себе судить ближних, укрощая себя трудом и послушанием, избирая во всем простое и неизысканное. И есть смирение, в которое вводит человека Бог судьбами Своими, попуская ему испытывать оскорбления, укорения, уничижение, лишения.
С надеждою подвизайтесь деятельно смирять сами себя, возбуждая себя словами Апостола Иакова: смиритеся пред Господем, и вознесет вы (Иак. III. 10). С доверием предавайте себя смиряющему Богу, внимая увещанию Апостола Петра: смиритеся под крепкую руку Божию, да вы вознесет во время (1 Петр. V. 6).
Господь да призрит благодатию на всякую душу смиряющуюся, и да дарует нам опытно познать, что близ Господь сокрушенных сердцем, и смиренныя духом спасет (Псал. XXXIII. 19). Аминь.
(Говорено мая 2-го; напечатано в Губ. Вед. 1848 г. и в собр. 1861 г.)
<1848 год>
Как много власти дал Вечный времени над делами человеческими, с тех пор, как первый человек не подорожил своим безсмертием!
Что бы ни предпринял человек, все должен он делать в покорности закону времени. Например, ты сажаешь в землю желудь, и хотел бы увидеть величественное дерево; но время говорит: нет, ты можешь увидеть деревцо и дерево, а величественное дерево я позволю видеть разве только твоим потомкам. И когда человек, с позволения времени, что нибудь действительно произвел: время простирает на его произведение новый, еще более тяжкий, закон, – закон ветшания и разрушения.
Человек усиливается посредством памятников создать себе на земли безсмертие, котораго не умел готоваго сохранить в раю: время, как будто из жалости несколько медлит, но потом сие самодельное безсмертие погребает в развалинах.
Когда так ругается время над произведениями человеческой пред Богом дерзости и тщеславия, как например, над столпом, который созидали было говорившие: сотворим себе имя (Быт. XI. 4), не сетую и говорю: это по делам.
Но когда время не бережно касается и того, на чем положена печать святыни: тогда трудно быть равнодушну, невольно воздохнешь к Вечному.
Скиния свидения, походный храм Израильскаго народа, первый опыт и образец храмов истиннаго Бога, сооружена была Моисеем по непосредственному повелению Божию, по образу показанному на горе, или, как изъясняет Апостол, по образу небесному. Каждый кусок дерева, каждый золотник металла, каждая нить ткани, употреблены в ней были Веселеилом, по внушению духа Божия премудрости, и смышления, и ведения (Исх. XXXI. 3). Она освящена была чудесным осенением облака и ниспосланием огня небеснаго на жертвы, и ознаменована в последствии времени многими чудесами. Особенно же священный кивот ея прославлен остановлением течения Иордана и изсушением его в полноводие, для перехода чрез него народа Израильскаго в землю обетованную. Во времена Давида она считала более четырех сот лет от своего создания. Какая святая древность! Какая древняя святыня! Какой драгоценный памятник Божиих чудес и благодеяний! Что же однако случилось? Когда Царь по сердцу Божию переносил кивот завета к себе в Иерусалим: он создал для него новую скинию, а древнюю оставил в стороне, вероятно потому, что время приближало ее к разрушению, и не оставило удобности перенесть ее. Соломон, в начале своего царствования, почтил еще древнюю скинию в Гаваоне тысячею всесожжений; но вскоре создал он новый храм, и с сего времени ее не видно более ни на земле Израилевой, ни в летописях.
Задумаешься, и спросишь: как смеет время разрушать то, что создано по особенному повелению Вечнаго, под непосредственным Его покровительством, и назначено существовать законно вечно в роды? Исх. XXVII. 21). Как может дряхлый естественный закон тления владычествовать там, где действовал сверхъестественный закон всемогущества, и положил печать Божиих чудес?
Но время не отвечает на сии возражения, и продолжает доказывать права свои тем, что, после скинии свидения, и более ея прочный храм Соломонов начинает разрушать прежде Вавилонян и Римлян, как открылось в царствование Иoaca; a наконец и на величайшую святыню ветхозаветную, на ковчег завета с Богописанными скрижалями, бросает мрачное покрывало, так что мы не знаем ясно, где он, и что с ним сталось.
Перестанем состязаться со временем, и обратимся к Вечному, чтобы просить от Него вразумления о судьбах Его во времени.
Иногда Бог действие закона времени и тления над тленным по природе веществом удерживает по особенным намерениям Своей премудрости, правды и благости, как например, не дает Преподобному Своему видети истления (Пс. XV. 10), чтобы и телу, освященному сподвижничеством святой души, оказать свойственную ему честь; чтобы нетлением в царстве тления напомнить легко забываемую здесь истину, что Бог созда человека в неистление (Прем. II. 23); чтобы видимым нетлением во времени дать свидетельство невидимому безсмертию в вечности; чтобы дать удобность вере от живаго сосуда благодати почерпать и по окончании временной жизни.
Обыкновеннее же Бог допускает закону времени действовать и на ознаменованное святынею: потому что видимая святыня имеет временное назначение, и если называется вечною, то в неопределенном значении многих веков, а не в строгом значении вечности.
На что было делать скинию Моисееву нетленною, или храм Соломонов неразрушимым, когда ветхий Закон имел только тень грядущих благ, и сия тень должна была изчезнуть при восхождении на совершенную высоту солнца истины Христовой? И еще прежде сего,
поелику Израильтяне искусиша и преогорчишa Бога Вышняго, и свидений Его не сохраниша, Он Сам отринул скинию Силомскую (Пс. LXXVII. 56. 60), и на храм Соломонов за то же самое изрек подобную угрозу: и храм сей, его же освятих имени Моему, отвергу от лица Моего (3. Цар. IX. 7); и действительно отвергнул, отъяв от него благодать Свою, и предал его язычникам на расхищение и разрушение.
Судьба Христианских священных памятников веры устроением Божиим также применена к потребностям и состояниям верующаго и освящаемаго человечества. И Христианский храм Его высокая благодать не хощет изъять от обыкновеннаго закона времени; дабы вы не забывали, что и его назначение есть временное; дабы вы не почивали безпечною мыслию на непоколебимости древней видимой святыни, но подвизались восприимать святыню внутрь себя, соделывать себя церквами Бога жива, и таким образом приготовлять себя к высшему еще Богослужению новаго небеснаго Иерусалима, в котором тайновидец не видел храма: Господь бо Бог Вседержитель храм ему есть, и Агнец (Апок. XXI. 22). Если же мы нерадим о нашем внутреннем освящении благочестием и добродетелию: то и к нам простирается древнее грозное слово Господне: не надейтеся на себе в словесех лживых, понеже весьма не упользуют вас, глаголюще: храм Господень, храм Господень, храм Господень есть (Иер. VII. 4).
Сии размышления о священной древности и обветшавающей святыне, благовременны, думаю, и не безполезны в сем храме, древнем, обветшавшем, но по возможности сохраненном и возобновленном. Оне помогают нам взирать здесь на прошедшее без сетования, на настоящее с утешением, на будущее с назиданием себя.
Должно ли много сетовать на то, что храма святаго Предтечи Господня, созданнаго Великим Князем Василием Темным, после того как над ним тяготели уже три с половиною века, коснулось в годину искушения действие враждебной руки, устремленной на конечное истребление здешней священной древности? Посещены жезлом грехи наши: но и велики были знамения Божией милости, когда важнейшая древность и святыня дивно сохранены. Сохранен со многою своею святынею великий первенствующий храм Пресвятыя Девы Богородицы Успенский, с существованием котораго Святитель Петр связал предречение о благоденствии и славе Москвы. Сохранен с своею святынею храм Святаго Архангела, посмертное покоище древних властителей Москвы и России. Сохранен с своею святынею храм Благовещения, особенно чтимое святилище Царскаго Дома. Сохранены со своею святынею и древностию храмы обители Святителя Алексия. Сохранен храм Преображения, покрывающий место предшествовавшаго ему храма, древнейшаго на горе Кремлевской. Сохранено и еще многое древнее, святое, драгоценное, что долго было бы теперь изчислять. Итак не очень тяжкая потеря, если камни Василья Темнаго не остаются на своем месте, когда храм, в них обитавший, с своею внутреннею святынею, и даже с осенявшим его древним крестом, переселился в другия древния стены.
Напротив того будем утешены и благодарны Благочестивейшему Государю Императору, Который из разседающихся камней выносит древнюю святыню храма, и сохраняет в другом вместилище; тогда как здешний Царский дом Его уже преизобилует храмами, более или менее древними, приявшими от Него или обновление, или совсем новое, по долгом запустении, существование, что произошло именно с храмом Святаго Лазаря.
Наконец из настоящих размышлений и представившихся примеров извлечем для себя наставление – прилепляться любовию и благоговением не просто к вещественной древности храмов, но паче к духовной в них благодати и святыне; искать в них не старинных только имен и летописных чисел, но наипаче нашего обновления и освящения; не того бояться, чтобы время не разрушило наших священных памятников; но страшиться и деятельно беречься того, чтобы их не разрушила наша греховность и недостоинство, от чего, по вере, от дальних и близких предков нам преданной, державным примером охраняемой и поддерживаемой, да сохранит нас Бог Своею преизбыточествующею благодатию во веки. Аминь.
Больше книг на golden-ship.ru